Текст книги "Жена ростовщика"

Сётаро Ясуока
Жена ростовщика

Я помню тот день, когда впервые пошел к ростовщику. Приятель научил меня, как это делается, и я однажды вечером переступил порог лавки, расположенной в глубине квартала. Когда, поднырнув под свисавшую с навеса бамбуковую штору, я открыл решетчатую дверь, меня охватило чувство, будто я совершаю страшный грех – я стану уже не таким чистым и непорочным, каким был до этого. На моем лбу будет выжжено клеймо морального падения.

Сняв с руки часы, я положил их на массивный прилавок.

Дали пятнадцать иен. Когда я выходил из лавки, приказчик и стоявший за его спиной мальчишка-рассыльный поклонились – «спасибо»; мне показалось это очень странным.

В тот момент я никак не мог взять в толк, почему меня еще и благодарят, когда сами же дали мне деньги.

Не прошло и полугода, как я уже наловчился вести дела с ростовщиком, и теперь самоуверенно наставлял приятелей, к каким махинациям прибегать, чтобы избежать грабительских процентов, что и когда выгоднее всего закладьтать.

Недалеко от нашего дома, возле станции частной железной дороги, находилась лавка ростовщика с бетонным хранилищем.

Но, несмотря на то что эта лавка была совсем близко от нас, туда я ни разу не заходил. Больше всего я боялся, что если буду туда ходить, то мать, с которой мы жили вдвоем, обо всем узнает.

Мать делала вид, что ей невдомек, чем я занимаюсь, когда не бываю дома. Я думаю, она не догадывалась, что я не хожу в университет и все дни провожу у приятеля, который снимает комнату, и пишу удивительную.вещь, не догадывалась, что под видом экскурсии пропадаю в Есивара или Таманои [1]1
  В то время кварталы публичных домов в Токио.


[Закрыть]!… И все же время от времени она вытаскивала кое-какие предметы, в беспорядке валявшиеся на моем столе, и с невинным видом выкладывала их на видном месте. Я, правда, не знал, насколько сознательно она это делала.

В такие минуты я старался не встречаться глазами с матерью, а в душе возмущался ее поведением. Я, разумеется, понимал, что чем больше я буду злиться, тем хуже будет мне самому, и это еще сильнее раздражало меня.

В тот день на радиоприемнике в столовой было положено письмо от Г., а этому письму следовало лежать на столе в моей комнате. Г. – мой приятель, но мать его ненавидела. Я с ним уже давно не поддерживал отношений. Сколько раз говорил об этом матери – должна бы понять. Но ссориться с ней не хотелось. Начни я ее ругать, она в ответ:

– Да, в самом деле? – И все. А если дальше пойдет, то начнет нудно причитать, мол, чем я тебе не угодила с этим Г.

На этот раз я тоже незаметно положил письмо Г. в карман и поднялся в свою комнату на втором этаже, но внутри у меня все клокотало… Тут-то и возникла идея взять денег у ростовщика и куда-нибудь сходить. Пусть мать помучится от подозрений, уж это ей точно будет не по душе.

Открыв решетчатую дверь, я остолбенел.

За прилавком лицом к двери сидела женщина в кимоно, поверх которого был надет фартук. Только и всего, но мне почему-то стало не по себе, и я растерялся.

– Заходите, пожалуйста.

Сказав это, женщина неожиданно заулыбалась. И ее лицо, без всякой косметики, просияло.

– Знаете, я здесь впервые… – сказал я, испытывая какую-то неловкость. В ответ женщина, непонятно почему, сказала, все еще улыбаясь:

– Вы живете, видимо, поблизости. Так что все в порядке.

Сначала я никак не мог понять, что она имеет в виду. Может быть, воображает, что я еще ребенок, которому нечего делать у ростовщика?

Я подумал так только потому, что сам, несомненно, стремился, чтобы она видела во мне такого ребенка. Но я напрасно беспокоился. Женщина просто хотела сказать, что мы можем обойтись без формальностей, необходимых для тех, кто никогда не закладывал вещей.

Спасибо еще, что она с первого взгляда поняла, что я не какой-нибудь проходимец.

Я протянул ей толстое зимнее пальто. Как я уже говорил, выходя из дому, я был так зол, что не таясь схватил эту громоздкую вещь. Но, как я сейчас понимаю, мне все-таки было немного стыдно.

– Зимнее, – сказала женщина.

Потом расстелила пальто на коленях и, поглаживая его, сказала:

– Пальто прекрасное.

– Сколько дадите? – спросил я.

– Даже не знаю… – Женщина снова засмеялась. – Надо спросить у папаши.

Мне показалось, что она поставила меня в глупейшее положение. Если она не оценивает вещей, чего ради я так волновался. Но главное другое – меня покоробило сказанное ею слово «папаша».

Женщина встала, чтобы позвать «папашу». Из-под подола черного кимоно выглянули белоснежные носки. Не по возрасту дорогое кимоно, гораздо дороже того, что носит моя мать.

Значит, «папаша» ей не отец – это точно. Но в то же время женщина не была похожа и на замужнюю хозяйку лавки.

Появился «папаша». В глаза бросалось его могучее телосложение. Маленькая женщина доходила ему лишь до плеча. Когда этот толстяк, сотрясая воздух своим огромным коричневым кимоно, сел напротив, мне показалось, что передо мной бык или медведь. Ему было под пятьдесят. Между ним и женой разница, наверное, лет двадцать.

– Хорошее пальто, – сказал и он и, передернув плечами, добавил: – Ну что ж, себе в убыток: пятьдесят иен, пойдет?

Я был потрясен. Он предлагал намного больше, чем я рассчитывал. Война все тянулась, и цены на давно купленные вещи неуклонно повышались – это верно, но все равно предложенная сумма показалась мне непомерно высокой. Я, разумеется, сказал, что она меня устраивает. Хозяин расправил пальто на огромных коленях и вдруг сказал, подняв ко мне заплывшее жиром медвежье лицо:

– Ух ты. Я и не заметил. Весь воротник потерт.

Крышка, подумал я. То, что воротник побит, я и сам знал.

– Да, здесь уж ничего не поделаешь. Самое большее могу дать половину.

Это тоже было неплохо. Но мне почему-то показалось, что и мое человеческое достоинство срезали наполовину.

Женщина (сейчас, рядом с мужчиной, она выглядела настоящей хозяйкой), достав из сейфа деньги и отсчитывая их, посмотрела на меня и снова улыбнулась. Я взял деньги, чувствуя, что совершаю нечто постыдное.

На что я употребил эти деньги – не помню. Помню только, что прошло лето, прошла осень, наступила зима, а у меня не возникало желания выкупить пальто.

Я вносил проценты, закладывал еще вещи, выкупал заложенные в других местах и относил их в эту лавку.

Каждый раз женщина, посмеиваясь украдкой, разговаривала со мной. В лавке было тихо и уныло, как в храме. В глубине виднелась толстая железная дверь, как у сейфа, которая вела в хранилище. Оттуда тянуло холодом и затхлостью мертвечины вперемешку с запахом плесени. Но стоило женщине улыбнуться, и сразу же все вокруг оживало, точно зажигали светильник, и лавка приобретала жилой вид, становилась уютной.

Я понимал, что мне нужно быть осторожным. «Папаша» почти никогда не показывался, но мне не следовало забывать, что, каждый раз, когда я любуюсь улыбкой же

...

конец ознакомительного фрагмента