Текст книги "Свинцовый шторм"

10

Цепочка была стальной, серебристо-блестящей, чуть больше метра длиной. Ее можно было бы назвать даже изящной и вполне симпатичной, если бы не одна маленькая, перечеркивающая все красоты деталь: одним своим концом цепочка крепилась к стальному же браслету-наручнику, а другим – к кольцу, подсунутому под ножку старого тяжеленного дивана. Дивана, который Елена вряд ли смогла бы приподнять даже в том случае, если бы ей решили помочь обе ее подружки с факультета журналистики.

Девушка устало вздохнула и, отложив в сторону книгу, без особых эмоций посмотрела на мелодично звякнувшую цепочку и расслабленно откинулась на спинку дивана. Некоторое время молча наблюдала, как охранник, восседавший за столом, продолжает, не обращая на пленницу ни малейшего внимания, читать очередную газету, затем не выдержала и язвительно произнесла:

– А говорят, в России никто сегодня не читает! Оказывается, еще как читают, блин… Слышь, ты бы мне хоть газетку дал бы свою – я бы посмотрела, кому там наши футболисты-кальянщики в очередной раз продули. Молчишь… Тебя, случаем, не Гримо зовут, а?

Спрашивала Елена без особой надежды на ответ, поскольку сегодня ее охранял бандит «молчаливый». Был еще второй, «разговорчивый», но его туповатые и сальные шуточки девушку откровенно бесили, и то, что нынче выпала смена именно «Гримо», Елену пусть немного, но все же радовало и успокаивало. Сидит бандит за столом, культурненько этак читает, не издевается, не пристает – много ли для счастья надо пленнику… Пожаловалась, что скучно, – принес несколько каких-то идиотских женских журналов, а в придачу книжку с полки снял и молча сунул. Правда, книга оказалась чуть моложе церковно-славянских рукописей и повествовала о жизни в каком-то занюханном колхозе семидесятых, но факт почти заботливого отношения к заложнице был, что называется, налицо. Хотя кормить могли бы и получше, а не одной лишь пиццей, которую к тому же приходилось запивать мерзким растворимым пойлом, которое назвать кофе язык не поворачивался.

В первые минуты похищения Елена, как и все, бывавшие в подобной ситуации, испытала жуткий страх. Какие-то мужики схватили, затолкали в машину, надели на голову вонючий темный мешок и куда-то повезли, совершенно не реагируя на попытки брыкаться, возмущаться и кричать. Хотя нет, кричать охоту отбили мгновенно, легонько и точно двинув локтем под ложечку – так, что минуту-другую Лена не то что крикнуть, а просто вдохнуть не могла. Чуть позже, когда стало ясно, что никто ее в ближайшее время ни убивать, ни лишать драгоценной чести вроде бы не собирается, страх сменился любопытством, на смену которому пришла обыденная и даже несколько забавная для истории непонятного похищения скука.

Девушка снова брякнула цепочкой и завозилась, устраиваясь поудобнее. Хорошо еще, что чертова привязь не слишком короткая: можно при желании и сидеть, и прилечь. Было бы совсем замечательно, если бы еще знать, кто и зачем на нее эти цепи кандальные нацепил. Сколько ни прикидывала Елена различные варианты, ничего, хотя бы отдаленно похожего на приемлемую версию, не вырисовывалось. Не было у нее ни родственников богатых, ни поклонников-олигархов, как не было и ничего похожего на то, что обычно именуется «скандальным журналистским расследованием, грозящим неприятностями серьезным людям». Но, с другой стороны, только последние отморозки хватают и увозят первую попавшуюся под руки девицу, а ее похитители на отморозков были ничуть не похожи – это Лена поняла в первые же часы после того, как ее притащили в эту явно съемную квартиру.

…Сначала Елене показалось, что за окном, наполовину прикрытом старенькой тюлевой занавеской, мелькнула какая-то тень, но тут же ее внимание отвлекли какие-то странные звуки, доносившиеся из прихожей. И звуки услышала, как оказалось, не только она: охранник тут же приподнял голову, отрываясь от газеты, и посмотрел в сторону прихожей, одновременно настороженно прислушиваясь и вытаскивая откуда-то из-за спины пистолет. Аккуратно отодвинул стул от стола, поднялся, почти беззвучно сдвинул флажок предохранителя, передернул затвор, досылая патрон в ствол, и направился в прихожую.

«Во будет смеху, если я сейчас ментам маленько помогу, – мысленно улыбаясь, размышлял бывший старший лейтенант войск связи, держа пистолет стволом вверх и прислушиваясь к чьей-то осторожной возне в замке квартиры. – Смене еще рано. Тогда кто еще, кроме домушника какого-нибудь? Ну точно, ворюга отмычкой замочек скребет. Сейчас откроет и войдет. И будет оч-чень неприятно удивлен, ха-ха…» Все-таки не зря Бочкин-Посредник, искренне презиравший и ненавидевший простых уголовников, набирал в свою охранно-боевую группу преимущественно отставных офицеров, тщательно отсеивая пьющих, физически слабоватых и просто психов всех мастей, коих среди уволенных в запас и ушедших в отставку очень даже немало.

Охранник не то увидел-таки краем глаза, не то просто почувствовал за спиной какое-то движение и в последний момент даже попытался развернуться, но не успел: на голову его обрушился страшный удар, мгновенно лишивший бывшего старлея сознания и погрузивший горе-тюремщика в безмолвно-непроглядную темноту…

Орехов наклонился над бесчувственным телом, подобрал с пола пистолет и засунул трофей в карман своей легкой куртки, после чего извлек из другого кармана рулон скотча и, завернув руки поверженного противника за спину, ловко стянул запястья лентой. Ноги бандита тоже получили свои полтора метра крепкого скотча. Со стороны действия майора здорово смахивали на манипуляции профессионального ковбоя, мгновенно связывающего ноги поваленного бычка. Обшарив карманы связанного, Орехов вытащил какое-то удостоверение, раскрыл, чему-то усмехаясь, просмотрел и швырнул корочки на пол. Закончив с охранником, майор стянул с головы черную шапочку с прорезями для глаз, прошел в комнату, где на диване старательно зажимала ладошкой рот изнывающая от неизвестности Елена, и будничным тоном негромко произнес:

– Здрассте, барышня! Смотрю, везет вам на эти дела. Сдается мне, что пора с вас хотя бы полставки телохранителя требовать… Молчишь? Молодец. Я, честно говоря, больше всего боялся, что ты орать начнешь и все испортишь…

Одним движением маленького ключика, позаимствованного в кармане отдыхавшего в прихожей старлея, Орехов освободил девушку от браслета, небрежно швырнул блестящее «украшение» на диван и спросил:

– Так мы идем или ты еще погостишь чуток?

В прихожей Елена опасливо обошла по-прежнему витавшего в темном зазеркалье охранника и несмело поинтересовалась:

– Вы его убили?

– Только трупов мне и не хватало, – ядовито отозвался майор. – Я сюда не за этим пришел. Сейчас спокойно открываем дверь, спускаемся, садимся в машину и уезжаем. Я понятно излагаю?

– Да. А этот? Наверное, надо полицию вызвать…

– Не надо. Полиция в наши планы не вписывается. Сменщик его освободит, а уж начальство все, что ему причитается, надеюсь, добавит. Все, время, время! Идем…

Уже сидя в мерно урчащем «уазике», катившем в неизвестном направлении, девушка, уже полностью поверившая, что малопонятный плен остался в прошлом, задала несколько неожиданный вопрос:

– Так вы что, совсем один меня освобождали?

– Я смотрю, мои акции ползут вверх, – не отрывая взгляда от дороги, сумрачно усмехнулся Орехов. – В предыдущую встречу вы, мадемуазель, обращались ко мне на «ты». Так и до «вашего благородия» недалеко… Ты что, разочарована? Хотела, чтобы ради тебя взвод спецназа вроде «Альфы» корячился? Это уж, милая моя, как-нибудь в другой раз, когда ты спецкором серьезного телеканала станешь…

– А куда мы едем?

– Хороший вопрос, правильный, – одобрительно кивнул майор. – Отвечаю: мы едем в надежное место, где вас, барышня, никто не найдет и уж точно не похитит. И сразу уточняю, что твой дядька в курсе и мои действия вполне одобряет. Чуть позже мы ему позвоним…

«УАЗ» намотал на свои колеса положенное количество километров и вместе с дружным табуном других колесно-копытных, занимавшим несколько полос трассы, ведущей в сторону Твери, выкатился из столицы. Правда, вместо того чтобы подкинуть газку и уже чуть более уверенно и свободно продолжить свой путь, Орехов почти в первом же населенном пункте перестроился в крайний правый ряд, и вскоре джип, подмигивая поворотниками, припарковался неподалеку от автобусной остановки.

– А здесь что? – с любопытством поглядывая в окошко, спросила Лена. – Или ждем кого?

– Да, захватим одного человечка. – Орехов глянул на часы, потом на табличку с изображением автобуса, закрепленную на длинном кронштейне. – Думаю, минут через пять подъедет…

Орехов почти угадал. Правда, прошло не пять, а девять минут, но ожидаемый им автобус все же завернул к остановке, шумно вздохнув пневматическими тормозами, выплюнул из душного салона пяток пассажиров и, оставляя после себя облачко едкого черного дыма, отправился дальше. От пятерки вышедших из автобуса пассажиров отделилась невысокая полноватая женщина, как-то не очень уверенно окинула взглядом несколько припаркованных у обочины легковушек и грузовиков и, увидев, что армейский «уазик» здесь всего лишь один, решительно направилась к зеленоватому джипу.

– Тетя! – Елена дернулась на сиденье, едва не стукнулась лбом о стекло и судорожно схватилась за полумесяц ручки двери с явным намерением выскочить из машины и броситься навстречу Нине.

– Сидеть! – рявкнул Орехов, не поворачивая головы, и через секунду, увидев, как девушка испуганно пригнулась, втягивая голову в плечи и недоуменно посматривая на него, уже на пару тонов ниже пояснил: – Не надо выходить из машины. Она сама подойдет…

Нина села на заднее сиденье к племяннице, и майор минуты две терпеливо и без комментариев выслушивал типично женские возгласы и причитания вроде: «Леночка моя родненькая, ну слава богу! Как ты? Как себя чувствуешь?.. Тетя, тетечка, прости, что так получилось…» и все прочее в том же духе. После чего, справедливо полагая, что сцену, подозрительно напоминавшую эпизод из второсортного сериала, пора прекращать, совершенно будничным тоном спросил:

– У вас с собой еда есть какая-нибудь? И эти… пардон, женские штучки всякие вроде белья? Там, куда мы сейчас едем, магазинов нет. Вообще нет. Хорошо, если автолавка раз в неделю хлеб привозит…

В маленькую тверскую деревушку, где располагалось «фамильное поместье морского офицера Каткова», добрались уже заполночь. Орехов по пути не раз и не два похвалил себя за предусмотрительность, благодаря которой в неблизкий путь отправился на двухмостовом «уазике», а не на чем-либо побыстрее и покомфортнее: дорога уже на тверской границе явно начала уступать по качеству московским, а уж когда пришлось съехать на простую грунтовку… Здесь, среди луж, канав и прочих колдобин, майор получил еще одно убедительное доказательство того, что в России «дорог нет, а есть лишь направления». Или как иногда говаривал сам Орехов: «В России хорошие дороги строить? Дураков нет! Ворюгам куда выгоднее их ремонтировать…»

Не успел майор заглушить двигатель и помочь женщинам перенести в дом-дачу сумки и пакеты с купленными по дороге вещами и продуктами, как со стороны соседского дома хлопнула калитка и вскоре перед прибывшей троицей предстал невзрачный мужичок лет шестидесяти. В облике небритого дядьки, облаченного в обтерханный пиджачишко на голое тело и классические треники, не было бы ничего грозного, если бы не одна мелочь: почти новенькая двустволка, которую мужик держал в жилистых руках очень даже уверенно.

– Кто такие и почему? И без хозяина, между прочим…

– Сергеич, не шуми, – миролюбиво отозвался Орехов и посоветовал: – Ты с мушкетом своим поосторожнее… Я это, Орехов. Уже забыл, как мы зимой тут гостили у Славки? Я вот тут гостей привез – Славка в курсе, не сомневайся…. Сам сейчас обратно в Москву поеду. А к тебе просьба у меня будет… Ты тут за нашими дамами присмотри, хорошо? И ружьишко сильно далеко не убирай…

– Это что ж, – озадаченно почесал в затылке Сергеевич, – вроде как в кине? Прячутся они от кого или как?

– Да можно и так сказать. Нет, искать здесь их точно никто не будет, но сам понимаешь: береженого… так, на всякий случай. Лады?

– Ну дык об чем разговор, – солидно шмыгнул носом мужичок, переминаясь босыми ступнями, всунутыми в совсем уж экзотические галоши, – присмотрим. Как там Славка? Чего-то давно его не видать? Ай, все служба не пускаит?

– Да, Сергеич, все воюем потихоньку…

– Викторыч, а может, это… по маленькой, а?

– Рад бы, брат, но как-нибудь в другой раз, – сокрушенно развел руками майор, – мне еще обратно почти две сотни верст пилить… Да, Сергеич, вот еще что: я тебе мобильник с новой симкой оставлю. Бабам про него ни слова! Я у них, кстати, телефоны временно изъял. Нет здесь связи вообще, понял? Там, в телефоне, всего один номер забит – мой. Но звонить можешь только в том случае, если кругом будет стрельба, огонь и всеобщая паника…

– Это, надо понимать, то есть никогда? А телефон, так сказать, на всякий пожарный?

– В точку, Сергеич! Ты все правильно понял… Пойдем, я тебя с ними познакомлю, да и назад двину – пора мне…

В обратный путь Орехов отправился минут через тридцать, уверив Нину с Еленой, что их деревенские каникулы надолго не затянутся – максимум недели на две-три…

«Бабы с возу – кобыле легче, – неторопливо размышлял майор, привычно придерживая баранку «УАЗа» и почти не отрывая взгляда от бесконечного то светло-, то темно-серого полотна дороги, набегавшего на темный обрез капота и тут же нырявшего под колеса джипа. – Ха, хотел бы я видеть морды тех упырей, что распорядились Ленку у прапорщика похитить! А вот полковнику я не завидую: там ведь тоже не дураки, могут его на раз вычислить… С пацаном-то все было просто… Ну, подъехал дядька в военном джипе, сказал, что папа занят и просил отвезти сыночка на стрельбище. Сам полковник, мол, приедет чуток попозже и будет там вместе с другими офицерами зачет по стрельбе сдавать. И сыночку раз-другой пальнуть даст. И какой мальчонка десятилетний устоял бы? А дальше все было честно и благородно: полкаш мне Ленку отдал, а добрые люди прямо во двор его Митьку доставили. Сказали, что Митяй на прощание даже ручкой им помахал – так и не понял, что в заложниках побывал… Интересно, до чего там с прапором-то, с Михаилом этим, мужики договорились… Ладно, поживем – увидим…»

11
Остров Ямайка, город Негрип, июнь 2010 года

– Дерьмо, – вынес мгновенный вердикт чуть ли не дочерна загорелый мужчина, отхлебнув из стакана, после чего недовольно поморщился и раздраженно пристукнул донышком о стойку. Напиток, воспетый самим Стивенсоном и другими романистами, слагавшими истории о похождениях Генри Моргана и других прославленных пиратов, всколыхнулся и радостно выплеснулся на стойку бара, и без того далеко не блиставшую чистотой. – Я за тысячи миль приперся сюда из Штатов именно для того, чтобы попить настоящего ямайского рома, а не этого разбавленного помоями дерьма, что ты мне подсовываешь! Или ты думаешь, я не знаю вкуса настоящего рома?

– Хорошо, мистер, я налью вам из другой бутылки. – Бармен, видимо, давно привычный еще и не к таким капризам подвыпивших клиентов, спорить не стал, а всего лишь равнодушно пожал плечами и потянулся за другой бутылкой. Этот белый, наверное, и вправду приехал из Штатов – вон какой наглый и самоуверенный. И денежки у него, судя по очень даже недешевым часам на массивном браслете, есть. – Только зря вы так… Мы торгуем только лучшим ромом из самого Эпплтона – прямо с завода берем, без всяких там посредников!

– Да ладно, плавали, знаем все эти ваши… – Мужчина взял новый наполненный стакан, недоверчиво принюхался, отпил глоток, задумчиво посмотрел в низкий потолок и милостиво кивнул: – Другое дело! Тебя как зовут, мой черный друг?

– Чака, – бармен раздвинул толстые губы в улыбке, показывая неправдоподобно белые зубы, и, по-видимому, весьма довольный, что смог так быстро угодить привередливому клиенту, в свою очередь поинтересовался: – А вас, мистер? Вы действительно прибыли к нам из Штатов?

– Действительно… – Кивок мужчины получился слегка замедленным – видимо, стаканчик рома был уже не первым, не вторым и даже не третьим. Затем на лице белого вдруг отразилось некое недоумение, а в глазах застыл немой вопрос. Мужчина хмыкнул и потянулся к заднему карману легких брюк, из которого извлек внушительных размеров бумажник. Из его недр, в которых острый, наметанный глаз бармена отметил солидную пачку банкнот, белый выудил паспорт и начал листать его страницы, приговаривая: – А в самом деле, как же там меня… О, блин, забыл… Во! Точно, Сэмюэль Джексон. Чака, друг, Сэм я! Джексон.

– Привет, Сэм! Думаю, тебе у нас понравится. – Бармен без лишних напоминаний поставил перед Джексоном новый стаканчик, в котором нежно позванивали прозрачные льдинки, еще разок окинул клиента оценивающим взглядом, и, протирая липкую стойку полотенцем подозрительной свежести, незаметно подмигнул одному из пятерых парней, сидевших за столиком неподалеку.

– Это обязательно, – Сэм пьяно ухмыльнулся и, разворачиваясь вполоборота, едва не свалился со своего высокого стульчика, после чего с чувством выругался и начал бесцеремонно разглядывать лениво топтавшуюся на танцевальном пятачке стройную мулатку с богатыми, едва прикрытыми узким платьицем прелестями. – Эй, красотка! Шамп… ик! Шампанского хочешь выпить со мной?

– Почему бы и нет, красавчик. – Мулатка оказалась на соседнем стульчике гораздо быстрее, чем можно было ожидать от дамы, отметившей свое тридцатилетие минимум десяток лет назад. – Обещаю, тебе не будет скучно и ты ни о чем не пожалеешь – даже о своей паршивой сотне…

– Ты че, мать, перетанцевала? Да за сотню я найду пару задниц и помоложе. – Джексон попытался пренебрежительно фыркнуть – получилось неважно, а затем скомандовал бармену: – Чака, притащи-ка нам пивка свеженького. Не-ет, с полки ты сам пей! Ты из холодильничка принеси…

– Слышь, белый, а чем тебе наша Элис не нравится? – Здоровенный темнокожий парень по-хозяйски облокотился на стойку, явно демонстрируя мощные плечи и бицепсы, и, не мигая, недобро посмотрел на Джексона долгим взглядом. Потом одним движением подхватил стакан как-то враз притихшего белого и одним глотком допил остатки рома. Подумал мгновение, плюнул в стакан и поставил посудину на стойку. – Может, ты гомик? Или ты такой жадный? Жадным быть нехорошо. А за нехорошее поведение мы наказываем.

– О’кей. Я понял, брат. – Джексон осторожно тронул пальцем бицепс парня, уважительно присвистнул и напрямик поинтересовался: – Сколько? По паре пива парням хватит?

– А сколько ты готов заплатить за то, что мы позволим уйти тебе отсюда живым? Что-то мне шепчет, что ты отдашь все. И часики впридачу.

– Так, да? Боюсь, мальчик, тебе столько не унести, – грустно усмехнулся белый, трезвея прямо-таки на глазах, и посмотрел на здоровяка почти с жалостью. – Что ж ты-то такой жадный?.. Я передумал – не будет вам пива. И пошел вон отсюда, попрошайка вонючий…

Реакция темнокожего парня оказалась вполне предсказуемой: крупный кулак с неплохой скоростью полетел в лицо явно потерявшего разум белого наглеца. Полететь-то полетел, но вместо вражеской челюсти почему-то попал в пустоту. Джексон едва заметно уклонился и, правой рукой перехватив запястье нападавшего, левой вцепился в темный затылок и одним движением припечатал лицо парня к далеко не мягкой стойке, на которую из разбитых носа и губ тут же брызнула темно-вишневая в приглушенном свете ламп кровь. Сэм с почти детским любопытством понаблюдал, как потерявший сознание мужчина почти без шума сполз на грязный пол, потом окинул взглядом забрызганную кровью стойку и глубокомысленно изрек:

– Красное и черное. В этом что-то есть…

Столь острые жизненные наблюдения Джексону пришлось прервать по вполне объективной причине: четверка остальных бандитов дружно выскочила из-за стола, напоминая резко распрямившиеся пальцы кулака, и рванулась к бару с благородными намерениями, которые во все времена пробуждал известный клич «наших бьют!». Правда, с местью опять-таки произошла некоторая незадача, потому что вспыхнувшая в лучших традициях старых добрых вестернов драка протекала как-то неправильно. По всем признакам, четверо здоровых темнокожих парней должны были здорово помять одного немолодого белого джентльмена, но на деле все происходило с точностью до наоборот.

Первого из подскочивших противников Сэм встретил совсем не эффектным, но невероятно эффективным ударом ступни, угодившим как раз в верхнюю точку своеобразной арки, образованной толстыми и кривоватыми ногами, обтянутыми узкими джинсами. Если бы глаза парня были закреплены в глазницах чуть послабее, то они, несомненно, выскочили бы на пол от невероятно болезненного для мужчин удара. А к первому добавился еще и второй удар открытой ладонью в лицо, опрокинувший тонко взвывшего парня на пол.

Второго Джексон сбил подсечкой, и уже падающему противнику по-футбольному засветил ногой по лицу; парень отлетел метра на два и, в точности повторяя движения первого, пополз куда-то в уголок потемнее и потише.

Третьему достался красивый высокий удар ногой в грудь, после которого темнокожего бойца отбросило к столикам, один из которых паренек с грохотом и скрежетом и разнес своим телом – если и не в щепки, то на составные части точно.

Наверное, со стороны все это напоминало небольшое торнадо, залетевшее в полутемный бар. Гремела местная музыка в стиле рэгги, под которую с непостижимой быстротой метались тела и тени, звенело стекло, грохотали столики и стулья. Зрелище было не очень «киношным», но все же красивым и даже завораживающим, что подтверждали замершие от страха и вжавшиеся в стены, однако не отрывавшие от драки жадных взоров бармен с бутылками пива в руках и зрелая дамочка с голливудским именем Элизабет.

Последний из нападавших, увидев, с какой почти непринужденной простотой и легкостью белый вывел из строя его товарищей, слегка притормозил и прямо на ходу решил, по-видимому, сменить тактику. Вместо того чтобы с лету кидаться на врага, он, наоборот, резво отскочил и выхватил приличных размеров нож, клинком которого сделал несколько быстрых крестообразных движений и, заорав что-то вроде «а сейчас я выпущу твои кишки, урод!», бросился на Джексона.

– А вот это ты зря, – осуждающе качнул головой Сэм и, делая почти неуловимый шаг в сторону, резко развернулся боком к парню, успевая одновременно вывернуть руку с ножом и нанести страшный удар коленом по ребрам невольно наклонившегося любителя острых мачете. Судя по неприятному хрусту в заломленной руке, можно было смело утверждать, что в ближайшее время парню вряд ли доведется держать в ней нож или хотя бы ложку. Затем последовал еще один удар, после которого бандит вмиг преодолел метра три и с нехорошим стуком врезался головой в деревянную стенку бара. Где-то с внутренних нижних полок что-то посыпалось с жалобным стеклянным перезвоном.

– Что ж ты наделал, парень… – Глаза Элизабет смотрели на Джексона с сочувствием и со страхом одновременно. – Это люди Большого Джима. Теперь они точно убьют тебя.

– Это вряд ли, – мрачно усмехнулся Сэм и почти без злости посмотрел на бармена, по-прежнему вжимавшегося спиной в стену. Если бы мастер коктейлей умел мыслить какими-либо образами, он непременно отметил бы, что улыбка белого сейчас больше напоминала оскал матерого волка, случайно оказавшегося среди бродячих дворняжек. – Эй, придурок, у вас русская водка есть?

– Водка? Русская? Нет. – Бармен осторожно поставил бутылки с пивом на полку и почему-то встал по стойке «смирно».

– А на хрена тогда вы этот гадюшник открыли? – Вопрос был скорее риторическим, а вот предложение, с которым Джексон обратился к Элизабет, было вполне конкретным: – Лиз, а не пойти ли нам с тобой куда-нибудь в приличное место? Отдохнем чуток…

На лице мулатки начала отчетливо отражаться целая гамма чувств: и страх перед компанией какого-то очень большого Джима, и алчность, вспыхнувшая при виде толстого кошелька Сэма, и даже доля симпатии к солидному белому мужчине, оказавшемуся таким крутым. Что уж там перевесило, неизвестно, но лицо мулатки осветилось улыбкой, сразу сделавшей ее на десяток лет моложе, и Джексон услышал почти уверенное «да».

Уже направляясь к выходу, Сэм вдруг развернулся и на прощание посоветовал испуганно дернувшемуся бармену:

– Ты бы, сынок, поменьше мужикам подмигивал. Другой может оказаться не таким покладистым, как я, и ты запросто останешься без глаза. А то и без двух…

В такси Элизабет, уже почти избавившаяся от чувства робости по отношению к Джексону, мягко прижалась к его плечу и доверительно шепнула, что ей известно одно местечко, где можно найти самую настоящую «рашен уодка», на что Сэм недоверчиво проворчал в ответ:

– Не смеши меня, мамуль… Откуда в этой деревне может быть настоящая водка? И вообще, что-то я устал маленько… Эй, друг, мы передумали! Давай-ка, вези нас ко мне домой!

Джексон назвал адрес и, отваливаясь на спинку сиденья, начал бубнить что-то неодобрительное о местных шоферах, каким-то образом умудрявшихся ездить на своих таратайках всего с одной рабочей фарой, а то и вовсе почти вслепую. При этом практически никто не соблюдал никаких правил движения, вместо тормозов большинство водителей по непонятной причине предпочитали пользоваться клаксоном, и при всем при этом они каким-то непостижимым образом умудрялись почти не попадать в аварии. После шоферов досталось уже местной природе и климату: Сэм, как выяснилось, ненавидел и местную жару, и проклятые дождливые сезоны, и ураганы, носившиеся над Ямайкой чуть ли не по полгода.

– И вообще, какой дурак придумал, что сумерки пахнут ямайским ромом? По-моему, здесь круглый год воняет псиной и плесенью! Кстати, – без всякого перехода обратился к даме Джексон, – ты готовить хоть что-нибудь умеешь? В моей халупе плита есть и холодильник, а я что-то зверски жрать захотел…

– Готовить? – Брови мулатки удивленно взлетели чуть ли не на середину высокого лба, прикрытого густой челкой, но дама тут же поспешно ответила: – Конечно, красавчик, я умею все! В том числе и готовить. Могу сделать яичницу с беконом, могу приготовить маринованную рыбу с нашим фруктом акки или, если хочешь, свинину по-креольски. Еще я умею запекать на углях козлятину…

– Углей у меня в бунгало нет, дура. Яйца есть, – оборвал Сэм гастрономическое вранье красотки, явно опасавшейся упустить выгодного клиента, и для ясности добавил: – Куриные. Мастер, стоп, приехали…

Бунгало Джексона, несмотря на столь солидное наименование, оказалось обыкновенным домиком, сколоченным чуть ли не на японский манер из брусков и досок и крытым гофрированными листами какого-то блестящего металла. Правда, внутри оказалось аж целых две комнатки, одна из которых гордо именовалась гостиной, а вторая – спальней, и небольшая кухонька с неправдоподобно большим холодильником и двухконфорочной плитой.

– Вот это да! – изумилась мулатка, с любопытством оглядывая жилище своего героя. – А зачем тебе такой огромный холодильник?

– Я там трупы храню. Шучу – на самом деле я в нем сплю… Иди в душ, дитя мое, и шампуня не жалей – от тебя должно пахнуть хвоей, о’кей?

…Минут через тридцать Сэм, расслабленно отвалившийся на подушки, лениво покуривал сигаретку и думал о чем-то своем – судя по нахмуренным бровям, думы были не очень веселыми и светлыми.

– О чем ты думаешь? – Лиз осторожно прижалась к Джексону и тихо тронула ладонью жесткое плечо. – Ты какой-то… у тебя больные глаза… Кто ты?

– Хотел бы я и сам это знать… Странник…

– Я могу приготовить тебе кофе. Лучший – «Блю Маунтин». Хочешь?

– Чуть позже, – Сэм мельком глянул на стрелки часов и решительно раздавил окурок в пепельнице. – А что, мамуль, не рвануть ли нам еще разок… к звездам, а?

…Потрепанный пикап, чуть слышно ворча двигателем, прокатился по гравийной дорожке и мягко притормозил метрах в двадцати от бунгало, освещенного тусклой лампочкой, болтавшейся вместе с жестяным козырьком над входной дверью. Из кузова выпрыгнули двое почти сливавшихся с темнотой темнокожих мужчин. Третий выбрался из тесноватой кабины. С минуту троица прислушивалась к едва слышимой музыке, доносившейся из домика, и посматривала на окна, в которых вместе с легкими занавесками качались неясные цветные отблески – вероятно, там работал телевизор. Затем ночные визитеры почти одновременно передернули затворы автоматов и так же дружно нажали на спусковые крючки…