Текст книги "Разборки дезертиров"

«И зачем такому на дембель?» – подумал я.

– Пойдемте, товарищи офицеры, – встрепенулся Балабанюк. – Чего же мы лежим?

– Спокойно, – проворчал я, выбираясь из укрытия. – Не имейте вредной привычки ходить поперек батьки в пекло.

– Как-то странно это, – пожал плечами Аристов. – Вроде не должны участвовать представители военной прокуратуры в массовом уничтожении людей.

– Не мы начали, – возразил я. – Пойдемте, коллеги. Булдыгин, что с тобой? Все еще борешься с засохшими пятнами?

Булдыгин яростно растирал пятно на куртке. Поднял на меня влажные глаза, заморгал.

– В дерьмо я козье вляпался, Мишаня…

Мы спустились с горки и побрели к застывшей колонне. Сдерживая спазмы, поглазели на мертвых автоматчиков. Серьезные с виду мужики, не дикари какие-нибудь. У того, что с пулей в голове, окладистая бородка, обработанная триммером. Здоровяк женатый – обручальное кольцо на скрюченном пальце.

Ленька подобрал автоматы, прикинул их на вес, как бы выбирая полегче, швырнул один Балабанюку.

– Держи, солдат. Надеюсь, второй раз не потеряем?.. Павел Викторович, ты не хочешь вооружиться?

– Я противник войны, – пробормотал Булдыгин, вызвав нервный смех.

Колонна медленно приближалась. Мы с трудом волочили ноги – не могли заставить их идти быстрее. Оружие тянуло к земле. Сержант, ссутулившись, блуждал по ромашковой поляне – бледный, дерганый. Тяжело в учении, легко в бою, а вот после боя, когда прикончишь трех человек и начинаешь с пронзительной ясностью это понимать…

Он вскинул голову, посмотрев на нас, как на пришельцев, вышел из ступора. Обогнув колонну, полюбовался на шофера, скрюченного под кабиной, покачал головой (порезвились, дескать), побрел дальше. Обошел головную машину, утвердил ногу на скобу-подножку, оттолкнулся, отгибая брезент.

Автоматная очередь простучала из кузова.

Капустин застыл, словно мысль посетила, выронил автомат, сорвался с подножки, покатился в кювет…

Я строчил по кузову, пока не кончились патроны. Со злостью отшвырнул магазин, вставил новый. В машине громко заорали, забилось тело по дощатому настилу. Всхлипывал Балабанюк, размазывая сопли по физиономии, рывками вскидывал автомат, долбил туда же.

Брезент превращался в решето. Мы прекратили огонь одновременно, посмотрели друг на дружку. Пригнувшись, я добежал до Капустина, лежащего ничком в водостоке, перевернул на спину. Лучше бы не делал этого. Изумление запечатлелось на физиономии сержанта, теперь она была какой-то доверчивой, беспомощной, детской. Смерть пришла мгновенно, не успев обезобразить лицо. Четыре пули в груди…

Я обернулся, не зная, что делать. Коллеги корчились в траве. Булдыгин остервенело грыз руку, Ленька неуклюже выгибался, вытаскивая автомат, оказавшийся под животом.

Второго трупа мы позволить себе не могли. Балабанюк прошмыгнул под бортом (неплохо для солдата первого года службы), сел в пыль и подал знак, из которого вроде бы явствовало, что в кузове имеются живые.

Я прыгнул на дорогу, сел напротив. Так мы и сидели, поедали глазами друг дружку. Из кузова доносилось натужное кряхтение. Я подмигнул Балабанюку.

– Сержант, гранату! Разнеси его к чертовой ма…

– Не надо!!! – истошно завопил мужчина. – Не бросайте!!!

– Тогда вылазь, – строго сказал я.

– Не могу! Тут заперто…

Балабанюк смастерил решительную мордаху, привстал и взгромоздился на скобу. Я показал ему кулак – сидеть, боец. Я пока еще не маршал Жуков, чтобы для собственного спокойствия швыряться солдатскими жизнями. Осторожно привстав на цыпочки, отогнул край брезента. Бледный шанс, что пуля все-таки дура…

Пространство кузова было разгорожено на два отсека. В первом, закатив глаза, лежал седоватый мужчина в распахнутой камуфляжной куртке. Грудь разорвана свинцом. Автомат на полу. Второй отсек отделяла металлическая решетка (зверей перевозить?). На грязном полу корчился мужчина в рваном свитере, его буквально колотило от страха. Куцая бороденка ходила ходуном. Глаза подслеповато щурились. Кровь на лице…

– Леонид, Павел Викторович, помогите девчонке! – крикнул я коллегам, которые начали потихоньку вырастать из травы. Сделал знак Балабанюку – не терять бдительности, боец. Забросил полог брезента на крышу, забрался в кузов.

– Вы кто?

– Заславский Виталий Осипович… – выдохнул человек, фокусируя на мне взгляд. – Старший оперуполномоченный Верещагинского райотдела… А вы?..

– Вопросы задаю я, – строго сказал я. – Куда вас везли?

– Не знаю…

– А подумать?

– Да кончайте вы… – Человек приподнялся, держась за решетку, опасливо покосился на убитого. – Я действительно не знаю. Поступил сигнал, что в Быстровке – перевалочный пункт контрабандистов, возят грузы через Дарьяловский перевал, и вчера вечером как раз должна пройти партия из Радыгинского ущелья…

Человек надрывно закашлялся. Похоже, ему неплохо постучали по печени.

– И что?

– Прибыла… откуда я знаю… – кривая ухмылка перекосила черные губы. – Кто-то заложил… Засаду расстреляли… Погибли трое наших… Меня избили, бросили в машину… Этот говнюк… – человек злобно плюнул в покойника, но попал в решетку, – издевался как гестаповец – очки отобрал, «троллейбусом» дразнил…

– Он сидел в машине? – покосился я на седого. – Не вылез вместе со всеми?

– Он дремал в машине, – пояснил человек. – Уморился, как же, колотил меня смертным боем… Послушайте, мне выйти можно?

– А как я вас выпущу? Здесь замок.

– Ключ у этого жлоба справа в брюках, – вздохнул человек. – И если вам не трудно… поройтесь во внутреннем кармане, хорошо? Там должны быть очки… если не разбились, конечно.

– Сей момент, – пробормотал я. – Два вопроса, если позволите, Виталий Осипович. Вам известно, что во второй машине везли девушку?

– В какой второй машине? – вздохнул бедолага. – Знаете, уважаемый, мне вчера от души настучали по черепу – удовольствие, надо признаться, из специфических. Девушку там везли, слона…

– Голова не включается? – посочувствовал я. – Ну что ж, во всяком случае, вы живы. Кто эти трупы? – Я сделал неопределенный знак большим пальцем.

– Ну, вы даете… – восхитился плененный. – Всех уродов спровадить в мир счастливой охоты… Знаете, эти парни были не очень многословны – во всяком случае, те двое, которых я имел удовольствие лицезреть… Вы представляете себе, что такое бывшие работники госбезопасности?

– Бывшие? – уточнил я.

– Имеется подозрение, – пожал плечами узник. – Один из них сказал такую фразу – не знаю уж, по какому поводу: «У нас, мол, в Четвертом управлении на эти шалости смотрели сквозь пальцы». А другой рассмеялся: «И кто бы мог подумать, что с Лубянки откроют прямой рейс в такую таракань…»

– Из диалога не явствует, что это БЫВШИЕ работники госбезопасности, – справедливо заметил я.

– Да бывшие, какие еще, – махнул руками человек. – Вы думаете, им еще удастся там поработать?

– Вы уверяете, они везли контрабанду…

– Не уверяю, – возразил Заславский. – Контрабанду в этих местах везут с севера на юг. В Китай. Развитая система сухопутных и воздушных каналов. Золото, платина, алмазы. Реже – минералы, медвежья желчь, медвежьи гениталии, растертые в порошок… в понятии китайцев – чистая виагра. В Якутии множество приисков, а о наличии отдельных из них, уверяю вас, государство даже не подозревает. Контрабандное рыжье, понимаете? Преступный бизнес. Обмен на денежные знаки – без всякой бюрократии и проволочек. Часть пути преодолевается по воздуху, часть по земле – как удобнее. Вы даже не представляете, уважаемый, сколько тайных контрабандных троп проходит через Иркутскую область в Китайскую Народную Республику…

– Мы охотно можем представить, – сухо сказал я, вынимая связку ключей из кармана покойного. – Выходите, Виталий Осипович, и благодарите Бога, а также погибшего сержанта, что ваши мытарства не затянулись.

Взъерошенную девицу сгрузили со второго автомобиля, освободив от пут и липких наклеек. Булдыгин сидел в траве, качаясь, как китайский болванчик, бормотал про священное право выпить, а Ленька поддерживал приобретение в вертикальном виде и галантно объяснял, что нужда махать корягой и кусаться решительно отпала, поскольку мы хорошие.

– Ее величество королева Англии, – печально улыбаясь, объявил Ленька. – С санитаром.

Нельзя сказать, что она была чертовски хороша собой. Но проникновенные серые глаза не могли бы оставить равнодушными случайного прохожего.

Она пыталась что-то говорить, но решила не утомляться, всплеснула руками и очень картинно повисла у Леньки на шее.

– Это трогает за душу, – вздохнул я. – Но прошу учесть, девушка, что у молодого человека имеется долгоиграющая подруга, почти жена, которая расстроится, если мы ей все расскажем. А на второго даже не пробуйте, у него врожденная гинекофобия.

– Знакомое слово, – насторожился Булдыгин.

– Боязнь женщин, – охотно объяснил я. – В любом виде. Особенно в сыром. Впрочем, лирику пока опустим. Леонид, ты способен завести грузовик?

– О чем ты спрашиваешь? – возмутился Леонид. – Я способен завести космический челнок, если жить охота…

Мы забыли о времени, в котором находимся. Приходилось действовать быстро и сумбурно. Оставлять тела на открытом пространстве? Это не просто безнравственно. Работали все, в том числе девица, оказавшаяся способной воспринимать несколько несложных команд, и даже Булдыгин, сообразивший, что бездействие приводит к трагедиям. Покойников подволокли к головной машине, загрузили в кузов. Я завел головную машину, Аристов – замыкающую. Проехали метров триста на северо-восток, прежде чем по левой обочине образовался приемлемый спуск. Лес напротив был неодолимой преградой.

Рыча посаженными движками, грузовики переползали поляну. Смяли подлесок, взгромоздились на край замшелого оврага. Опять мы обливались потом, стаскивая тела к оврагу. Девице, представившейся Машей, было поручено наломать веток, и в принципе с задачей она справилась, правда, наотрез отказалась маскировать покойников, предъявив в качестве «отмазки» приступ рвоты.

Сержанта Капустина схоронили отдельно, «начерно» – завернули в промасленную дерюгу (лучшего в машине не нашлось), втиснули в щель, размытую водами, и заложили камнями. Балабанюк не выдержал, расплакался. Повздыхали, поговорили о том, что сержант был порядочным человеком и отличным командиром, а смерть-подлюка всегда не вовремя. Разъяренно копались в багаже покойников, выбрасывая бессмысленные станки для бритья, трусы, носки, оставляя консервы, пресервы, фонари, копченое мясо в вакуумной упаковке производства Киренского мясокомбината, прочие полезные в хозяйстве предметы. Документы мертвых господ, найденные в общей стопке, утверждали, что их обладатели трудятся в охранной структуре ООО «Жемчуг», относящейся к филиалу холдинга «Аристар» города Иркутска (никогда о таких не слышали). Девица с воплем Маугли вырвала из той же сумки синее журналистское удостоверение, а возбудившийся Заславский – собственное, с тиснением МВД, обильно политое кровью.

– Вы работаете в журналистском корпусе? – удивился я.

– Работаю. – Девица помаленьку приходила в себя и была уже в состоянии дерзко кивнуть.

– Минуточку, – насторожился я. – Похищение журналистов – не самое частое явление в криминальной жизни России. Для этого надо хорошенько нарваться. Надеюсь, вы сможете доходчиво объяснить, где мы находимся?

– Как? – искренне удивилась девица. – Вы никогда не слышали про овеянную мифами и легендами страну, куда очень трудно попасть, еще труднее из нее выбраться, но где вы, как ни странно, находитесь? Это РЕСПУБЛИКА ДЕЗЕРТИРОВ, господа.

Такой беспросветной тоской потянуло от этих плохосочетаемых слов… Республика дезертиров.

Девица пристально смотрела мне в глаза.

– Я забыла выразить вам признательность за спасение.

– Потом выразите, – отмахнулся я.

– И не забудьте отблагодарить чем-нибудь существительным, – буркнул, не подумав, Аристов.

– Давай без пошлостей, – поморщился я и резко повернулся, заставив вздрогнуть сидящего на подножке Заславского. Освобожденный опер держался за бок и как-то подозрительно дышал.

– Вам плохо, капитан?

– Майор… – Он вынудил себя со скрежетом улыбнуться. – А вас никогда не били по почкам?

– Извините. Били. Вы сказали, что попали в засаду у деревни Быстровка. Радыгинское ущелье, если не ошибаюсь.

– У вас отличная память… Но мы попали в САМОЙ деревне, в доме местного лесничего Некрасова… До ущелья идти смысла не было, ущелье – понятие размытое, дорог не знают даже старожилы. Лесничий – их человек, он и должен был служить приманкой… Но ворвались уроды, которых вы постреляли… В район поступил сигнал от местного жителя, что через Радыгино пойдет контрабанда. Грязное золото… в смысле, напрямую с прииска, необработанное…

– Хорошо, майор, давайте без подробностей. Вас бросает из конца в конец. Что такое Радыгинское ущелье? Куда и откуда?

– Никто не знает… Скопления скал, болота, непроходимые леса. В ущелье нет автомобильной дороги. Зато вот где-то рядом… В общем, дорога тщательно замаскирована, и отследить ее тяжело даже местному жителю. Проще работать в деревне, куда неизбежно выезжают преступники… Но как-то нам вчера не подфартило…

Заславский замкнулся, опустил голову.

– Вы топчетесь на месте, – буркнул Булдыгин. – Опергруппу уничтожили, одного человека схватили, видимо, в качестве языка, загрузили в машину, попутно прихватив журналистку. Причем друг с другом их явно не знакомили…

– Меня держали в кузове, – перебила Маша. – Однажды за примерное поведение вывели по нужде. Я хотела сбежать…

– Мы помним. То есть добычу везли из Быстровки. На север через Радыгинское ущелье, везли всю ночь, утро. И вот мы все находимся на территории, о которой ровным счетом ничего не знаем и которую эта женщина назвала… Республикой дезертиров. Непонятно только, где контрабанда.

– Сдали по эстафете, – фыркнул Заславский. – Увы, подробностей нам уже не узнать.

– Кто вы? – повернулся я к девице.

Маша хлопнула глазами.

– Хорошо, – подумав, сообщила она, – скрывать, очевидно, глупо. Мария Рыбакова, издательский дом «Байкал». Еженедельник «Горькая правда».

– А почему не «Гадкая правда»? – встрепенулся Аристов.

– И что? – поморщился я. – В своем издании вы пишете исключительно горькую правду?

– Конечно, – дерзко глянула на меня девица. – Раз я здесь, а не за редакционным столом выдумываю небылицы про Республику дезертиров… Нет, серьезно – как все азартные люди, мы гоняемся за сенсациями, но это не желтая пресса. Сплетен не печатаем. Сплошная документалистика. Бездомные дети в канализации, тотальная китаизация Сибири, издевательства в армии, ужасы наркомании, коррупция в эшелонах власти… Кстати, господа, с кем имею честь? Имеется у моих спасителей конкретная прописка и постоянное место работы?

– Безусловно, мэм, – блеснул зубами Аристов. – Мы работаем в щедрой, гуманитарной, практически благотворительной организации.

– Это в какой же?

– Военная прокуратура, – соорудил волчий оскал «гинекофоб» Булдыгин.

– Ни хрена себе, – присвистнул Заславский. – Да вы, ребята, явно заблудились.

А что касается девицы, то она уставилась на нас огромными удивленными глазами, потянулась к поясу, судорожно ощупала его, пока не вспомнила, что на поясе ничего нет. Какой предмет она обычно носит на поясе – нож, дубинку, пистолет, диктофон, мы выяснять не стали.

Под прицелом холодных глаз девица разговорилась. Словосочетание «Республика дезертиров» для обитателей Иркутской области и прилегающих территорий – не такое уж новое. Красивая легенда. Наряду с понятиями «Шамбала», «Аль-Каида», «Атлантида»… То есть явление, организация или страна, которые вроде должны в настоящем (или прошлом) существовать, но вменяемые или хотя бы малость образованные люди в это, разумеется, не верят. Однако свидетельства существования Республики дезертиров имеются. И что поразительно, встречаются люди, сумевшие там побывать и вернуться. Больше года Мария Рыбакова рыщет по следу, беседует с людьми и делает потрясающие выводы. Замкнутая, километров сорок в диаметре, территория в глубине тайги, отделенная от внешнего мира непроходимыми болотами и горными массивами. Въезды на территорию… охраняются. Беседа с пожилым рассудительным господином – пациентом психиатрической лечебницы. Он не производил впечатления сумасшедшего, хотя и говорил дикие вещи. Информация подтверждалась из прочих источников. Угрюмый бульдозерист, к которому умная девушка подобрала ключик. Двадцать лет проработал в РСУ-29, никому не рассказывал, где провел молодость и как оттуда вырвался. Никогда не лежал в психиатрической лечебнице. Вменяемый на сто процентов. Бывший летчик, живущий отшельником, сбился с курса, перевозя на «МИ-8» продукты в отдаленные якутские улусы, и был сбит РАКЕТОЙ из зенитного комплекса «Стрела»… Два года в рабстве, бегство через болота, ушел просто чудом… Все они повествовали примерно одинаково. Мглистые, загадочные земли, исполненные не характерной для региона красотой, не пустовали еще в девятнадцатом веке. Отшельники, староверы, старообрядцы, дикий люд… Настоящее паломничество началось, конечно, в двадцатом столетии. То банда белых казаков атамана Семенова забредет, которой осточертела гражданская мясорубка и хочется нормальной вольной жизни, то потрепанный отряд красноармейцев, жаждущих того же. И все отлично уживаются – русские же люди. То крестьяне, бегущие от ужасов советской власти, коллективизации и индустриализации… То дезертиры, неприкаянно болтающиеся по Сибири, то зэки в тридцатые-сороковые, которых вообще были тучи… А потом и вовсе полный сброд – сектанты (группами и порознь), сумасшедшие, упертые, разочарованные, заключенные, недовольные, преступники, бегущие от правосудия… И что противно, это многие и многие тысячи людей… Как не вспомнить знаменитую «Таежную Лолиту» – Анну Антипину, которую бесноватый муж в 16 лет увел в глухую тайгу, нарожала она ему в глуши пятерых ребятишек (выжили трое), ни разу за двадцать лет не выходила к людям, но умудрилась остаться человеком и после смерти этого придурка все же примкнула к цивилизации?

Рассказы очевидцев и участников поражали воображение. У многих фигурировала сокрытая тропа мимо Радыгинского ущелья у деревни Быстровка. Банда бородатых людей, стерегущих вход в урочище, страшные, как птичий грипп и коровье бешенство в одном стакане. «Конгломерат» из нескольких десятков деревень, лесных и пещерных городов. Жестокий царек – местный Калигула, правящий в урочище жестоко и беспощадно. Селения уродов – людей, растерявших человеческий облик. Зловещие секты с жертвоприношениями, активно поощряемые царьком. Одичавший люд, изгнанный из деревень и живущий по лесам да пещерам. Грабительская политика местного царька – оброк, мобилизация парней в «вооруженные силы республики» и там их окончательное озверение. Жуткие банды, терроризирующие местное население. Сговор царька с контрабандистами, согласно которому через республику беспрепятственно пропускается уворованное с якутских приисков золото и прочие удовольствия. Собственные месторождения, где работают рабы, доведенные до скотского состояния, гибнущие пачками и восполняющиеся из неведомо каких источников. Ведь сколько людей пропадает бесследно в Сибири! Сколько бомжей, о которых никто не вспомнит! Сколько нормальных людей, ушедших за хлебом (пивом, в гости, за грибами). Кто-то в рабстве, кто-то в банде (по итогам обработки), женщины – на «кухне», на полях, в борделе (и такие процветают), а выйти из урочища не могут – так и тянут до недолгого конца…

– Жутковатый анклав, – сказала в заключение журналистка, – государство в государстве. Я не исключаю, что многим чиновникам обо всем доподлинно известно, но меры не принимаются по вполне понятным причинам – деньги. Я не исключаю, что многие спецслужбы замараны в этом по уши, но кровно заинтересованы в устоявшемся положении дел. Алмазные месторождения со стопроцентным доходом! Полнейшее отсутствие поборов! В то время как компания АЛРОСА приостанавливает эксплуатацию подземных алмазных рудников, переключаясь на нефтегазовые месторождения, поскольку при нынешних арендных платежах эксплуатация рудников просто нерентабельна…

– И вы не побоялись откомандироваться в эту мглу? – содрогнулся я. – Взвалили на свои могучие плечики… страшно подумать. Даже если десятая доля того, что вы наболтали, похожа на правду…

– А я отчаянная девушка, – улыбнулась журналистка, – люблю ходить на поводу низменных желаний. Возможно, я себя переоценила. Но несложно догадаться, что мы имеем дело с самым взрывоопасным материалом за последние двадцать лет – со времен так называемой перестройки и порожденных ею ужасов.

– Уж лучше себя переоценить, чем недооценить, – совершенно мудро заметил Булдыгин. – Если вы буддистка, конечно, и верите в бесконечную череду перерождений. Забавно мы устроены, господа, – вздохнул стареющий прокурор, – всегда интересуемся тем, что нас совершенно не касается.

– Военная прокуратура не интересуется преступлениями? – вскинула голову девица.

– Не будем предаваться словоблудию, – миролюбиво заметил я. – Вы наболтали много невероятного, Маша. Если ваш материал настолько взрывоопасный, почему он до сих пор не взорвался? Если люди знают…

– Люди не видят дальше собственного носа, – вспыхнула девица. – Им сказали, что есть «Аль-Каида» – они безоглядно в нее верят. Им сказали, что есть легенда под названием «Республика дезертиров» – они охотно принимают ее за легенду. К черту свидетельства. Кому это надо? Свидетельств встреч с инопланетянами еще больше. А если вы имеете в виду спутники, способные разглядеть несуществующие на карте деревни, то давайте посмеемся вместе. Американских или наших чиновников не волнуют деревни. А если волнуют, то они имеют с этого прямую выгоду и будут нагнетать таинственность до последнего.

– Но вы же не в одиночку сюда сунулись? – догадался Аристов.

– Конечно, – кивнула девица. – Некоторые женщины не так глупы, как хотелось бы мужчинам. Поездку негласно одобрил руководитель, а спонсировал двоюродный брат, работающий в коммерции. Со мной были два бронированных джипа, восемь крепких ребят с автоматическим оружием и договоренность с властями, по территории которых мы должны проехать. Уговор через посредника с жителем Быстровки, знающим пару троп. Надежное место, чтобы в случае опасности уйти на дно… Нас караулили на подворье проводника, когда мы покинули машины и дружно топали в дом. Замкнули ворота, открыли огонь без предупреждения… – В глазах девицы заблестели слезы. – Не знаю, удалось ли кому-то выжить… Меня ударили по голове, очнулась связанная, в машине, какие-то грубые голоса за бортом, ржание… Я подкатилась к борту – там была щель в брезенте, кругом темно, скалы, брезент откидывается – такие жуткие бородатые хари, просто образины… – Воспоминания изменили цвет лица говорящей. – Даже не знаю, с чем сравнить… Представьте себе Кудеярово войско, только с автоматами – вонючие, рваные, тошнотворные, глаза горят…

Рядовой Балабанюк, жадно черпающий тушенку из банки, приостановил процесс поедания, сглотнул и с укоризной уставился на Машу.

– Давайте о чем-нибудь светлом, – поежился Аристов, невольно обнимая автомат. – Вы знали о том, что милицейская опергруппа собирается проводить в Быстровке захват?

Заславский чуть не поперхнулся. Булдыгин услужливо похлопал его по спине.

– Не знали, – пожала плечами Маша. – Мы только и успели въехать в Быстровку…

– Ну, вы даете, господа, – откашлявшись, прохрипел майор. – Операцию, вообще-то, не рекламировали.

– Оно и видно, – ухмыльнулся я. – Хотели всех удивить, а удивились сами. Вам что-либо известно о Республике дезертиров, майор?

– О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ Республике дезертиров, – поправил опер. – Следите за формулировками, прокурор. Ничего не известно. Считаю все сказанное Марией типичным журналистским бредом.

– Спасибо, – улыбнулась Мария.

– Существуют деревни, орудуют банды, контрабандисты таскают груз – охотно верю. Но не надо сгущать краски. Полагаю, нас с Марией везли не в окутанную завесой тайны, мистики и мрака «республику», а в логово контрабандистов – в качестве «языков». А не в качестве обеда… – Усмешка на губах опера получилась какой-то дрожащей. – Люди, меня схватившие, типичные гэбисты. Питаются консервами и традиционным мясом. Вонючих, бородатых мужиков я не видел.

– Да ладно вам, – махнула рукой Маша, – никто не будет с вами спорить. Это то же самое, что спорить с дистрофиком об эффективности «кремлевской» диеты. «Республика» действительно представляет собой замкнутую территорию, в которую практически невозможно попасть. А в тех местах, где существуют проходы, сидят агенты и информаторы.

– А по миру разбросаны агитаторы, – добавил я. – Живописующие прелести тамошней… прошу прощения, тутошней жизни. Везде, где хреновая жизнь…

– Например, в стройбатах, – прозрел Аристов. – Райнову и Пыряеву кто-то посоветовал удариться в бега во имя райской жизни! Они ведь по долгу службы общались с гражданскими лицами. Пыряев, например, числился дежурным монтером на комбинате бетонных изделий…

– Заметьте, мы сюда попасть НЕ ХОТЕЛИ, – проворчал Булдыгин. – Но мы прошли, никто не остановил.

Маша тактично улыбнулась:

– Повезло.

– Вы так считаете?

– Конечно. Вас могли убить, могли взять в рабство. Хотите до конца жизни проишачить на алмазном прииске, о существовании которого не подозревает государство?

– Вытекает резонный вопрос: что нам делать дальше? – заключил я. – Тема продолжения творческой командировки Маши с повестки снимается. Будет возникать – вяжем и увозим. А в следующий раз, Маша, посетите эти красивые места в сопровождении воздушно-десантной дивизии, имеющей опыт чеченской кампании.

– Я понимаю, что хватила лишнего, – покраснела Маша.

– Заводить квадриги и чесать по дороге на юго-запад, – предложил мужественное решение Аристов, – пока не хватились этих ребят. Помощи не будет. Вряд ли прилетят части элитного спецназа, чтобы сделать нам «зеленый» коридор. Да и с мобильной связью в труднодоступных местах, думаю, как-то не очень…

– Снова убивать… – вздрогнул Булдыгин.

– Да, это нас не красит, – согласился Ленька. – Мы привыкли действовать в правовом поле… гм… или где-то в его окрестностях. Но ты не расстраивайся, Павел Викторович, нас убьют первыми.

– Не проедем, – прошептала Маша.

– Чушь, – фыркнул Заславский, – прорвемся. На хорошем грузовике, мимо какой-то вшивой банды…

– В обратную сторону мы точно не поедем, – уверил я. – Далеко до… хм, республики, Маша?

– Мы уже на территории. Но люди живут не здесь – дальше. Здесь можно нарваться на какой-нибудь залетный дозор или на… одичалого уродца с дубиной.

– Ну, хватит! – подскочил Булдыгин. – Ни минуты здесь не останемся! Луговой, командуй, ты же у нас претендуешь на роль заводилы?

Я понятия не имел, как нам ехать по дороге и как себя вести, если во что-то (или в кого-то) упремся. Всех людей, способных дать полезный совет, мы успешно перестреляли.

И тут до нашего уха донесся слабый стон.

Мы испуганно переглянулись. Палец машинально скользнул на переводчик огня (он же предохранитель). Булдыгин начал зеленеть. Заславский облизал чернеющие губы. Балабанюк, отставив банку, украдкой перекрестился.

– Стонали… – завороженно протянул Ленька.

– Кажется, в овраге, – сглотнула Маша.

В овраге, если память не подводит, лежали мертвые тела, укрытые ветками. А мертвые люди по определению не стонут.

Тихий стон повторился. О звуках, издаваемых лесом, речь, похоже, не шла. Равно как о коллективной галлюцинации.

– Может, посмотрим? – предложила Маша, переводя дыхание. – Имеется опасение, господа военные прокуроры, что вы кого-то недострелили.

Мы столпились на краю оврага. Взорам изумленной публики предстала душещипательная картина. Волосы дыбом. Замогильный, скребущий по нервам стон, шевелились ветви, наваленные на мертвые тела, чья-то скрюченная кисть безвольно упала на землю, мертвое лицо оборотилось к небу, и под ногами образовалось шевеление. Выполз человек с кровавым пятном на груди, слепо шарил глазами, пытался подтянуться. Физиономия перекошена. Перед нами был «грибник» – водитель замыкающего автомобиля, обретший тихое счастье воскресшего мертвеца.

– Факт, недострелили, – выдохнул Балабанюк, вскидывая автомат.

– Подожди, – поморщился я, отводя оружие. – Расстреливать два раза уставы не велят. Не мужское это дело.

– Не по-товарищески, – поддакнул Аристов.

– Статьи не помню, – каркнул Булдыгин. – Убийство в состоянии аффекта…

– Ты о ком? – не понял Ленька.

– А здесь и правда загадочная земля, – пролепетала остолбеневшая Маша. – Мертвые воскресают… Постойте, Михаил, – всполошилась девица, – вы хотите его оттуда извлечь? А вы поинтересовались мнением коллектива?

Мнение коллектива было жирно отпечатано на пугливых физиономиях. Я не знаю, что преобладало в умах – паническая боязнь возвращенцев с того света или нежелание находиться в компании с врагом, но надоумь меня в этот момент провести тайное голосование, и все пятеро проголосовали бы за сохранение статус-кво. То есть за пулю. И чем скорее, тем лучше, поскольку раненный в грудь человек, со скрипом дыша, вращая мутными глазами, уже полз по склону…

Мы вынесли его на сухой мох и положили чью-то сумку под голову. Он пытался приподняться, скреб ногтями. Обозрел нас мутным взглядом. Кадык ходил ходуном, бледное лицо напряглось, страшноватая гримаса, похожая на ухмылку, обосновалась на трясущихся губах.

– Перевяжите меня… – прошептал «грибник». – Подохну же, на хрен…

– Мы бы с радостью, приятель, – брезгливо склонился над ним Аристов, – но в аптечке остался, уж не обессудь, один стафилококк.

– Вы хотели сказать, стрихнин? – удивилась Маша.

– В машине есть аптечка… В моей машине… Под водительским сиденьем… Там бинты, спирт, обезбо… – Договорить не удалось, приступ боли выгнул раненого, сломался ноготь, впившийся в ветку. Марию передернуло. Жирная испарина затопила лицо раненого.

– Хорошо, мы перевяжем тебя, дружок, – ласково сказал я. – Но мы не Красный Крест, и подарственному милосердию не обучены.

– А есть такое слово – «подарственное»? – усомнился Булдыгин.

– А посторонних прошу выйти, – огрызнулся я. – Не откажи в любезности, дружок, пообещай, что дашь толковый совет, как проехать Радыгинское ущелье, не привлекая внимания. Только в этом случае – повторяю, ТОЛЬКО В ЭТОМ – мы облегчим твои страдания, хотя в любом случае должен огорчить – ты поедешь с нами. Поэтому шансы на твое исцеление прямо пропорциональны твоей же искренности. Заключаем взаимовыгодный гешефт, дружок?

– Хорошо… – прошептал несчастный, закатывая глаза.

Тащиться за медикаментами опять пришлось мне. Грузовик, когда-то замыкавший колонну, стоял в зарослях калины, другой упирался ему в борт. Пришлось спуститься в овраг, пробиться через растительность, повозиться в корнях, плетущихся по откосу, и только после этого вскарабкаться на водительское место. Перегнувшись через трансмиссию, я поднял тяжелое сиденье, ящик под которым был удачно приспособлен под багажный отсек, и запоздало сообразил, что аптечка-то как раз под водителем! Чертыхнувшись, я собрался опустить тяжелую штуковину, но тут внимание привлек предмет, завернутый в упаковочную бумагу. Размером с толстую книгу, похожий на бандероль, он лежал в компании ящика с инструментом, мотка проволоки и емкости с машинной смазкой. Я зацепил его двумя пальцами, извлек на свет. Упаковка легкая – меньше килограмма. Сгибалась посередине – и вдоль, и поперек. Исполнившись неясных предчувствий, я ногтем оторвал приклеенный уголок и развернул сверток.