Текст книги "Могила для бандеровца"

– Вы хотите сказать, что он может быть из рядов националистического подполья? Но, поверьте, в криминальных кругах есть люди, которые умело обращаются с оружием, и они не были на фронте, вообще не служили в армии. Так что это не показатель.

– Да, вы правы, – кивнул Горюнов. – Дело мы забирать не будем, но прошу держать меня в курсе. Экспертам я сам позвоню, чтобы мне прислали копии своих заключений.

Бондаренко внимательно посмотрел вслед вышедшему из комнаты майору госбезопасности. Непонятное что-то происходит. Обычно такие вещи НКВД сам расследует, а тут… Списали из своих рядов, что ли, капитана Ковтуна?

Глава 2

Судя по тому, что голова «не плыла», операцию сделали давно или делали ее без наркоза, воспользовавшись тем, что пациент был без сознания. Ивлиев, не открывая глаз, почти сразу определил, что находится в больнице. Неистребимый запах карболки, звуки железных «уток» говорили о многом.

Ну-ка, вспомни, как ты сюда попал? Из леса я все же вышел к дороге. Остановилась подвода, на которой сидели мужик и две женщины. А потом остановился грузовик, и меня положили в кузов. Точно. Вот там я от тряски и усталости и потерял сознание. И куда меня привезли? Придется открывать глаза, с усмешкой подумал Василий. Из-за слабости хотелось только лежать с закрытыми глазами.

Палата оказалась большой и удивительно светлой. Нижняя половина стен была выкрашена в приятный салатовый цвет, верхняя – кипельно-белая, еще сохранившая запах масляной краски. Восемь коек, половина из которых пустовала, расставлены вдоль стен. То, что он очнулся не в одиночной палате, а в общей, его обрадовало. Нет оснований полагать, что он находится в разряде поднадзорных или арестованных. Еще бы рука так не болела, но это дело времени. Еще пара дней, и боль постепенно уйдет. Ивлиев знал по себе, что у него все заживает быстро. Как на собаке, так шутили они на фронте.

– Э, землячок, да ты, никак, проснулся? – раздался рядом сочный баритон. – Ну, с прибытием тогда тебя!

Кто с ним разговаривал, Василий не видел, а поворачивать голову пока не хотел.

Незачем кому-то знать, что он уже может двигаться. А может? Ладно, не стоит спешить.

– Здорово, а ты кто? – чуть приподняв правую руку над одеялом, приветствовал незнакомца Ивлиев.

– Такой же, как и ты, страдалец, – хохотнул мужчина. – Принцев тут нет, одни болезные да травмированные. Я со сложным переломом валяюсь. Микола вон на финку бандитскую нарвался. Девку защищал. А ты, сокол ясный, говорят, с пулевым здесь? Видать, много крови потерял, я по фронту такие вещи помню, сразу определяю, кто жилец, а кто нет. Ты в порядке! Как тебя зовут-то, хлопец?

– Василием зови. А тебя как?

– Михайло я. А вон и принцесса наша. Принцев нет, а принцесса есть…

Василий посмотрел на девушку с тонкой талией, обтянутой белым халатом. Из-под марлевой повязки на голове выбивались непослушные русые волосы. Но больше всего поражали глаза сестрички. Были они серыми, но с каким-то глубоким оттенком, что сразу завораживали, увлекали, тянули вглубь, как в бездонные воды.

– Как вы себя чувствуете, больной? – спросила она, подходя к Ивлиеву и извлекая из-под его рубахи градусник.

– После вашего прикосновения, богиня, – заявил Ивлиев слабым голосом, – я буду жить точно.

– Что же вы, мужики, все такие пустобрехи, – усталым голосом ответила девушка, глядя на градусник. – И мелете, и мелете! От скуки, что ли? Ну, температура у вас, больной, пока еще повышенная. Лежать вам надо и сил набираться. Операция прошла хорошо, теперь все зависит только от вас. Уж очень, как сказал доктор, рана у вас грязная была.

– А у меня хороший доктор? – с надеждой в голосе спросил Василий и сделал страдальческое лицо.

– Повезло вам, больной. У вас самый лучший доктор в нашей больнице. Вас оперировал сам главврач, Аркадий Семенович.

Ивлиев все никак не мог поймать взгляда девушки. Она то смотрела на градусник, то поправляла ему подушку, то одеяло, то подвинула ногой что-то на полу. Наверное, тапочки, о больничной «утке» думать не хотелось. Хотя скоро придется, судя по ощущениям.

– А можно меня не называть «больной»? – попросил Василий.

– Как это? – нахмурилась медсестра. Хмурилась она тоже очаровательно.

– Ну, так. Называй человека «больной», он так и не выздоровеет. А вы называйте его «здоровый», и он станет здоровее, называйте красивым, и он станет красивее, называйте…

– Еще один болтун объявился, – недовольно поджала губки медсестра. – У нас все выздоравливают, как ни зови.

Забрав градусник, она вышла, прикрыв за собой высокую белую дверь.

Двое обитателей палаты тут же начали отпускать шуточки, что подкатиться к сестричке у новичка не получилось. Танечка такая, с Танечкой ухо востро надо держать, а то в момент лишний укольчик в самое беззащитное место организует. Ивлиев слушал, вяло поддакивал, а сам размышлял о том, как же поаккуратнее узнать, в каком населенном пункте находится эта больница.

А ближе к вечеру, когда Василий уже начал пробовать садиться в кровати и примериваться, как бы самому попытаться дойти до туалета, произошло вполне предсказуемое событие. К ним в палату пришел милиционер. Это был приятный молодой человек с аккуратно зачесанным набок чубом, в опрятном летнем костюме, под которым виднелась модная рубашка «шведка». Привела его все та же медсестра Танечка. Она указала на Ивлиева и тихо произнесла:

– Вон тот… гражданин.

Потом вдруг попросила остальных больных выйти из палаты и пройти в парк на лавочки. Кто-то многозначительно присвистнул, другие с интересом и даже с недоверием покосились на новичка, к которому приходят такие таинственные посетители. Но, видимо, все догадались, что визитер из милиции или из НКВД.

– Здравствуйте, Ивлиев, – сказал гость, усаживаясь на соседнюю кровать и доставая из нагрудного кармана удостоверение личности. – Позвольте представиться, старший лейтенант милиции Левандовский, угрозыск.

– Приятно, когда в больнице желают здоровья, – кивнул Василий, приподнимаясь и принимая по возможности сидячее положение.

Гость не сделал попытки помочь. Он с каменным лицом убрал удостоверение, извлек из кармана блокнот и карандаш. Василий заметил, что на листке блокнота уже написаны его данные. Наверное, оперативник списал их с истории болезни.

– Итак, Ивлиев Василий Ильич, – начал Левандовский. – Одна тысяча девятьсот семнадцатого года рождения, уроженец…

Дальше последовали пауза и вопросительный взгляд милиционера. Василий теперь вспомнил, что его опрашивали, когда привезли в больницу, и он даже что-то отвечал. Кажется, как раз потерял сознание, успев назвать год своего рождения. Он еще тогда, как в бреду, лихорадочно соображал, что не называть вообще ничего нельзя, а врать не стоит, потому что потом он не вспомнит, что именно соврал.

– Уроженец города Иркутска, – глядя честными глазами, ответил Ивлиев. – А вы, наверное, по поводу моей стреляной раны пришли, да?

– Разумеется, – кивнул милиционер. – Где ваши документы?

– Слушайте, как-то не совсем по-советски получается, – возмутился Ивлиев. – С человеком беда случилась, в человека стреляли, возможно, что стреляли бандиты. Вам их искать надо, а вы у меня про документы спрашиваете. Неужели вам наличие документов важнее самого советского человека, который лежит здесь в состоянии, близком…

– В том-то и дело, – перебил Василия милиционер, – что я не имею оснований полагать, что передо мной лежит советский человек. А вдруг вы враг, который скрывался от советских органов и был ранен в перестрелке?

– Мне показалось, что вы не просто служака, – с укором в голосе произнес Ивлиев. – Я думал, что передо мной грамотный, опытный сотрудник уголовного розыска, который способен отличить даже на взгляд честного гражданина от врага. К тому же презумпция невиновности считается со времен римского права величайшим завоеванием цивилизованного, справедливого демократического общества.

– Я мог бы послушать вас и ваши рассуждения на этот счет, – начал злиться Левандовский, – но, увы, не располагаю временем. Сами понимаете, что времена неспокойные и дел у уголовного розыска очень много. Тем более что я вас пока оставляю в стерильных условиях медицинского учреждения, а не везу вас в камеру.

– Хм, – поперхнулся Ивлиев, – я же и не против того, чтобы ответить на все ваши вопросы. Я понимаю, что вы на службе, что для вас интересы дела превыше всего…

– Где и при каких обстоятельствах вы получили огнестрельное ранение, гражданин Ивлиев? – строго спросил оперативник.

Еще бы знать, где я нахожусь, с сожалением подумал Василий и начал врать напропалую, вспоминая карту местности.

– Понимаете, я в Киеве еще примостился на товарном составе доехать на юг, а потом, как выяснилось, состав пошел не на юг, а на запад. И я уже понял это под Луцком.

– Цель вашего передвижения по территории Украины?

– Вы так говорите, как будто Украина не часть советского государства. Так же, как и по другим территориям передвигался. Я в Одессу намылился, гражданин начальник. Я же по профессии механик, а на морском флоте, говорят, хорошо платят, вот и думал устроиться там. И куда же еще ехать? На Дальний Восток, так там холодно, на Балтике тоже. А Черное море – это же сказка!

– Вы прямо из Иркутска сюда попали?

– Ну, как это прямо из Иркутска? Вы хоть представляете, сколько всего мне пришлось проехать, пешком протопать, попутки ловить? И прямо, и криво, и большой крюк иногда приходилось давать. Всякое бывало. А в дороге, я уж, извините, сам заранее отвечу на ваши будущие вопросы, а то подумаете, что воровал, в дороге я зарабатывал услугами населению по механической части. Простите, что не поставил в известность фининспектора.

– Вернемся к вопросу о месте и обстоятельствах получения вами огнестрельного ранения.

– Вернемся, – вздохнул Ивлиев. – Я плохо ориентируюсь на местности. В городах проще, там названия улиц есть. А тут… Одним словом, я шел напрямик опушкой леса к железной дороге примерно с севера на юг. А тут перестрелка какая-то в лесу. Честно признаюсь, что не знаю, кто там с кем воевал, да только пуля меня догнала. Это называется «шальная пуля», да?

– На карте сможете показать, где вас ранило?

А вот это мое самое слабое место, подумал Василий. Он же меня как ребенка поймает на этом. Покажет сейчас карту любого района, хоть Львовской области, хоть Кировоградской.

– Так заблудился я, гражданин начальник. – Ивлиев поморщился, стал поглаживать повязку на руке и потихоньку закатывать глаза. – Ох, что-то мне снова плохо… Как бы сознание не потерять. Говорят, я много крови потерял, операция была сложная…

– Хорошо. – Левандовский закрыл блокнот и убрал его в карман. – На сегодня допрос закончен, гражданин Ивлиев, если это ваша настоящая фамилия. Предупреждаю, что никаких попыток скрыться, иначе тут же очутитесь в камере.

В ответ Василий только тихо простонал и закрыл глаза, прикусив губу. Оперативник посидел немного и, тихо поднявшись с кровати, ушел. Глупо, подумал Ивлиев. Должен был этот товарищ мне пригрозить, что выставил охрану у палаты, что за мной теперь будет день и ночь наблюдать им предупрежденный персонал. А он молча ушел. Такое ощущение, что ему на меня плевать и он выполняет дежурное мероприятие. Ну и хрен с ним! У меня своих проблем хватает.

Главный врач больницы Аркадий Семенович показался Ивлиеву добряком из добряков. Крупный, с теплыми мягкими руками, широким открытым лицом и густой непослушной шевелюрой. Разговаривал он с доброй улыбкой и все время норовил, как показалось Василию, заглянуть в глаза собеседнику, а то и даже поглубже. Но жизненный опыт подсказывал, что такие добряки не могут успешно руководить учреждениями и большими коллективами сотрудников. Для такой работы нужен характер, властные качества человеческой натуры. А значит, этот дядька не такой уж добряк и не надо обольщаться на его счет. Лучше вообще держать с ним ухо востро.

Ивлиев посматривал на связку ключей на столе главврача и старательно врал. Помимо ежедневных обходов, во время которых дежурный врач или сам Аркадий Семенович осматривали его рану, справлялись о самочувствии, других способов уединиться с главврачом у Ивлиева не было. Пришлось выдумывать жалобы.

– Понимаете, на самом сквозняке лежу, – уверял Василий. – И чувствую уже, что хуже мне, застужу ведь руку. А куда мне без руки, я ведь инженер, у меня вся жизнь в железках и механизмах. А с ними одной рукой не справиться. Ведь моей вины нет, что в меня пуля попала, не на фронте, в мирное время…

– Да, понимаю вас, уважаемый Василий Ильич, прекрасно понимаю! – отвечал главврач. – Только и вы нас поймите. Больница переполнена, много травм, много больных людей. Переложив вас, я кого-то должен на ваше место на сквознячок. А тот, может, хуже вашего их переносит, слабее может оказаться. Я вам другое посоветую, молодой человек. Вы руку полотенцем поверх бинтов укрывайте, из-под одеяла лишний раз не высовывайте.

– Это понятно, – охотно согласился Ивлиев. – Только ведь не убережешься никак, и во сне, бывает, случайно руку высунешь. Я вам вот что хочу предложить, Аркадий Семенович! – С этими словами Василий соскочил со стула и быстро подошел к окну. – Механическое решение проблемы! Всего делов-то, и оконная рама не будет открываться сквозняком нараспашку, и воздух будет проходить, и не душно. Вот смотрите!

Издав мученический вздох, Аркадий Семенович повернулся к окну, пытаясь урезонить больного. Но Ивлиев никак не хотел садиться и все пытался показать, какое хитрое и полезное устройство он изобрел, пока лежал в палате.

– Нужно вот здесь и здесь закрепить тяги, причем на подвижных шарнирах. А вот здесь…

– Да поймите вы, молодой человек, что ваше устройство второй раме будет мешать открываться или закрываться. У нас ведь оконные рамы двойные.

– Где будет мешать? – удивился Ивлиев.

Главный врач поднялся и стал показывать. Отступив чуть назад, чтобы не мешать Аркадию Семеновичу в запале махать руками, Василий нащупал за своей спиной на столе ключи. Оконная замазка, которую он украл утром у завхоза и которую ему пришлось все утро и даже сейчас, во время разговора, незаметно в кармане разминать, легла в ладонь, затем сверху «бородки» дверного ключа и чуть придавить. Теперь другая сторона ключа. Хорошо, что удалось Аркадия Семеновича поймать до начала разговора в коридоре. Ясно стало сразу, какой ключ из всей связки от двери его кабинета.

– Да-да, – разочарованно повесил Ивлиев голову. – Вы меня убедили. Действительно, ничего не получится. Знаете что, Аркадий Семенович, я лучше уж вашим советом воспользуюсь. Буду руку беречь от сквозняка.

– Ну а я о чем толкую! – облегченно вздохнул главврач, довольный тем, что наконец убедил этого настырного больного. – Ступайте в палату, ступайте, Ивлиев. Вам надо отдыхать, сил набираться. Обед скоро.

К вечеру Ивлиев «удачно» снова попался на глаза больничному завхозу Михалычу. Усатый дядька, с приличным объемистым животиком и в неизменной украинской «вишиванке» под медицинским халатом, обнял Василия, как родного:

– Выручай, хлопчик! Никак у меня не получается у самого. Что-то там хитро устроено, а что, не пойму.

Речь шла о гордости больницы – немецкой валковой гладильной машине. Что-то в ней случилось, и не включался нагревательный элемент. А огромное количество простыней, пододеяльников, наволочек и полотенец перегладить утюгами вручную было довольно сложно. Вообще-то Ивлиев с самого начала понял, в чем дело. Подгорел контакт под пластиной плавкого предохранителя. Снаружи его было не видно, предохранитель был цел, но электрическая цепь не замыкалась. Дав несколько «дельных» советов завхозу, Василий позавчера ушел, оставив Михалыча наедине с непослушной машиной.

– Ладно, – тихо шепнул Ивлиев, воровато глянув по сторонам. – Так и быть, я починю твою «гладилку». Только, сам понимаешь, нельзя мне на виду у медперсонала этим заниматься. Нарушение лечебного режима. Организуй-ка перенос машины к себе в мастерскую возле кладовки. И запри меня там на пару часов вечерком, когда персонал уйдет и останется только дежурный врач. Ну и… сам понимаешь! Чисто мужская благодарность.

– Есть, Вася, – с довольным видом прошептал завхоз, – есть у меня для тебя бутылочка отличного чистейшего самогончика!

– Ну-ну, ты что, Михалыч! Зачем же так. Я интеллигентный человек, я люблю хорошее виноградное.

– Будет! И мадера будет, и хванчкара будет.

– Вот это разговор, – улыбнулся Ивлиев. – К шести часам вечера все приготовь. И инструмент.

Что такое кладовка завхоза, которую тот гордо именовал мастерской, Ивлиев уже знал. Хороший мужик был Михалыч. Работящий, с золотыми руками, в меру «по-завхозовски» экономный, прижимистый. У него можно было найти почти все, что угодно. В рамках, конечно, специфики учреждения, в котором он работал. Сюда с дворником и рабочим по уходу за территорией они затащили гладильную машину, а в пять вечера Михалыч тайком привел Ивлиева.

Выпроводив завхоза для «конспирации» и велев ему запереть дверь снаружи, Василий снял больничный халат, засучил рукава нательной рубахи и стал снимать кожух блока предохранителя. Попробовав соединить подгоревший контакт по временной схеме, он убедился, что это единственная причина, по которой валки не нагреваются. Теперь предстояло заняться главным. Порывшись в ящике со старыми ключами от ранее снятых неисправных замков, которые Михалыч никогда не выбрасывал, Ивлиев нашел подходящую заготовку для ключа от кабинета главного врача. Зажав ее в небольших тисочках, с помощью надфилей за пятнадцать минут подточил бородки, изготовив дубликат нужного ему ключа. Сверяясь с оттиском на оконной замазке, которая теперь уже затвердела, он убрал заусенцы на краях детали и остался доволен своей работой.

Когда через два часа в замке повернулся ключ и в мастерскую вошел завхоз, Ивлиев стоял посреди комнаты в свежеотутюженных кальсонах и, насвистывая «В парке Чаир», пропускал через горячие валки исподнюю рубаху. Рядом на столе парили выглаженные с помощью починенной машины два личных полотенца Михалыча и несколько старых выстиранных, но прохудившихся списанных простыней, которые он намеревался пустить на ветошь.

– Починил? – восхитился завхоз.

– А что, были сомневающиеся? – с высокомерной ухмылочкой вопросом на вопрос ответил Ивлиев. – Готовьте мзду, сэр!

Бутылку хванчакары он спрятал под халат и, придерживая ее руками, отправился прятать свое сокровище. Сегодня, буквально в аварийном порядке, ему удалось назначить свидание Танечке.

Обхаживал Ивлиев симпатичную медсестричку уже четыре дня. Букетик цветов, ненавязчивые комплименты, небольшие знаки внимания в виде вовремя открытой перед девушкой двери, поднятая уроненная ею косынка и тому подобное сыграли свою положительную роль. Таня стала его замечать, даже улыбалась ему в ответ.

Василий рассчитал все правильно. Одинокая девушка, это он знал от завхоза, работа в больнице, где людей с высоким положением и даже просто с высоким уровнем культуры не встретишь. Мужчины тут народ все простой. Ущипнуть да по заднице шлепнуть – вот и высшее проявление симпатии. А тут такой галантный, симпатичный, ухаживает красиво и, главное, рукам с первого же дня волю не дает.

В этом вопросе Ивлиев тоже вел тонкую игру. Одинокая, и лет ей уже не шестнадцать, а все двадцать пять, как ему удалось установить. Ясно, что мужика ей хочется. И под первого встречного лечь не готова. Значит, надо создать условия, когда бы Таня в своих собственных глазах не упала и в постель к нему угодила по своей воле. Естественно, с определенными усилиями со стороны Ивлиева. Сегодня бастионы должны были рухнуть и выкинуть белый флаг.

Василий поджидал Татьяну на аллее больничного парка, где она должна была вот-вот пройти из прачечной.

– Таня, – окликнул он девушку.

– Вася? – немного удивилась от неожиданности медсестра. – Ты что тут?

– Хочу тебя пригласить.

– Куда?

– На мой день рождения! – Василий распахнул халат и показал бутылку вина.

– Ого! – покачала головой Татьяна. – Говорят, что хванчкара – любимое вино товарища Сталина! Слушай, а ты ведь врешь! Я смотрела твою карточку, у тебя осенью день рождения. И не сочиняй, пожалуйста, что это ошибка в метрике или что тебя в детстве украли цыгане. – И она засмеялась, красиво закинув голову и блестя ровными белыми зубками.

Ивлиев на миг залюбовался девушкой, гладкой кожей на шее, завитком волос возле розового ушка.

– Нет, все иначе, Танечка, – сказал он с легкой ноткой грусти в голосе. – У меня есть и еще один день рождения. День, когда я родился второй раз. Точнее, чудом не погиб. Это еще на фронте было. За это мы с тобой тоже выпьем. И за здоровье товарища Сталина.

Татьяна ждала его в ординаторской в полночь, когда в коридорах было тихо, все больные давно спали, дежурный персонал закончил свои текущие дела в виде заполнения карточек, больничных форм, уборщицы протерли полы и полили цветы на подоконниках. Девушка даже сняла свой халат и осталась в цветастом ситцевом платье, которое очень шло к ее зеленым глазам. Сбросив марлю со стола, она объявила, что это ее личный вклад в их тайное мероприятие. Из представленного на столе угощения к вину подходили разве что только яблоки да шоколадка в яркой обертке. А вот соленые огурцы, вареная картошка и квашеная капуста как-то не очень сочетались с тонким вкусом вина.

Скоро щеки у Татьяны порозовели, глазки заблестели, и она явно начала дуть губки, что ухажер даже не пытается приобнять ее, взять за руку или, на худой конец, начать говорить комплименты. Ведь девушки ходят на свидания с парнями, чтобы услышать в свой адрес много лестного и приятного. А Василий все больше о фронте рассказывал да о своем детстве в Иркутске. А потом у девушки вдруг стали закрываться глаза. Она виновато прикрывала рукой рот, пытаясь скрыть зевоту.

Когда Таня опустила голову на руки, сложенные на столе, Василий посидел еще немного, поигрывая спичкой в зубах, потом позвал девушку, потрепал по руке. Поднявшись, обошел стол и, взяв Таню за голову, повернул ее лицом к себе. Девушка спала и не реагировала на прикосновения. Он улыбнулся с довольным видом, дунул Татьяне шутливо в лицо и, подхватив под колени, поднял ее на руки. Оглянувшись, нашел взглядом застеленную белой простыней медицинскую кушетку и положил Татьяну на нее. Смотреть на спящую девушку было приятно, но, увы, времени было в обрез.

Накрыв Татьяну второй простыней и поправив ей волосы, Ивлиев выглянул в коридор. Кабинет главного врача находился здесь же, через дверь от ординаторской. Нащупав в кармане изготовленный ключ, он тихо вышел, притворив за собой дверь. Ключ без звука вошел в замочную скважину. Поворот, и он свободно провернулся в замке. Ивлиев порадовался, что удалось изготовить такой точный дубликат. Еще поворот, и дверь открылась.

Свет Василий не стал включать и прошел к столу в темноте. Так, вот и телефон. Единственный в больнице телефон, имеющий выход на «межгород». Через пару минут в трубке послышался бодрый мужской голос:

– Управление НКВД по Львовской области. Слушаю вас.

– Капитан госбезопасности Ивлиев. Доложите начальнику управления, что по пути к месту службы я был ранен. Нахожусь в районной больнице города Котляр.

– Понял вас, товарищ капитан. – Голос дежурного стал глуше, видимо, он уже что-то стал записывать в журнале. – Ранение серьезное? Вам нужна помощь?

– Нет, не серьезное. Помощь нужна, потому что мне пришлось в лесу спрятать служебные документы и личное оружие. Естественно, что моей личностью с огнестрельным ранением уже заинтересовались местные органы милиции.

– Все понял, товарищ капитан. Завтра помощь будет.

Когда за окном стало светлеть небо, Татьяна что-то простонала вполголоса, потянулась и с удивлением посмотрела на лежавшего рядом с ней Ивлиева. На кушетке вдвоем было тесно, и как Василий умудрялся не упасть, примостившись на самом краешке, было непонятно. В голове у девушки сразу пронеслась буря мыслей и воспоминаний. Точнее, обрывков воспоминаний. Она осторожно проверила себя рукой под платьем и прислушалась к ощущениями. Нет, Вася не воспользовался тем, что она уснула. Нет, ничего между ними не было, она бы сейчас почувствовала.

И сразу беспокойство сменилось чувством нежности к этому странному человеку. Вон какой благородный. И не ушел в палату, вроде как защищал ее всю ночь, оберегал своим телом. Красивый, мужественный, фронтовик. А может, и жаль, что ничего между ними не было этой ночью.

Девушка благодарно и с нежностью опустила голову на плечо спавшего рядом с ней мужчины.

– Ты что? – тут же проснулся Ивлиев и поднял голову, почувствовав, что нательная рубаха на его плече намокла. – Танюшка, ты чего ревешь?

– Дура я, вот и реву, – в обычной женской манере веско и без всякого объяснения заявила девушка, шмыгая носом. – Дура, что связалась с тобой, дура, что вот лежу, а нас могут увидеть или догадаться, что у нас тут с тобой было.

– Да не было у нас ничего такого, – нахмурился Ивлиев. – Посидели, отметили мой день рождения, а потом ты уснула. Утомилась, наверное, ведь второе дежурство у тебя подряд. Не спишь совсем.

Таня села на кушетке, свесив ноги, и обиженно надула губы, поправляя волосы и одергивая платье на груди. Василий провел рукой по ее плечу, глядя снизу вверх, и сказал с улыбкой:

– Ну что ты, глупая. Я чудесно к тебе отношусь, ты просто замечательная девушка, и я никогда бы не обидел тебя.

– Все, иди! – сухо ответила Татьяна. – Посидели, вина выпили, и хватит баловства на этом. Иди, а то больные увидят. Позора еще не хватало мне здесь.

– Хорошая ты девка, – рывком садясь рядом с ней на кушетку, огорченно проговорил Ивлиев. – Хорошая, но дура!

– Какая уж есть, – дернула плечом медсестра и встала, набрасывая на плечи белый медицинский халат.

Вздохнув, Василий подошел к двери, отпер ее ключом и прислушался. Потом, высунув голову, осмотрел коридор и, убедившись, что там никого нет, выскользнул из ординаторской. В палате все спали, и только Микола поднял взлохмаченную голову и сонным голосом осведомился:

– Ты че не спишь-то, Васек? По бабам, что ли?

– Какое там, – изобразив стенания, ответил Ивлиев. – С животом мучаюсь. Нажрался вчера яблок немытых, всю ночь из сортира не вылезаю. Сил нет уже…

Утром Татьяны в больнице не было. Ивлиев сидел в парке и думал, что повел себя с девушкой не совсем правильно. Надо было как-то поласковее, что ли. Обнадежить. Неважно, что надежды бы не сбылись, но хоть не чувствовала бы себя дурой. Девка она симпатичная, честная и из хорошей семьи. Отец у нее главный инженер на шахте. Как теперь с ней отношения восстанавливать? Отношения, хмыкнул Ивлиев и вернулся мысленно к своим проблемам. Ладно, в управление сообщил, милиция не особенно наседает. Надо как-то документы и оружие возвращать, а то ведь под трибунал можно угодить. Там такие дядьки сидят, им до лампочки ситуация, в результате которой произошла утеря документов.

После обеда прибежала медсестра, окинула взглядом полупустую палату и наклонилась к Ивлиеву, лежавшему с газетой на кровати:

– Больной, пройдите срочно в кабинет к главному врачу. Аркадий Семенович должен уехать, а перед отъездом он хотел вас осмотреть.

Ивлиев насторожился. Какой осмотр, когда утром был обход, был дежурный врач. Рана почти зажила, температуры нет, аппетит – дай бог каждому. Сложив газету и не показывая торопливости, он встал с кровати, запахнул больничный халат и, шмыгая по полу тапочками, поплелся в коридор. Возле двери кабинета главврача прислушался. Оттуда раздавались два мужских голоса. Так, кажется, все же милиция взялась основательно. Хотя за окном милицейского «воронка» он не увидел. Значит, не арест.

– Разрешите, Аркадий Семенович? – четко, по-военному произнес Ивлиев, входя в кабинет.

Высокий крепкий мужчина лет пятидесяти в просторном летнем костюме обернулся у окна и стал оценивающе смотреть на Ивлиева. Аркадий Семенович засуетился, убрал какие-то бумаги в стол и, поднявшись, подошел к своему пациенту.

– Ну, вот, собственно, для этого я вас и позвал, Ивлиев. Этот товарищ из… э-э, ну, он сам представится, захотел с тобой побеседовать. Я вас оставлю и скажу, чтобы вам не мешали.

Когда доктор вышел, мужчина неторопливо подошел к Ивлиеву, посмотрел ему в глаза, сжал сильными руками его плечи, обнял и тихо проговорил:

– Ну, здравствуй, Василий! Не ожидал меня увидеть, а?

– Не ожидал, Олег Николаевич, – признался Ивлиев и наконец расслабился. – Ребята рассказывали, что вы, раненный, остались тогда прикрывать отход отряда. Все считали вас погибшим. А меня потом перебросили в Прибалтику.

– Живой, как видишь! Удалось выкарабкаться. Но это все потом, Вася, а сейчас давай о главном. Я ведь теперь возглавляю здешнее районное отделение НКВД. Тебя, собственно, в мое распоряжение и направляли. А потом ты куда-то запропастился. Я уж и не знал, что думать. В указанный срок не явился к месту службы, вестей нет. А тут звонок из области о тебе. Вот я и прилетел.

– Значит, это вы меня к себе выпросили из армии? – с усмешкой сказал Ивлиев. – А я-то думаю, что за перетасовка такая.

– Да, Вася, я тебя вытребовал, – стал серьезным Горюнов. – Обстановка здесь сложная. Меня назначили сюда, потому что я много раз сталкивался с оуновцами и здесь, и в Белоруссии. А твой опыт борьбы с «лесными братьями» в Прибалтике очень пригодится. Да и вообще, ты оперативник от бога, таких поискать еще. А мне опытные кадры до зарезу нужны. Давай по порядку: что с тобой произошло в дороге, а то у меня отрывочные сведения из больницы да из местной милиции.

– Я на попутке ехал. Километрах в тридцати отсюда нарвались мы на банду. Они машину остановили и заставили в лес свернуть. Водитель неопытный, растерялся парень. Одним словом, его убили сразу, а меня не успели. Двоих я сразу положил, а потом ноги в руки и деру оттуда. Когда убегал, еще двоих, кажется, подстрелил. Обидно, когда уже совсем оторвался от них, меня вот шальной пулей в руку. Как мог, перевязал, остановил кровь, отлежался, а когда опасность миновала, стал выбираться. Слаб был, документы и пистолет в лесу спрятал. Боялся, что не выйду оттуда, не хотел, чтобы эти узнали, кто я такой. Кажется, вышел к дороге, где меня кто-то на машине и подобрал. Очнулся уже здесь. После операции.

– В больнице кто-то знает, что ты из НКВД?

– Никто.

– А твой звонок? Из области сообщили, что твой звонок был отсюда, из кабинета главврача. А он, как мне показалось, мужик дотошный, аккуратный.

Ивлиев засмеялся и вытащил из кармана сделанный им дубликат ключа от кабинета.

– А почему вы так расспрашиваете? Не доверяете моей оперативной смекалке?