Текст книги "Месть по иронии"

Античеченская и антикавказская пропаганда, ставившая знак равенства между террористами и сепаратистами, стиравшая грань между членами вооруженных формирований и мирными жителями, развернутая российским официозом и подхваченная затем большинством публичных политиков и значительной частью средств массовой информации, также подталкивала к насилию и неизбирательным действиям – заранее оправдывала преступников. Это стало возможно в результате трех лет сознательного построения реваншистской мифологии, фальсификации, которыми занимались, прежде всего, пропагандистские структуры силовых ведомств, а также смыкавшиеся с ними националистические и «державные» силы. В настоящее время пропаганда не только не призывает к гуманному отношению и защите мирного населения, – она акцентирована на «мести за погибших товарищей», т. е. заранее оправдывает новые преступления.

Руководство группировки федеральных сил систематически покрывает преступников. После убийств мирных жителей в селе Алхан-Юрт генерал Шаманов публично требовал «не трогать грязными руками российских солдат».

Российское политическое руководство, политикой которого была «контртеррористическая операция» в Чечне, оправдывало действия военных и исполнителей преступлений.

ПЦ «Мемориал»

Зачистку 5 февраля 2000 года проводили в тот день сотрудники ОМОНа Санкт-Петербурга и Ленинградской области, Рязанской области. Слушая очевидцев данной трагедии, волосы становятся «дыбом».

Думаешь, какая же должна быть ненависть человека к человеку, чтобы так без суда и следствия, с особой жестокостью убивать людей, кто бы какой приказ ни отдавал. Недаром женщины выкрикивали: «Фашисты, нелюди, звери, неужели у вас нет матерей?!»

После такого горького вступления хочется рассказать о злоприключениях из жизни еще одной семьи.

Месть по иронии

Первое, что будет решено меж людьми в Судный день, будет кара за кровопролитие

Священный хадис

Трагедия

Война – слишком ответственное дело, чтобы доверять его военным

Клемансо

Поселок Новые Алды находится в пригороде города Грозного. Территория его почти сливается с окраинами города.

День выдался холодным, на улице стоял февраль месяц. В это время года обычно бушуют лютые морозы. На Кавказе 15–20 градусов мороза страшнее и тяжелее перенести, чем 30 градусов на Севере России. Чем это объяснить никто не знает. Пронизывающий холод охватывает все тело. В этот день стоял не сильный, а легкий мороз. Снега было немного, кругом слякоть.

В то утро Расул проснулся раньше, чем обычно, на улице уже рассвело. Весь в поту от увиденного кошмарного сна, он смотрел «стеклянными» глазами на дверь, будто ожидал, что войдут солдаты и станут по ним стрелять. Скрипнула дверь, он съежился. Вошла мать – Тумиша.

– Ты что, сынок, на тебе лица нет? Спи, еще рано и 7 часов нет. Не заболел случайно?

Тумиша подошла к сыну, потрогала лоб, легкими движениями нежных материнских рук погладила сына по голове. Расулу только исполнилось 8 лет, но он был довольно-таки смышленым. Был любимчиком в семье, он был младшим из пятерых детей Тумишы и Адлана. Родился после двух девочек – Айны и Сациты (дословный перевод с чеченского «остановись»). Все хотели сына, и вот появился на свет долгожданный Расул. Рядом крепким сном спал старший сын Рамзан. Ему уже 17 лет. Старшей дочери Асе было 20 лет. В 18 лет она вышла замуж и жила с мужем в Тульской области. Там же жил и брат Тумишы, который, как дядя, был опорой молодым.

– Мама, я такой страшный сон видел. Хорошо, что это был сон, – тихим голосом произнес Расул, как бы радуясь, что он проснулся.

– Далий а, маликаший дикниг дойла[3]3
  Дай Аллах и ангелы, чтобы это было к добрым делам (чеч.).


[Закрыть], – сказала Тумиша. – Спи, а то брата разбудишь. Какой сон ты можешь увидеть, «молокосос» еще, – как бы в шутку сказала мать, успокаивая сына.

– Я видел, как пришли солдаты и стреляли, всех убивали, – не унимался Расул, желая рассказать увиденный кошмар.

– Остопирла, остопирла[4]4
  О, Аллах, прости меня (чеч.).


[Закрыть]! Что ты такое говоришь? Не дай Аллах, даже страшно подумать, – стала причитать Тумиша.

Какое-то волнение охватило ее, ведь идет война, и когда она закончится, один Аллах ведает. Вчера была зачистка, проверяли документы, вроде все улеглось. Но рассказывают, что в других селах при зачистках грабят, убивают, пропадают люди, производят аресты, особенно из числа молодежи. От этих мыслей на душе стало тревожно.

– Спи, – только и произнесла она и вышла во двор.

«Что за времена, люди стали как звери, неужели у этих военных нет родителей, детей?» – с такими мыслями она присела на ступеньки, утешая себя, что беда обошла их стороной, повторно вряд ли будет «зачистка». Больше всего она опасалась за Рамзана. Парень крепкого телосложения, видный, его могли в любую минуту забрать.

Подошел Адлан, он с утра обряжался в хлеву.

– Ну что, мать, чем опечалена? Не пора ли будить детей? Балуешь ты их.

– Да пусть спят. Что им делать-то? Вот Расул проснулся, сон страшный видел, как солдаты пришли и всех убивают. Что-то мне не по себе, – ответила Тумиша.

– Да ладно тебе, вчера ведь была зачистка, проверили документы, все в порядке у нас. Дурной сон это же к хорошей вести, по крайней мере, так говорят. Да и что по нам стрелять? Мы мирные люди, вон в горах им хватает с кем воевать.

– Дай Аллах, чтобы так и было, а то уже нервы не выдерживают у людей. Да, вот вспомнила, вчера солдаты некоторые говорили, что завтра придут страшные люди, лучше уходите из поселка, особенно выводите молодых ребят. Сказали, что они грабят и убивают, никого не щадят, – с опаской начала говорить Тумиша.

– Пошли в дом, на кухне поговорим. Холодно на улице, я озяб уже, – с этими словами Адлан вошел в дом. Тумиша пошла следом и уже на кухне продолжили разговор.

– А я вот что еще подумала, давай мы отправим Рамзана в Тулу к брату моему. Дядя племянника в беде не оставит, работу найдет, да ему и учиться надо вдобавок. Как ты думаешь? Тем более и наша дочь Ася там.

– Хорошая мысль, – сказал Адлан и добавил, – а знаешь, эти мысли у меня давно в голове бурлят, но не решался сказать. Не хочу я, чтобы мой сын был обузой кому-то, хотя твой брат и хороший человек, не оттолкнет племянника, но ведь у него своих проблем по горло.

– Да что ты говоришь? – обиделась Тумиша. – Какая обуза? Ваха там уважаемый человек, да и он сам мне как-то говорил, что Рамзана надо вывезти отсюда. Тут война, а молодежь не предсказуема, не дай Аллах, что случись, сами себе ведь не простим, тем более что есть куда отправить.

– Ладно. Что шумишь-то? Давай отправим, тем более если он сам тебе об этом говорил. А что ты раньше ничего не говорила?

– Да все думала, вдруг уляжется, дома-то дел тоже много. Дом надо достраивать. Все думаешь, война вот-вот закончится, а тут снова стреляют и стреляют, страшно что-то стало, особенно за детей боюсь.

– Хорошо, так и быть. Сегодня же займись этим, надо дозвониться до них, договориться, затем отправим, – уже приказным тоном заговорил Адлан, – а теперь давай завтракать, да и детей поднимай, пора уже.

В это время вошел Расул, посмотрел по сторонам и стал в нерешительности разглядывать родителей.

– Ты что, сынок? – первой заговорила Тумиша, увидев сына. – Опять сон видел?

– Да нет.

– А что с тобой? – не унималась мать.

– Ты что-то хочешь сказать, Расул? Говори, ты уже взрослый, – включился в разговор отец.

– Да я тут подумал, можно я тоже поеду в Тулу к дяде, там и в школу пойду, – нерешительным голосом и с опаской, что будут ругать за то, что подслушал, выдавил из себя сын.

– Ты подслушивал? Это не хорошо подслушивать, – начала мать поучать Расула. – А как же мы? С отцом одни останемся? Как твои сестренки без тебя?

Одной мне будет тяжело, а Рамзан уже взрослый, ему надо учиться дальше. Вот вырастишь, тоже поедешь учиться, – такими словами мать обнадежила сына, хотя в душе волновалась за сыновей. Конечно, можно было бы и обоих отправить, но неудобно перед братом. В глубине души Тумиша надеялась и на то, что скоро все закончится и наступят мирные дни. К тому же Расул ведь еще мальчик, ребенок. Кто может его обидеть? Это были мысли любящей матери, не понимающей, что жизнь жестока, а война не разбирает возраста людей.

Адлан сел и задумался. Тумиша, справляясь по кухне, спросила:

– О чем думаешь?

– Да вот всякие мысли в голову лезут, – ответил супруг и начал вслух размышлять. – Не понимаю, вроде все свои. Жили как братья в одном государстве, и на тебе – война. И почему именно у нас? Столько республик, краев и областей по всей стране, а бомбят только нас. Многие чеченцы семьями живут в России, вроде кого не спросишь, не жалуются и с местным населением как жили мирно, так и живут. Но что творится здесь? Жили со всеми мирно бок о бок, и вдруг стали врагами. Враги кому и за что? Делим-то чего? Ведь если вспомнить историю, это повторяется почти каждые 50 лет. Самый настоящий геноцид целого чеченского народа. Еще в памяти народа депортация 1944 года, сколько жертв и за что? Одни вопросы. Ведь сколько душевных ран с обеих сторон, здесь плачут матери по своим, и там, в глубинке России, плачут матери по погибшим здесь сыновьям. Развязали самую настоящую гражданскую войну. Пусть будут прокляты вдохновители и организаторы этой бойни! Голова кругом от этих мыслей.

– Одни загадки истории, – сказала Тумиша. – Аллах всех разберет, давай лучше завтракать, все равно нас об этом не спрашивают.

– Ладно, давай – со вздохом произнес Адлан.

Тумиша уже успела сварить рисовую кашу. Все стали дружно завтракать.

После завтрака каждый занялся своим делом. За делами по хозяйству Адлан и не заметил, как быстро пробежало время. Вошел в дом и увидел, что время уже приблизилось к обеду.

– Мы решили перед обедом выпить чая, – сказала Тумиша, как-то виновато поглядывая на мужа. – Я варю борщ, скоро будет готов. Садись, я налью чаю, мы только собирались тебя позвать.

– Ну давай, чай так чай, – сказал Адлан и сел за стол.

Где-то далеко еле было слышно, как ревут машины.

– Видимо, опять какая-нибудь колонна военных движется, – подумал Адлан.

– По-моему, шум приближается в нашу сторону, – с каким-то волнением произнесла Тумиша. Тем временем Рамзан, не допив чай, вскочил из-за стола и выбежал на улицу, за ним следом помчался и Расул.

– Куда? А ну марш назад! – завопила мать, но ребят уже было не остановить. Адлан молчал и думал о своем.

Тем временем шум моторов все больше приближался к поселку.

– Пойду посмотрю, что там за шум, – с некоторым волнением произнес Адлан и тоже вышел на улицу. Не успел он выйти за калитку, как навстречу к нему бежали Рамзан с Расулом и наперебой стали кричать.

– Папа, военные. Говорят зачистка, стреляют. На той стороне слышны крики, плач. Давай в дом зайдем.

Адлан увидел в глазах взволнованных ребят тревогу.

– Марш в дом, – не задумываясь, приказал отец сыновьям и сам быстро забежал во двор. – Мать, давай быстро спрячь ребят, говорят зачистка. Хотя с документами у нас все в порядке, но думаю подальше от греха. Надеюсь, проверят документы и уйдут без обыска, как вчера, – сказал он Тумише, хотя самому в это верилось с трудом, так как слухи о приходе какого-то особого подразделения военных уже ходили.

– О, Аллах, что делается-то? Когда же это все закончится? – начала возмущаться Тумиша. – Дети, быстро в дом, давай-давай. Рамзан, а ты возьми Расула и на чердак залезьте. Спрячьтесь там и чтобы тихо, не высовывайтесь, я вас потом позову, – это были приказы решительные, без компромисса, с надеждой на скорую развязку события.

Адлан с Тумишей были уже наслышаны о зачистках, проводимых не военными, где в основном солдаты, а так называемыми спецподразделениями. Действительно, это были зачистки все и вся. Обычно из дома уносили все ценное, в это время лучше было молчать, а то могли и расстрелять, якобы за оказание сопротивления, а то еще хуже – увезти. Те, кого забирали по любому поводу, в основном пропадали без вести, за редким исключением возвращались те, за которых хлопотали по горячим следам родственники и давали огромный выкуп.

Военнослужащие из числа командиров в основном находились в нетрезвом состоянии, вот они и отдавали приказы стрелять по людям. В таких случаях можно было иногда увидеть в глазах некоторых солдат слезу, которые в растерянности и нерешительности не могли нажать курок автомата.

Люди ходили толпами по комендатурам и другим инстанциям, искали своих родственников. Это были, главным образом, женщины или старики, которые искали кто сына или дочь, брата или сестру, внуков и так далее. Молодым мужчинам, ребятам призывного возраста было небезопасно не то что ходить, а то и вовсе показываться на улице. Забирали их без всяких объяснений.

Люди находили места массовых захоронений. И были благодарны Всевышнему за то, что нашли труп покойного, чтобы достойно, по всем канонам ислама, похоронить и оплакивать его. Ведь нет ничего хуже, чем всю жизнь ждать с надеждой возвращения без вести пропавшего родного человека.

Услышав разговоры на повышенных тонах, не успев толком что-то и предпринять, Тумиша выбежала во двор. Первое, что она увидела, это были военные, в основном в платках, вооруженные до зубов. Один, видимо, командир, отдавал приказы, чтобы заняли позиции и проводили обыски. В большинстве своем военные были зрелого возраста, молодых среди них было мало.

– Документы ваши и кто дома? – громко произнес тот, который отдавал приказы.

– Осмотрите все тщательно, чтобы мышь не проскочила, – обращаясь к подчиненным, произнес он.

– Оружие есть дома? – спросил он у Адлана.

– Какое оружие? Мы мирные граждане, – с волнением выговорил Адлан, протягивая паспорта.

– Знаем мы, какие вы мирные. Чеченцы мирными не бывают, одни бандиты, – процедил он со злостью.

– Нас вчера только проверяли, у нас все нормально, – не выдержала и вмешалась в разговор Тумиша. – Почему вы нас причисляете к бандитам, мы мирные люди и нечего оскорблять.

– Помолчи лучше, женщина, у нас у всех нервы не в порядке, – крикнул на нее командир.

– Молчи, мать, – спокойно произнес Адлан.

Тумиша заметила сильное волнение на лице Адлана, было видно, что он сдерживает себя от произносимых оскорбительных слов командира, с использованием грубого матерного лексикона.

«Только бы сдержался», – подумала она, зная вспыльчивый характер мужа.

Вдруг один из военных дал короткую очередь в сарае.

– Что случилось? – крикнул ему командир.

– Да тут за коровой что-то шевелилось, я и выстрелил, – послышался ответ.

– Что вы делаете? Там же маленький теленок. Разве можно так?! – заорала Тумиша. – Спросили бы сначала.

– И кого ты там? Посвяти фонариком, дурень, – крикнул командир.

– Да, это точно теленок тут в углу, по крайней мере, был. Я его наповал, – с ухмылкой произнес военный.

– Ладно, проверяйте дальше. По двуногим животным надо стрелять, а ты теленка бедного загубил, впрочем, какая разница, тут все животные, – с ненавистной иронией произнес командир, изредка бросая взгляд на паспорта.

– Что вы, изверги что ли? – не унималась Тумиша.

Но ее никто не слушал. Везде были слышны выстрелы, а вокруг – крики о помощи, плач женщин. Видимо, в поселке творилось что-то ужасное.

– Что вы возитесь во дворе? Быстро в дом, проверьте везде, они оружие и бандитов умеют прятать, – крикнул на других командир.

Двое уже были в доме, проводили обыск, забирая все ценное, забежал еще один, остальные остались на улице, заняв позиции. Следом за ним забежала Тумиша.

– Куда?! Отставить. А ну назад, – приказал солдат Тумише. Но она уже успела забежать внутрь дома и о чем-то спорила с военными.

– Быстро выведи ее из дома, – приказал командир одному из стоящих во дворе.

Военный забежал в дом и силой выталкивал Тумишу из дома. Та сопротивлялась, как могла, выкрикивая в адрес «пришельцев» слова возмущения.

Адлан, который стоял как вкопанный и с ужасом смотрел на происходящее, не выдержал и крикнул:

– Не трогай ее! – и только сделал шаг, как услышал приказ.

– Стоять! Еще один шаг и ляжешь.

Он понял, что это не просто угроза и дал команду Тумише:

– Остынь и успокойся.

Но Тумиша не унималась. Главное ее беспокойство – дети. Она забыла второпях лестницу, что вела на чердак. Люк закрыла, а лестницу забыла.

Вдруг из дома вывели рыдающих девочек, которые сразу подбежали к матери и сильно за нее ухватились.

Все трое обратно вошли в дом, переворачивая все вверх дном, выискивая что-то ценное.

Адлан даже не понял, сколько времени прошло, хотя все происходило быстро, как вдруг дрожь по телу прошла, ноги не слушались. Какая-то непонятная слабость появилась во всем теле, когда он увидел, как военные выводили Рамзана.

Тумиша не выдержала и кинулась к сыну.

– Вай Аллах! Вай Аллах! Не трогайте сына, он еще мальчик, – в голове проносились мысли: «А где же Расул?» – сама себя утешила тем, что, видимо, хорошо спрятался.

Действительно, Расул забился в самый угол крыши, как раз у входной двери, в козырьке между потолочной доской и шифером. Козырек был односкатный, как бы пристроенная крыша, дополнительно над ступеньками у входа в дом. Так как козырек был чуть ниже основной крыши, там в лазейке Расул нашел укромное место. Рамзан был здоровее и в эту расщелину не смог пролезть, потому его и заметили, спрятавшегося за трубой дымохода.

Кроме того, козырек был еще не достроен, то есть не обит фронтонной доской, и Расул четко видел все происходящее во дворе, командир как будто бы стоял перед ним, а отец спиной к нему. Он разглядывал командира, у которого один глаз слегка подергивался в тике, глаза были как у пьяницы – с обвисшими веками. Шрам на левой щеке и на носу, чуть затрагивал губу, из-за чего был виден пробел в редких усах. Расулу иног да казалось, что он смотрит на него, хотя это было невозможно, если только чем-то не выдать себя.

– Ты говорил, что в доме больше никого нет, а откуда этот бандит? – произнес командир, обращаясь к Адлану. – И где его документы?

Адлан в растерянности и с волнением произнес:

– Да это… это сын… мальчик еще. Я думал, его дома нет, – чуть приврал он.

Адлан не мог сказать внятных слов, в горле пересохло. Ожидая, что-то страшное, он был в такой растерянности, что абсолютно не знал, что предпринять. Из-за поведения «пришельцев», да и криков, раздававшихся со всего поселка, его охватила страшная тревога. С волнением и с надеждой на «развязку» он обратился к главному:

– У меня его документ, командир. Вот, – он вытащил из внутреннего кармана пиджака справку, удостоверяющую личность Рамзана, и протянул ему.

Тот взял справку, посмотрел, то есть пробежал глазами:

– Ничего мальчик, здоровенный бугай, – сказал тот и порвал справку со словами: – Это не документ, я знаю, как вы можете подделать любую бумагу, – и обратился к Рамзану. – Подойди поближе. И где же твое оружие?

– У меня нет оружия… – только и успел произнести Рамзан, как получил удар в челюсть, да так сильно, что не удержался на ногах и упал.

Тумиша с криком кинулась к сыну, пытаясь защитить его собою и помочь встать. Рамзан хотел встать, но тут же второй военный нанес удар ногой в живот. Рамзан от боли в гримасе согнулся. Тумиша прикрыла его собой с криком:

– Сволочи! Нелюди! Что вы делаете?

– Закрой ей рот, – крикнул командир.

Тот, который ударил ногой Рамзана, нанес ей сильный удар прикладом по голове, от которого Тумиша упала и больше не шевелилась. К ней кинулись с рыданием дочки:

– Мама, мама…

Тумиша лежала без чувств.

В это время Адлан, скрепя зубами, стоял под прицелом двоих военных. Один держал дуло автомата прижатым к горлу, второй к животу.

– Подонки, с детьми воюете, – только и «прорычал» сквозь зубы Адлан.

К нему вплотную подошел командир и процедил сквозь зубы:

– Животные, вас приказали мочить, а мы выполняем приказ, ясно? Будем мочить всех вас, ясно говорю? …Мать вашу, – крикнул он в лицо Адлану, видно было, что он выпивший, потому как Адлан слегка отвернулся от пьяного угара.

– Собака ты пьяная, – только и произнес Адлан и резким движением вывернулся, нанес удар в лицо командира, отчего тот еле удержался на ногах. Не успел он что-то предпринять, как тут же получил удар прикладом. Адлан упал, только хотел встать, как услышал приказ командира:

– Расстрелять!

– Хьо вуй ма хаиталахь, хIара диц ма делахь[5]5
  Не выдай себя, и не забудь то, что здесь произошло (чеч.).


[Закрыть], – кричал Адлан, чтобы услышал Расул, понимая, что он где-то рядом.

– Может не надо? Они и так получили свое, – произнес один из военных, самый молодой среди них.

– Что он мелит на своем? Расстрелять я сказал. Ты кого учишь?! Заодно с ними? Расстрелять я сказал и точка.

– Да я думаю… – только и произнес молодой.

– Не надо думать, здесь я думаю. Только вчера, да и не один раз прокручивали вам видеозапись, как они наших пацанов резали. Тебе мало? Еще показать?

– Да это специально, подстава, чтобы нас стравить. Мало ли подонков везде, но по ним же не судят людей, тем более на глазах у детей. Если бы показали, как мы режем, и, что наши тут вытворяют, то во всем мире люди дар речи потеряли бы, – не унимался своими доводами молодой.

– Отставить разговоры. Ты, что, сука, мелишь? Пулю тоже захотел? Адвокат что ли? Мы на войне. Вернемся в часть, я тебе покажу… – этими словами он сам вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в Адлана, пытавшегося встать. Командир, видимо, побоялся, что он снова что-то предпримет.

– Папа… – только и вымолвил Рамзан, как короткая очередь из автомата сразила его самого. Стрелял как раз тот, который ударил ногой Рамзана.

– Мочить так мочить, – спокойно сказал он и ткнул ногой безжизненное тело Рамзана, – этот готов.

– Смотри, сука, он на меня еще руку поднял, – не мог успокоиться командир после удара Адлана, – губу разбил, вот сука… тварь… вашу мать. Ну б… я вам устрою.

В это время застонал Адлан, он был ранен. Знал бы свою участь, конечно, пролежал бы молча, прикинувшись мертвым, но не умел он ни при каких обстоятельствах «фальшивить». Он, видимо, и не подумал о том, ушли или не ушли военные.

– Смотри, он еще живой, – только и успел сказать командир, как короткая очередь из автомата оборвала жизнь Адлана. Стрелял тот же, кто сразил Рамзана.

– Мочить так мочить, – опять спокойно произнес он.

– Вот как надо, адвокат недоделанный. Следующе-го ты уложишь. Понял? Откажешься стрелять, получишь пулю, – потряс командир пистолетом перед самым носом «молодого», который стоял, как обезумевший.

– Пошли отсюда, – отдал приказ командир и все двинулись к выходу, оставив навзрыд рыдающих девочек и безжизненных мужчин и женщину.

– С этими что делать? – глядя на девочек, произнес один из военных.

– Оставь, маленькие еще, были бы чуточку… можно было бы поразвлечься… а так оставь, – с иронией и ухмылкой произнес командир.

– Что-нибудь нашли? – обратился он к тем, которые обыскивали дом.

– Да так, мелочь, золотишко чуть-чуть, в общем бедняки они. День еще впереди, товарищ командир, что-то да раздобудем, – вымолвили в один голос «сыщики».

– Ну-ну, не с пустыми же руками возвращаться.

Сзади, еле волоча ноги, поплелся тот самый молодой, который устроил словесную перепалку. Перед выходом он резко обернулся. Он услышал плач откуда-то с крыши, но молча побрел за остальными.

Расул съежился весь, рыдая в кулак, едва не выдал себя, тем более, когда услышал слова отца в свой адрес. Заметил он и военного, который посмотрел в его сторону, Расулу показалось даже, что они встретились глазами, но он, почему-то ушел. Видимо, Аллах милостив к нему.

Расул даже не помнит, насколько долго он оставался в своем «тайнике». Тело не слушалось его. Тот страх, который его охватил, это была не трусость, это был страх отчаяния и бессилия.

Обессиленный он вышел на крыльцо. К нему с рыданием кинулись сестры.

– Они их убили, – рыдали они, – что нам делать, Расул? Не выходи ради Аллаха, вдруг тебя заметят, – в один голос, сквозь слезы, начали они умолять брата. – Пусть все солдаты уйдут из поселка.

Расул их и не слушал, а стеклянными, мокрыми от слез глазами смотрел на безжизненно валявшихся родителей и брата. Он отодвинул девочек, не говоря ни слова, подбежал к матери. Она лежала рядом с Рамзаном, лицом вниз. Платок, что был на голове матери, был весь в крови. Не переставая рыдать, он уселся рядом на колени и стал гладить голову матери.

– Ой, что это? – резко вырвалось у Расула.

Мать застонала, она была жива. Голова была разбита, но не сильно, но была вся в крови.

– Мама, – тихо произнесли все в один голос, – мама, мы с тобой.

Мать опять застонала и начала говорить невнятные слова.

– Мама, мы здесь, очнись, мама, – рыдая, они стали кричать ей чуть ли не в ухо.

В один миг у детей все перевернулось в сознании, поэтому вели себя, как взрослые. Отлично понимая обстановку, они боялись, поднимать шум, кричать. Они слышали крики отовсюду. Плач, рыдания, крики о помощи, видимо, жертв было много, так как по всему поселку были слышны выстрелы, то одиночные, то автоматные очереди. Хотя шум военных быстро отдалялся от их дома, но страх от увиденного ужаса сковывал их.

– Где я? – вдруг тихо произнесла мать. – Что со мной?

– Не спрашивай, мама, – ответила Айна. Они помогли ей присесть.

– Что это, почему они так лежат? – она пристально посмотрела на лежащих без чувств Рамзана и Адлана. Присмотрелась и, увидев лужу крови, упала, потеряв сознание. Ребята стали теребить ее:

– Мама, мама, ты что, мама? – но мать не отзывалась.

– О, Аллах! Что делать-то будем? – взвыла Айна. У всех слезы текли ручьями. Растирая их рукавом, каждый старался, что-то предпринять.

– Давайте маму занесем в дом, – выдавила из себя Айна.

– О, Господи, что делается-то? Господи, сохрани и помилуй, – с криком забежала во двор соседка, тетя Рая, как ее все величали в поселке.

Раиса Антоновна сама была русской, всю жизнь прожила в поселке, работала учительницей. Ее уважали все. Близких родственников у нее не было, единственная дочь жила где-то на Дальнем Востоке, была замужем за военным. Прошло более десяти лет, как Раиса Антоновна похоронила мужа. Жила одна и была частой гостьей Тумиши. После начала военных действий, постоянно говорила: «Хорошо, что Вася мой всего этого не видит. Как ветеран войны, он не выдержал бы такого насилия над людьми».

– Детки мои, родненькие, что вам приходится видеть. Ужас, какой. Взрослые это не могут видеть без боли в душе. Господи, за что? – начала она причитать. Быстро подбежала к детям: – Что с ней? Она живая? – начала спрашивать ребят, видя, как они хотели поднять свою мать.

– Да, но без сознания, – ответила Айна.

Раиса Антоновна подбежала к Тумише, проверила пульс. Удостоверившись, что жива, стала сразу давать команды:

– Быстро, дети, взяли за ноги. Только осторожно. Вот так. Молодцы, давайте сюда ее. Она у вас худенькая, легко справимся.

Раиса Антоновна держала Тумишу за туловище, а ребята за ноги, так они перенесли ее в дом и уложили на кровать.

В это время во дворе они услышали шум, крики. Первым выбежал Расул. Отец с братом так и лежали. Сердце мальчика сжалось от боли и снова потекли слезы. Расул не мог ничего с собой поделать, в голове не укладывалось, что он их больше не увидит, никогда.

– Ваша[6]6
  Ваша (чеч.) – дядя.


[Закрыть]! – только и сумел произнести Расул.

Все, что произошло во дворе, и так было видно. Это были двоюродный брат Адлана Ахмед и его супруга Зина.

– О, Аллах, что это такое?! Как же так?! За что?! – выкрикивал Ахмед. Сразу подбежал к Адлану и Рамзану и начал читать молитву.

– Вай! Не дай, Аллах! Вай! Как же так?! – стала во весь голос кричать Зина. – Ой, что делается? Ой, бедненькие мои, – уже обращаясь к детям, рыдала она.

– Звери, фашисты, будьте вы прокляты! Аллах вам всем судья! – не могла себя сдержать Зина, посылая проклятия в адрес военных.

В это время из дома выбежала Раиса Антоновна и подбежала к Зине, обняла и стала успокаивать.

– Зина успокойся. Слава Богу, Тумиша жива.

– Где она? – уже сникшим голосом, утирая слезы, произнесла Зина.

– В доме, но она без сознания, надо врача.

– Где его взять сейчас? Пойдем, посмотрим, что с ней, – произнесла Зина и побежала в дом.

– Зина, ты пока побудь с ней, а я тут помогу. Надо мужчин перенести в дом.

Кроме основного дома, во дворе была небольшая отдельная комната, где Адлан любил уединяться и читать Коран, вот и решили перенести покойных туда. Ахмед поздоровался с Раисой и обессиленным голосом сказал:

– Сможешь помочь, Рая? Конечно, это дело рук мужчин, но мне одному не справиться.

– Конечно, конечно, о чем разговор, – не задумываясь, ответила Раиса.

Они занесли покойников в домик, Ахмед уложил обоих, как полагается по мусульманским канонам.

– Рая, – сказал Ахмед, – я бы мог сейчас ругать всех русских, но как видишь, я этого не делаю. Потому что у тех, кто здесь был, нет национальности. Они, я это видел собственными глазами, застрелили нашу русскую бабушку Елену, которой 70 лет. Обрати внимание, что я говорю «нашу». Мы всю жизнь жили здесь одной дружной семьей, вместе делили хлеб-соль…

– Да что ты говоришь? Не может быть, – прервав Ахмеда, не удержалась Раиса и со слезами произнесла, – ведь только вчера с ней виделись. О, Господи, что делается-то, ее-то за что? Я понимаю тебя Ахмед, точно одной семьей жили. Вот изверги. Не понимаю, родились ли они вообще от женщины. Господи!

– Да-да, – продолжил Ахмед, – это еще не все. Николай наш пошел навстречу с белым флагом, и тоже застрелили, хоть и русский. Мы со своей «половиной» чудом остались живы. Нас просто не заметили. Мы спрятались на мансарде, когда начали стрелять. Жаль, что не было камеры, чтобы все заснять на пленку и показать всему миру, что «военщина» тут творит, какой наводят «порядок», изверги. Мы все видели, как они входили в поселок, как стреляли. Те, которые у нас на южной стороне проверяли, только грабили, но никого не убили. А здесь смотри, что делается. Не щадили никого, ни женщин, ни детей, ни стариков. Знал бы, что все так обернется, хоть Рамзана бы спрятал. Как только они стали уходить, я сразу сюда. Зная вспыльчивый характер Адлана, я сразу почувствовал что-то не ладное. Единственная надежда была, что не тронут их семью из-за маленьких детей. Когда я перебегал дорогу, то они были в метрах ста от меня – быстро уходили. К счастью, никто не обернулся из этих извергов в камуфляжной форме. Почти в каждом дворе валяются трупы, только и слышны крики женщин и детей, но я не мог остановиться кому-то помочь – бежал сюда. Каким-то внутренним голосом я чувствовал, что с Адланом что-то не так, и, как говорят, словно в воду глядел.

Раиса Антоновна много всякого повидала в своей жизни: и годы войны, и выселение чеченцев. Какие только трудности не испытала, но чтобы чеченские мужчины так плакали, этого она никогда не видела. Глядя на Ахмеда, который дал волю своим чувствам, было видно, какую боль он переносит в данный момент. Слезы текли по его мужественным щекам. Это были слезы боли и отчаяния.