Текст книги "Могила для бандеровца"

– Доверяю, Василий. Но я должен быть уверен, что никто здесь еще не знает, что ты наш сотрудник. Сейчас твоя ценность именно в том, что тебя никто не знает в лицо. Учти это.

– Хорошо, Олег Николаевич. А что за обстановка здесь такая? Я, конечно, сводки читал, представление кое-какое составил себе, но я ведь всегда Украину знал как добрую, певучую, улыбчивую и хлебосольную республику. Сколько ребят с Украины со мной служило, да и бывал тут еще до войны.

– Ты не смешивай восточные области и западников, что присоединены были в 39-м. Тут за годы войны очень многое поменялось. Все эти годы велась работа по воспитанию ненависти к Советскому Союзу и всему русскому. Националисты же немцев встретили с распростертыми объятиями.

– Да, я помню про батальон «Нахтигаль» и про действия УПА здесь, в Западной Украине.

– Боюсь, что помнить мало. Ты совсем ничего не знаешь, Василий. Вот, почитай очерк Ярослава Галана. Он называется «Чему нет названия». Почитай, почитай. Это не пропаганда, это свидетельства очевидца, человека, который все это видел, прошел за эти годы.

Удивленный Ивлиев взял листы бумаги, которые протянул ему Горюнов, и стал читать:

«…четырнадцатилетняя девочка не может спокойно смотреть на мясо. Когда в ее присутствии собираются жарить котлеты, она бледнеет и дрожит, как осиновый лист. Несколько месяцев назад в Воробьиную ночь в крестьянскую хату недалеко от города Сарны пришли вооруженные люди и закололи ножами хозяев. Девочка расширенными от ужаса глазами смотрела на агонию своих родителей. Один из бандитов приложил острие ножа к горлу ребенка, но в последнюю минуту в его мозгу родилась новая идея: «Живи во славу Степана Бандеры! А чтобы, чего доброго, не умерла с голоду, мы оставим тебе продукты. А ну, хлопцы, нарубайте ей свинины!..» «Хлопцам» это предложение понравилось. Через несколько минут перед оцепеневшей от ужаса девочкой выросла гора мяса из истекающих кровью отца и матери…»

– Прочитал? Вот, Василий, с кем мы тут имеем дело, – сухо сказал Горюнов и закурил.

– А кто такой этот Галан?[1]1
  В октябре 1949 года Ярослав Галан все же из-за своей гражданской позиции и активной деятельности против национализма на Украине был зверски убит во Львове. Ему нанесли одиннадцать ударов «гуцульским» топориком. В Саратове именем Ярослава Галана была названа улица. Сейчас это улица Провиантская.


[Закрыть] – хмуро спросил Ивлиев.

– Журналист. Не все его линию одобряли, но во многом с ним нельзя не согласиться. А человек он известный, публичный. После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР в сентябре 1939 года работал в редакции газеты «Вільна Украіна», руководил литературной частью, писал очерки и рассказы об изменениях в воссоединенных западных областях УССР. А во время войны работал в редакциях фронтовых газет, был радиокомментатором на радио им. Т. Шевченко в Саратове, спецкором газеты «Советская Украина». В 43-м издал сборник военных произведений «Фронт в эфире». Я читал и скажу тебе, что перо у него сильное. И главное, что он всегда осуждал украинских националистов: всяких бандеровцев, мельниковцев, бульбовцев. Осуждал и осуждает их именно как пособников нацистских оккупантов.

– Понял вас, Олег Николаевич. Готов приступить к своим служебным обязанностям. Какова задача?

– Задачу я тебе поставлю сложную, Василий. У всех у нас она сложная. Нам в кратчайшие сроки нужно нейтрализовать и уничтожить националистическое подполье в своем районе. Перед каждым районным и областным управлением стоит такая задача. И насколько мы с ней справимся, настолько быстро мы очистим Западную Украину от этой нечисти. Ты должен, не афишируя своей принадлежности к НКВД, внедриться в ряды подполья, дать себя завербовать. Это программа-максимум, оптимальный, так сказать, результат. Ну а реально нам нужно выйти на подполье, ниточки в руки получить, тропинку к ним.

– Понял, товарищ майор. Завтра представлю свои соображения и примерный план действий. Затем мне понадобится информация об арестованных на нашей территории немецких агентах и наших предателях. Отдельно познакомиться с делами пособников.

– С этим мы тебя познакомим, – перебил капитана Горюнов. – Я тебе хочу один совет дать. Приглядись, подумай, походи вокруг да около. Речь идет о твоем предшественнике, капитане Ковтуне.

– А что с ним?

– Его не так давно убили. Убили при не совсем ясных обстоятельствах.

– Ну, тогда просветите. Думаю, что здесь мелочей не может быть, если убит офицер НКВД.

– Видишь ли, Василий, Дима Ковтун был пьяницей, бабником и разложившимся типом. Тут скрывать не стану. Держать его мне приходилось лишь потому, что кадровый голод у меня был, и у моего предшественника тоже. А если уж совсем быть честным, то и работником Ковтун был неплохим. Но мне пришлось бы от него все равно избавляться. Начальство заставило бы.

– Олег Николаевич, вы так много говорите, что у меня невольно возникает мысль, что вы оправдываетесь или что здесь что-то не так.

– Не так, Вася, не так! – заявил Горюнов. – Убит был Ковтун в квартире своей любовницы, и убит был вместе с ней. Но что-то мне подсказывает, что тут надо еще порыться, подумать.

– Хорошо, давайте адрес и данные на эту любовницу. Мне и карты в руки.

Глава 3

Начальник уголовного розыска Бондаренко вырос перед Ивлиевым как из-под земли. Насмешливые глаза оперативника с признаками хронической усталости смотрели внимательно и как-то выжидающе. Понятно, нужна «легенда». И Ивлиев никак не должен и близко быть сотрудником НКВД.

– Это вы Степан Иванович? – спросил Василий, приветливо протягивая Бондаренко руку. – Спасибо, что приехали, время на меня потратили.

– Фронтовое братство, я же понимаю, – покивал Бондаренко головой. – Догадываюсь, что вам не безразлична судьба и участь вашего товарища.

– Ну, нет, – грустно улыбнулся Ивлиев, поняв, что это проверка. – Не фронтовое. Я так понял, что Вадим в территориальных органах все это время прослужил. Это я на фронте, на «передке», четыре года. Мы с Вадиком выросли вместе, понимаете. Он для моей матери как второй сын. Потерялись мы в 41-м с ним, даже адреса моего у него не было, а у меня – его. Вот, узнал случайно через кадры НКВД. А тут такая беда. Погиб, значит.

«Легенда» была изложена хорошо, и, кажется, ушлого опера она удовлетворила. Он-то мало что знал о погибшем Ковтуне. Разная, так сказать, ведомственная принадлежность. Но все равно возникала какая-то неприятная мысль, что органы внутренних дел как-то не очень любили органы госбезопасности. Или это Ивлиеву только показалось? Но настороженное отношение все же улавливалось. И эта проверка с «фронтовым братством». Но вот теперь снова возникала в разговоре ситуация, которая могла родить и новые подозрения у Бондаренко.

– Так что вы хотели узнать о Ковтуне? – спросил он. – Много не знаю, только то, что в результате следствия выяснилось. Мы же с ним в разных, так сказать…

– Я понимаю, – кивнул Ивлиев. – Все же расскажите, что знаете. Мне в НКВД сообщили, что Вадима убили чуть ли не в постели любовницы, из ревности, что ли.

– Если быть точным, то он ночевал у женщины, утром они готовились завтракать, а в этот момент вошел человек с пистолетом и застрелил обоих. Да, она была любовницей вашего друга, но следствие еще не закончено, и результата пока тоже нет.

– А правда, что Вадим вел в последнее время такой уж разгульный образ жизни? Вино, бабы? Что свидетели рассказывают? Знаете, Степан Иванович, не очень верится в это. Я знаю… знал Вадима достаточно хорошо.

– Правильные у вас сомнения, – кивнул оперативник. – Я думаю, что и начальство Ковтуна не очень верило в его образ жизни. Хотя они могли и не все знать о его похождениях.

– Может, не из ревности его убили? – осторожно спросил Ивлиев.

– Может, – коротко ответил Бондаренко. – Все может.

– А эта женщина? Она что собой представляет? Может, у Вадима серьезные намерения на ее счет были?

– Не уверен, хотя не исключено. Ирка Кириенко бабой была независимой. Мужики у нее были и до Ковтуна. Думаю, что он был у нее просто очередной. Хотя могла и перебеситься и согласиться выйти за него замуж. Теперь уже не спросишь, а подруг у Ирки отродясь не было. Мы, конечно, работаем по ее прежним связям, но там личности не уголовного пошиба, хотя исключать нельзя. Остальное, извините, тайна следствия. Знаете, что я вам еще напоследок скажу? Может, у вас на душе спокойнее будет. Из соседей Ирки Ковтуна пьяным никто никогда не видел. Не было там разгульных пьянок и других признаков морального разложения. Это мое личное мнение о вашем друге.

Расставшись с Бондаренко, Ивлиев побрел по парку, закурив папиросу. С материалами следствия, которые имелись на сегодняшний день, его познакомил Горюнов. Состоявшийся только что разговор имел целью выяснить особое мнение начальника уголовного розыска, если таковое имело место. Он руководил оперативными мероприятиями по делу об убийстве Ковтуна и Кириенко, и то, что написано в деле, могло отличаться от его личного мнения. И он снова подтвердил косвенно, что Ковтун мог делать вид, что ведет разгульный образ жизни и таскается по бабам.

Ивлиев успел пообщаться с соседями погибшей Ирины Кириенко до разговора с Бондаренко. Он отметил одну важную деталь, которую почти подтвердил ему начальник уголовного розыска. Соседки знали, что любовник Ирки – сотрудник НКВД. Откуда они это знали, если Ирка ни с кем теплых и тесных дружеских отношений не поддерживала? Все ее считали порядочной стервой и держали дистанцию. Ирка похвалиться не могла, не в ее это стиле. Напрашивался далеко идущий ответ: Ковтуну нужно было, чтобы в окружении Ирки узнали, что он работает в НКВД. Целью, насколько начальство хорошо знало своего сотрудника, не могло быть пустое бахвальство и позерство.

Значит? Значит, Ковтун выманивал кого-то на себя, как на разложившегося пьяницу и бабника капитана НКВД? И, видимо, он что-то не рассчитал. На контакт, на вербовку никто не пошел. Его просто застрелили, а заодно и Ирку. Почему? Разве для националистического подполья не ценна фигура офицера НКВД? Почему убили? Почему не завербовали, почему не использовали в своей работе? Вопросы, вопросы, вопросы. Значит, надо подробнее порыться вокруг убитой Кириенко. Раз Ковтун ее использовал как любовницу в оперативных целях, а в этом Ивлиев уже не сомневался, следовательно, через нее он хотел выйти на подполье или иностранного разведчика. В той ситуации, которая создалась на Западной Украине, это одно и то же. Антисоветское подполье все стали бы использовать как прикрытие в своей шпионско-диверсионной деятельности. Да и давно уже используют.

Хромой Осип чинил обувь и до войны, и во время войны. Все знали, что он принимал заказы и от немецких офицеров, только никто старика не осуждал. А может, думали, что он связан с партизанами, подпольщиками? Ивлиев этот вопрос задавал, но Осип, по данным НКВД, не проходил ни по одному делу об измене Родине или пособничеству оккупантам. Старик выживал как мог, кормился своим ремеслом. Главное, что он своим вреда не наносил, не выдал никого, хотя знал, где прятался бывший участковый милиционер и секретарь из райисполкома, тетя Аля. Ивлиева Осип интересовал потому, что жил он за стенкой от покойной Ирины Кириенко. Чинил туфли, менял набойки, в том числе и ей. Значит, общались.

В пивном подвальчике Василий вытащил из кармана пиджака две больших сушеных рыбки, постучал ими друг о друга и, положив на газетку перед Осипом, весело спросил:

– Ну, по кружечке за знакомство?

– По кружечке, так и идти даже не стоило, – возразил старик. – Больше башмаков стопчешь.

– Намек понял, – засмеялся Василий. – Ограничивать себя не будем.

Осипу он изложил ту же «легенду», что «скормил» и начальнику уголовного розыска. Старые друзья, можно сказать, еще с детства. Война разбросала, потерялись, а когда судьба вроде могла свести снова, выяснилось, что один погиб. Осип понимающе хмурил загорелый лоб с белой полосой от кепки, которую он надевал во время работы на площади козырьком назад. Его прокуренные коричневые пальцы ловко разделывали соленую рыбу. Он успевал и полоски рыбы в рот кидать и пережевывать, успевал и пивка хлебнуть, и новому знакомому ответить.

– Лично-то я с твоим дружком знаком не был. Видал, когда приходил, несколько раз видал его. Обходительный такой мужчина, вежливый и веселый. Все он с Иркой шутил да подначивал ее. Жалко мужика, но тут уж ничего не попишешь. Кому война кончилась, а кому она еще ох сколько кровушки попортит. А иному вон – и пулю припасла, проклятущая эта война.

– Кто его мог убить, а, дядя Осип?

– Кто ж их разберет, – вздохнул старик. – Может, и бандиты, которые золотишко из Иркиной сумочки вытащили или из комода. Не знаю уж, где она его хранила. Может, старый полюбовник приревновал.

– А может, еще кто? – уловил незаконченность мысли Ивлиев. – Вы еще что-то хотели сказать?

– Ишь ты! – засмеялся Осип. – Тебе бы в той самой НКВД работать, вот бы ты всех врагов со своей хитрецой и переловил. Догадливый. Хотел, хотел. Только не знаю, с какого конца начать. Я ведь милиции не сказал ничего. Что, мол, напраслину наговаривать, а вдруг обознался? Затаскают потом, а людей уже не вернешь. Да и сами дознаются, на то они и уголовный розыск. Правильно я говорю, Василь?

– Может, и правильно, – сделав несколько больших глотков из кружки, согласился Ивлиев. – Так вы мне-то скажите. На кого вы еще подумали? Кто еще мог убить моего друга с вашей соседкой?

– Коль ты так за друга своего, тебе скажу, – наклонился к Ивлиеву Осип. – В тот день, не скажу точно во сколько, приходил к Ирке мужчина. И сдается мне, что бывал он у нее раньше. Только не этим летом, а зимой или осенью, при фашистах еще.

– Может, вспомните, во сколько? Ну, там по радио концерт шел, или встретили кого из соседей, кто с работы после смены возвращался.

– Не, не, не, Васек! Не вспомню. Пьяный я был. Поднялся в туалет, в голове шумит, во рту как кошки ночевали. Какое там время смотреть, мне бы до туалета и назад, да упасть снова. А он мне навстречу и морду отворотил в сторону. Вот это мне и запомнилось. Так он уже в нашем коридоре морду отворачивал. И как раз когда мне встречался в этом годе.

– Так ведь, может быть, это убийца и был? Мог он быть убийцей? Хотя вряд ли, он бы вас в живых не оставил тогда. Вы же его в лицо видели.

– Я в тот день крепко с Дашкой на кухне сцепился. Я ей таз с бельем опрокинул на пол. Качнуло меня. Она меня так бельем и отходила по спине. Я же еле на ногах держался. И рожа у меня была опухшая. Нет, не думал он, что я его запомню.

– Описать сможете? Нос какой, глаза, рот?

– Нет, этого никогда не мог. Вот по фотографии личность узнать смогу, а так по памяти, чтобы словами… Это я не умею, Васек. Но день был как раз тот. Я проспался, а меня и огорошили, что Ирку застрелили с хахалем ее.

Осип уже ушел, а Ивлиев все потягивал одну-единственную кружку пива и размышлял в прокуренной пивной. У Кириенко было два любовника в последнее время. Это установили. Сначала это был инженер Васьков с химзавода. Казалось бы, чего бабе еще надо. Так нет, она его променяла на водителя директора завода Пронько. Ивлиев читал копии протоколов допросов обоих любовников. Инженера на следствии трясли хорошо, а вот Пронько пропал. Подписки о невыезде с него никто не брал, потому что у Пронько было железное алиби. Его успели допросить один раз, а потом выяснилось, что водителя отправили в командировку, и пропал парень. Неважно пока, главное, что Осип описывает человека, которого видел в общем коридоре, как мужчину сорока с лишним лет, крепкого телосложения. А Пронько – молодой парень, сухощавый, с большим носом крючком. Такой нос приметен, такой нос даже старый Осип не пропустил бы. Так откуда и зачем всплыл прошлый любовник? Если это любовник. Тогда его ревность и убийство объяснимы. А если не любовник? Зачем он приходил к Ирке в прошлом году, и не раз, как сказал дед? Зацепочка!

«Так, сменим пластинку, – подумал Ивлиев. – Что мне надо срочно? Мне срочно надо легализоваться в этом городке. Не могу я жить в квартире, выделенной по линии НКВД, не могу жить в общежитии управления. Обязательно кто-то меня увидит и опознает в самый неподходящий момент. Хорошо бы Татьяну встретить, только жалко девку. Жить у нее – опозорить совсем. Скажут потом, что ее жених бросил. Нужен другой вариант. Квартиру снять, комнату, так снова прибежит участковый и потребует прописку или временную регистрацию. В принципе можно и так, только не доводить до привода в милицию и штрафа за нарушение порядка проживания…»

– Слышь, землячок! – весело обратился к нему молодой парень в клетчатом картузе и полосатой тенниске. – С тобой за столик можно присесть?

– Валяй, – лениво кивнул Ивлиев, – причаливай!

– Морячок, что ли? – спросил парень, грохнув на стол две кружки пива.

– Что? – Василий наконец отвлекся от своих размышлений и посмотрел на незнакомца.

Симпатичное лицо, веселые серые глаза, но что-то в нем настораживало, портило общий положительный образ. Парень стоял, оперев локти о стол, и дербанил воблу, скосив глаза к носу. На пальцах наколки в виде перстней. Насколько Ивлиев разбирался в лагерной символике, этот весельчак отсидел пять лет и был вором.

– Морячок, говоришь? – усмехнулся он. – Была мечта. Кто же в детстве не мечтал стать моряком, капитаном дальнего плавания? Стоять на палубе под солеными брызгами с трубкой в зубах и править кораблем, который несется под всеми парусами по волнам бескрайнего моря навстречу солнцу.

– Красиво! – с уважением произнес парень, посасывая рыбу и отхлебывая холодного пива. – Только порожняка много. Сразу видно, что моря ты не нюхал.

– Да ладно? – удивился Ивлиев.

– А то! – снова засмеялся парень. – По волнам нестись нельзя, по волнам корабль, как дельфин, ныряет. То носом зароется, то выныривает из пены. Тяжело идет он по волнам. И уж точно в солнечную погоду не бывает хорошего ветра, чтобы гнать корабль. Солнечная погода – это штиль. И паруса висят как тряпки.

– Знаток, – улыбнулся Василий. – Плавал, что ли?

– Так я ж на море вырос. Бывало, что и в море ходил с рыбаками. А один раз даже на греческом судне удрать хотел в теплые страны. Поймали. – Парень вытер руку о штаны и протянул ладонь Ивлиеву: – Жорка! Одессит!

– Василий, – ответил Ивлиев, пожимая руку. – Мечтатель!

– Врешь, поди, – прищурился Жорка, снова отодрав полоску от спинки воблы и сунув ее в рот. – Взгляд у тебя цепкий. Мечтатели, те с открытым ртом сидят и глазами лупают бестолково, а ты людей знаешь.

Вдруг на улице за пределами пивного подвальчика послышался странный шум, в котором большую часть занимали звуки подъезжавших машин. Ивлиев не обратил бы на это внимания, если бы не реакция его нового знакомого. Глаза Жорки забегали по сторонам, а сам он весь превратился в слух. И только когда его губы тихо произнесли «облава», Ивлиев наконец понял, что происходит. Милиция окружала либо пивнушку, либо соседнее заведение. Такие операции были не в новинку в послевоенное лето, во время разгула бандитизма. Но сейчас происходящее Ивлиеву очень не понравилось. В его планы совершенно не входила разборка с его личностью на глазах у множества людей. Документы предъявлять придется, а у него в кармане красная книжечка с четырьмя буковками, всем хорошо известными, – НКВД. И прости-прощай его инкогнито и его задание. Даже отказ предъявить документы ничего не даст. Либо заломят руки за спину и вывернут карманы у несговорчивого гражданина и найдут документы, либо доставят в отделение и проведут досмотр карманов при понятых с тем же результатом и извиняющимися улыбками. Что же вы, товарищ капитан госбезопасности, сразу не предъявили?

– Давай за мной! – Мгновенно созревшее решение подтолкнуло к действию.

Василий кинулся в сторону служебного помещения пивной, заметив, как Жорка бросился за ним следом. Не ошибся Ивлиев, в сегодняшние намерения этого парня встреча с милицией тоже не входила. Они пробежали коридором мимо пары дверей, мимо посудомоечного помещения. В конце их ждала лестница и дверь в самом верху. И там уже звучали резкие голоса, отдающие приказы. Жорка отшатнулся назад. Василий толкнул его к другой двери. Она оказалась не заперта, но за ней снова лестница, теперь уже винтовая, которая вела вверх.

Ивлиев задвинул засов, заперев первую дверь, и кивнул новому дружку в сторону лестницы. Они взбежали наверх и остановились у железной двери с замочной скважиной.

– Что там, как думаешь? – спросил запыхавшийся Жорка.

– Не знаю. Возможно, за этой дверью бухгалтерия заведения. Смешно, но бухгалтерия может быть общей у нескольких пивнушек, и сюда стекаются сведения и деньги. А еще вероятнее, что это вход в квартиру хозяина или в отдельные номера для высоких гостей, которые хотят пивка попить в своей приятной обстановке.

Жорка криво усмехнулся и потянул дверь. Она оказалась запертой. За нижней дверью уже топали ноги нескольких человек, кто-то закричал. Дверь дернули, и снова властный голос приказал найти ключи от нее или привести администратора. И никого не выпускать. Василий посмотрел на Жорку, а тот уже ковырял в замочной скважине отмычками. Щелчок, и дверь отворилась, впустив их в темное помещение со свежим воздухом и сквознячком. Это была квартира. Василий тут же захлопнул дверь и закрыл изнутри на крючок. Пусть, кому хочется, оттуда пытаются открыть. Судя по виду из окна, оно выходило на соседнюю улицу. Наверное, облава плановая и милиция представления не имеет о потайной двери и квартире. Узнают, но это будет позже.

– Пошли! – кивнул Жорка на дверь. – Все должно быть прилично!

Когда они проходными дворами вышли на третью улицу, Жорка остановился возле старого двухэтажного дома с аркой, в которой было полным-полно битого кирпича и штукатурки. Дворника эти места, видимо, не знали давно.

– Ну, тебе куда, Василий?

– Не знаю, мне все равно, – пожал Ивлиев плечами и посмотрел на нового знакомого. Смотрит Жорка с интересом, ждет чего-то. – Слушай, а можно мне у тебя пожить немного?

– Я так и думал, – засмеялся Жорка. – Я сначала думал, что ты из ментовки, а потом решил, что мент пиво в рабочее время в подвале жрать не станет. И реакция у тебя на облаву просто шикарная. Я и то не сразу допер, «что за шум, а драки нет».

Прямо под аркой нашлась дверь, когда-то обитая клеенкой с утеплителем из конского волоса. Сейчас эта страшная, почерневшая дверь в клочках обивки вызывала уныние, но Жорку это, кажется, не смущало. Он хитрым самодельным инструментом отпер дверь и вошел первым. Судя по уверенным действиям, квартира была все же Жоркина, не случайно им открытая для «гостя».

– Проходи, сейчас сварганим чего-нибудь похавать. Картошечка у меня была сварена, капусткой разжился, огурчиками. С хлебом вот только беда и с водкой.

Жорка внимательно смотрел, как Ивлиев снимает пиджак, как поправляет под рубахой под ремнем пистолет и садится за стол. Они молча стали есть, вынимая из кастрюли картошку, сваренную «в мундире». Жорка долго молчал. И только когда они закончили есть, он закурил и, снова внимательно посмотрев на гостя, вдруг сказал:

– А ведь ты не фраерок, Вася. Ты человек серьезный. Может, расскажешь о себе чуток?

– Ну, вроде как за твоим столом сижу, твою еду ем, – кивнул Ивлиев и тоже закурил. – Родом я из Иркутска. Где и как меня судьба терла и через свои жернова пропускала, рассказывать не буду. Не обессудь уж. Рука вот еще болит, пулю недавно словил. Надо мне в этом городке задержаться. Дела у меня тут. А вообще, мечта моя – Одесса-мама. Но это, наверное, пока подождет. Вот пока и все, Жорик. Не выгонишь из-за того, что не все могу рассказать?

– Не, не выгоню, но в долю входить придется. Я двоих не прокормлю. С тебя половина хавчика.

– Годится, – кивнул Ивлиев. – А ты про себя пару слов не скажешь? За мной ты из подвала рванул так, как будто за тобой волкодавы гнались. С ментами встречаться ты не любитель. Судя по сини на руках, ходка у тебя была на «пятерик»? Какая твоя «специальность», я догадываюсь. С железом ты обращаешься свободно. Вон какой хитрый замочек на двери. И ключик тоже хитрый. Сам сделал?

– Ага, – весело кивнул Жорка, довольный, что его таланты увидели. – А знаешь, я ведь в Одессе родился и вырос. У меня погоняло не просто так.

– А чего же ты из своей солнечной сытой Одессы сюда смылся? – удивился Ивлиев.

– Сытая, говоришь? – вдруг помрачнел Жорка. – Ты еще скажи, что она веселая и беззаботная. Я тебе по секрету расскажу, Васек. Да ты и сам туда пока не стремись. Тяжелые времена для Одессы наступили. Меня, конечно, это не касается, но там столько ухарей и жиганов собралось на единицу населения, что на всех куска хлеба с маслом уже не хватает. Я бы, конечно, прокормился, не сомневайся. Талантов хватает. Но я другого боюсь. Боюсь, что государство в один прекрасный момент хлопнет мозолистой рукой по начальственному столу и скажет: «Хорошо, босота! А не слишком ли вы тут раздухарились, гопники?» И знаешь, что будет?

– Не знаю, – покачал Ивлиев головой. – То же, что и сейчас, только усилят уголовный розыск кадрами и станут методично и планомерно бороться с преступностью в городе.

– Да хрен тебе! – блеснул глазами Жорка. – Планомерно! Нагонят вертухаев, фронтовиков с волынами в карманах и начнут истреблять всех подчистую. Временно, учитывая сложность ситуации, как говорится в газетах. А когда временно, то все средства хороши. И никто себя не станет утруждать судебными заседаниями и сбором доказательств, что Миша Корень и Петя Тумба в состоянии алкогольного опьянения случайно вытащили из кармана тети Зои кошелек с ее кровными. Понял, нет? И я не очень хочу, чтобы одним приятным летним утром мой холодный красивый труп нашли в подворотне с дыркой во лбу. Я лучше отсижусь здесь, лучше лет пять зону потопчу, если приведется, но выйду живым и в меру здоровым. А сюда я перебрался… нет, не так. Сюда я драпанул из Одессы потому, что у меня тут тетка жила и возможность имелась прописать меня к ней. Только полгода назад она померла, вот и кукую один в четырех стенах. Ну что, составишь мне компашку?

Сегодня его путь пролег мимо забора больницы, в которой он недавно лежал со своим ранением. Ивлиев сбавил шаг и стал смотреть на аллею больничного парка, на лавочки. По аллеям неспешно прохаживались больные в халатах и клеенчатых тапочках. Не очень хорошо получилось с Таней, подумал Василий. Конечно, если бы все свелось только к улыбочкам и конфеткам в подарок к чаю, то вроде и ничего. Посмеялись и расстались. Но та ночь в ординаторской, когда он Таню оставил, чтобы позвонить во Львов! Хоть ничего и не было, но провести ночь, лежа рядом с девушкой, – это все равно какие-то обязательства. Она-то себя чувствует уязвленной.

Ивлиев остановился, увидев, как из ворот больницы вышла Таня. Крепдешиновое платьице, кофточка на плечах, босоножки, белые носочки. Стройные девичьи ножки понесли Таню по улице мимо трамвайной остановки, и Василий не смог удержаться. Он пошел следом за девушкой, держа дистанцию. Зачем? На этот вопрос он и сам пока не мог дать ответа. Он просто шел за Таней, любовался ее походкой и жалел о том, что у него совсем нет времени вот так идти долго и ни о чем не думать, кроме девичьих ножек.

Таня вдруг сбавила шаг, начала рыться в сумочке. Ивлиев остановился у газетного киоска и стал ждать. Вот Таня вошла в подъезд двухэтажного дома еще дореволюционной постройки. Спустя пару минут на втором этаже распахнулось окно, и девичья рука на подоконник выставила горшок с геранью. Затрепетала на ветерке занавеска в голубой цветочек. Вздохнув, Ивлиев глянул на часы и поспешил назад. Теперь он хоть знал, где Таня живет.

На почте Василий оказался минута в минуту условленного времени. Зажав в руке газету, он не спеша двинулся к окошку выдачи корреспонденции до востребования. Дождавшись, когда в очередь встанет парень в светлом льняном пиджаке и яркой рубашке-вышиванке, пристроился за ним. Наконец очередь парня подошла, и он назвал в окошко фамилию. Писем ему не было, и он, оставив небольшой газетный сверточек, пошел к выходу. Ивлиев накрыл сверток своей газетой и назвал в окно фамилию Разбегаев.

– Иван Силантьевич? – переспросили из окна.

– Нет, Михаил Карпович.

– Тогда ждите. Пишут.

Кивнув, Ивлиев тоже пошел к выходу. В парке он выбрал самый тенистый и пустынный уголок, где почти не было прохожих, и уселся на скамью. Развернув сверток, он увидел несколько листов бумаги и фотографии. Одни из них относились к инженеру-технологу химзавода Васькову, другие – к водителю директора Пронько. Краткая характеристика на каждого, послужной список, сведения, которые могли оказаться полезными для розыска. Компромата ни на одного, ни на другого, однако характеристики, собранные из разрозненных сведений и всесторонне проанализированные, показались Ивлиеву интересными. Ничего общего между этими двумя людьми не было. Они знакомы по сути своей работы, но на заводе никак не пересекались. Как и в частной жизни. Но все же кое-что объединяло этих людей.

Аналитики сделали вывод, что инженер-технолог Васьков и водитель Пронько были жадными до денег и все время пытались подзаработать на стороне. Нет, в кражах ни один, ни другой замечены не были. По крайней мере, пока. Но в разговорах, во время частного общения с коллегами, приятелями, они очень часто упоминали возможность заработать, получить «левые» доходы. А ведь зарплата у обоих была вполне приличной. Инженер-технолог получал солидную надбавку за работу во вредных цехах, а водитель гаража заводоуправления, часто возивший самого директора, получал намного больше любого другого водителя в городе. И все же разговоры могли быть только разговорами, и ничем большим, а могли быть и сигналом того, что оба фигуранта нечисты на руку.

И еще одно бросалось в глаза, что связывало этих людей и что всплыло совсем недавно в связи с гибелью сотрудника НКВД Ковтуна. Васьков и Пронько в разное время были любовниками Ирины Кириенко, убитой вместе с капитаном. И это было серьезным основанием, чтобы взять обоих в оперативную разработку. Ну и как минимум нужно показать фотографии деду Осипу. Не из этих ли двоих кто-то приходил к Ирине Кириенко в день убийства?

Павел Архипович Белецкий шел мимо терриконов по территории шахты 16-бис, рассматривая проржавевшее оборудование, фермы крепления транспортеров. Увидев, что двери трансформаторной подстанции распахнуты настежь, он поморщился. Опять все раскурочили. Ведь только начали приводить в порядок, новые замки повесили. Где сторож?

Быстрым шагом подойдя к зданию, Белецкий с удивлением увидел двух мордатых мужиков с трехдневной неопрятной щетиной. У их ног валялся навесной замок с перепиленной дужкой. Воры же! Наглое воровство!

– Вы кто такие? – не удержавшись, перешел от возмущения на крик Белецкий. – Где сторож на шахте, черт возьми!

– А ты кто такой? – насмешливо спросил один из мужиков в безрукавке, надетой поверх рубахи с закатанными рукавами. – Че ворон пугаешь?