Текст книги "Четыре сестры-королевы"

Маргарита
Совершенный и святой союз

Санс, 1234 год

Женщина с белым лицом не дает ей спать, впивается костлявыми пальцами в горло, вдавливает в подушку:

– Не рыпайся, глупая деревенщина!

Тускло поблескивающие длинные кривые ножи скребут лезвиями ее брови, лоб, голову. Маргарита дергается и просыпается, сердце колотится, как птица в ладони. Она хватает со стола зеркальце и смотрит на свое лицо – слава богу, невредимо. Это всего лишь сон. Потом видит статую в углу и вспоминает, зачем она здесь, а сердце снова начинает колотиться.

Лампы уже горят. Эме в светло-розовом наряде суетится рядом, она принесла Маргарите платье из гардероба («Сегодня день вашей свадьбы», – мурлычет она, словно невесте надо об этом напоминать), кладет на стол очищенные апельсины, убирает с кровати покрывала и приглашает госпожу в церковь вознести молитву, хотя солнце еще не взошло.

– Неужели Господь уже проснулся в этот нечестивый час? – спрашивает Маргарита, пока служанка ее причесывает.

– Не знаю, госпожа, но французы наверняка уже встали.

За стенами церкви звенят колокола, и через мгновение в дверях показывается дядя Гийом, продирая глаза. Он ворчит:

– В такой час люди еще не знают, что сказать Богу.

– «Кто принимает епитимью до того, как согрешить?» – поет Маргарита.

Уже полностью проснувшись, она чувствует себя легкой, воздушной: еще немного – и взлетит, как пузырь, к потолку.

– Твой король Людовик, вот кто, – говорит дядя Томас, присоединяясь к ним, когда они идут по росистой траве. – Наш друг Бертран д’Аламанон, наверное, заглядывал в будущее, когда писал эти строки.

– Или он знал мать короля, – предполагает Маргарита.

– Может быть. Но она не всегда была таким образцом благочестия, – замечает Гийом.

Земля полнилась слухами после смерти отца Людовика! Самая популярная – и прилипчивая – сплетня о Бланке и красавце папском легате, о ее незаконной беременности. В конце концов Бланка укоротила болтливые языки, раздевшись перед советом баронов, чтобы показать свой живот.

– Сегодня уже никто не пустит такой слух, – говорит Томас.

– Бланка Кастильская преобразилась в Непорочную Мать. Надев мантию суровой монастырской настоятельницы, она избавилась и от скандалов, и от повторного брака – и сохранила для себя трон. Задача Маргариты – отобрать его у нее.

Когда они входят, оказывается, что в церкви, как ни удивительно, полно народу – осоловелые бароны со своими помятыми женами, спящие стоя слуги, сравнительно оживленные прелаты, с их рвением служить Богу и королю, и впереди всех ее муж и будущая свекровь. Людовик посылает ей робкую улыбку, но губы его матери плотно сжаты, она не одобряет опоздание невесты. Маргарита улыбается в ответ, все еще думая о Бланке в нижнем белье перед советом баронов. Кто еще на земле осмелился бы на такое? Завтра Маргарита придет вовремя.

После службы она наконец представляет своих дядюшек Бланке, которая как ни в чем не бывало хлопает ресницами, словно недавно их не обругала.

– Я никого из вас не видела на вчерашнем празднике, – любезничает она. – Вы, наверное, отдыхали после долгой дороги. Танец со мной сегодня? Конечно, monsieurs. У меня уже столько в очереди, но я обязательно найду время для вас. Вы, представители Савойской династии, известны своей грацией и обаянием.

– Бланка красива, но характер у нее – не дай бог, – позже заметит Томас, когда они с Гийомом устроятся в своих покоях. – Понятно, почему она снова не выходит замуж.

– Недооцениваешь Белую Королеву, братец: ухажеров ей всегда хватало. Она просто слишком любит власть, чтобы делиться ею с мужем. Да и с сыном, я слышал.

Эме, укладывая Маргаритины волосы к бракосочетанию, молчит, чтобы вместе с невестой послушать.

– Будем надеяться, в свое время она власть уступит, – говорит Томас.

– У нее не останется выбора. Завтра у Марго коронация. Все королевство узнает, что наша племянница – их новая королева.

– А если не уступит? Сможет ли Марго остановить Тулуза? Раймунда надолго не хватит. Сестра говорит, что после подписания verba de praesenti[16]16
  Согласие на брак (лат.).


[Закрыть] на брак Марго он упал по дороге домой.

– Папа! Это серьезно? – вскрикивает Маргарита.

– Если верить твоей матери – нет. Отца подкосила усталость и печаль от разлуки с тобой. Но ты знаешь, у него в последнее время пошаливает сердце. Многонедельной войны ему не вынести. Ты должна остановить поток ливров в тулузские сундуки, дорогая.

– Остановить Тулуза будет моей главной задачей. – А также рождение наследников: главная роль королевской супруги – быть матерью, а не правительницей. Так учила мама. – Но я буду благодарна за любую помощь с вашей стороны.

– Возможно, твой красавец дядя Гийом оживит свои некогда неотразимые способности обольщать, чтобы завоевать ее благосклонность.

Гийом хохочет:

– Обольщение женщин – твоя специальность, Томас, не моя.

– Я видела, как король смотрел на вас, госпожа, – шепчет Маргарите Эме. – Вы скоро завоюете его сердце, и тогда он будет слушать только вас, чего бы ни желала его мать.

Скоро это время не наступит. После сегодняшнего утреннего богослужения она заметила, как у дверей храма шмыгал Тулуз – дожидался Бланку, не иначе. Что же они обсуждали прошлым вечером? Он просил денег, или солдат, или оружия, чтобы напасть на Прованс? Когда Маргарита станет королевой, посмеет ли он обратиться за помощью? Пусть только попробует! Отправится восвояси с пустыми ножнами и пустым кошельком.

Эме зашнуровывает платье, присланное королевой Бланкой, – и в самом деле оно элегантнее, чем привезенное из дому, – сочетание шафранного шелка с кремовым корсажем, расшитым золотыми нитями, и золотисто-зеленая мантия, отороченная горностаем. Черные волосы, распущенные для церемонии, она покрывает тонкой сеткой с бриллиантами, рубинами и изумрудами и медленно кружится перед дядями.

– Trop belle! – восклицают они со своих мягких кресел, поднимая кубки с коньяком[17]17
  Анахронизм: коньяк появился только в XVI–XVII в.


[Закрыть]. – Madame, nous somme enchantés[18]18
  Прекрасно! Мадам, мы очарованы (фр.).


[Закрыть].

Только бы не упасть в обморок. Она делает глубокий вдох, успокаивает себя, шагая рядом с дядями через лужайку и сквозь собравшуюся толпу знати.

– Какая изящная молодая дама выросла в глухомани! – слышится шепот. – Похожа на свое имя – на маргаритку.

– Подними голову, – тихо говорит дядя Гийом. – Иди как королева.

Однако ее ноги слабеют под любопытными взглядами, потом она замечает блестящие шелка знати и витую тафту, их сверкающие драгоценности – и снисходительные, придирчивые глаза.

– Смотрите, как она рада, что выходит за нашего короля.

– А кто бы не радовался, сменив Прованс на Париж?

И в самом деле, как и говорила королева-мать, у всех женщин мертвенно-белые лица и ярко-красные губы под чисто выщипанными выпуклыми лбами. Как по-деревенски она, должно быть, выглядит со своей золотистой кожей, унаследованной от отца-арагонца, и незатейливым жемчужным ожерельем. Маргарита отвергла сегодня посланца королевы-матери с горшочком белил и кривой бритвой. И все же ее называют la reine belle jeune – прекрасная молодая королева.

Бланка, стоя у ворот, где должна начаться церемония, испепеляет глазами приближающуюся невесту. Маргарита преклоняет перед ней колено и целует перстень.

– Мама, – еле слышно говорит она, однако слова камнем повисают на языке. – Надеюсь, отныне вы будете считать меня дочерью и покорной слугой.

Строгий взгляд Бланки смягчается – пока снова не слышится шепот:

– Как грациозна! «Дочь» затмит «мать» и обхождением, и красотой.

– Бланка никогда не была так мила, даже ребенком, держу пари.

– Белая Королева была когда-то ребенком?

Ладонь королевы-матери каменеет и прячется в рукав.

Но король Людовик берет обе руки невесты в свои и целует. В разноцветных одеждах он напоминает Маргарите павлина в полной красе. Впрочем, сегодня обошлось без золота, если не считать короны и слегка вьющейся золотистой бородки.

– Надеюсь, празднества не помешали вам уснуть, – говорит он.

– Нет, мой господин, я спала крепко.

Он строит гримасу:

– Я тоже хотел лечь пораньше, но мои бароны настояли, чтобы я присоединился к их потехам.

– Я видела, как вы танцевали с королевой-матерью.

– Благодарю Бога, что он послал мне ее. Это мама спасла меня от них. Иначе я бы протанцевал с ними и утреннюю службу.

Появляется архиепископ, в таких же нарядных, как у короля, одеждах, ярко-ярко-красных; его круглое лицо лоснится под широкополой шляпой, руки прижимают к груди открытую книгу. Он кланяется жениху с невестой и, поднявшись по ступеням собора, начинает церемонию. Подтверждение, что оба достигли брачного возраста и не состоят в близком родстве и что они и их родители согласны на заключение брака. Брачующиеся клянутся. Окуривание и освящение брачных колец. Голос Людовика садится, когда он надевает кольцо на каждый ее палец.

– Именем Отца, и Сына, и Духа Святого, – произносит он на четвертом.

Она, не чуя ног, ступает по земле, словно ноги ее слишком легки, чтобы касаться земли, и у нее захваты-вает дыхание от великолепия Божьего дома: высокие своды над головой, статуи святых вдоль стен, солнечные блики на алтаре, роскошное окно в виде розы над входом, и, проходя через витраж, свет разрисовывает пол цветными лепестками.

Когда все набились в собор и наконец замолкли, архиепископ начинает церемонию: предлагает молодым причастие, зажигает свечи и произносит молитву.

– Жена, будь хорошей женой своему мужу, – говорит он. – Повинуйся ему во всем, ибо такова воля Божья.

А что про подчинение свекрови? Тоже воля Божья?

Архиепископ целует Людовика в уста: знак мира и согласия. Людовик, в свою очередь, целует Маргариту. Ощущать его губы странно, но не неприятно. Когда поцелуй заканчивается, ей хочется еще, как сладкого. Она представляет, как обвивает руками его шею и прижимает его к себе. Но, конечно, она этого не делает. Сейчас не время целоваться, но ждать осталось недолго.

Архиепископ объявляет их мужем и женой. Людовик берет ее за руку – берет с нетерпением, – и собор наполняется приветственными возгласами, но прежде чем они спускаются с алтаря, вперед выходит королева-мать и что-то шепчет архиепископу. Тот кивает и поднимает руки, призывая толпу к тишине:

– Я чуть не забыл одно важное добавление к этой церемонии.

Белая Королева, сияя, глядит на Людовика, словно только что подарила ему золотого коня под стать его драгоценной кольчуге.

– Для совершенного святого союза Церковь заклинает новобрачных отложить вступление в супружеские отношения.

Народ шумит, ропщет, и архиепископу приходится снова призвать всех к тишине. Добившись этого, он обращается к Людовику и Маргарите:

– Очищайте свои души молитвой в течение трех ночей, прежде чем ваши тела сблизятся. Когда вы соединитесь в священном браке, вы также соединитесь и с Богом. Ваша чистота может возрадовать Господа, и тем лучше для вас будет тогда произвести наследника трона.

Людовик помрачнел, но королева-мать восклицает:

– Хвала Господу! – и вскоре уже все возносят хвалу Богу, а Людовик перестает хмуриться. На лицо Маргариты тоже тонкой ленточкой легла улыбка. После всех благословений, миропомазаний, молитв – разве она и король недостаточно чисты? Сколько же греха может таить душа? Сколько нужно ее скрести, чтобы она считалась очищенной?

– Vive le roi! – кричит толпа. – Vive la reine![19]19
  Да здравствует король!.. Да здравствует королева! (фр.)


[Закрыть]

Людовик кланяется ей, а она ему, и они с чувством берутся за руки, как прошлой ночью, когда танцевали. И поворачиваются к ликующим, обожающим их людям.

– Vive la reine!

Сердце Маргариты готово выпрыгнуть наружу. Она приехала завоевать любовь своего мужа и его матери, но от вида этих людей – ее подданных – ее охватывает теплом. В конце концов, ей, может быть, и понравится быть королевой Франции.

Маргарита
Тяжесть власти

Санс, 1234 год

После всех треволнений дня ей хочется преклонить колени в часовне рядом с мужем и возблагодарить Господа за его благословение. Архиепископ дает ей указания: сначала Pater Noster[20]20
  Отче наш (лат.).


[Закрыть], затем Ave Maria[21]21
  Радуйся, Мария (лат.).


[Закрыть]. Потом Credo[22]22
  Верую (лат.).


[Закрыть] и семь покаянных псалмов, затем молитва про себя и размышление. И так – каждый час.

– А можно поспать между Pater Noster и Ave Maria или во время молитвы про себя? – спрашивает она.

Архиепископ останавливает на ней долгий взгляд – он не привык к вопросам женщин и не считает нужным ответить.

– Разве вы не этого хотели, Ваша Милость? – обращается он к Людовику. – Молитвенный ритуал до утра?

– Не волнуйтесь, моя невеста. – Голос Людовика звучит откуда-то издалека, словно король уже перенесся в сумрачный мир верований и покаяний. – Господь придаст нам сил в течение ночи.

Маргарита закрывает глаза, представляя кровать, как ложится на нее, погружается в мягкую перину, зарывается в одеяла. Сегодня она стала невестой короля Франции. У нее была королевская свадьба и пышный пир, где герольды под звуки труб объявляли каждую смену блюд: пирог, из которого вылетали певчие птицы; лебедь с золотым клювом, поджаренный и вновь покрытый перьями; вишневый пудинг, усыпанный розовыми лепестками, и бесконечный поток угодников с их нескончаемыми подарками, не ждущих ничего взамен. Затем под сводами зала выступали менестрели и жонглеры. И на протяжении всего вечера оценивающий взгляд Бланки, которая все сильнее хмурилась при каждом комплименте Маргарите. Когда придворные трубадуры ее отца исполнили несколько песен в честь невесты, лицо Бланки покраснело под белилами.

– Белая Королева хочет, чтобы все хвалы при дворе адресовались ей, – рассмеялся Томас. – Не завидую я Марго.

В этот момент она и сама себе не завидовала. Если королева-мать обижается на комплименты невесте на свадьбе – что же будет, когда Маргариту увенчают короной? Тогда ей воздаст почести вся Франция. Не выспавшись толком, как она выдержит язвительные комментарии свекрови, ее колкости? Как же произвести на нее хорошее впечатление и добиться уважения? И еще она должна исполнять все желания Людовика. В конце концов, он ее муж – и к тому же король. Но даже королю не остановить потока ее отвлеченных мыслей во время молитвы.

Эта глупая усмешка на губах Бланки сегодня, когда ее сын Карл выхватил кусок мяса из рук Маргариты? А потом этот звереныш высунул язык и заявил, что она слишком маленькая и худенькая, чтобы быть королевой.

– Ты похожа на куклу моих сестер, только не такая хорошенькая, – заявил он во всеуслышанье. Бланка не произнесла ни слова, чтобы одернуть его, лишь прикрыла рукой улыбку.

Маргарита бы употребила свои руки по-другому – но пришлось не обращать на него внимания. Любая другая реакция только доставила бы ему еще больше радости, судя по опыту ее общения с Беатрисой. Но дочь графа и графини Прованса, даже такая избалованная, как Беатриса, конечно же, никогда не вела бы себя столь безобразно.

Молчаливо размышляя, она сочиняет письмо Элеоноре. «Манерами здесь не блещут. Я видела, как один вельможа высморкался в скатерть. Слышала, как фрейлины королевы-матери отпускали сальные шутки о моем муже и прачке. Это о собственном-то короле! И трубадурам не хватает изящества. Наши в Провансе поют эпические баллады о рыцарях и благородных поступках, а здешние поэты подлизываются к королеве-матери – она им улыбается и притворяется, что краснеет».

Постепенно в коленях появляется боль, затем покалывание, потом онемение. Голова опускается на грудь. Маргарита вздрагивает и возобновляет молитву:

– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur Nomen tuum[23]23
  Отец наш, который на небесах, да святится имя твое (лат.).


[Закрыть].

Бланка проявила снисходительность к наглому Карлу, но раздраженно одернула девятилетнюю Изабеллу.

– Я выйду замуж за Христа, – сказала Маргарите девочка с искренним, как у великомученицы, лицом.

– Монастыри полны женами Спасителя, – отрезала Бланка. – А ты моя единственная дочка, и ты выйдешь замуж во благо Франции.

Улыбка Изабеллы выдала секрет ребенка, решившего все равно сделать по-своему.

– Я слышала, ты любишь поэтов, – обратилась она к Маргарите. – Знаешь эту песенку?

 
Среди других я притворяюсь, что я такая, как всегда,
Хотя весь день – как будто сгусток скуки…
 

Она цитирует Арно! Будь Изабелла постарше, они бы подружились. И все же – кто еще при этом дворе подошел бы в друзья? Несмотря на всю любовь, излитую на нее во время брачной церемонии, жены знати держались на празднике высокомерно. Потому что она явилась с юга – деревенщина! – или потому, что скоро станет королевой? Возможно, за годы правления Бланки французы отвыкли от доброжелательных королев.

Без Эме ей было бы совсем одиноко. Теперь служанка осталась последней связью с Провансом. Вспомнилось, как они всей семьей музицировали. Маргарита играла на фиделе, отец бил в цимбалы, Элеонора в барабаны – мамины загадки за столом, ее хитрый взгляд, когда она давала подсказку, ее таинственная улыбка, когда Маргарита и Элеонора наперебой кричали отгадки, а Санча съежилась в углу, опасаясь, что спросят ее, – и потом зачастую именно она отгадывала верно. И охота – великое предприятие, с участием трех-четырех десятков мужчин и женщин и примерно стольких же собак. Аромат лаванды, вздымающийся из-под топочущих копыт; спелые абрикосы, персики и вишни на ветвях; прыгающие и вертящиеся собаки, рвущиеся с поводков. И вечные крики Элеоноры, когда она скакала впереди всех с луком, стремясь внести свою лепту в травлю оленя. Трубадуры и тробайрицы, все новые, прибывали ко двору, казалось, каждый день, принося с собой новые песни.

 
Я вижу алое и голубое,
И все цвета в саду, в долине, в поле,
И на рассвете, как и на закате,
Сливается аккордом пенье птиц.
 

Ей слышится эта песня, голос Прованса. Под аккомпанемент арфы и фидели звучат голоса папы и мамы, а они с Норой, взявшись за руки, танцуют, кружась все быстрее и быстрее, а потом, со смехом, в изнеможении падают на пол, и все внутри замирает от музыки и счастья…

– Маргарита. Маргарита!

Она открывает глаза. На нее хмуро смотрит Людовик.

– Что, молитвы закончились? – спрашивает она.

Он отводит глаза, словно ему неловко ее видеть:

– Вы заснули. Завтра вы должны признаться в этом грехе.

– Я боялась, что так и случится, – смеется она. – Извините меня.

Маргарита встряхивает головой, но музыка продолжает убаюкивать.

– Не моего прощения вам должно искать, а Божьего.

Уже и спать, что ли, грешно?

– Я попрошу. Однако сейчас я должна лечь спать. Путь из Прованса был очень долог. – У Людовика отвисает челюсть. – Впрочем… Не хочу вас расстраивать.

– Я сокрушаюсь не о себе, а о вас. – Он помогает ей встать на ноги. – Не выдержать молитвы в течение каких-то двух часов… Но со временем вы станете сильнее.

– А вы? Придете спать?

– Мне не до сна. Я провел многие ночи с Господом в молитвах, и он оберегает меня от этого искушения.

Позже, в постели, Маргарита снова задумывается о странном восприятии Бога в ее новом королевстве. Спать – искушение? Еще одно из божьих испытаний, как фруктовое дерево в райском саду? Наделить тело потребностью в отдыхе, а потом наказывать за сон? Свернувшись калачиком на перине, которую дали ей Людовик и Бланка, она проваливается в забытье под остальными искушающими дарами в виде мехов, льняных простыней и расшитого одеяла. Прости меня, Господи, молится она во сне, но тут же забывает обо всем, когда срывает с дерева персик и вкушает кусочек Прованса.

* * *

Королевой Франции она становится в расшитом золотом шелковом платье – еще один подарок Бланки, явно питающей слабость к броским одеждам, – и ее лицо и шея покрыты слоем белил, а губы так ярко накрашены, что кажутся окровавленными. Второй день в Париже, и Маргарита уже преобразилась. Однако капитуляция не полная: она отказалась брить лоб.

– Вы не похожи на себя, госпожа. – В голосе Эме слышится неодобрение.

Маргарита, взглянув в зеркало, может лишь согласиться. Как сильно напоминает она теперь Бланку Кастильскую! Приняв сегодня корону, она станет второй Белой Королевой. Неважно: на свадьбу к Людовику она приехала, оставаясь самой собой, но как королева Франции будет выбирать облик, какой потребуется. Остается лишь надеяться, что свекровь одобрит ее преображение.

Маргарита проникает в собор через задний вход, избегая уже собравшихся зевак, и видит перед алтарем преклонившего колени Людовика в золотой кольчуге. Похоже, его колени сделаны из железа. При виде столь преобразившейся Маргариты у него округляются глаза, – но, поднаторев в искусстве дипломатии, он скрывает свое изумление за улыбкой.

Под тяжестью доспехов король в несколько приемов поднимается на ноги.

– Только что я молился за вас, и voilà[24]24
  Вот (фр.).


[Закрыть] – вы здесь.

– О чем вы молили Господа, мой господин? Надеюсь, чтобы он дал мне мужества – и чтобы белила не размазались, когда я заплачу.

Король прокашливается:

– Я молился, чтобы Он простил вас. За то, что вы заснули прошлой ночью.

– Ах, об этом! – смеется она. – А я и забыла.

– И я молил Бога, чтобы Он укрепил вас для сегодняшних молитв.

– Надеюсь, Он не замедлит придать мне сил. Иначе я упаду от страха во время церемонии.

– От страха перед кем? Перед графом Шампанским? Перед престарелой королевой Ингеборгой? – Посмеет ли он упомянуть Раймунда Тулузского? Но нет, зазвучала музыка. – Если почувствуете, что падаете, хватайтесь за меня, – говорит Людовик. – Я вас поддержу.

Она берет его под руку, и он ведет ее к возвышению сбоку от хора. Король кланяется и занимает место напротив Маргариты. Золотые троны инкрустированы драгоценностями, а между ними, на подмостках хора, блестит шелк. С балок ниспадают ленты и флаги, празднично расцвечивая помещение, их даже больше, чем накануне, во время бракосочетания, – и толпа тоже гуще: мужчины, женщины и дети заполняют всю площадь, они ищут глазами молодую королеву и из-за грима не узнают ее. Мама всегда говорила ей: «Дыши». Она вдыхает аромат ладана, смешанный с запахом заполнивших собор лилий и легким теплым испарением тысяч и тысяч горящих свечей, и успокаивается. Все вокруг сверкает, словно они находятся в драгоценном ларце.

Зрители продолжают вливаться в собор: впереди знать, в середине горожане, позади слуги и беднота – они толпятся в дверях, встают на цыпочки, вытягивают шеи. Разносятся возбужденные голоса и смех, звуки летают от стены до стены, словно внутрь пустили стаю ворон. Потом на возвышение поднимается архиепископ, и шум постепенно стихает, если не считать боя колокола.

Взгляд Маргариты падает на передний ряд, где сидят дядюшки и с гордостью ей улыбаются. Если бы могли приехать родители! Но они не решились оставить Прованс на разграбление тулузским рыцарям. Когда папа отобьет все атаки, возможно, они с мамой навестят ее в Париже. Папа будет впечатлен, увидев ее на французском троне, – и если не верил в ее способности когда-нибудь взять в свои руки управление Провансом, то эти сомнения тут же рассеются.

Папа! Она представляет его гордый взгляд, когда архиепископ совершает над ней миропомазание и вручает ей золотой скипетр, – но потом все остальное, даже отец, забывается. Монахи затягивают свое бесконечное песнопение, а королевские приближенные – Гуго, граф Лузиньянский; Пьер, граф Бретонский; и Тибо, граф Шампанский, – поднимаются по ступеням, неся огромную золотую корону. Архиепископ произносит благословение, и они водружают корону на голову Маргарите, слегка ее поддерживая. Архиепископ оборачивается и, кадя ладаном, ведет их всех на середину возвышения, где перед своим троном стоит Людовик. Знатные дамы налетают на нее, как стая назойливых птиц, чтобы разгладить ей платье на коленях, и Маргарита садится рядом с мужем. Бароны держат над ней и над ним короны – похоже, символ власти слишком тяжел, чтобы нести ее в одиночку.

Воздух сгущается, согретый дыханием и телами сотен зевак. Пот каплями выступил у Маргариты на лбу и верхней губе, но она не смеет вытереть его платком или даже рукой в перчатке из страха размазать по лицу белила. Королеве надлежит всегда сохранять хотя бы видимость достоинства.

Пока архиепископ читает мессу, новоиспеченная королева рассматривает толпу. Скоро она будет отвечать за этих и многих других своих подданных. Дяди напомнили ей обязанности королевы – ходатайствовать за осужденных преступников, просить у короля помилования, вести финансы королевства, обставлять королевские дворцы, устраивать выгодные браки для сыновей и дочерей баронов, давать советы королю в вопросах войны и мира – включая, как она поклялась, заключение мирного договора с Провансом. Может и править время от времени, когда Людовик будет отлучаться из королевства. И, если будет угодно Богу, она родит наследников французского трона, сыновей.

Под конец церемонии бароны снимают с нее и Людовика тяжелые короны, и архиепископ водружает на их место маленькие. Маргарита встает, и помещение словно сдвигается, когда все вокруг разом опускаются на колени и склоняют перед ней головы. Слезы оставляют дорожки на бледном ландшафте ее лица, но ей уже все равно. Это ее народ. Боже милостивый, помоги ей править достойно! Она думает о царице Савской, стремившейся к мудрости, искавшей ее, как света. Рядом Людовик поднимает скипетр и возглашает:

– Vive la reine!

– Vive la reine! – в унисон откликается толпа, поднимаясь на ноги. Вся знать – ее дяди, Раймунд Тулузский, граф Шампанский, братья Людовика и сотни прочих – склонились перед ней, кроме двоих: это Ингеборга Датская, первая жена Филиппа Августа, сложившая свои морщинистые губы в суровую улыбку, и рядом с ней Бланка, которая смотрит на церемонию пустыми глазами, но не преклоняет колен. Ну и пусть. Свекровь может не кланяться – пока, – но должна считаться с ней. Маргарита теперь – королева Франции.

Церемония закончилась, бароны погнали толпу за двери, где король будет раздавать милостыню. Подходит Бланка. Людовик торопливо спускается ей навстречу, Маргарите приходится плестись за ним. Мать целует его в губы, горячее, чем это могла бы сделать жена, а Маргариту удостаивает вялым рукопожатием:

– Вижу, ты уже переняла французский фасон.

– Белила ощущаются странно, но платье великолепно, – отвечает Маргарита. – Вы одобряете, королева-мать?

Бланка окидывает Маргариту оценивающим взглядом от короны до туфель и обратно. Ее глаза блестят, как холодное стекло, хотя губы широко улыбаются.

– Правильно говорят: нельзя скроить шелковый мешок из свиного уха. Для меня ты всегда будешь деревенской девкой.

Кровь бросается в лицо Маргарите, но Белая Королева словно ничего не замечает. Или так Маргарита наде-ется.

– А для меня вы всегда будете вдовствующей королевой, – отвечает она. – Хотя ваше правление закончилось, я надеюсь, что Людовик и я сможем положиться на ваш совет.

Взгляд Белой королевы безжалостно пронзает ее:

– Не спеши, девочка. Я не покину ни тебя, ни трон.

– Вместит ли одно кресло нас обеих? – выдавливает улыбку Маргарита.

– Разве Людовик не говорил тебе? Он сделал для тебя новый трон. Мы будем сидеть на тронах втроем. И, – она триумфально улыбнулась, – он поклялся ценить мои советы превыше всех прочих. – Бланка бросает на сына недовольный взгляд: – Не так ли, государь?

– Сегодня Господь благословил наше королевство двумя королевами, – отвечает тот. – Одной, чтобы обогатить наше сердце любовью и наследниками, – он сжимает руку жены, – и другой, – он сжимает руку матери, – чтобы вести наши дела с мудростью и опытом.

Их разговор прерывается звуками труб. От лица Людовика, как свет от огня, исходит возбуждение, и он выводит Маргариту наружу.

– А теперь, моя новая королева, нас ждут самые приятные минуты.

Они выходят на лужайку, как будто вступают в новый мир – из света в тень. Площадь заполнена крестьянами в изношенных рубахах, босыми. Они протягивают руки. И снова Маргарита благодарит Бога за маску на лице – толстый слой белил напоминает, что следует выглядеть невозмутимой, несмотря на запах гнилых зубов и немытых тел. Усилием воли она заставляет себя не отпрянуть от хватающих рук, готовых разорвать ее платье или стянуть с головы золотую корону. И все же, когда она вкладывает серебряную монету в ладонь какого-то старика, его крик благодарности заставляет ее улыбнуться и взять следующую монету. Людовик тоже с улыбкой раздает монеты, которыми в привычном ему мире сорят беспечно, словно бросают камни в реку.

Сквозь толпу протискиваются двое мужчин с женщиной на носилках. Она бледна и тяжело дышит. На шее у нее шишки величиной с куриное яйцо. Пьер, граф Бретонский, вынимает меч, словно решив защититься от ее болезни, но Людовик прикосновением руки успокаивает его и подходит к несчастной женщине.

– У моей жены золотуха, Ваша Милость, – говорит один из носильщиков. – Молю вас, исцелите ее.

– Не я, а Господь. – Людовик делает знак архиепископу, который пробирается через возбужденную толпу, сжимая молитвенник.

Людовик кладет руки на шею страдалице. Она закрывает глаза и вздыхает, пока архиепископ читает по-латыни молитву.

– Ты исцелена, – говорит Людовик и дает ее мужу две серебряные монеты.

Маргарита, онемев, смотрит на эту сцену. Набожность французского короля всем известна – но такое?

– Хвала Господу! – кричит Бланка.

Маргарита напрягается, ей хочется бежать – но она отворачивается от рыдающей семьи, от их восторженных поцелуев и криков и медленно идет мимо толпы, раздавая монеты. За ней спешит Эме: госпоже дурно? «Голова болит», – отвечает Маргарита и направляется к дворцу отдохнуть перед пиром и поразмышлять о самонадеянности человека, за которого она вышла замуж.

* * *

– А что, та женщина – правда исцелилась? – спрашивает она Людовика, сидя рядом с ним за пиршественным столом под деревьями. – Вы прогнали ее болезнь своими руками?

В его взгляде удивление:

– Не я, а Господь Иисус Христос.

– Значит, Иисус Христос творит чудеса вашими руками? Он дал вам особый дар к исцелению?

– Ваш вопрос смущает меня, – хмурится король. – Неужели у больной крестьянки, проклятой с ее низкого рождения, больше веры, чем у благородной королевы?

Маргарита краснеет, словно на нее полыхнул адский огонь.

Справа от нее престарелая Ингеборга Датская неделикатно фыркает:

– Какой наш король чудотворец! Наверное, когда-нибудь и мать свою вернет к жизни?

Маргарита разражается смехом, но тут же озирается, не услышал ли кто. К счастью, Людовик занят своей сестрой Изабеллой, а остальные за столом весело смотрят, как менестрель играет на блокфлейте и пускает ветры в такт музыке.

– Возможно, у Людовика помутилось в голове после свадьбы. Ты не давала ему спать прошлой ночью?

– Не я, мадам. Он провел ночь в молитвах.

Старуха снова фыркает:

– Чья это была идея? Держу пари – Бланки. А предложил архиепископ. На свадьбе?

Маргарита кивает.

– Наверное, я тогда задремала. Праздничные мессы всегда навевают сон. Но что за чушь – отложить супружеские отношения? Не иначе – дело рук Бланки. – Она тычет в Маргариту длинным ногтем: – Держи ухо востро с этой женщиной. С тех пор как умер Людовик-отец, она ублажает себя поддержкой Людовика-сына. Десять лет! И сомневаюсь, что она его отпустит.