Текст книги "Багряная планета"

КАКТУСЯТА

Вашата сделал магнитную запись нашего с Туарегом спуска по обрывистому берегу моря, он записывал все, включая каждое наше слово, о чем мы узнали много позже и что принесло немало огорчений, особенно Максу, который хотел выглядеть «идеально» перед лицом потомков.

Просмотр фильма, кстати, почему-то не особенно хорошего качества, вызвал двоякое чувство. Сначала мы все действительно видели город, но при вторичном просмотре все выглядело иначе, и даже Макс засомневался, город ли это, а не выветренные породы, природа способна и не на такие штуки, особенно марсианская, где ее творчество, видимо, переживает период застоя, когда трудно создать что-либо порядочное, располагая такими скудными возможностями.

Мои «видения» Макс отнес за счет нервного переутомления:

– Произошло то, что нередко случается с такими впечатлительными субъектами. В их подсознании создаются желаемые образы, то есть то, что мы называем галлюцинациями. Я бы на твоем месте, Ив, денька два посидел дома.

Меня выручил Антон, сказав, что на какой-то миг и ему почудилось что-то вроде города, только не там, где мне, а на противоположном берегу.

– Скорее всего, это фата-моргана! Марсианский мираж, – тут же определил Макс.

– Да, но мираж – явление оптического характера, – сказал Вашата. – Допустим, что в разреженной атмосфере с большим процентом углекислого газа миражи также могут возникать, но тогда должны существовать и города, и моря, и корабли, которые видел Ив.

– Да, здесь что-то не совсем ясно… – признался Макс с неохотой.

Затем все наше внимание переключилось на окаменелую рыбу. Макс заключил ее в толстый полимерный шар, облучил и, уговорив Вашату, с величайшими предосторожностями доставил в наш салон – он же кухня, столовая и просмотровый зал.

Сомнений быть не могло. Перед нами находилась копия – часть головы и половина тельца – живого существа, жившего миллионы лет назад в марсианских водоемах.

Вашата предупредил (в который раз):

– Надо, ребята, вести себя чрезвычайно осторожно. Это не луна, где и то найден в теплой вулканической зоне грибок. Сейчас мы еще не знаем, возник ли он в местных условиях, когда на Луне была какая-то атмосфера, или грибок занесен из космоса, а может быть, и с Земли, но он быстро приспособился к местным условиям.

Макс сказал:

– Тот прелестный грибок в лунных лабораториях-оранжереях достигает гигантских размеров. И вполне съедобен! Да мы же все ели из него котлеты! Разве забыли? Перед стартом.

Вашата терпеливо дождался, когда Макс закончит.

– И все-таки нам надо держать ухо востро. Можем такое занести в корабль! Надо учитывать, что наша приспособляемость к незнакомой среде несколько ниже, чем у лунных грибов.

Подошел час земных передач: немного хроники событии, лица близких. Моя мама сказала, покусывая губы:

– Ты надеваешь шерстяное белье? Передавали, что у вас ужасная погода…

И целый поток указаний из Космоцентра.

Вашата сказал, отправляя нас спать:

– Вот начнется переполох, когда они там получат портрет нашей рыбы…

Среди ночи меня разбудил сигнал тревоги. Такого еще у нас не было, даже когда на тридцатом миллионе километров от Земли во время вахты Вашаты корабль врезался в пылевое облако.

В пилотской кабине уже находились командир и Антон. Зингера не было.

Вашата сказал:

– Сработало реле «внезапной опасности» в оранжерее.

Это реле изобрел и установил Макс во всех жилых помещениях. Очень чувствительный прибор, реагирующий на повышение колебаний электрического поля человека.

– Макс! – позвал Вашата. – Что произошло?

На экране видеофона появился виновато-радостный лик Макса. Перебарывая волнение, он прохрипел:

– Да у меня… реле среагировало на повышение поля… Вы не верили… и вот…

– Да что случилось, что у тебя за вид? Макс! Возможно, ты видел дурной сон? Или поле повысили твои растения?

– Нет, дело не в растениях. Я учел их потенциал… – Макс явно тянул, блаженно улыбаясь.

– Да у тебя шоковое состояние, – тихо сказа. Вашата, – я сейчас зайду к тебе.

– Ко мне пока нельзя. Видишь ли, прибор оказался потрясающе чувствительным…

– Кончай свой лепет, Макс, – сказал Антон. – Что у тебя там стряслось?

– Ну я к тому и веду. Да ко мне нельзя, у меня карантин. Имейте это в виду… Дело в том…

– Продолжай, – устало проронил Вашата.

– Я не знаю, каким образом занесли зерно или спору, оно еще только прорастает. По виду что-то вроде кактуса, очень своеобразной формы… Микрокактус марсикус! Звучит?

– Звучит, и очень внушительно, – сказал Вашата.

Макс улыбнулся, совсем как в школе, когда горел нетерпением поделиться своей удачей.

– Антон, Христо, Ив! Я закрыл их в колбах, ну тех, что заметил. Посадил под стекло. Что-то невероятное! Я сейчас покажу. Вот видите! Нет, вам плохо видно. Лучше покажу в увеличенном виде через проектор. – Он повозился немного, и на экране появилось множество колючих шариков, похожих на какой-то вирус, увеличенный в двести тысяч раз.

– Всего десятикратное увеличение… Смотрите, он зацветает! Теперь вы видите цветок, увеличенный в семьсот раз! Невероятная красота!

Феня повторил:

– Красота, красота. Пожалуйте Фенечку…

– На каждом более сотни таких цветов, замечаете, что цветы небесно-голубые! Видимо, были и насекомые, сейчас он самоопыляющийся. Пыльца красная, но нет ни пестика, ни тычинок.

– Макс! – Вашата глотнул слюну пересохшим горлом. – Макс, ты представляешь, что получится у тебя к утру?

– Вполне. Я загерметизировался. Связь только таким путем. Я также заметил, что эти малютки мгновенно прорастают в минимальном присутствии воды.

– Поищи способа задержать прорастание. Ты что, в своей университетской лаборатории? Забыл, где находишься?

– Вашата, милый мой Христо. Я все понимаю, отдаю отчет, но пойми и ты меня! Ведь это настоящая жизнь! Кактусята, по всей вероятности, безвредные, хотя в симбиозе с ними могут жить и вирусы. Ко мне никто ни ногой! С голоду я не умру. Если придется, проживу здесь до дому. Вы как-нибудь перебьетесь на консервах. В складе есть витаминизированные концентраты.

Экран погас. Вашата откинулся в кресле.

Корабль вздрогнул.

Антон сказал:

– Наверное, обвал на море. Там столько камней нависло.

– Работает Большой Гейзер, – сказал я.

– Да, он иногда изрядно потряхивает, – согласился Антон.

Оба мы посмотрели на Христо. Он сидел в той же позе. Показал головой на дверь:

– Отправляйтесь спать. Завтра день будет не легче. Что, если эта гадость проникла во все отсеки и начнет заполнять корабль? Ну хорошо, без дискуссий на эту тему. Спать!

Он остался в кресле.

Почему-то меня не особенно потрясли марсианские кактусята, хотя я полностью отдавал себе отчет в том, что нас ждет, если так просто проникают в герметический корабль семена марсианских растений. Лежа в гамаке, я самонадеянно думал: «Теперь меня уже ничем нельзя ни удивить, ни испугать. – И уже засыпая: – Почему марсиане не перебрались внутрь планеты, там тепло, мы видели, как из ее недр вырываются газы. В подземные жилища можно было нагнетать воздух или там получать его, регенерировать. Что же здесь произошло?» После того как я увидел мираж города, у меня не осталось никаких сомнений, что здесь жили люди, и почему-то твердая убежденность, что сейчас их здесь нет. «Что же произошло?.. Ведь никаких веских доказательств у меня еще не было. Мне могло показаться, и там, над пропастью, вовсе не город, а обыкновенные камни». Я улыбнулся этим мыслям и, засыпая, опять увидел город, но теперь уже другой, больше первого. Я бродил по его пустым улицам, рассматривал фрески с изображением тонких, высоких людей. Меня привлекала живая картина. Девочка с огромными глазами, тонкая, как тростинка, сидела на оранжевом берегу лилового моря и играла в песочек, она, как наши ребятишки, насыпала его в формочки, пришлепывала лопаточкой, строила горку: подняв высоко руки, она сыпала из прозрачных ладоней оранжевый песок, я без удивления увидал, что у нее по четыре пальца на руке, а вместо ноготков золотые ободки…

В семь часов утра, когда мы втроем пили кофе, грустная физиономия Макса материализовалась на экране видеофона:

– Они не перенесли повышенной дозы кислорода. Я создал почти чистую атмосферу из кислорода. Они все погибли! Все до одного. Почернели, – в голосе Макса чувствовалось неподдельное горе.

– Вот и прекрасно! – Вашата встал, опрокинув кружку. – Хоть здесь повезло. Ты же, – он погрозил Максу, – будешь у меня сидеть двое суток в карантине.

– Не надо мне было открывать колбу… – вслух подумал Зингер. – Хоть бы там остались семена.

– Не горюй, – успокоил Вашата. – В камнях и песке их будет достаточно. Завтракай своими бананами и снова проверь, нет ли у тебя еще кого-либо из гостей. Молодец, Макс, как это тебе в голову взбрело потравить их кислородом?

– Христо! С кем ты говоришь? Послали бы меня с тобой, если бы… Ах, Христо, Христо… Вот что, ты тоже займись дезинфекцией. Процент кислорода доведен до восьмидесяти пяти процентов. Ни рентген, ни ультрафиолет на них не действуют, как ты знаешь, здесь достаточно космических излучений, было когда привыкнуть к ним…

ГОРОД НАД ОБРЫВОМ

К городу над обрывом нашлась довольно удобная дорога по впадине овражного типа. Может быть, когда-то ее действительно размыло водой, а в последующие тысячелетия ветер обрабатывал склоны и устилал дно песком и пылью. Пыль – главный компонент марсианской почвы, она микроскопична и покрывает почти всю планету, сглаживает ее и без того однообразный плоский рельеф. Оригинальный только по окраске, да и то пока не привыкнешь к его оранжево-серым тонам. Только горы здесь великолепны. Они вздымаются прямо, без предгорий, из песчаной равнины, удивляя глаз своим величием, лепкой склонов и сочетанием необыкновенных красок.

По оврагу, или, как Антон его назвал, «розовому каньону», из-за своеобразной нежно-розовой окраски слагающих берега пород мы добрались почти к самым развалинам.

Антон высказал предположение, что выемка искусственного характера и по ней когда-то шла настоящая дорога к городу. Как покажут дальнейшие события, мы оба были не правы, овраг образовался много позднее, после смерти города.

Туарег вел себя вполне удовлетворительно: получив приказ, он всю дорогу шагал впереди «Черепашки», разобрал завал из камней, к счастью, не особенно больших; после завала «Черепашка» могла пройти еще с полкилометра, а дальше, с разрешения Вашаты, который следил за каждым нашим шагом, мы отправились пешком, всего каких-нибудь сто метров над нависшим обрывом.

– У меня такое ощущение, – сказал Антон, – будто я побывал здесь. Всю ночь, и до того, как разбудил Макс, и после, мне снились марсианские сны.

– Мне тоже…

– Не знаю, что снилось тебе, а я уже шел по этой дороге, только без щебня и всей этой шелухи под ногами. Справа над обрывом шло ограждение из каменной решетки какого-то замысловатого рисунка. Сейчас этого ничего нет. Стена слева была вся в рисунках, какие-то морские пейзажи.

– Суда с высокими мачтами?

– Совершенно верно. Нам с тобой чудится одно и то же. Надо избавиться от такого состояния. Сейчас тебе ничего не кажется?

– Нет. А тебе?

– Тоже все нормально, только будто за тем поворотом еще что-то есть на стене.

– Успокойся, Антон, – сказал Вашата. – Вы скорей возвращайтесь, посмотрите, что за древние развалины, только не держите объективы против солнца, вчера получилось много смазанных кадров.

Зингер добавил:

– Смотрите под ноги, в расщелины, там, где могут находиться растения, и возьмите под этим навесом по горсточке песка.

– Никакого песка! – приказал Вашата.

Туарег поджидал нас на повороте. Отсюда открывался фантастический вид на море и противоположный берег. Но мы с Антоном только мельком взглянули на всю эту красоту и завернули за угол. Там действительно на стене сохранилась часть фрески, картину покрывал слой пыли, серые потеки, но можно было разобрать силуэты каких-то странных животных.

– Марсианские быки, – сказал Антон. – Фреска шла дальше, здесь, внизу, кустарник с красными и белыми цветами. – Он поднял серую плитку, вытер ее перчаткой, на ней засветилось тусклое золото: часть ветки с колючкой.

– Вы что примолкли? – спросил Вашата.

– Фреска, – сказал я, – на стене.

– Что на ней? – выкрикнул Макс. – Ну что?

– Марсианские быки и колючий кустарник, – сказал Антон.

– Направьте лучше объективы! – приказал Вашата. – Вот так. Ну где ваша фреска? – он говорил теперь совершенно спокойно, даже с легкой иронией, словно ничего особенного не произошло. – Что-то не похоже на картину. Все смазано, расплывчато. Пятно на сырой стене, а не фреска.

– Стена сухая, – с обидой ответил Антон. – Видишь, совсем сухая. Вот половина туловища одного быка. Хотя он мало похож на быка, скорей шестиногая антилопа.

– Шестиногая? Ты ошибаешься, Антон, – сказал Макс. – В природе все по большей части целесообразно. Шесть ног просто не нужны такому не особенно крупному животному, да еще на планете с незначительной силой тяжести. Ты все ноги на фреске отнес к одному «быку», пожалуй, он больше похож на быка, чем на антилопу. Ну-ка сотри пыль с нижней части. Осторожней. Эх…

Фреска сползла и раскололась на множество кусков.

– Не прикасайтесь больше к ней, – сказал Вашата, – может, долежит до следующего раза.

Макс попросил:

– Ребята, посмотрите, нет ли на стене чего-либо похожего на плесень или лишайники?

– Запрещаю! – сказал Вашата. – Хватит с нас кактусят. Можем подхватить такой экземпляр марсианской жизни, что он за кислород только спасибо скажет. Теперь у нас главное – археология. Семян микрофлоры, думаю, мы захватили достаточно.

Когда мы очутились на улице города, впечатление у нас было такое, что здесь давным-давно, не один десяток лет, работают археологи, они расчистили и даже подмели улицы, только кое-что оставили для колорита, обломки камней на мостовой. Вблизи строения казались, как и с карниза над пропастью, такими же хрупкими, с тонкими стенами, широкими оконными проемами. Здания тянулись на целые кварталы, в два и три этажа, но были многогранные сооружения непонятного назначения без окон, в один этаж. В планировке ощущалась целесообразность, гармоничное сочетание с ландшафтом. Даже сейчас, источенные временем, развалины украшали берег мертвого моря. Вначале мы шли очень осторожно, боясь прикоснуться к стенам, казалось, что руины только и ждут, чтобы рассыпаться в прах – до того они устали стоять над погруженным в тишину морем. Я поднял обломок и поразился, как он легок, что-то вроде пенобетона, только несравненно прочней.

– Алмазный бетон, – сказал Антон. – Смотри, Туарег прошел вон по той тоненькой плитке, и она целехонька. Дома, видно, отливали целиком, нигде нет швов.

Мы вышли на круглую площадь с возвышением посредине.

– Здесь стояла скульптура, – сказал Макс.

– Возможно. – Вашата вздохнул и добавил: – Пора, ребята, возвращаться. Снимки получились. Больше здесь делать нечего.

– Сейчас уходим, – сказал Антон. – Только пусть Туарег немного покопает в этом доме.

– Даю десять минут, – неохотно согласился Вашата.

Как хорошо, что мы оставили Туарегу лопату. Он выкопал амфору незнакомой формы, тяжелую, покрытую липкой пылью, кусок стекловидного вещества, матового от времени, множество черепков из материала, похожего на пластмассу, и несколько странного вида прямоугольных пластинок с множеством отверстий разного диаметра, как потом определил Макс – от микрона и до трех миллиметров. Пыли на них не было, отверстия не засорены, когда Антон взял одну из пластин, она стала менять цвета, как шелковое полотно под разными углами к источнику света.

– Судя по вибрации, она как будто звучит! – сказал Антон и опустил пластину в сумку Туарега.

– Хватит на сегодня, – сказал Вашата, – возвращайтесь той же дорогой.

Прежде чем уйти, я заставил Туарега расчистить от щебня кусочек мостовой на площади. Она оказалась выстланной фиолетовыми плитами.

Наш обратный путь Макс использовал для съемки фильма.

– Теперь идите вы вперед. Туарег – позади. Вот так! Отлично! Какое освещение! Ив нагибается, поднимает… Да поднимай что угодно! Не забывай, что мы открыли марсианский город и здесь каждый камень – ценность. Стоп! Антон, возьмись за остатки стены. Прекрасно! Пошли дальше… – И так всю дорогу до самого корабля Макс заставлял нас задерживаться, брать в пригоршню песок, рассматривать камни, делать величественные жесты в сторону гор, глядеть на небо, усеянное звездами при ярком солнце. Мы безропотно подчинялись, зная, что Макс работает для истории.

Когда мы подрулили к лифту, возле него нас нетерпеливо ожидал Зингер, чтобы уложить всю нашу добычу в грузовой отсек.

Мы сидели в столовой, стерильные после обработки под серией душей.

Антон сказал:

– Мы могли еще часика два порыться в пыли веков. Вот куда бы забросить настоящую археологическую экспедицию со всем оборудованием.

– Так и будет в следующий раз, – улыбнулся Вашата. – Пока Макс занимался съемками, я принял ролик из Космоцентра. Сплошные поздравления и рукопожатия. Судя по всему, ученые набросились на снимок нашей рыбы и пейзажи развалин. Представляете, что творится сейчас, когда они получили записи сегодняшнего дня! Ох, попадет нам по первое число за фреску, особенно мне достанется. Ведь у нас уйма инструкций на все случаи жизни на Марсе, даже, как вы знаете, разработаны системы контактов с местными обитателями. Сегодня Андреев выступил с повторением лекции, что читал нам перед отлетом.

– Насчет «враждебной жизни»? – спросил Антон.

– Точь-в-точь в тех же выражениях. Повторил для прессы и телезрителей. Ему еще раз хочется убедить всех и себя самого, что он сделал все для успешного полета «туда и обратно». Надо и его понять – необыкновенная, мучительная ответственность. И все же…

– Мне это непонятно, – сказал Антон. – Надо всегда быть тем, кто ты есть.

– Да, но он теперь Главком Космоцентра. Должности всегда накладывали отпечаток. Вот я, например… Как, ребята?

Мы с Антоном переглянулись.

– Бывает, – сказал Антон.

– Да-а? Серьезно?

– Не часто, ты умеешь сдерживаться.

– Стараюсь. Вы тоже не сахар. Вот сегодня, говорю – кончайте раскопки, а вы еще стали площадь разметать.

– Но фиолетовые плитки! – сказал я.

– Плитки плитками… – поморщился Вашата.

– А престиж! – сказал Антон, толкая меня в бок.

Вашата улыбнулся:

– Бывает. Иногда обволакивает чувство собственной необыкновенности. Кажется, что ты теперь «сам не свой», принадлежишь истории! Вот с этого и проникает в нас вирус исключительности.

– Какая там исключительность, – Антон махнул рукой. – Из пятисот кандидатов мог лететь каждый, просто нам повезло.

– Я тоже так думаю… И все-таки прошу выполнять мои указания все без исключения.

– Ну это ясно, – сказал Антон.

– Извини, – сказал я, – за плитки.

– Все. Не будем забывать, что мы попали в необычную среду. Надо быть собранней. Контролировать каждую мысль, каждый шаг. Я все не могу понять, каким путем пробрались к нам кактусята. Значит, что-то нарушено. Вы сегодня, наверное, ругали меня за добавочную дезинфекцию.

– Ругали, – признался Антон. – Ругали и понимали, что надо.

– Надо, ребята!.. Но где же Макс? – Он не выключил видеофон. – Макс, ты не упаковал себя в контейнер с огорчения, что я лишил тебя свободы передвижения по планете Марс?

На экране появилась стена нашего хранилища со множеством гнезд с контейнерами. Потом показался шлем и за его стеклом оторопелое лицо Зингера.

– Вот, – сказал он, подняв амфору. На ее теперь чистом боку появился красочный морской пейзаж. – Видали? – спросил Макс звонким мальчишеским голосом. – Я слегка протер – и появились краски, и все время меняются, он живой. Смотрите, какой цвет воды и на нем множество яхт. Ребята! – Он повернул амфору, и там знакомая уже мне девочка сыпала из прозрачных ладоней оранжевый песок. И мы встали и почти вплотную придвинулись к экрану, пораженные больше, чем вчера, когда увидели развалины. У нас всегда теплилась надежда обнаружить следы ушедшей жизни. Сейчас же мы были не подготовлены к необыкновенному явлению, у нас не было объяснений увиденному. Макс позволял нам поочередно любоваться изображениями на стенках сосуда, и мы не могли оторваться от них.

– А теперь послушайте, как звучит эта вазочка! – Он поднял амфору к мембране шлема. – Странная музыка, не правда ли? Вы не находите? Наверное, корпусу амфоры передается малейшая вибрация, хотя непохоже. Будто в ней самой источник звучания.

– Скорее всего разболталась какая-то техническая деталь, – сказал Антон, – хотя, что мы знаем об их технике! На каком принципе основаны эти «живые» гравюры? Уму непостижимо! Пролежали столько тысячелетий, а может, и столетий – и никаких изменений. Мне становится не по себе, когда я вспоминаю про фреску с антилопами.

– Что-нибудь еще случилось? – спросил настороженно Вашата.

– Да я их видел до этого!

– Час от часу не легче.