Текст книги "Уродец"

УРОДЕЦ

повесть из сборника «Пожиратели человечины»

В произведении все события, равно как и персонажи, и их имена, выдуманы автором. Любые совпадения случайны.

Не оставив без отмщенья

Зло, жестокость, подлость, ложь…

Будешь ль счастлив ты? Наверно,

Но покоя не найдёшь.

Тусклая лампочка давала очень мало света, отчего в коридоре было сумрачно. Иванушка сидел на стульчике и тихонечко ждал, когда же за ним приедет добрый дядя, чтобы отвезти его в детский дом. Мальчика переводили туда из дома малютки, в котором он уже и так, заботами работавших там добрейших женщин, задержался сверх положенного срока аж на целых четыре года.

Выкраивая минутку, в коридор то и дело выходили, с жалостью смотря на бедного малыша, то техничка баба Люба, частенько раньше приносившая Ване пирожков, конфет и других вкусностей, то нянечка тётя Лена и её маленький, возраста Вани, сын Боря, которого она воспитывала одна и потому частенько брала с собой на работу, то директриса дома малютки полная женщина добрейшей души тётя Лида. Никто не хотел никуда отправлять Ивашку, да только порядок есть порядок. Тётя Лена так та в последние часы от Вани почти не отходила, пользуясь тем, что ей, в общем-то, и было поручено мальчика собрать и из дома малютки проводить.

…У Ивана было врождённое уродство. С самых первых дней своей жизни он был сплошь в морщинках, словно древний-древний старичок. Таким родился. Таким он и остался, даже по прошествии вот уже семи лет со дня его рождения. В доме малютки, куда мальчик попал после того, как родная мать бросила его в роддоме, так надеялись, что подрастая, мальчик «разгладится», кожа на нём станет обычной, и хотя бы к школе он ничем уже не будет отличаться от своих сверстников. Ведь задразнит же детвора! Но увы. К моменту перевода Ивана в детдом всё в его внешности, как, впрочем, это и прогнозировали врачи, осталось таким же, как и было. Оставлять же мальчика и дальше среди малышей было нельзя, ему уже пора было идти в школу.

Сам он ещё толком не осознавал свою беду. В доме маленьких сирот царила атмосфера такой любви и человечности, что Иван даже не замечал, что был не таким, как все. А если и замечал, то нянечки тут же утешали его и отвлекали на что-нибудь другое, говоря, что он просто ещё очень маленький. Так и подрос он до возраста, когда дальнейшее оставление его в доме малютки стало уже невозможно, в полнейшем неведении относительно своей необычности…

– Уезжаешь? – насуплено спросил Ваню Боря, когда мама ненадолго куда-то вышла из коридора.

– Что делать? – не по-детски рассудительно отозвался Иван. – В школу-то ходить надо.

Мальчишки, за годы пребывания Вани в доме малютки, успели подружиться.

– Ты хоть писать-то будешь? – посмотрел на Ивана Борис.

Однако, ответить тот не успел, потому что в следующий миг услышал подъезжавшую к крыльцу машину. Его маленькое сердечко, подсказав малышу, что это приехали за ним, сразу же радостно заколотилось. Ещё бы! Ведь, стараясь поддержать малыша, все в его, теперь уже прежнем, доме ему рассказывали, что там, куда он переезжает, у него будет много друзей, новых игрушек, будут ещё добрее нянечки, ещё вкуснее в столовой еда. Поэтому-то Иванушка и ждал этого переезда, как какого-то праздника. И сейчас обрадованно подбежал к двери.

– Приехал дядя? – раздался сзади голос изо всех сил старавшейся сделать его повеселее, уже вернувшейся в коридор, где недавно оставила мальчиков вдвоём, тёти Лены, которая сама едва не плакала.

– Да! Да! Приехал! – радостно закричал Ивашка. – Тётя Лена, поехали скорее! Поехали, ведь меня повезёшь ты?

– С тобой поедет Лидия Павловна, – покачала головой тётя Лена. – Тётя Лида, наш директор!

– А вы с Борей разве не поедете? – глазки Ванюшки жалобно расширились, остановив на бывшей нянечке недоумевающий взгляд.

– А я потом к тебе обязательно в гости приеду, – улыбнувшись и присев рядом с мальчиком на корточки, погладила его большой и мягкой ладонью по вихрастой головёнке тётя Лена.

Тут открылась входная дверь. На пороге показался грузный дядька в кожаной куртке с какими-то бумагами в руках. Тяжело дыша после подъёма по небольшой лестнице, он вытер платочком со лба пот и уставился на Иванушку.

– Этого, что ли, мне перевезти в наш детдом велели? – взгляд его, тут же переведённый на всё ещё остававшуюся в том коридоре нянечку, стал брезгливым. – Ну и уродец, дрынь!

– Прекратите немедленно Ваши оскорбления! – голос тёти Лены сию секунду стал даже не строгим, а по-настоящему злым.

– Кто уродец? – Ивашка наивно уставился на свою, уже бывшую, нянечку. – Где, тётя Лена? Где уродец? И кто такой уродец?

– Сам ты уродец! – сердито, хоть и негромко, проговорил сообразивший, о ком говорил незнакомец, Боря, прячась за маму. – И причём, вонючий!

При последних словах ребёнка незнакомец в кожаной куртке усмехнулся.

– Ладно! Там разберутся, кто уродец и куда его определить. Передайте бумаги вашему начальству, – водитель протянул тёте Лене только что принесённые им какие-то документы, – а я пока в автобусе подожду. Соберётесь – выходите. Поедем, дрынь.

Через несколько мгновений притянутая пружиной дверь захлопнулась у него за спиной.

– Тёть Лен, я не хочу с ним ехать! – сразу же сообразив, кто был только что вышедший за дверь неприятный тип, захныкал Ваня. – Мне он не нравится!

– Ну что ты! Что ты! – тётя Лена снова стала гладить мальчика по головке. – С тобой же поедет тётя Лида. Наша добрая тётя Лида.

Всхлипнув, мальчик задрал голову и доверчиво посмотрел на женщину, так старавшуюся хоть в чём-то заменить ему маму. А та не переставала гладить его по голове, хотя ей и нужно было отнести директору только что врученные ей документы на перевод Вани в детский дом.

* * *

Минуло пять лет…

* * *

Мама Бориса собиралась на работу.

Нехотя поднявшись с кровати, её сын лениво наблюдал, как она «наводила марафет» перед зеркалом. К тому времени она уже успела и позавтракать, и одеться, и даже накраситься и причесаться, и то, чем она занималась теперь, было последними «ударами кисти» в «написании» ею сегодня своего каждодневного образа хотя уже и зрелой, но ещё тщательно за собой следившей, ухоженной женщины. Оставались считанные минуты до того, как она покинет квартиру, и это так же можно было определить и по тому, что она уже просто так кружилась перед зеркалом.

Пристально посмотрев на мать, Борис, едва привстав с кресла, уже не таким сонным голосом, каким он был почти только что, произнёс:

– Маринке привет передашь?

– Только Маринке? – мама улыбнулась немного укоризненно. – А Ване? Не передавать?

– С Иваном нас связывает суровая мужская дружба, в которой разные там сантименты не особо уместны! – сразу ставшим суровым тоном отвечал ей Борис.

– Раньше, до знакомства с Мариной, ты так не говорил! – покачала головой его мать.

– Ну… Передай и ему, конечно, – смутившись, пробормотал Боря. – Просто я к нему всё равно собирался на днях заглянуть.

Маринку он увидел в первый раз, когда пришёл как-то в их детский дом проведать Ивана. Она тогда пришла тому что-то сказать, передавая какие-то указания от воспитательницы. Увидел и понял, что умрёт, если не будет каждый день видеть по-новой этих небесно-голубых глаз, этого ровного, с едва заметным хищным закруглением на конце, аккуратненького носика, изящных губ и подбородка… А следующей же ночью он ни на минуту не смог сомкнуть глаз.

Познакомиться с ней получилось, когда он пришёл к Ивану в следующий раз. Этот следующий визит к другу, благодаря влюблённости с первого взгляда Бориса в Маринку, наступил тогда так скоро! И вот уже минул месяц, как он был с ней знаком. И не просто знаком…

Всё бы хорошо, да только было в завязавшихся отношениях Бориса и Марины одно неприятное для Бориса «но». Марина очень нравилась и Ивану. Он был в неё до умопомрачения влюблён. В этом он признался Борису ещё тогда, когда тот увидел его даму сердца впервые. Потому-то его друг тогда и не стал расспрашивать Ивана о ней. Хотя последнее ровным счётом ничего и не значило. Не мог Борис унять уже разгоравшийся в его сердце с невиданной силой пожар! Лицо девушки стояло у него перед глазами, что бы он ни делал. И потому уступить её Ивану он не мог никак.

Да и на что было Ване обижаться? Он-то, с его уродством, совершенно не мог рассчитывать на то, что его возлюбленная ответит ему взаимностью. Тогда что? Он будет только вздыхать и не подпускать к ней Бориса, словно собака на сене, ни сам не гам, ни другому не дам?! Нет уж, Ваня, извини! Так подумал Борис, принимая решение начать свои ухаживания за Мариной, ничего не говоря об этом Ивану.

– Так значит, Ване тоже привет? – с улыбкой проговорила мама, направляясь мимо Бориса в коридор и при этом легонько потрепав его за волосы.

– Угу! – едва унимая зевоту, пробубнил тот, лениво посмотрев матери вслед.

А та уже подошла к выходу из квартиры и начала отмыкать замок. Вскоре, звук захлопнувшейся за ней двери рассказал о том, что Боря до самого вечера остался один.

* * *

В подсобке техслужащих, среди тряпок, веников и швабр, было темно и сыро. Ваня сидел на перевёрнутом ведре и никак не мог унять бьющий его плач. Да что плач, отчаянные рыдания! Обида и унижение выдавливали из него льющиеся едва ли не сплошными потоками слёзы, одновременно душа Ваню не хуже наброшенной на шею удавки.

Это было уже не в первый раз. И даже не сотый. И не тысячный.

Иван уже сбился со счёту, сколько раз ему приходилось терпеть унижения и оскорбления от детей из их группы, да и не только от них. «Поддержка» лилась рекой и от воспитателей, и от техничек их детдома, и даже от толстых тёток поварих в столовой. А детвора из других групп в стороне разве оставалась! Ведь кроме врождённого уродства Ване также досталось ещё и настолько хлипкое телосложение, что постоять за себя он не мог даже в стычках с пацанами на класс, а то и на два младше. И только дядя Лёша, их завхоз, пожилой дядька уже перешедшего в пенсионный возраста, всегда так забавно шевеливший при разговоре прокуренными усами, ему всегда сочувствовал и жалел…

В этот раз, как, впрочем, это было всегда, «друзья» по детдому, устроившие, с подачи Валерки Рустапович, первого заводилы в их группе, очередной «наезд» на Ивана, постарались, чтобы «впечатлений» у того хватило как минимум до вечера. А тут ещё девочка из их класса, в которую он был безумно влюблён, – Марина, – во время той «воспитательной работы» с уродцем, – так Ваню прозвали в их детдоме, – узнав, что тот был давно в неё влюблён, не только словесно его унизила, но ещё и на глазах у всей группы, под одобрительный смех одноклассников, залепила ему сильнейшую и оттого такую звонкую пощёчину!

Как она узнала? Ваня совсем недавно имел неосторожность разоткровенничаться во время заполнения анкеты, подсунутой ему притворявшимся другом Витькой Беляевым, и последний тут же растрезвонил об этом по всей их группе…

Марина… Как ты могла оказаться такой сволочью?! Ведь Ваня влюбился в тебя вовсе на за красивые глазки, – в их группе были девчонки и куда красивее! Взять ту же Наташку Волоскову или даже Аньку Кирилянову… Ему казалось, что ты была такая добрая, такая отзывчивая на чужую беду. И на тебе! Добрая, отзывчивая… Сволочь! Сволочь!! Сволочь!!!

Заскрипев зубами, Иван зло размазал слёзы по щеке. Как достала уже такая жизнь! О, была б его воля, как наказал бы он всех своих обидчиков!

Слёзы катились у него из глаз уже не первый час. И сейчас, разозлившись на обидевших его одноклассников, он неожиданно почувствовал, как сердце его вдруг начало заполняться такой неистовой злостью, которой он ещё не чувствовал в себе никогда. Захотелось выбраться из подсобки техничек и наброситься на любого, кто только встретится ему на пути, вцепившись ему в горло зубами! Ваня даже поднял голову с устроенных на коленях рук и пристально посмотрел на окаймлённую просветами в щелях дверь приютившей его маленькой комнаты. И тут… В следующий миг он вдруг ощутил, что совершенно расхотел плакать. Как будто у него напрочь закончились слёзы, что было бы, в общем, немудрено – столько в своей жизни проплакать!

Впрочем, дело оказалось не в последнем. Попробовав в следующий момент хотя бы просто снова всхлипнуть, Ваня вдруг понял, что у него не получается. Делать это ему пришлось через силу. Плакать не хотелось совсем, словно внезапно нахлынувшая на него злоба не только напрочь высушила все его слёзы, но и вообще выжгла всякую способность к плачу.

Всё это было так неожиданно, что парнишка вначале даже, хоть и не до конца осознав случившееся, удивился. Что это? Так быстро кончилась обида? Просчитались его «друзья»? Или, может, он просто к тем обидам уже настолько привык? Снова положив голову на устроенные на коленях руки, Ваня решил теперь посидеть просто так. Выбираться из спрятавшего его укромного уголка не хотелось, тем более, что технички в такое время обычно уже разбегались по домам.

Едва он закрыл глаза, перед ними сразу всплыла недавняя, страшно обидная сценка, во время которой Маринка ударила его по лицу… И тут, будучи внутренне готовым снова заплакать, – Иван давно привык к тому, что обычно он чувствовал всякий раз, когда заново переживал в своей памяти очередную, полученную от «друзей», обиду, – он снова совершенно внезапно ощутил, что сердце его опять переполнилось не новой порцией обиды, а огромной и неистовой, буквально кипящей в нём, злостью! Злостью, способной толкнуть на самые неожиданные поступки… Последнее он понял по тому, что ему вдруг ужасно захотелось эту сволочь Маринку… убить!

Убить!!!

Такое чувство ему пришлось тогда испытать впервые в жизни. Он ещё никогда и ни на кого так не злился! Он вообще не любил злиться, несмотря на то, что поводов для этого у него всегда было хоть отбавляй. А тут такая огромная злость! Иван поначалу даже растерялся, не узнав этого чувства. И только «осмотрев» его внутри себя, «ощупав» и «обнюхав», понял, что это такое. «Познакомился». И в следующий миг с удивлением понял – оно ему понравилось!

Одновременно с этим Ваня почувствовал, как будто в нём вдруг что-то открылось. Или появилось. Что-то такое, чего раньше не было никогда. Он и сам не мог сказать, что это было и как он тогда это почуял, только ощущение то было настолько отчётливым, что «списать» его на «просто показалось» не получалось совершенно. Было очень похоже на ощущение собственной силы, Иван это понял, хотя раньше свою силу нигде и ни в чём ему чувствовать никогда не приходилось. Вместе с этим в рассудке у него, непонятно как, появилась неожиданная, хоть пока ещё и слабоватая, уверенность в себе и в своих собственных способностях, словно его подсознание, решив поддержать своего хозяина в такой трудный час, ему шепнуло: «Теперь всё изменится! У тебя теперь появится возможность противостоять им всем!»

Недоумевая, Иван выбрался из подсобки техничек и уже без слёз направился в общую комнату их группы. Время приближалось к ужину, перед которым там обычно собирались все их балбесы.

Что же это за уверенность вдруг появилась у него в душе? Что за ощущение, новое и абсолютно неизведанное? Как будто в комнате у его разума вдруг оказался какой-то новый предмет в абсолютно непрозрачной упаковке, одновременно внушая хозяину уверенность, что он обязательно окажется полезным! Может, его проклятая сморщенная кожа, наконец, разгладится и он сможет общаться со всеми этими уродами на равных? И теперь подсознание просто ему это обещает?

На подходах к комнате, в коридоре неподалёку от входа, ему встретилась она. Оказавшаяся такой тварью Маринка!

– Поплакал? – с издевательски-заботливой улыбочкой спросила она.

Внутри Ивана снова всё закипело. Как это было ещё совсем недавно, когда он в первый раз ощутил это чувство. Закипело, вот-вот грозя выплеснуться наружу. Прежние обида и чувство униженности вновь здорово подпитались появившейся у него в душе злостью и уже рождённым последней стремлением наказать своих обидчиков.

А Марина, между тем, продолжала.

– Чё ты пялишься, уродец? – смеясь, проговорила бывшая дама сердца парнишки. – Ещё плюху хочешь? И как только Боря с тобой дружит?

Что?! Боря?! Откуда она знает про его лучшего друга Бориса? Эта мразь?!

На фоне уже вовсю кипевшей в душе у Вани злости там вспыхнула перемешанная с огромный изумлением нешуточная ревность. Хотя он ещё и не услышал от своей обидчицы, которую ещё так недавно любил, никаких доказательств того, что речь шла именно о его друге Борьке.

Неожиданно перемешанные множеством «кипевших» чувств короткие размышления Ивана были резко прерваны. Потому что в следующий миг… В следующий миг, совершенно для него внезапно, – ведь сейчас было абсолютно не за что! – звонкая пощёчина заставила уже и так кипевшую внутри него злость перерасти в настоящую ярость.

Эта тварь снова его ударила! И опять на глазах у одноклассников, уже начавших выходить из общей комнаты, собираясь отправиться в столовую на ужин!

И сам не понимая, что делал и даже желал, в следующее мгновение Иван бешеным взглядом посмотрел своей обидчице, которую ещё сегодня так сильно любил, прямо в глаза. А ещё через миг, и сам не зная, как это у него вышло, он воспользовался той, неожиданно открывшейся в нём и ему самому непонятной, загадочной силой, мысленно «крикнув» Маринке:

– Умри!

Он «крикнул» это только мысленно, по-прежнему опасаясь насмешек, издевательств и – теперь такое оказалось возможным, – пощёчин со стороны Маринки. А вслед за ней, возможно, и других, появившихся в коридоре, одноклассников, которые уже с интересом, ожидая очередного развлечения с уродцем, подходили к Ивану и Марине. «Крикнул», и…

– Ой какие мы страш… – попробовала было рассмеяться бывшая возлюбленная Ивана, но в следующий миг вдруг, не договорив, словно подкошенная рухнула на пол.

– Марина! – тут же бросилась к упавшей девочке одна из стоявших неподалёку воспитательниц.

– Да оставь её, Галь! – усмехнулась её коллега, с которой она только что разговаривала. – Небось, опять придуриваются.

Её же недавняя собеседница уже пыталась нащупать у свалившейся ни с того, ни с сего на пол девочки пульс.

– Марина! Марина! – продолжала она при этом звать напугавшую её девочку. – Мариночка, ты меня слышишь?

Ваня, тем временем, отошёл к противоположной стене, растерянно смотря на всё больше и больше суетившихся над упавшей перед ним Маринкой воспитателей и детей из его группы. Уже и вторая воспитательница с перепуганным лицом склонилась над рухнувшей на пол девочкой, пытаясь делать ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Иван же, смотря на них, уже откуда-то знал, что все их старания были напрасны…

* * *

Собравшиеся после отбоя в спальне мальчишек их группы пацаны и девчонки из компании, в которой верховодил Валерка Рустапович, были немногословны. Все были шокированы столь внезапной смертью Маринки Есауловой, которая тоже была из их компашки. И поэтому никто ничего говорить и не хотел.

Успев помянуть усопшую разливавемой из маленькой бутыли в собственную закручивающуюся крышку какой-то настойкой на спирту, которую Валерка успел стащить в медпункте, теперь все они угрюмо молчали, каждый по-своему поминая в своих мыслях покинувшую этот мир Маринку.

Иван лежал, укрывшись одеялом с головой, боясь пошевелиться. От случившегося накануне с Мариной он был в ужасе. Хоть тогда и пожелал ей смерти очень искренне. В голову лезли такие разные мысли. Неужели это он?! Неужели тогда, в чулане, ему не показалось, и в нём правда что-то открылось? И это что-то оказалось таким сверхъестественным и жутким?

Если всё действительно так, чего же он до сих пор их всех так боится? Всех, кто собрался сейчас в их спальне, с половиной из которых, – речь о мальчишках, – он каждую ночь оставался «один на один», или точнее было бы сказать «один на всех», а ещё точнее «все на одного»! Кто его знает! Скорее всего, просто был ещё не уверен, что может этим управлять. Тем, что убило накануне Маринку. Он ведь даже не знает, что это было. Может, в нём открылась способность к сильнейшему гипнозу? Он, помнится, где-то читал, что сильный гипнотизёр запросто может убить одним только взглядом. Надо бы завтра это проверить. Почему завтра? А не сейчас же? Вон их сколько, так жаждавших, помнится, раньше по ночам над ним поиздеваться!

Кто знает, почему, наверное, благодаря шоку из-за случившегося с Маринкой, да только сейчас Ивану таких экспериментов не хотелось совершенно. Он подумал, что пока было бы лучше всего поспать, а уж завтра…

Вздохнув, Иван перевернулся на другой бок. Мысли о его новой способности, в которую он, поразмыслив, поверил окончательно, хоть и собирался назавтра её снова испытать, прогнали прочь его боязнь привлечь к себе внимание собравшейся компании.

Тут сошедшиеся в его комнате скорбеть по усопшей подруге стали расходиться. Из тех же, кто остался, не нашлось никого, кто бы тут же не улёгся в кровать. Никому даже не захотелось, проходя мимо, ткнуть притихшего в постели Ивана, как это ни выглядело для последнего странным. Может, ещё и поэтому ему не захотелось испытывать открывшуюся у него способность именно сейчас.

* * *

Патологоанатом констатировал у Марины внезапную остановку здорового, в общем-то, сердца. Все в их детдоме, и воспитатели, и, вслед за ними, дети, кто знал Марину, и тут же понаехавшие туда в составе различных комиссий разного ранга чиновники, недоумевали, – как, ну как со здоровым ребёнком такое могло произойти? Все, кроме Ивана.

Иван твёрдо знал, что Марину убил именно он! Но не только в этом он был уверен. Теперь он ещё и не сомневался в том, что Марина не будет последней, кого он накажет. Уже проведённые им несколько экспериментов подтвердили его уверенность, – у него, неведомо как, открылся дар сильнейшего гипноза! Каких экспериментов? Во-первых, с утра в столовой он мысленно велел раздатчице положить ему на тарелку целых шесть, вместо положенных двух, оладьев, полив их куда большим количеством варенья. Во-вторых, идя потом в школу, точно так же «попросил» одного из самых «любимых» одноклассников, – Валерку Рустаповича, – донести, несмотря на удивлённо-насмешливые реплики по сторонам, до школы его рюкзак. И в-третьих, самая «любимая» Ванина училка по английскому, тоже по его настоятельной «просьбе», поставила ему за урок аж три пятёрки подряд. Всё это говорило только об одном – теперь Иван может кого угодно заставить совершить, что только придёт ему на ум.

Бедные одноклассники Ивана! Да и не только они, с соседних групп к Ване тоже много кто без конца цеплялся. Они ещё даже не подозревали, что ждало их в ближайшем будущем. А ведь ждало, потому что Иван твёрдо решил им всем отомстить. Впрочем, не только им. Теперь в голове у Вани зародилась идея мстить, закончив со своими обидчиками в детдоме, абсолютно всем. Без исключения. Кого только он увидит вокруг себя. За то, что они не такие, как он. Все такие красивые, ухоженные. В то время как он урод. За то что они не принимают его таким, какой он есть. А ведь он ни в чём перед ними не виноват. Он даже любил одну из них, несмотря ни на что. За то, что ему никто из них никогда и ни в чём даже не думал помочь. И ещё целая куча таких же «за то, что…»! Гипноз, да ещё такой сильный, какой открылся у Ивана, был страшным оружием, особенно, если его смешать со злостью…

– Слышь, уродец, куда прёшь? – сильнейший толчок в спину выдернул Ивана из размышлений.

Обернувшись, в следующий миг он встретился глазами со смотревшим на него с нескрываемой неприязнью Витькой Гончим, приятелем Валерки Рустапович. Оказывается, задумавшись, Иван, – это было неслыханно! – не уступил дорогу нагнавшим его сзади одноклассникам.

– Да оставь его, Витёк, на урок опоздаем! – тут же послышался у него сбоку голос того самого Валерки, с которым они вместе шли на уроки. – Дятел опять будет мозги делать!

Дятлом воспитанники их детдома почему-то называли своего учителя музыки…

А в голове у Ивана уже закипела знакомая ему мешанина из обиды и злости. Сразу особенно ярко вспомнилось, как минувшей ночью он твёрдо решил больше никому из «друзей» не спускать ни единой обиды. Холодно посмотрев на Гончего, Иван все силы приложил для того, чтобы во взгляде его больше не читался, как это всегда было раньше, испуг. Абсолютно не читался. Однако, сразу такое оказалось ему не по силам.

– Пошёл ты! – только и смог пока сказать затравленный парнишка.

На большее у него ещё даже не хватило решимости. Да и слов подходящих в его словарном запасе было ещё маловато.

Однако, чтобы зацепить Витьку, достаточно оказалось и этого. Гончий посмотрел на Ваню с удивлением, точнее даже было бы сказать, с изумлением. Чтобы же показать свои чувства окружавшим его приятелям, он скривил на лице гримасу типа «офигеть».

– Не понял! – всё с той же маской на лице повернулся он к Ване.

– Я сказал, чтобы ты убирался!

Едва проговорив последнее, Иван, ещё совершенно не искушённый в том, как показывать в стычках с хулиганами силу, попробовал было пройти мимо. Однако, Гончего было уже не остановить.

– Слышь! – новый толчок, теперь в плечо, сказал Ване о том, что униматься задира и не думал. – Ты что-то сказал?!

– Отстань! – еле удержавшись на ногах, Ваня остановился и посмотрел на хулигана исподлобья.

– Слышь, уродец! Если ты, сейчас, не попросишь у меня прощения… – начал было Гончий, схватив объект своих постоянных насмешек за грудки, но тут…

В общем-то, Иван пока не собирался применять свои новые способности. На глазах у стольких, среди которых были даже кое-кто из их преподавателей, да и не настроился он ещё на это, как следует. Кто знает, может поэтому его обидчик в самом начале их стычки так легко отделался. Несмотря на то, что уже порядком достал Ивана за долгие годы проживания с ним в одной спальне.

– Заткнись! – только-то и приказал ему Ваня в следующую секунду, не дав и закончить едва начатую фразу.

И в следующий миг все, кто с интересом наблюдал очередную комедию «дрессировки» сморщенного уродца, с удивлением увидели, как «дрессировщик», совершенно неожиданно, ни с того, ни с сего, замолчав, стал просто безмолвно открывать рот и шевелить губами, отчаянно пытаясь что-то промолвить. Гончий явно хотел что-то произнести, однако, у него ничего не выходило. А ещё через миг лицо его накрыла гримаса безумной ярости.

Подскочив к успевшему отойти на пару метров Ивану, он снова схватил его за одежду и стал что-то ему «кричать». По движению губ можно было различить что-то вроде: «…убью…», «…уродец…», «…не понял…». А ещё через миг собравшиеся вокруг увидели, как Витька ударил Ваню по лицу кулаком.

Как назло, никого из идущих более быстрым шагом преподавателей именно в тот момент поблизости не оказалось. А может, и не «как назло», по крайней мере для Ивана, потому что в следующее мгновенье, снова повторив про себя свои ночные «установки», абсолютно не унимая запылавший у него в груди пожар гнева, он решил постоять за себя сам.

– Успокойся! – тут же последовал его разъярённый мысленный приказ Гончему. – Успокойся и пойди сейчас же в нашей спальне повесься. Петлю себе сделаешь из собственного ремня…

На лицо Ивана в те мгновения лучше было не смотреть. Сплошь покрытое морщинками, ставшими из обычных багровыми, покрытыми капельками выступившего от волнения пота, с выпученными от обиды глазами, оно выглядел чудовищно. Однако, никого из тех, кто его тогда увидел, такой маской Ивана было не удивить. Слишком уж обычным у них в детдоме было обижать уродца Ваню.

В следующий миг все вокруг удивились совершенно другому. Тому, как Гончий вдруг отпустил Ивана и, молча развернувшись, уныло поплёлся назад, в спальный корпус их детского дома.

– Витёк, ты куда? – голос Валерки Рустапович был изумлён.

Однако, ответа не последовало никакого. Гончий даже не обернулся. И тогда Валерка, лишь пожав плечами, повернулся и молча зашагал в учебный корпус один.

* * *

О том, что Витька Гончий повесился, все узнали в обед. Тётя Люда, уборщица, войдя в спальню мальчиков, с ужасом увидела его вытянувшийся, уже остывший труп, висевший вдоль стены на привязанном к отопительной трубе кожаном ремне. Её истошный визг привлёк внимание всех, кто в те мгновения находился на этаже. Среди прибежавшего к месту трагедии народа оказались несколько девочек из группы несчастного мальчика. Они-то и принесли это жуткое известие в класс, едва только тот после обеда собралась на свой последний в тот день урок.

– Как… Повесился… – только и смог вымолвить им в ответ Валерка Рустапович, едва только девчонки объявили о произошедшем кошмаре, воспользовавшись задержкой преподавателя.

– Ты гонишь?! – на рассказавшую о несчастье Таньку Скомохину едва не налетел Артур Маслюков, будто она была в чём-то виновата.

Он наверняка в тот миг решил, что с её стороны это была просто глупая шутка..

– Ну да! Мне больше делать нечего! – со злостью полоснув его взглядом, Таня, которой, – все это знали, – Витька Гончий очень нравился, сердито оттолкнула его от себя. – Пойди посмотри, он ещё там, на своей кровати, лежит!

Последние её слова прозвучали так, словно речь шла о ещё живом Витьке. Впрочем, на это никто из собравшихся в кабинете внимания не обратил. Потому что все они, едва до них дошло, что на Витьку ещё можно было посмотреть, как один ломанулись, иначе и не скажешь, в дверь. Ещё, самое многое, минута, и в кабинете остался только Иван. Ему-то что было туда бежать? В голову сразу полезло, как совсем недавно он приказал покинуть этот мир вначале Маринке Есауловой, теперь Витьке Гончему. Теперь-то уж он на все сто был уверен, что в руках у него, неведомо как, оказалось ужасающее по своей силе оружие. Как уверен и в том, что он и дальше будет его использовать.

* * *

О необъяснимо посыпавшихся на детский дом номер один смертях в их городке говорили, что называется, на каждом углу. В самом же детдоме обстановка была настолько напряжённой, что даже воспитателей и других работников из него уже добрая половина уволилась. Заявления об уходе «посыпались» на директора сразу после того, как, всё так же беспричинно, вдруг покончили с собой, прямо на рабочем месте, их учительница английского языка и водитель закреплённого за их детдомом автобуса. И теперь поток желающих оттуда уволиться, похоже, было не удержать.

Воспитанники детдома ходили в его стенах испуганные до полусмерти. Передвигались там все уже давно, куда бы то ни было, только группами. На лице каждого застыло выражение такого, перемешанного с растерянностью, ужаса, что при взгляде на них можно было подумать, что каждый из них уже увидел в лицо свою собственную смерть.

Каждый ребёнок в детдоме был рад воспользоваться любой возможностью его покинуть. Кто-то связывался с какими-то родственниками и упрашивал забрать их к себе хоть на какое-то время, покуда не решится вопрос с дальнейшей судьбой их учреждения, – ведь должны же были что-то решить уже переполнившие их детдом многочисленные комиссии из различных государственных ведомств! – кто-то умолял директора перевести их в другой детский дом, кто-то же, сам заботясь о себе, собрал какие были у них вещи да удрал куда глядели глаза. Всё лучше, чем сидеть в четырёх стенах и дожидаться собственной смерти.