Текст книги "Там, где ты"

Глава шестнадцатая

Носком ботинка я как бы случайно ударила по блюду, на котором раньше лежало шоколадное печенье, и по поляне разнеслось громкое эхо. На усыпанной хвоей почве лежали в ленивых позах четыре спящих тела, и храп Бернарда набирал силу с каждой минутой. Я глубоко вздохнула, ощущая себя несносной девочкой-подростком, ошалевшей от гормонов и не знающей, куда себя девать. Хелена, с которой за последний час мы не обменялись ни словом, приподняла брови и недоуменно посмотрела на меня, стараясь показать, будто не замечает моих мучений, хотя было видно, что они ее забавляют. За прошедший час я уже «случайно» задевала фарфоровый чайник, роняла на Джоану пачку печенья и довольно громко кашляла. Но они продолжали спать, а Хелена ни за что не хотела проводить меня или хотя бы подсказать дорогу туда, где за лесом начиналась другая жизнь.

Услышав вдали смех, я попыталась сама выбраться из леса, но, потыкавшись в стройные ряды совершенно одинаковых сосен, в конце концов решила, что хватит с меня того, что я потерялась один раз. Заблудиться снова, тем более в таких обстоятельствах, было бы верхом глупости.

– Сколько они обычно спят? – громко и раздраженно спросила я, надеясь, что мой голос их потревожит.

– Не меньше восьми часов.

– А они едят?

– Три раза в день, и довольно плотно. Дважды в сутки я их выгуливаю. Бернард предпочитает поводок. – Хелена рассеянно улыбнулась, словно что-то припоминая. – Ну и, разумеется, время от времени я их по очереди вычесываю, – заключила она.

– Я имела в виду, собираются ли они завтракать здесь, – сказала я, с отвращением озирая поляну и уже не думая о том, как бы не оскорбить их традицию ежегодного юбилейного пикника. Сдерживать возбуждение не получалось, но мне не нравилось, когда меня на этом ловили. Обычно я поступала в жизни, как хотела, не оглядываясь на окружающих. Даже в доме собственных родителей никогда не задерживалась надолго: едва приехав погостить, хватала сумку и убегала. Но здесь бежать было некуда.

Где-то вдалеке снова раздался смех.

– Что это за шум?

– По-моему, люди называют это смехом. – Сидя на спальном мешке, Хелена казалась непринужденной и одновременно собранной.

– У вас часто бывают проблемы в отношениях с людьми?

– А у вас?

– Да, – твердо ответила я, а она улыбнулась.

Я перестала хмуриться.

– Просто я просидела в этом лесу уже два дня.

– Это извинение?

– Обычно я не извиняюсь. Только если действительно есть за что.

– Вы мне напоминаете меня саму, когда я была молодой. Моложе то есть. Потому что я все еще молодая. Что же вас в вашем юном возрасте так раздражает?

– Я чувствую себя некомфортно в обществе людей. – Я снова услышала обрывок смеха и оглянулась.

Хелена продолжила как ни в чем не бывало:

– Ну, конечно, вам некомфортно с людьми. Вы ведь тратите большую часть своего времени на их розыск.

Я решила не реагировать на это заявление.

– Вы что, не слышите эти звуки?

– Я выросла возле железнодорожной станции. Когда друзья оставались у меня ночевать, они спать не могли из-за шума. А я так привыкла, что ничего не слышала. Зато от скрипа деревянных ступенек, по которым родители поднимались утром ко мне в спальню, сразу просыпалась. Вы замужем?

Я удивленно вытаращила глаза.

– Будем считать, что это означает «нет». У вас есть друг?

– Временами.

– А дети?

– Дети меня не интересуют. – Я потянула носом воздух. – Чем это пахнет? И кто это смеется? Рядом кто-то есть?

Я безостановочно вертела головой, как собака, пытающаяся поймать муху. Я не могла понять, откуда прилетают все эти звуки. Стоило мне подумать, что они раздаются где-то за спиной и обернуться, как звук тут же менял направление.

– Они повсюду, – лениво пояснила Хелена. – Новенькие обычно сравнивают это со стереосистемой. Наверное, вам это сравнение понятнее, чем мне.

– Кто производит весь этот шум? И кто здесь курит сигару? – Я снова потянула воздух носом.

– Вы задаете много вопросов.

– А вы не задавали, когда очутились здесь? Хелена, я не знаю, где нахожусь и что происходит, а вы даже не пытаетесь мне помочь.

Наконец-то она спохватилась и смущенно вскинула ресницы.

– Извините. Забыла, как это бывает. – Она замолчала, прислушиваясь к звукам. – Смех и эти запахи – часть здешней атмосферы. Кстати, что вам известно о людях, которые оказываются здесь?

– Что они пропали без вести.

– Вот именно. Точно так же сюда попадают исчезнувшие смех, плач и запахи.

– Как это? – спросила я, окончательно растерявшись.

– Иногда у людей пропадает нечто большее, чем носки, Сэнди. Вы можете просто забыть, куда их положили. Когда вы что-то забываете – это как бы пропажа частички вашей памяти, вот и все.

– Но можно же потом вспомнить.

– Конечно. Только нельзя вспомнить все. И вам не удается найти все вещи. Те, что вы не находите, как раз и попадают сюда. Так же как и чье-то прикосновение или запах, точное воспоминание о чьем-то лице или звуке голоса.

– Странно, – покачала я головой, не в состоянии осмыслить услышанное.

– На самом деле все очень просто, если объяснять это таким образом. Подумайте, у всего на свете есть собственное место, и, когда вещь его покидает, она неизбежно должна оказаться где-то еще. Здесь как раз и находится то самое место, куда переходят такие вещи. – Она широко развела руки, чтобы обозначить все, что нас окружало.

Неожиданно меня озарила догадка.

– И вам удалось услышать собственный смех или слезы?

Хелена печально кивнула:

– Очень часто.

– Очень часто? – изумленно переспросила я.

Она улыбнулась:

– Понимаете, мне повезло – меня любило много людей. А чем больше людей тебя любит, тем больше частичек их памяти попадает сюда. Не делайте такое лицо, Сэнди. Все не так безнадежно, как кажется. Люди вовсе не хотят утрачивать память. Хотя, конечно, есть вещи, которые мы предпочли бы забыть. – Она подмигнула мне. – Вполне возможно, что настоящий звук моего смеха подменило новое воспоминание о нем. Или же мой запах, оставшийся в спальне или на одежде, запах, который они так старались запомнить, стал другим через несколько месяцев после моего исчезновения, потому что память о нем все же утрачена. Подозреваю, что мое сегодняшнее представление о мамином лице сильно отличается от ее действительного облика. Но ведь прошло сорок лет, и у меня ни разу не было возможности проверить свои воспоминания, – как же я могу быть в чем-то уверена? Нельзя навсегда удержать при себе все вещи, как за них ни цепляйся.

Я представила себе день, когда услышу проплывающий надо мной звук собственного смеха, и поняла, что со мной такое может произойти всего один раз. Потому что на свете существует лишь один человек, которому известен мой настоящий смех и плач.

– И точно так же, – Хелена подняла полные слез глаза к небу, которое стало уже совсем светлым, – иногда веришь, будто удалось схватить их и забросить обратно, туда, откуда они прилетели. Наша память – единственный контакт, который у нас сохранился. В памяти мы можем снова и снова обнимать и целовать близких, смеяться и плакать вместе с ними. Это самая главная наша ценность.

Сдавленный смех, свист, сопение и хихиканье просачивались сквозь воздух, вплывали с ветром в уши, легкий бриз доносил до нас слабые запахи – вроде с детства позабытого аромата родного дома или кухни, где весь день пекли пироги. Там был и улетучившийся из материнской памяти запах ее ребенка, ставшего взрослым: смесь детской присыпки, крема и сладко пахнущей леденцами младенческой кожи. И более старые, затхлые запахи вещей любимой бабушки или дедушки: бабушкиной лаванды, дедушкиной сигары, сигарет и трубки. Проплывали запахи бывших любовников: сладковатые духи и лосьон после бритья, аромат утреннего сонного забытья или же просто не поддающийся описанию слабый запах, который каждый оставляет за собой в доме. Личные ароматы столь же драгоценны, как и сами их владельцы. Все запахи, которые человек теряет за свою жизнь, собрались здесь. Я могла лишь прикрыть веки, и вдыхать их, и смеяться в ответ наплывающим на меня звукам.

Выводя меня из транса, зашевелилась в своем спальном мешке Джоана. Сердце снова громко забилось в предвкушении того, что я вот-вот увижу за лесом.

– Доброе утро, Джоана, – пропела Хелена так громко, что ей удалось заодно разбудить и Бернарда.

Он вскочил, поднял голову, пряди-макаронины упали с лысины и рассыпались. Он сонно огляделся, нащупывая рядом очки.

– Доброе утро, Бернард! – Громкое приветствие Хелены заставило открыть глаза и Маркуса с Дереком.

Я подавила смех.

– Ну вот, давайте, глоток хорошего горячего кофе, и вы окончательно проснетесь. – Она придвинула к ним дымящиеся кружки.

Они сонно и растерянно смотрели на нее. Не дав им сделать и по глотку, Хелена сбросила одеяло и вскочила на ноги.

– Ладно, хватит тянуть, пойдемте! – Она аккуратно сложила свое одеяло и принялась упаковывать посуду.

– Почему ты так громко разговариваешь и из-за чего вся эта суматоха? – полузадушенным голосом прошептала Джоана, подняв помятое сном лицо.

– Настал новый день, так что пейте быстрее кофе. Как только все будут готовы, мы отправляемся в путь.

– Зачем? – спросила Джоана, быстро отхлебывая кофе.

– А завтрак? – жалобно, словно ребенок, протянул Бернард.

– Позавтракаем, когда вернемся. – Хелена отобрала у него кружку, плеснула остаток кофе через плечо и засунула ее в сумку. Я упорно глядела в сторону, чтобы не расхохотаться.

– К чему такая спешка? – спросил Маркус. – Что-то случилось? – Он пристально смотрел на нее, все еще не до конца веря в мое присутствие.

– Все в порядке, Маркус. – Она заботливо положила ему руку на плечо. – Просто у Сэнди здесь дела, – улыбнулась она мне.

У меня дела?

– Ой, как здорово. Вы будете ставить пьесу? У нас так давно не было спектаклей, – возбужденно воскликнула Джоана.

– Надеюсь, вы раздадите нам тексты заранее, до прослушивания, чтоб мы могли подготовиться, – озабоченно произнес Бернард.

– Не беспокойтесь, – вскочила на ноги Хелена. – Она все сделает.

Я открыла рот, но Хелена подняла руку, останавливая мои возражения.

– А вы не хотите поставить мюзикл? – спросил Дерек, вешая на плечо гитару. – Было бы здорово поучаствовать в мюзикле!

– Вполне возможно, – произнесла Хелена, словно успокаивая ребенка.

– А групповые прослушивания будут? – слегка запаниковав, спросил Бернард.

– Нет-нет, – возразила Хелена, и я наконец-то догадалась, что она придумала. – Полагаю, Сэнди захочет позаниматься с каждым наедине. Ну, ладно, – она сняла с плеч Бернарда одеяло и стала складывать, а он застыл, разинув рот, – давайте быстренько соберемся и покажем Сэнди все, что тут есть. Ей нужно найти подходящее место для спектакля.

Через минуту Бернард и Джоана были готовы.

– Кстати, вылетело из головы, – прошептала Хелена. – Вы над чем-то работали, когда появились здесь?

– Что вы имеете в виду?

– Расследовали очередное дело? Может, шли по следу пропавшего человека? Это очень важный вопрос, а я позабыла его задать.

– И да, и нет, – ответила я. – Я совершала пробежку на берегу Шеннона, когда очутилась здесь, но причина, по которой я находилась в это время в Лимерике, связана с работой. Пять дней назад я как раз взялась за одно дело. – Я вспомнила ночной телефонный звонок Джека Раттла.

– Спрашиваю, чтобы понять, чем именно этот конкретный человек отличался от всех остальных пропавших, которых вы разыскивали, то есть что именно привело вас сюда. Вы тесно связаны с ним?

Я покачала головой, но подумала, что это не совсем правда. Ночные телефонные беседы с Джеком Раттлом сильно отличались от моего общения с остальными клиентами. Его звонкам я радовалась и с ним могла говорить о самых разных вещах, а не только о деле. Симпатия к Джеку заставляла меня работать усерднее, чтобы разыскать его брата. Кроме него, в моей жизни был только один человек, вызывавший похожие чувства.

– Как звали пропавшего?

– Донал Раттл, – ответила я, вспомнив задорные голубые глаза на фото.

Хелена задумалась.

– Хорошо, можем начать прямо сейчас. Кто-нибудь из вас знает Донала Раттла? – Она оглядела присутствующих.

Глава семнадцатая

Джек прошелся вдоль красного «форда-фиесты», испытывая смесь нетерпения, разочарования и волнения. В какой-то момент ему остро захотелось остановиться и сверлить взглядом окно у пассажирского сиденья до тех пор, пока дверь сама не откроется, чтобы тут же схватить папку и жадно проглотить ее всю до последней страницы. Потом он успокоился и снова стал расхаживать взад-вперед, не удаляясь от машины. Он поглядывал по сторонам: вдруг Сэнди Шорт вернется. Как бы она не уехала без него.

Джек никак не мог поверить в то, что Сэнди Шорт и есть та женщина с автозаправки. Они прошли друг мимо друга, словно чужие, хотя, как и во время телефонных разговоров, он что-то такое почувствовал, увидев ее. Нечто, что связывало их. В тот момент он объяснил это тем, что они оказались вдвоем на абсолютно пустой бензоколонке в столь ранний час, но теперь знал, что эта связь гораздо прочнее. Кстати, и сейчас он наткнулся на нее в спрятанном от чужих глаз и пустынном месте. Что-то притягивало его к Сэнди. Что-то подсказывало, что с ней он сможет поговорить о Донале. Итак, она все же прибыла в Глайн. Он ведь знал, что Сэнди его не бросит, и она действительно ехала сквозь ночь, как обещала. Найденный автомобиль только добавил новых вопросов. Если она побывала в Глайне, то куда подевалась в субботу, когда они договаривались встретиться?

Джек посмотрел на часы. Прошло три часа с тех пор, как он обнаружил машину, а она так и не появилась. В его измученной голове возник еще один, гораздо более важный вопрос: где Сэнди сейчас?

Он присел на разбитый бордюр неподалеку от машины и занялся тем, к чему за прошедший год привык. Стал ждать. И не собирался сдвинуться ни на дюйм, пока Сэнди Шорт не вернется к своему автомобилю.

Я следовала за группой между деревьями, и мое сердце стучало так громко, что я с трудом различала слова Бернарда, который без умолку рассказывал о своем многолетнем актерском опыте. Время от времени, ощутив на себе его взгляд, я кивала. К моему разочарованию, никакой реакции на имя Донала не последовало: все просто пожали плечами и пробормотали: «Нет, не знаю». Однако сама я реагировала весьма бурно: стоило мне услышать, как Хелена произносит его имя, как все события начали обретать реальность. Возможно, скоро я увижу людей, поисками которых занималась долго-долго, годами.

Мне вдруг показалось, что вся моя жизнь представляла собой дорогу к этому мгновению. Бессонные ночи, нежелание сближаться с потенциальными друзьями, холодок в отношениях с родителями, которые меня любили, – все это сделало мою жизнь одинокой, но мне это даже нравилось. Одновременно она была наполнена дружбой и отношениями с людьми, которых я никогда не встречала, но знала о них все: любимые цвета, имена лучших друзей, любимую музыку. И вот теперь я чувствовала, как с каждым шагом приближаюсь к давно утраченным приятелям, родителям, которых мне так не хватало, дядям, тетям и вообще всем членам семьи. Анализ нахлынувших эмоций привел меня к выводу, что я постепенно превратилась в полностью изолированный остров. Ни один из этих пропавших без вести, к которым я относилась с такой нежностью, даже не слышал обо мне. Когда их взгляд упадет на меня, они увидят абсолютно чужую женщину, тогда как моему взору откроется совсем иное. Несмотря на то что мы никогда не встречались, семейные фото с рождественских вечеринок, дней рождения и свадеб, первых школьных дней и первых балов прочно отпечатались в моей памяти. Я сидела с плачущими родственниками и изучала фотографии, которые они мне показывали, перелистывая альбом за альбомом. Но при этом не могла припомнить дня, когда бы делала то же самое с собственными родителями. Люди, ради которых я жила, даже не подозревали о моем существовании, а я не знала ничего о тех, кто жил ради меня.

В какой-то момент я догадалась, что деревья скоро закончатся. Лес становился все реже, а шум, движение и краски – интенсивнее. Как много людей. Я застыла на месте, хотя группа продолжала двигаться вперед, и ухватилась трясущейся рукой за ствол сосны.

– С вами все в порядке, Сэнди? – спросил Бернард, направляясь ко мне.

Они остановились и оглянулись на меня. Я была не в состоянии даже улыбнуться. Как тут скажешь, что все в порядке?! Спец по вранью сам запутался в собственноручно сплетенной паутине лжи. Хелена отделилась от группы и бросилась ко мне.

– Идите дальше, – махнула она рукой, отпуская их, – встретимся позже.

Никто не двинулся с места.

– Идите, идите, – повторила она.

Тогда они медленно повернулись и нехотя вышли из тени на свет.

– Сэнди, – мягко положила руку мне на плечо Хелена, – вы дрожите. – Она обняла меня и притянула к себе. – Все в порядке, бояться нечего. Здесь абсолютно безопасно.

Меня волновала вовсе не опасность, и не из-за нее я дрожала. Дело в том, что я никогда не считала, будто где-то существует мое собственное место. Я жила, старательно отстраняясь от любого, кто хотел стать мне ближе, уходя от друзей и любовников, потому что они никогда не отвечали на мои вопросы, то ли не желая мириться с моей вечной погруженностью в поиски, то ли не понимая их смысла. Из-за них я все время чувствовала, что не права и даже немножко безумна, хоть они и не подозревают об этом. И все равно моей главной страстью было искать и находить. То, что я нашла это место, стало одним большим ответом на вопрос длиною в жизнь, который заставил меня пожертвовать абсолютно всем. Ради того, чтобы помочь тем, кого я могла никогда не увидеть, я больно ранила тех, кто меня любил, и вот теперь, когда мне предстояла встреча с пропавшими, я опять боялась подпустить их к себе. Я привыкла думать, что я святая – совсем как Дженни-Мэй Батлер в девятичасовых выпусках новостей. Мне казалось, будто я – мать Тереза с досье пропавших без вести в руках, которая жертвует всем, чтобы помогать людям. В действительности я не пожертвовала ничем. Просто вела себя так, как мне нравилось и как было удобно. Мне и только мне.

Здесь собрались люди, за которых я цеплялась. Когда я подхватывала свою дорожную сумку в дверях родительского дома в Литриме, то делала это ради них. И ради них разрывала отношения или отказывалась от приглашений на вечеринки.

И вот теперь, когда я их наконец-то нашла, у меня не было ни малейшей идеи, что мне дальше делать.

Глава восемнадцатая

Из темноты тенистого леса мы с Хеленой вышли в разноцветный мир, и у меня перехватило дыхание. Как будто поднялся большой красный занавес, открыв передо мной такую грандиозную сцену, что я была не в состоянии сконцентрироваться на отдельных деталях. Передо мной раскинулось шумное поселение, собравшее представителей самых разных наций. Кто-то шел по улице один, некоторые собирались по двое и по трое, группами, толпой. Вид разнообразных национальных костюмов, звуки разноязыкой речи, ароматы кухни всего мира затопили меня. Зрелище было пестрым и многоликим, взрывающимся красками и звуками, как если бы мы проследовали по маршруту, отмечаемому ударами пульса, чтобы в конце концов добраться до сердца того леса, откуда вышли. А оно горячо билось, качая кровь, и люди все прибывали, подходя с разных сторон.

Улицу обрамляли замысловатые постройки из дерева с украшенными резьбой дверями и окнами. Каждое здание было сделано из другой породы древесины, своего цвета, своей текстуры. Дома начинались прямо от опушки и в своем разнообразии как бы продолжали лес – в результате он казался почти единым целым с поселком. Солнечные батареи окаймляли крыши – сотни крыш. Повсюду вокруг торчали ветряные двигатели высотой до сотни футов, их лопасти безостановочно вращались в голубом небе, а темные тени от них ложились на коньки крыш и на мостовую. Поселение уютно угнездилось среди деревьев, холмов и ветряков. Передо мной предстали сотни людей в национальных костюмах со всех уголков планеты: они жили в этом затерянном месте, которое выглядело как настоящее и пахло тоже как настоящее, а когда я протянула руку, чтобы потрогать одежду одного из прохожих, обнаружилось, что и ткань настоящая. Чтобы поверить во все это, мне пришлось выдержать серьезную внутреннюю битву.

Все на этой сцене казалось одновременно и знакомым, и незнакомым, так как состояло из известных вещей, которые использовались совсем по-другому. Не то чтобы мы продвинулись вперед или отступили назад, нет, мы просто вдруг очутились в совершенно ином измерении. В огромном плавильном котле смешались нации, культуры, рисунки и звуки, чтобы образовать новый мир. Дети играли, вдоль улиц стояли рыночные прилавки, и между ними бродили покупатели. В этом месте собралось столько красок, столько новых звуков, что оно совсем не походило ни на что виденное мною раньше. Надпись рядом с нами гласила: «Здесь».

Хелена взяла меня под руку. Я не сделала попытки высвободиться, так как просто физически нуждалась в поддержке. Я была ошеломлена. Ощущала себя Али-Бабой, наткнувшимся на пещеру с сокровищами, или Галилеем, узревшим в свой телескоп новую истину. Больше того: я ощущала себя десятилетней девочкой, которая нашла все свои носки.

– Рынок у нас работает каждый день, – спокойно объясняла Хелена. – Некоторым нравится выменивать найденное на другие ценные вещи. Порой такой обмен лишен всякого коммерческого смысла, но у нас торговля на рынке стала своего рода спортом. Деньги не имеют здесь ценности: все, что нужно, мы находим в готовом виде прямо на улице, поэтому нам ни к чему зарабатывать. Правда, мы обязаны работать на нужды самого поселения, если позволяют возраст, здоровье и другие личные обстоятельства. У нас тут скорее общественные работы, чем труд для заработка.

Потрясенная, я рассматривала то, что меня окружало. Хелена продолжала тихонько объяснять, склонившись к уху и держа меня за руку, потому что дрожь никак не оставляла в покое мое тело.

– Энергию нам поставляют ветряки, которые вы видите там, вдали, в полях. У нас много ветряных электростанций, большинство из которых находится в горах. Они производят электроэнергию. Один двигатель за год дает столько электричества, что его хватает на четыре сотни домов. Солнечные батареи на крышах домов тоже вырабатывают энергию.

Я слушала ее, но едва ли понимала хоть слово. Мои уши ловили обрывки разговоров, доносящихся со всех сторон, и шум огромного ветряка, чьи лопасти месили воздух. Нос привыкал к хрустящей свежести воздуха, который мощно врывался в легкие с каждым самым маленьким вдохом. Вдруг мое внимание привлек прилавок рядом с нами.

– Это сотовый телефон, – объяснял британский джентльмен пожилому владельцу прилавка.

– А зачем мне сотовый телефон? – Выходец с Карибских островов улыбнулся и снисходительно покачал головой. – Знаю я эти штуки – они здесь не работают.

– Да, он не работает, но…

– И никаких но. Я пробыл здесь сорок пять лет, три месяца и десять дней, – он гордо вскинул голову, – и с какой стати я буду менять эту музыкальную шкатулку на неработающий телефон.

Покупатель успокоился и посмотрел на него с уважением.

– Ну да, я здесь всего четыре года, – вежливо согласился он, – так что разрешите мне показать вам, на что сегодня способны телефоны.

Он держал мобильник на весу, направив его на продавца, и щелчками нажимал на кнопки. Потом продемонстрировал ему экран.

– Ага, – засмеялся тот. – Это же камера! Почему вы сразу не сказали?

– Ну да, это телефон с фотокамерой, но не только. Человек, которому он принадлежал, сделал уйму снимков – себя самого, своих близких и разных стран, где он жил. – Он прокрутил фото.

Владелец прилавка осторожно взвесил телефон на руке.

– Кто-нибудь из здешних, возможно, знает этих людей, – тихо произнес он.

– Да, конечно, – спокойно подтвердил продавец, кивая. – И впрямь очень ценная вещь.

– Пошли, нам пора, – прошептала Хелена и потянула меня за руку.

Я двигалась, словно на автопилоте, уставившись с разинутым ртом на людей, которые нас окружали. Мы прошли мимо владельца прилавка и его клиента, они оба кивнули нам и улыбнулись:

– Добро пожаловать!

Я снова уставилась на них.

Две девочки, игравшие в «классы», остановились, услышав приветствие.

– Добро пожаловать, – хором пропели они, растянув губы в беззубой улыбке.

Хелена вела меня сквозь толпу, которая сопровождала нас словами приветствия и дружелюбными кивками. Она вежливо благодарила всех от моего имени. Мы прошли по улице к большому трехэтажному деревянному зданию с навесом над крыльцом. Дверь была украшена замысловатой резьбой, в завитках которой угадывались гусиные перья. Хелена распахнула дверь, и резные завитки разошлись в стороны, словно приглашая нас войти.

– Это бюро регистрации. Все приходят сюда, как только появляются у нас, – терпеливо объяснила Хелена. – Имена и другие сведения о каждом содержатся в этих книгах, так что мы всегда можем узнать, кто есть кто и сколько нас всего.

– На случай, если кто-то пропадет, – пошутила я.

– Надеюсь, вы сами убедитесь в том, что здесь ничего не пропадает, Сэнди, – серьезно ответила Хелена. – Вещам больше некуда идти, поэтому они остаются здесь.

Намеренно не замечая прохладности тона и неприятного подтекста, я еще раз безуспешно призвала на помощь чувство юмора:

– Чем же мне здесь заняться, если никого не надо искать?

– Будете делать то, о чем всегда мечтали: встретитесь с теми, кого разыскивали. Закончите начатую вами работу.

– А потом?

Она молчала.

– А потом вы поможете мне вернуться домой? – спросила я довольно напряженным голосом.

Она ничего не ответила.

– Хелена, – позвал ее симпатичный дядька, сидевший за столом. Перед ним лежали какие-то папки с цифрами.

Рядом с входной дверью висела доска со списком всех стран мира и их языков. О некоторых из них я никогда даже не слышала. Напротив каждой страны стояла цифра. Я увидела на столе папку с номером, соответствующим строчке из списка: «Страна – Ирландия. Языки – гаэльский, английский».

– Привет, Теренс. – Хелена, похоже, обрадовалась, что наш разговор прервали.

В этот момент я впервые по-настоящему рассмотрела огромную комнату. В ней стояли десятки столов с такими же папками, и за каждым сидел человек другой национальности. Перед столами толпились люди. В комнате стояла напряженная тишина. Сотни только что прибывших растерянных людей нервно озирались и отчаянно старались сохранять хоть какое-то внешнее спокойствие.

Хелена прошла вперед и подсела к столу Теренса.

Пока я шла к столу, он не сводил с меня глаз.

– Добро пожаловать, – мягко произнес он.

Я различила в голосе симпатию, а акцент выдал его ирландские корни.

– Сэнди, это Теренс О^’Мэйли. Теренс, это Сэнди. Теренс здесь уже… черт, сколько лет, Теренс? – спросила Хелена.

«Одиннадцать», – вспомнила я.

– Уже почти одиннадцать, – с улыбкой ответил он.

– Теренс работал…

– Библиотекарем в Баллине, – закончила я, не подумав.

Даже через столько времени в нем легко было узнать одинокого 55-летнего библиотекаря, который одиннадцать лет назад исчез, возвращаясь с работы домой.

Хелена нахмурилась, а на лице Теренса появилось смущение.

– Ах да, я же рассказала вам о нем, когда мы шли сюда, – решительно вмешалась Хелена. – Совсем забыла. Старею, наверное, все у меня вылетает из головы. – Она пожала плечами.

– Знаю я это чувство, – улыбнулся Теренс, поправляя сползающие очки.

Мне всегда казалось, что у него точно такой же нос, как у его сестры. Я пригляделась повнимательнее.

– Ну ладно. – Похоже, Теренсу стало неуютно под моим пристальным взглядом, и он обернулся за поддержкой к Хелене. – Давайте займемся делом, хорошо? Присаживайтесь, Сэнди, а я помогу вам заполнить этот бланк. На самом деле все очень просто.

Я уселась на стул. От моего внимания не ускользнуло, что возле соседних столов выстроились очереди. Справа от меня женщина занималась маленьким мальчиком.

– Permettimi di aiutarti a sederti e mi puoi raccontare tutto su come sei arrivato fin qui. Avresti voglia di un po’ di latte con biscotti?[6]6
  Давай помогу тебе сесть, а ты мне расскажешь, что случилось и как ты оказался здесь. Хочешь молока с печеньем? (ит.)


[Закрыть]

Он поднял на нее большие, как у потерявшегося щенка, карие глаза и кивнул. Она сделала кому-то находившемуся за ней знак, человек исчез за дверью в глубине комнаты и через минуту вернулся со стаканом молока и тарелкой печенья.

Слева от меня подошла очередь смущенного мужчины. Сотрудник за столом, где стояла табличка с именем «Мартин», ободряюще подмигнул ему:

– Nehmen Sie Doch Platz, bitte, dann helfe ich Ihnen mit den Formularen[7]7
  Присаживайтесь, а я помогу вам заполнить формуляр (нем.).


[Закрыть].

– Сэнди, Сэнди, – позвали Теренс и Хелена.

– Да? Что? Извините! – Я вышла из транса.

– Теренс спрашивает, откуда вы родом.

– Из Литрима.

– Вы там жили?

– Нет, в Дублине. – Я увидела, как в комнату с растерянным видом входят все новые люди.

– То есть вы пропали в Дублине, – уточнил Теренс.

– Нет, в Лимерике. – Я старалась говорить спокойно, хотя мысли в голове гремели все громче и настойчивей.

– Вы знаете Джима Гэннона… из Литрима?..

– Да, – ответила я, рассматривая молодую африканку.

Поплотнее запахнув свое ярко-желтое одеяние, та со страхом изучала странные декорации, в которых оказалась. Ее руки украшали широкие браслеты из меди, плетеной травы и бусин. Наши глаза на мгновение встретились, и она тут же отвела взгляд. Я продолжала разговаривать с Теренсом, витая мыслями где-то далеко.

– Джиму принадлежит скобяная лавка. Его сын учил меня географии.

Теренс тихо засмеялся:

– Как тесен мир.

– Он гораздо больше, чем я думала, – возразила я, и мне померещилось, будто кто-то другой произнес это моим голосом.

Слова Теренса звучали в голове, пока я рассматривала окружающие меня лица, всех этих людей, которые еще минуту назад шли на работу или в магазин и вдруг очутились здесь.

– …работаете?

– Она связана с театром, Теренс. У нее актерское агентство.

Я слышала какие-то обрывки фраз и пыталась понять их смысл.

– …верно, Сэнди? Вы руководите собственным агентством?

– Да, – рассеянно ответила я, уставившись на мальчонку, которого кто-то из взрослых вел за руку к двери, расположенной за столом регистрации итальянцев.

Он все время смотрел на меня своими огромными грустными глазищами. Я улыбнулась ему, и его нахмуренное лицо разгладилось. Дверь за ним захлопнулась.

– Куда ведет эта дверь? – неожиданно оборвала я очередной вопрос Теренса.

Он остановился:

– Которая?

Я оглядела комнату и только сейчас заметила, что за каждым столом располагалось по двери.

– Все. Куда они ведут? – едва слышно спросила я.

– Там консультанты кратко рассказывают новичкам о том, что нам всем известно, то есть где мы находимся и как здесь живем. Им предлагают вакансии и вообще любую помощь, какая может понадобиться.

Я мазнула взглядом по массивной дубовой двери и ничего не сказала.