Текст книги "Дикий опер"

Сергей Зверев
Дикий опер

© Зверев С., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Пролог

Начальник Управления собственной безопасности ГУВД Екатеринбурга Быков положил трубку и отложил очки в сторону. С минуту думал, после чего вынул из кармана мобильный телефон и нажал кнопку быстрого вызова.

– Антон? Как далеко ты от квартиры?

– Полчаса езды, – ответил ему молодой уверенный голос.

– Через полчаса я жду тебя там, – сказал полковник и отключил связь.

Он ехал на конспиративную квартиру, о существовании которой знали всего несколько человек в ГУВД. На седьмом этаже обыкновенного девятиэтажного дома начальник УСБ встречался со своим лучшим сотрудником. Капитан полиции под прикрытием Антон Копаев, бывший оперуполномоченный уголовного розыска, а ныне оперуполномоченный Управления собственной безопасности ГУВД, был лишен необходимости прибывать на службу по утрам на селекторные совещания, гладить форменные брюки и носить фуражку. После увольнения из уголовного розыска, а случилось это пять лет назад, его никто и никогда уже не видел в форме. Для всех Копаев – сотрудник строительной компании, менеджер, «манагер», бывший. Многие при встрече с ним откровенно сожалели об уходе Антона из уголовного розыска. Жаловались на перемены, вспоминали прошлое, а Антон, кивая, сочувственно разводил руками, огорчался и вздыхал. И никто не знал и знать не мог, что Копаев продолжает службу и по-прежнему носит погоны полицейского. Но если раньше он разыскивал воров, грабителей и убийц среди признанного отребья, то сейчас ему приходилось заниматься тем же самым, да только среди тех, кто носит погоны – среди сотрудников полиции.

Звонок из Москвы Быкова огорчил. Начальнику Главного управления собственной безопасности для работы в столице понадобился опытный, уравновешенный, физически крепкий сотрудник, способный сыграть роль следователя Следственного комитета. Два часа назад в номере московской гостиницы «Потсдам» было совершено убийство, и до сих пор имеются все основания полагать, что к нему причастны люди в погонах. Кроме того, ситуация осложнена версией об участии в преступлении закавказских преступных группировок. Можно было использовать сотрудника УСБ ГУВД Москвы, но начальник Главного управления решил задействовать сотрудника со стороны.

Огорчился полковник Быков не поэтому. Антон занимался делом о коррупции в ГИБДД Екатеринбурга, уже имелись наработки, и вот теперь приходилось уводить из дела Копаева и заменять его другим сотрудником. Пока тот войдет в курс дела, пока притрется… Но руководителю Следственного комитета и руководителю ГУСБ понадобился опытный опер. И последний позвонил Быкову. Тревожить кого-то за Уралом смысла не было – пока «следователь» долетит, у виновных лиц появятся обоснованные подозрения.

– То есть как работать за следователя Следственного комитета? – удивился Антон. – Это же липа! Дело развалится.

– Если только ты не развалишь, – спокойно парировал Быков.

– Нет, я понимаю – смешаться с бандюками под прикрытием. Но смешаться под прикрытием с сотрудниками Следственного комитета?..

– Ты будешь расследовать дело – присутствовать на всех следственных мероприятиях. В твоем распоряжении будет группа, состоящая из сыщиков МУРа, и эксперты. После окончания работы ты передашь дело кадровому следователю по особо важным делам Следственного комитета России. Он закончит работу.

– И такое возможно? – искренне удивился Антон, открывая для себя новое в практике работы правоохранительных органов.

– Такое делалось не раз, но не все об этом знают. Часто дело с самого начала ведут опытные специалисты из ФСБ, Управления собственной безопасности и даже ГРУ. И когда искомый результат получен, дело передается обычному следователю.

– Я об этом не знал.

– Об этом узнают только те лица, которым это поручается, и только в последний момент. Когда работа будет закончена, ты передашь дело следователю Следственного комитета, и он доведет его до суда. Если таковое вообще случится…

– А он будет информирован, что является частью игры?

– Нет, конечно.

Антон в растерянности прошелся по комнате и подошел к окну. В песочнице играла детвора – это было понятно. Голубь, сунув голову под крыло, сидел на ограждении балкона – это тоже было понятно. Остальное было непонятно.

– Зачем такие сложности? Пусть следователь расследует, а я буду заниматься своим делом! К чему усложнять?

Быков размешал сахар в чашке чая и откинулся в кресле.

– Копаев, внедриться ты уже не сможешь – не хватит времени. Тем более, если там орудуют кавказцы. Ходить по пятам за следователем – даже дурак поймет, что ты прибыл забрать чью-то голову. А продажный коп с хорошим стажем выкупит тебя через две минуты.

– Я бы не был так категоричен, – усмехнулся Антон.

– Твоя главная задача – понять, кто из сотрудников полиции или смежных ведомств замешан в коррупции в рамках этого уголовного дела.

– Когда совершено убийство?

– Убийство совершено, скорее всего, вчера, но труп обнаружен два часа назад.

– И руководству уже известно, что имеет место коррупционная составляющая?!

– Значит, уже известно. Или есть подозрения. Тем более, если потерпевший лицо известное. – Быков присмотрелся к оперу. – Ты не устал, сынок?

– Может, и устал, – признался Антон.

– На том свете отдохнем. Итак. В гостинице «Потсдам» убит человек. Чтобы не путать тебя, больше не скажу ни слова. – Быков бросил на стол пухлый конверт. – Здесь деньги, удостоверение и билеты. Прибудешь в Москву, сразу направишься в Следственный комитет России. Там тебя ждет заместитель руководителя. Он в курсе и будет тебя вести. Главное, запомни: ты – следователь. Ты – расследуешь дело. Но помни: твоя задача – отыскать людей в погонах, причастных к убийству. Если причастными окажутся люди из законодательной или судебной власти – на тебя никто не обидится. Это всё. Твой самолет через два часа.

– Я что, не успею и душ принять?

– А ты бегом, – посоветовал Быков, похлопал Копаева по плечу и направился к выходу из квартиры. Чашка чая на столике осталась нетронутой. На пороге полковник обернулся.

– Удачи, следователь Приколов.

Глава 1

Коридорный хорошо помнил – ночью горничная Майя доложила, что господин из триста семнадцатого номера еще с вечера просил зайти к нему, разбудить и принести чашку кофе со стаканом апельсинового сока и двумя поджаренными тостами. Коридорный еще подумал тогда: «Насмотрелись фильмов. Какой русский, будь он трижды состоятелен, будет утром пить сок и хрустеть хлебом?» Майя не успевала с уборкой, тем не менее желание клиента в этой гостинице, как и в остальных других, было законом. А законы для того и существуют, чтобы их исполнять. А потому Майя попросила Колмацкого заменить ее с доставкой. Сумела найти для этого нужный момент – ночью, когда в контексте общей обстановки его отказ выглядел бы откровенным свинством. И он, конечно, согласился, ибо взаимовыручка в «Потсдаме» в чести.

Коридорный еще раз поморщился и прихватил из кухни разнос. Посмотрел на часы, убедился, что в его распоряжении еще целых семь минут, и вызвал лифт.

Сок с тостами… Зажрались. Хотя лишний доллар или купюра в пятьдесят рублей не помешает. Лучше, конечно, пятьдесят рублей. Это больше, чем доллар.

Если бы в подъезде его дома был такой лифт, он превратился бы в кабинку туалета общего пользования в считаные дни. Люди в стране живут такие, что по утрам запивают хрустящие тосты апельсиновым соком, морщась и скрипя пораженными кариесом и пародонтозом зубами, а в обед сливают продукт переработки этого, не приемлемого для русского организма завтрака на пол лифта. А вечером, заходя в номер, проводят пальцем по блестящей полировке мебели и очень сердятся, когда обнаруживают пыль. Серчают, что унитаз не сверкает, хотя уже спустя час, стоя над ним, попадают туда лишь с третьего раза. Стряхивают на стену и, не вымыв руки, идут в спальную, чтобы переодеться к коктейлю.

Коридорный любил не всех господ. Некоторые даже не умеют толком подать чаевые. Либо развернут купюру, как в булочной, и протянут. Либо, наоборот, воровато оглянувшись – то ли от жены, то ли от копов, – свернут бумажку так, словно собираются засунуть ее под язык ли еще куда-нибудь, и втолкнут в руку. Не успеешь подхватить – на пол упадет. Есть те, что потупее. Они полагают, что коридорные приходят в восторг, когда им запихивают купюры за лацканы куртки, за отвороты ее рукавов, в карман.

Нормальный, уважающий себя господин всегда возьмет купюру, переломит ее пополам и протянет, держа не как отрез использованной туалетной бумаги, а с чувством выполненного долга. Для нормального человека дать коридорному на чай – это не проявление роскоши и не способ блеснуть чешуей перед спутницей, а такое же нормальное явление, как после туалета помыть руки. Даже если ты их и не обмочил случайно.

Лифт пискнул. Постоял, раздумывая, и бесшумно раздвинул створки. Определенно, положительный лифт.

Он постучал и прислушался к тишине. Как же постоялец зарабатывает на свой тысячедолларовый костюм, если в половине девятого утра, в пятницу, спит, как пожарный? Люди, которые хотят иметь в кармане деньги, встают в пять утра. Бреются, умываются, чистят курточку, надевают плоскую шапочку без козырька и идут на заработки. А этот спит.

Он еще раз постучал и одному ему известным тембром в голосе, могущим разбудить не всех вокруг, а лишь того, к кому обращен призыв, сказал:

– Обслуживание в номерах!

Делать нечего, не возвращаться же с подносом на кухню. Коридорный – парень грамотный, работает не первый год, а потому знает, что, уйди он, и уже через десять минут администратору поступит звонок и грузный голос начнет орать, что он вчера делал в номер заказ, а до сих пор нет ни заказа, ни хотя бы вежливого в нем отказа. Предупредит, что в следующий раз он остановится не в «Потсдаме», а в какой-нибудь профсоюзной гостинице, где, по крайней мере, не нужно ломать голову над тем, самому идти в столовую или ждать, пока пожрать тебе принесут.

Вынув из кармашка на груди врученный Майей ключ, коридорный вставил его в замок и провернул. Обычно в таких случаях разнос следует оставить на столике, не проходя в спальную, и уйти. Но он шел сюда не для того, чтобы принести пожрать толстяку в тысячедолларовом костюме. Коридорный исполнил заказ и теперь хочет получить за это небольшую порцию уважения.

А потому дверь он захлопнул громче, чем того требовало вороватое проникновение в номер, и кашлянул.

– Обслуживание в номерах, – сказал еще раз и пнул приоткрытую дверь ванной.

Дверь стукнулась о косяк, отскочила назад и снова, словно издеваясь, встала в исходное положение. Пинать ее второй раз было бы чересчур. Хотя и хотелось.

– Кофе остывает, – сказал коридорный тем негромким, но проникающим на уровень подсознания голосом, который с виду безразличен, а пробирает до самых костей.

Да что же это такое, в самом-то деле?! Это просто свинство и ни что иное!.. Туфли у порога, пиджак в шкафу, и не нужно пытаться убеждать его, коридорного, что этот толстяк нынче ночью, заказав предварительно английский завтрак, свалил из «Потсдама» в одних брюках и носках, чтобы за него не только не платить, но его и не есть.

Отбросив в сторону условности, оговоренные в функциональных обязанностях коридорного, расписанные до мелочей и вывешенные на стену администраторской, он подкинул на руках поднос и вошел в комнату. И остановился в сомнении, стоит ли идти дальше.

Рубашка толстяка, словно подстреленная на лету птица, валялась в углу спальной, распластав рукава-крылья. Галстук цвета гадюки, умершей от ядовитой крови укушенного ею человека, повис на спинке стула. Кейс в распахнутом виде покоился на полу, левый носок лежал под тяжелой портьерой, и свет, рвущийся из-под нее, окрашивал оба эти предмета в желто-серый цвет. Опытному коридорному ничего не стоит отличить правый носок от левого, если один из них находится на ноге клиента.

Так вот, правый носок был надет на ногу толстяка. И из одежды это было все, чем он мог прикрыть свою наготу. Нельзя сказать, что вся спальная была залита кровью, боже упаси. Невозможно даже утвердительно заметить, что она вся была ею забрызгана. Работал эстет. Перерезав жертве горло, он накрыл ее одеялом и откинул его лишь тогда, когда конвульсии прекратились.

Взгляд коридорного сейчас напоминал фокус старого фотоаппарата. Он четко видел лишь один предмет, а все остальное вокруг было мутным, словно лишенным резкости восприятия. И предметом этим была массивная золотая цепь на шее толстяка, завалившаяся в глубокую резаную рану. Коридорный видел в «Потсдаме» всякое, но такое яркое ощущение невероятности, как при виде этой цепи, он не испытывал ни разу. Стреляли, было дело, резали – не в диковинку, проституток били и душили – не впервой, но чтобы вот так, заказав с вечера тосты и сок, и наутро с цепью в горле…

Коридорный сглотнул сухой комок и подошел к телефону. Поднял трубку и понял, что не может набрать номер. В полуметре от него покоилась голова с двумя мутными, словно загаженными канализационными сливами озерами, глазами и перепачканный засохшей кровью рот. Куда поставить поднос, будь он трижды проклят?

Освободив руки, коридорный потряс руками над телефоном с логотипом гостиницы, попытался подумать, не смог и снял трубку.

– Администратор, – таким же сочным и многообещающим голосом (за разумную плату, разумеется) произнесла трубка.

– Павел Маркович, – коридорный облизнул губы, – я в триста семнадцатом, – повертел головой и стер со лба невесть откуда взявшуюся испарину, – стою.

– Колмацкий, ты, что ли? – недоверчиво, сменив многообещание на разочарование, уточнил Павел Маркович Яресько. – А зачем ты там стоишь?

– Тут клиент.

– Я знаю, Колмацкий, – ответил ему администратор. – Там клиент, причем серьезный. В связи с этим я не понимаю, зачем ты там стоишь.

Филипп, или Филя, как звал его весь персонал «Потсдама», перевел взгляд с тумбочки на цепь и почувствовал раздражение.

– Мне даже как-то неудобно говорить об этом, Павел Маркович, но я стою над мертвым клиентом.

Администратор струхнул – Колмацкий чувствовал это по едва уловимому гуденью проводов – велел оставаться на месте, отдал странное распоряжение «не топтать» и ждать. Выслушав этот мистический бред, коридорный уселся на тумбочку и, изредка стреляя взглядом в сторону жуткого профиля, поднял с разноса блестящую крышку. Сначала выпил, конечно, кофе. А потом, уже не отдавая отчета своим действиям и не сводя глаз с лица трупа, стал хрустеть тостами и прихлебывать из высокого стакана сок. Покойник оказался весьма предусмотрительным человеком и позаботился об аппетите и наличии еды у коридорного заранее. Колмацкий ел, дико вращал красными белками и чуть сожалел о том, что толстяк не заказал на утро стакан водки и соленый огурец.

Администратор пришел не один. Он пришел с начальником службы безопасности, двумя ее сотрудниками и двумя горничными. Зачем здесь горничные, Колмацкий не понял, но присутствие в номере сотрудников СБ оправдал сразу. Те поставили его лицом к стене, зачем-то обыскали, надели наручники, после чего уложили на пол лицом вниз. Над его головой раздавались телефонные переговоры с полицией, всхлипы горничных и кряхтение администратора. Из последнего Колмацкий понял, что толстяк обещал ему что-то, но слово не сдержал. И у Колмацкого, тяжело дышащего на паркете, складывалось впечатление, что виновником этого является именно он.

До приезда МУРа ничего существенного не произошло. Лишь Колмацкого подволокли ближе к стене, вывели одну из горничных, причем ноги ее заплетались, как при сиртаки, да с тумбочки рухнул разнос. Сразу после этого вывели вторую горничную – ее состояние ничем не отличалось от состояния только что покинувшей номер коллеги.

Приехала полиция, перед глазами Колмацкого замелькали ноги, и разнотонные голоса над ним, кажущиеся голосами с небес, стали задавать вопросы, которые часто слышатся при просмотре полицейских боевиков.

Вскоре Колмацкого взяли за руки и поставили на ноги. Павел Маркович тут же указал на него пальцем и сказал: «Это он». И после этого у Колмацкого даже тени сомнений не осталось, что в моменты кризиса, совпадающие с суточными дежурствами, он ходит по «Потсдаму» и режет клиентов.

Потом его увели в подсобное помещение, где заперли, и через дверь он слышал, как оперативники нервничают. Причина была понятна: следователь Следственного комитета запаздывал.

Но через два часа все успокоились.

Следователем оказался крепкий молодой человек лет двадцати шести – двадцати восьми, атлетического телосложения, приятно пахнущий свежим одеколоном, к которому все присутствующие не сразу, а постепенно стали обращаться «Антон Алексеевич» и объяснять ситуацию в том виде, в котором коридорный докладывал ее администратору по телефону. Лица из числа персонала приглушили звуки голосов, стали расступаться перед ним, как волны перед волнорезом, и опять-таки нехотя сводить дело к тому, что труп обнаружил все-таки Колмацкий, а не кто-либо другой.

Приколов – так представился следователь – в первые две минуты нахождения в номере успел сделать три вещи: уточнил, кто из числа персонала есть кто, удалил прочь всех, кого привел администратор Яресько, и велел снять наручники с Колмацкого.

Коридорный сидел на стуле и удивлялся тому, как медик работает с трупом. В прошлом году его двоюродная сестра принесла первенца, и она точно так же вертела малыша, надевая на него ползунки и пеленки, как сейчас медик вертел огромное тело, лежащее на кровати. На бочок, посмотрели спинку… На другой бочок… Опять посмотрел. Выложил на животик…

Когда из уст и резаной раны на шее трупа раздался свист, похожий на усталый выдох, Яресько побледнел, а коридорный обеими руками схватился за сиденье стула. Казалось – еще мгновение, «резаный» проснется, встанет и, придерживая голову, чтобы она, полуотрезанная, на запрокинулась назад, прошипит: «Какого черта?»

– Спокойно, – равнодушно предупредил медик, обнаружив на лицах не привыкших к подобным сюрпризам Яресько и Колмацкого белизну. – Это выходят скопившиеся в легких газы.

Вот так. Всё просто и объяснимо. Труп задышал, потому что газы. Хорошо быть судебным медиком – в любой ситуации штаны всегда остаются чистыми и сухими.

– Вы можете что-нибудь сказать о причинах смерти? – вдруг спросил Яресько, чем мгновенно приковал к себе внимание всех присутствующих.

Нет! Он, наверное, интересовался не этим! Администратор в силу своих должностных полномочий хотел знать, как такое могло случиться. Как удалось человеку, не замеченному ранее в дурных компаниях и вряд ли пившему горькую с уличными отморозками, наутро оказаться в постели с перерезанным горлом. Яресько радел за авторитет гостиницы и должен знать, как такое могло произойти, дабы исключить повторение этого страшного урока. Но Яресько впервые участвовал при подобных событиях, и он смотрел фильмы. А потому ничего более неуместного в этот момент он выдавить из себя не смог.

Через мгновение все оправились и снова занялись своими делами, но медику не замечать Яресько показалось недостаточным, а потому он, даже не посмотрев в сторону управляющего, ответил сухо:

– Его отравили, разве вы не видите? Сейчас девять часов утра, – добавил он, перестав обращать внимание на Яресько и глядя на запястье своей руки. Его окровавленные, скользкие и липкие на вид пальцы, обтянутые резиной медицинской перчатки, неприятно блестели. Врач быстро произвел в голове какие-то вычисления. – Он мертв около восьми-девяти часов. Получается, смерть наступила в период с полуночи до часу ночи. Более точно смогу дать ответ после вскрытия. Есть много факторов, предполагающих ошибку. Огромный вес, закрытые форточки, способ причинения смерти… Нет, ответ смогу дать никак не ранее сегодняшнего вечера.

Вернув тело в исходное положение, добавил:

– А цепь хорошая. Такое плетение впервые в жизни вижу. А ведь посмотри – никому не нужна оказалась.

Колмацкий сидел, крутил головой и всякий раз, когда администратор начинал напоминать следователю, что труп обнаружен коридорным, замечал, что следователя это раздражает все больше и больше. В конце концов этого Приколова Яресько достал, и следователь спросил:

– В котором часу вы прибыли на работу?

– Я? – растерялся Яресько. – Я, простите, и не уходил. Я в гостинице со вчерашнего вечера. Меня просто никто не видел. Я лег спать в одиннадцать вечера.

– Присмотрите за ним, – велел старшему из муровцев Приколов, и коридорный отметил, что после этого Яресько оказать помощь следствию уже не пытался.

Между тем время шло, следователь за два часа исписал около пятнадцати листов каких-то протоколов, опросил с десяток лиц, хорошо знакомых Колмацкому, и где-то в районе обеда по гостиничному расписанию Антон Алексеевич – так звали следователя – добрался и до Яресько с коридорным. Но начал все-таки с администратора, чтобы закончить Колмацким. Настойчивость Яресько, по всей видимости, свои плоды все-таки принесла.

Из протокола допроса Яресько:

По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее. Я являюсь администратором гостиницы «Потсдам» на Шаболовке с ноября 2007 года.

Вечером 23 сентября 2013 г., точное время указано в книге регистрации гостей – 20.30, в «Потсдам» прибыл гражданин в сопровождении одного мужчины. Он снял 317-й номер, что расположен на третьем этаже, сказал сопровождавшему ему мужчине: «Я завтра приеду сам за полчаса до начала встречи» и поднялся наверх. Снявшего 317-й номер гражданина я больше не видел до тех пор, пока коридорный Колмацкий Ф. О. не сообщил мне в 8.30 24.09.13 г., т. е. на следующее утро, что тот мертв. Колмацкий позвонил мне по телефону и сказал: «Я стою над мертвым клиентом». После этого я немедленно вызвал начальника службы безопасности и, дождавшись его, немедленно поднялся в номер. Там я увидел, что на кровати в крови лежит вчерашний гость, а на тумбочке рядом с ним сидит Колмацкий. В тот момент, когда мы вошли, он ел принесенные гостю тосты и запивал их соком.

Я отдал начальнику СБ распоряжение Колмацкого задержать и вызвал по телефону полицию. Более ничего пояснить не могу.

Вопрос: Вы знали ранее гражданина, который 24 сентября был обнаружен вами мертвым в номере?

Ответ: Никогда (скрип стула).

Вопрос: Вам известно его социальное положение?

Ответ: Нет (скрип стула). Конечно, нет.

Вопрос: Когда коридорный Колмацкий прибыл на работу?

Ответ: 24 сентября 2013 года в семь часов утра. В дополнение хочу сообщить, что коридорный Колмацкий давно вызывал у меня подозрения как человек необщительный, склонный к интригам. Я подозреваю, что он даже берет взятки в виде чаевых от клиентов.

Вопрос: А вы когда прибыли?

Ответ: Как и положено, в семь часов ровно…

Колмацкий, когда сотрудник МУРа ввел его в номер с уже пустующей кроватью, выглядел оправданно растерянным. За то время, что он провел в подсобке и в номере, он успел обдумать свое положение и резонно предположить, что после слов медика в убийстве его вряд ли обвинят, но вот в соучастии или, чего доброго, в подготовке преступления – могут. Очень даже могут, потому что вчера, 23 сентября, часов в десять вечера ему позвонила из «Потсдама» горничная Майя и сообщила, что в гостинице такая скука, что хоть ложись и помирай. Колмацкий понял горничную правильно и уже в одиннадцать был на службе.

До половины второго в пустующем «люксе» они занимались тем, что называется дружеским сексом. Никаких обязательств, долговых расписок и устных обещаний. Просто секс, сигарета, пара анекдотов из жизни гостиницы, глоток водки, душ, снова секс, на этот раз чуть более острый и тщательный, короткая передышка, еще раз душ – и Филя уехал домой, спрыгнув из окна второго этажа, створку которого держала Майя. Контакты между персоналом гостиницы администрацией не поощрялись. Тем более настолько тесные.

Но вот стоит ли говорить об этом следователю? Пораскинув мозгами, Колмацкий решил этого не делать. Следственный комитет ныне олигархов как редис сажать не стесняется, чего говорить о коридорном, который, как оказывается, ночью трахался с девкой из горничных, которая должна была тащить в этот номер поднос, но вдруг отказалась, и потащил он, коридорный? Сразу установится преступный сговор, появятся блестяще найденные следствием доказательства того, что горничная с коридорным в момент соития решили богатого мужика прирезать, чтобы деньги выкрасть, а после службы прогулять. В «Потсдаме» за время работы Колмацкого произошли еще три убийства, и, судя по настрою Следственного комитета не оставлять ни одного тяжкого преступления нераскрытым, их придется брать на себя вместе с этим толстяком. У Колмацкого были знакомые, по большей части из числа тех, что заезжали в зону не раз, и все они в один голос твердили о том, что добывать показания правоохранительные органы умеют, когда хотят.

– Ну-с, – бросил между тем следователь, зачем-то откладывая в сторону готовый к заполнению протокол допроса, – где вы перешли Яресько дорогу, господин Колмацкий?

Филя подобного начала не ожидал. Как раз в тот момент, когда следователь открыл рот, он готовился давать ответ на вопрос: «Вы не хотите облегчить свою душу?» А тут – нате. Где перешел… На Майке и перешел. Так и говорить, что ли? Правду, что ли?

– С чего бы администратору гостиницы показывать пальцем на какого-то коридорного, вместо того чтобы сохранять реноме гостиницы и утверждать, что персонал, естественно, не при делах? – спросил, развалившись в кресле, следователь.

«Хороший вопрос, – подумал Колмацкий. – В смысле, плохой. Не отвертишься».

– Есть у нас горничная, зовут Майей, – мысленно перекрестившись, начал коридорный. – Симпатичная девушка, в позапрошлом году стала «Мисс Тверь», но улетать с родины для продолжения карьеры не захотела, и на этом карьера ее топ-модельная закончилась. Рост у нее – сто семьдесят три. Узка в бедрах, точна в движениях, мила лицом.

– Это не ее вели по коридору, когда я сюда поднимался?

Коридорный сказал, что уводили двоих, а потому вопрос для него сложен.

– Правильный овал лица, – настоял Приколов.

– У них у обеих правильный. С неправильными, простите, сюда не берут.

– Вот здесь родинка, – следователь отвернул воротник рубашки и показал почти на груди точку.

– Нет, не она, – решительно замотал головой Колмацкий. – Наверное, вы Вику видели.

Следователь успокоился и вновь стал весь внимание. Похоже, он любил рассказы такого рода.

Поняв это, Колмацкий продолжил повествование и в три последующие минуты поведал о том, как в прошлом году Павел Маркович подкараулил Майю в одном из номеров, когда та чистила в нем ванну, прикрыл за собой дверь, и только поставленный на конкурсе глубокий голос «Мисс Тверь-2012» не позволил администратору стянуть с нее трусики ниже колен.

Конечно, сказал увлеченный своим рассказом Колмацкий, это делается не так. И такой мужчина, как администратор, мог запросто сводить Майю в ресторан после его закрытия, попросить халдеев принести и поставить на стол бутылку сангрии, креветок, и не нужно было после этого проникать в ванную, как разбойнику. Если бы так поступили, к примеру, с ним, коридорным, то он тоже, скорее всего, закричал бы.

И потом, вместо того, чтобы загладить свою вину все той же сангрией и по-мужски своего таки добиться, Павел Маркович стал необоснованно придираться к Майе по поводу плохо протертой пыли на комодах в номерах, не до блеска вычищенных унитазов и пресекать все контакты девушки с лицами мужского пола. Последнее удавалось ему особенно плохо, ибо Майя всегда задерживалась в номерах знатных господ подолгу и почасту, и вовсе не для того, чтобы почистить на клиенте пиджак. Факт этого Яресько бесил. Сама мысль о том, что кому-то она дает и, наверное, еще и кричит при этом, но не такой дурниной, как при нем, приводила администратора в исступление. А в феврале месяце сего года, когда у него, Колмацкого, был день рождения, находящаяся с ним в хороших отношениях Майя подарила коридорному торт и мягкую игрушку, зайца. Ставший свидетелем этого безобразия Яресько почему-то решил, что между двумя вариантами мисс выбрала не его, а коридорного, и после этого от Майи администратор фактически отвязался, перенаправив свою ревность в сторону Колмацкого. Отношения с того памятного дня пошли вкось, Яресько, черствая душа, стал придираться уже к нему и в разговоре всякий раз старался подколоть.

А потому нечего удивляться тому, что, когда в номере зарезали клиента, тот сразу указал на Колмацкого. А Колмацкий, между прочим, когда обнаружил труп, сам сообщил об этом администратору. А мог вообще никому не сообщать. Унести поднос обратно и сказать, что номер заперт.

Всё.

– А я всегда думал, что гостиница – это место отбывания наказания представителей различных профессий, объединенных в одну команду под названием «персонал», – сказал Антон. – А тут видишь, зайцы… Филипп Олегович, скажите честно – а вы там тоже бывали?

Колмацкий яростно завертел головой, и Приколову в какое-то мгновение показалось, что та сейчас открутится и упадет на паркет. По его глубокому убеждению так не по-хозяйски относятся к важному органу только те, кто пытается отрицать очевидное.

– А ведь лукавите, Филипп Олегович, – вкрадчиво улыбнулся следователь и постучал по бланку протокола допроса согнутым пальцем. По тому месту, которое ранее обозначил для коридорного, как уголовная ответственность за дачу ложных показаний. – Ой, лукавите! То, что на груди Майи под наглухо и под горло запахнутым форменным платьем горничной нет родинки, вы знаете, а факт того, что она это платье перед вами расстегивала почти до пояса, отрицаете. У вас что, раздевалка совмещенная?

«Вот так и попадают в казематы, – с огорчением подумал Колмацкий. – И ведь что самое обидное, сам все рассказал. Пустили его по рельсам, он и прикатил».

Теперь даже не стоит внезапно вспоминать, как на пляж вместе с Майей ходили или она над его столом склонялась. Ушлый «важняк» из Следственного комитета показал на такое место на груди, что без снятого купальника отсутствие родинки и не различишь.

– Ну… Было пару раз, засаживал, – раскололся Колмацкий. – А кто ей, спрашивается, тут не засаживал? Один Яресько, дай бог ему здоровья!

Антон кивнул и подтянул к себе протокол. Колмацкий думал, что на этом месте следователь самоудовлетворение завершил, но последний вопрос застал его просто врасплох.

– И когда во второй раз?

– Что?

– Последний раз из пары, спрашиваю, когда был?

Коридорный опешил. Усаживаясь на этот стул, он не предполагал, что беседа польется в таком русле.

– Определенно не помню…

– Бросьте, – возразил тот, кого муровцы звали Антоном Алексеевичем. – Сто семьдесят три сантиметра, узка в бедрах, зелена во взгляде, зайчиков дарит. У меня тоже была такая, Колмацкий. Правда, зверей не вручала, все больше билеты в Большой. И я точно могу сказать, что последний раз секс у меня с ней был двадцать восьмого июля две тысячи тринадцатого года. В гримерке одного народного артиста, позволившего мне немного развеять тоску, пока он исполнял партию Ленского. Бросьте, Колмацкий, такие не забываются.