Текст книги "Любовь возвращается"

Глава 2

Долгое время после того, как «бронко» Шелли Грейнджер скрылся из вида, водитель машины, потревожившей ее, сидел не шевелясь, вперив глаза в темноту, сжимая руки на руле так, словно это было единственным, что стояло между ними и полной гибелью. Это был интересный мужчина, несмотря на то что черты его лица, строго говоря, красивыми не были. Нос у него был слишком велик, подбородок упрямо выдвинут, а янтарно-золотистые глаза под черными бровями вразлет могли остановить любого в десяти ярдах. Его лицо не отличалось ни открытостью, ни приветливостью, слишком оно было суровым и неприступным. И все же большинство людей ему доверяло и в нем не обманывалось. Однако сейчас выражение этого лица ни в ком веры не пробудило бы. Любой, увидевший мужчину этой ночью, постарался бы обойти его стороной. Высокий рост и мускулистое, сильное тело заставляли многих задуматься. А широкие плечи и мощные бицепсы наводили на мысль о рабочем-металлисте, а не о бизнесмене, каким он на самом деле был.

Прошло еще несколько минут, а он все смотрел туда, где скрылся автомобиль Шелли, наконец глубоко вздохнул и направил свой серебристый, с черным, «субурбан» к повороту, только что освобожденному Шелли, и выключил зажигание. Он сидел как завороженный, с пустым взглядом. Затем потряс головой. Шелли Грейнджер. Господи ты Боже! Меньше всего он ожидал здесь увидеть ее… и меньше всего хотел.

Выпростав свое долговязое тело из машины, Слоан Боллинджер подошел к обрыву и заглянул вниз, в темный простор долины. Мерцающие огоньки, знаки жилищ, на севере располагались гуще и ярче. Это был городок Сент-Гален. От скопления огоньков тянулась нитка светлых огней вдоль одинокой дороги, прорезавшей середину долины. Он мог перечислить всех, кто там живет на протяжении многих поколений, с площадью их владений, количеством и видом выращиваемого скота и злаков, а также сеном, грушами, люцерной… Еще он знал, кто недавно приехал в долину насовсем или временно и кого не было. Это было одним из его проклятий или благословений: он родился и вырос в долине, и предки его были в числе первых белых людей, поселившихся в этом краю.

Он поджал губы. Грейнджеры приехали первыми, за ними через год или два появились здесь Боллинджеры. «И с тех самых пор готовы были глотку друг другу перервать», – мрачно подумал он. Он потянулся за пачкой сигарет, привычно хранившейся в левом кармане, и скривился, когда пальцы нащупали пустоту. Он бросил курить десять лет назад и обычно от этого не страдал, но изредка автоматически тянулся за сигаретой. Чаще по привычке, но иногда – в минуты стресса. Кто бы мог подумать, что, увидев Шелли Грейнджер спустя семнадцать лет, он мгновенно узнает ее и почувствует, будто его ударили. Господи Иисусе! Сейчас он готов был убить за сигаретку.

За эти годы все они стали другими. Он вспомнил о седине, посеребрившей его собственную черную гриву, и легкие морщинки от солнца у глаз. Но она почти не изменилась. Волосы ее все так же буйными кудрями обрамляли высокие скулы и упрямый подбородок. Ее кожа выглядела такой же медово-смуглой и гладкой. Он помнил, какой шелковистой на ощупь была она… когда Шелли было восемнадцать. Он стиснул зубы. Он не смог разглядеть цвет ее глаз, но отлично помнил их. То, как они сверкали изумрудами или застывали, превращаясь в леденящее зеленое стекло. Да, он их не забыл. Немного было такого в Шелли Грейнджер, чего бы он не помнил… Или насчет этого ублюдка Джоша. Его отношение к Джошу можно было охарактеризовать одной фразой: мир без него стал гораздо лучше.

Слоан усмехнулся. Можно было бы подумать, что, прожив рядом сто пятьдесят лет или около того, Грейнджеры и Боллинджеры могли бы как-то притереться друг к другу. Горький смешок сорвался с его уст. Такое могло бы быть, но пари на это он держать бы не стал.

Два семейства находились во вражде с той поры, как Йорк Боллинджер и его младший брат Себастьян прибыли в Дубовую долину в 1867 году, сразу после Гражданской войны. Почти немедля они стали создавать свою империю, но тут же столкнулись лбами с Джебом Грейнджером, который поселился здесь с уцелевшими родичами на год раньше. Йорк был майором в армии Союза, а у Джеба был тот же ранг… в армии конфедератов. Шрамы и горечь, заработанные в войне между штатами, были слишком свежи и глубоки, чтобы каждый из них мог отбросить прошлое. Вполне предсказуемо это привело к неприятностям. С самого начала они сцепились из-за проходов и прав на воду, а в последующие годы семьи ссорились из-за грантов на древесину, скота, овец… Назовите любой возможный повод и не сомневайтесь, что они включатся в яростный спор. Прошло немного времени, и у них выработался некий образ действий, и все в Дубовой долине, а также на пятьдесят миль вокруг знали: если Грейнджер за что-либо, то Боллинджер будет против, и наоборот. Слоан подумал о Шелли, об их резко оборванном романе, и лицо его помрачнело. И разумеется, Грейнджеры и Боллинджеры дрались из-за женщин. Время от времени.

Он глубоко вздохнул. «Так забудь о ней. Ну, повалялись вы с ней разок или два, когда были молоды и гормоны кипели. Всего-то и было, что взрыв юношеской страсти, спаривание двух молодых здоровых животных». К вечной его досаде, он все отлично помнил. Слишком хорошо, черт бы побрал все! Ох ты Господи! Полжизни бы отдал за сигарету.

Он старался не забивать себе голову прошлым. Злясь на себя, а особенно на свою реакцию из-за беглого взгляда на Шелли Грейнджер, Слоан вернулся в машину.

Маленькое теплое тельце, брякнувшееся ему на колени, тут же смягчило его угрюмость. Пара лап уперлась ему в грудь, и влажный язычок ласково прошелся по щеке. Настроение сразу поднялось, и он весело ухмыльнулся, глядя на роскошные баки серебристо-черного миниатюрного шнауцера, сучки. Два выразительных черных глаза уставились на него из-под нависших серебристых бровей.

– Ладно, ладно. Знаю. Ты хочешь, чтобы мы поскорей добрались до дома, – пробормотал он, проводя рукой по упругим задним лапам и в который раз удивляясь, каким образом он оказался владельцем бородатой и усатой собачки размером не больше кошки. И такой же щепетильной, как кошка, надменной и требовательной… и к тому же донельзя ханжой… – подумал Слоан с ухмылкой. Пандора со всей очевидностью была не той собакой, которую он когда-либо собирался иметь…

Вдали от кабинетов и зала заседаний «Боллинджер девелопмент», главный офис которой находился в Санта-Роса, Слоан был рьяным наездником и любителем жизни на воздухе. Сердце его навеки было отдано Дубовой долине и обширному ранчо, которое его прапрадед отвоевал когда-то у дикой природы. В дни Йорка и на протяжен ии нескольких поколений после него Боллинджеры разводили скот, заготовляли древесину, но в последние пятнадцать лет или около того под предводительством Слоана они начали заниматься коневодством – разводить очень дорогих лошадей, американских пинто с безупречной родословной и замечательными способностями. Будучи громадным, атлетического сложения мужчиной, привычным к физической работе, когда она требовалась, Слоан, с его словно вырубленным из камня лицом, не колеблясь заявил бы, что ему по вкусу собаки крупные и мощные. Если бы у него в машине сидел ротвейлер или питбуль, это никого бы не удивило. Меньше всего самого Слоана.

«Виновата в этом Саманта», – подумал он, уворачиваясь от очередной ласки розового язычка. Это случилось два года назад. Он приехал к младшей сестричке на окраину Новато пожелать ей счастливого путешествия в Мексику. Она улетала на следующий день, чтобы навестить мексиканскую ветвь их семейства. Ее брак закончился за два месяца до этого, и Слоан полагал, что ей будет полезно на какое-то время сменить обстановку. Он заехал к ней не только проводить, но и удостовериться, что она села в самолет, а не вернулась тайком домой, в уныние, захлестнувшее ее с момента развода. Она хорошо выглядела. Счастливее, чем в последние несколько месяцев. Он поздравлял себя с тем, как ловко все устроил, ненадолго отправив ее подальше, как вдруг обнаружил, что держит в руках крохотный комочек черного меха.

В качестве хобби Саманта разводила и выставляла миниатюрных шнауцеров, специализируясь на серебристо-черных. Слоан знал, что этот щенок был от любимой сучки Саманты, Джемини, законченной чемпионки. Его уже несколько раз водили восторгаться ее последним пометом. Он пользовался этим предлогом, чтобы проверять настроение Сэм. Будучи не дураком, он с тревогой посмотрел на крохотное существо, доверчиво прильнувшее к его груди, а затем на выжидающее лицо сестры.

– Есть какая-нибудь причина, по которой я стою здесь с этим комком меха? Я думал, что ты их всех распродала.

– Ну-у, не совсем, – осторожно произнесла Саманта. – В окрестностях Лос-Анджелеса живет дама, которая собирается взять именно этого щенка. Но она еще не решила.

– И какое мне до этого дело? – выгнул бровь Слоан.

– Я подумала, что, может быть, ты подержишь ее для меня, пока либо дама придет к решению, либо я вернусь домой.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве ты уезжаешь не на шесть недель или около того?

– О, я уверена, что тебе не придется держать ее так долго, – беспечно поговорила Сэм. – Мидж должна принять решение за неделю. Максимум за две.

Слоан мило улыбнулся и сунул щенка в руки Сэм.

– Тогда я предлагаю тебе сообщить Мидж, в какой питомник ты поместишь это животное, если она решит его купить.

Сэм бойко отпрыгнула назад. Глаза ее смеялись, когда, заложив руки за спину, она заявила:

– Слоан, ей только три месяца! Она еще слишком мала, чтобы отдавать ее в питомник на шесть недель моего отсутствия.

– Ага! Я так и знал, что никакой Мидж и в помине нет. Прости, детка, но ничего у тебя не выйдет. Этот комок меха твой, и только твой!

Сэм сморщила носик.

– Я знаю, что мне не следовало тебя обманывать. Но что мне с ней делать? Я уже пыталась поручить ее Россу или Роксанне, но они категорически отказались! А Илки нет в городе: она с родителями уехала в Грецию. Пойми, этот щенок слишком молод, чтобы отдавать его в питомник. – Она вздохнула. – Если ты не возьмешь ее, мне придется отменить поездку. – В глазах ее заблестели слезы. – А я так давно никуда далеко не ездила, и мне очень хотелось повидать дядю Уорда, тетю Мадалену… и всех остальных… – Голос Сэм задрожал, она отвернулась, и занавес черных волос скрыл выражение ее лица. Благородно сдерживая слезы, она сказала: – Это было мое решение – завести щенков от Джемини, они на моей ответственности.

Слоан понимал, что им манипулируют, но посмотрел на щенка, который начал весело покусывать его пальцы, потом на сестру, которая – как он подозревал – про себя смеется над ним, и тяжело вздохнул.

– Ладно. Я позабочусь о ней. Но предупреждаю тебя, Сэм, я хочу, чтобы ты забрала ее в двадцать четыре часа по возвращении в Штаты. И черт побери, я говорю серьезно!

Слезы Сэм исчезли как по волшебству, она радостно хихикнула и, подпрыгнув, поцеловала его в щеку.

– Конечно, конечно. И говорить нечего.

Слоан улыбнулся, вспоминая об этом, Пандора снова лизнула его в подбородок и прыгнула в свою корзинку-переноску, стоявшую на соседнем сиденье. Когда Сэм вернулась, и речи не могло быть о том, чтобы вернуть Пандору… как и предполагала его хитроумная сестрица.

Плохое настроение Слоана рассеялось, он повернул ключ зажигания, и мотор заработал. Выезжая на дорогу, он твердо держал ногу на газе. Раз уж он решил остановиться в горном домике в северном конце долины, надо поторапливаться. Он не планировал приехать туда так поздно, но обед в городском доме Росса, перед началом его долгих каникул, которые, надо надеяться, станут постоянными, занял значительно больше времени, чем рассчитывал он или его младший брат. К тому времени как они обсудили последние детали принятия Россом должности главного управляющего «Боллинджер девелопмент», почти наступила полночь. В свои тридцать два года Росс вполне был готов осуществлять их разнообразные проекты. Он вырос в бизнесе и последние три года был правой рукой Слоана. Слоан весело ухмыльнулся. Все сработало так, как ожидалось: оба получают то, что хотят. Росс станет руководить фирмой, а Слоан полностью посвятит себя своей страсти – коневодству. Он зевнул. Скорей бы доехать до дома. После десяти – двенадцати миль шоссейной дороги последний предстоящий отрезок пути будет тяжким, извилистым и покрытым гравием.

Проснувшись на следующее утро, Шелли лежала в постели и, моргая, смотрела на опущенную вокруг сетку, стараясь сообразить, где она. Затем все вспомнила. Она дома. В Дубовой долине. И Джош умер.

Она уткнулась лицом в подушку. Сколько пройдет времени, прежде чем она перестанет встречать день с этой болью? С момента телефонного разговора с Майклом Сойером на нее будто опустилась черная пелена. «Может быть, – подумалось ей, – это произойдет, когда прах Джоша развеется по долине». Сегодня она выполнит этот последний долг перед братом. Нынче утром приедет из Укайи Майкл и привезет урну с пеплом Джоша. Они планировали вместе исполнить последнюю волю Джоша. Она вздохнула. Не та это работа, о которой хотелось думать. Шелли снова вздохнула. Но как только это будет сделано, рана начнет затягиваться. Она на это надеялась.

Шелли посмотрела на часы на ночном столике и застонала. Десять часов, а ее тело кричало, что она не спала ни минуты. Нет, лечь спать в три тридцать утра – ее бы не доконало, но когда к этому добавляется изменение часовых поясов при перелете… Она скорчила рожицу. К тому времени как ее самолет приземлился и она получила в арендном агентстве заказанный «бронко», близилась ночь. Ей нужно было остаться до утра в Сан-Франциско, как советовали друзья. Так ведь она всегда поступала по-своему. С трудом она вылезла из постели и проковыляла в ванную.

Полчаса спустя, освеженная душем, с раскинувшимися по плечам мокрыми локонами, одетая в выцветшие потертые джинсы, Шелли спустилась вниз. Запах кофе защекотал ноздри, как только ее босые ноги шагнули на последнюю ступеньку лестницы. Мария?

В животе защемило, плечи судорожно напряглись. Шелли толкнула дверь в кухню. Крепкая женщина, темные, с проседью, волосы которой были собраны в аккуратный пучок на затылке, как раз наливала себе чашку кофе. При появлении на пороге Шелли она повернула голову и нерешительно улыбнулась.

С легким мексиканским акцентом она сказала:

– Доброе утро, мисс Шелли. Надеюсь, вы хорошо спали после долгой дороги. Нашли все необходимое?

Мария Риос почти не изменилась за семнадцать лет. Конечно, она уже не была той темноглазой улыбчивой девушкой, но Шелли сразу ее узнала. Робеющая Мария пришла работать в их семью в двадцать лет, а Шелли была тогда двухгодовалой малышкой. Частью ранних ее воспоминаний были певучий голос Марии и ее нежное теплое и уютное тело. Сейчас в блестящих черных волосах Марии появились серебряные нити, а гладкую оливковую кожу лица изрезали морщины – не то что в тридцать шесть лет, когда Шелли видела ее в последний раз. Но это была все та же Мария.

При виде Марии, доброты, симпатии и боли в ее карих глазах Шелли наконец отпустило.

– О, Мария! – воскликнула она, прошедших лет словно и не бывало. Они встретились на середине кухни и обнялись. – Как я рада тебя видеть… даже при таких обстоятельствах.

Объятия, слезы, восклицания, оборванные на половине фразы, и улыбки, но прежде и больше всего Шелли ощутила теплоту приветствия и разделенность горя.

– Ну и ну, – протянул какой-то полузнакомый голос, – чего только не увидишь без пистолета!

Шелли круто обернулась и увидела загорелого ковбоя, сидевшего за дубовым столом в светлой комнатке, прилегавшей к кухне. Несколько секунд она пристально вглядывалась в него, стараясь вспомнить, откуда знает это смуглое морщинистое лицо, белоснежный вихор и роскошнейшие висячие усы. Вот они-то и позволили ей его узнать.

– Эйси! – восторженно вскричала она. – Я не ожидала тебя здесь встретить.

Он поднялся на ноги, выпрямился во весь свой небольшой рост – жилистая фигурка в поношенных джинсах, облегавших узкие бедра со щегольством, которому могли позавидовать молодые парни.

– Оно и понятно, девочка. – Он заключил ее в крепкие объятия. – Как же хорошо увидеть тебя снова… даже несмотря на обстоятельства.

Эйси Бэббиту было за семьдесят, но годы его выдавали только морщины на лице да натруженные вены на руках. И уж точно возраст не сказался на медвежьей хватке, с которой он ее стиснул. Когда Шелли смогла снова дышать, она радостно улыбнулась и спросила:

– Как ты поживаешь? Все еще обучаешь ездить верхом упрямых всезнаек вроде меня?

Он кивнул, и в глазах его заплясали веселые искорки.

– Угу. И еще бегаю за юбками. – Он многозначительно шевельнул бровями. – Нынче положил глаз на одну уютную вдовушку. – Он причмокнул губами, – Ей-богу, эт-то что-то. Есть что обхватить руками. Но и требовательная… Да она, пожалуй, меня в могилу загонит своей любовью. – Усы его весело подергивались. – Знаешь, детка, старую поговорку: может, на вершине горы снег лежит, но в печке огонь не погас.

– Ну, что касается тебя, так этот огонь у тебя не горит, а пылает вовсю, – язвительно заметила Мария и погрозила ему пальцем. – Слышала я о тебе и об этой твоей женщине в Шони-Дик. Тебе надо быть поосторожнее, старичок. Последние полгода она водила компанию с Джимом Мадденом. А ведь не зря Джим рыжий. Разозли его, и он в клочки разорвет тебя, хилого старого петуха. Глазом моргнуть не успеешь.

Эйси пренебрежительно махнул рукой.

– Не волнуйся. У меня с этой вдовой ничего серьезного.

Мария фыркнула и закатила глаза.

– Ему в июне будет семьдесят три года. Можно было бы наконец образумиться.

– По крайней мере у меня хватает ума не забивать девочке мозги сплетнями в первое же утро по возвращении, – заметил он, подхватывая шляпу со стола и с шиком нахлобучивая ее на голову. – Ладно, мне надо присмотреть за скотом. – И он направился к двери раскачивающейся походкой человека, проведшего большую часть жизни в седле.

Мария только растерянно вздохнула, а Шелли расхохоталась.

– Ничто не дает мне такого чувства, что я дома, как эти ваши бесконечные перепалки. И все о том же! Не позволяй ему себя злить… Ты же знаешь, он все это болтает нарочно. – Сколько Шелли себя помнила, Мария вечно ругала Эйси из-за его женщин, и она подозревала, что часть своих любовных подвигов он выдумывает, лишь бы вывести ее из себя.

Мария улыбнулась:

– Знаю, но не могу не волноваться об этом старом черте. Он ведет себя так, будто ему не больше сорока: продолжает тренировать лошадей и работать со скотом… большую часть времени в одиночку. Хотя, конечно, многие скотоводы приглядывают за ним и он все еще крепче большинства людей вполовину его моложе. Но я тревожусь, когда он один уезжает в горы. Несчастные случаи опасны для человека его лет. Прошлой осенью Ник предложил поехать с ним на сгон скота и вернулся домой в полном изнеможении. Сказал, что Эйси, может, стари медленнее двигается, но не знает передышки. Ник неделю приходил в себя от темпа, который задал Эйси, а ведь ему всего тридцать!

Разговор перешел на общие темы, но после ухода Эйси женщины удобно уселись за дубовым столом, где сидел ковбой, и Шелли смогла наконец задать вопрос, который ее мучил:

– Почему, Мария? Почему Джош это сделал?

Темные глаза Марии были печальны, она покачала головой:

– Я не знаю, чика. Десятки раз задавала себе тот же вопрос, но не нашла ответа.

– Он иначе выглядел? Может, что-нибудь тебе сказал в тот день, что показалось странным… или не к месту?

– Нет. В тот день, когда это случилось… – Голос Марии прервался, потом она продолжила: – Перед тем как отправиться в конюшню седлать коня, он ущипнул меня за щеку. Помнишь, как он это делал? Сказал, что отъедет ненадолго и хочет, чтобы на обед подали сердечный приступ: бифштекс, картофель-фри и яблочный пирог с мороженым на десерт. – Глаза ее наполнились слезами. – Поверить не могу, что его больше нет.

Они помолчали несколько минут, прихлебывая кофе и думая о самоубийстве Джоша. Потом вновь заговорили о другом. Мария расспрашивала о жизни Шелли в Новом Орлеане, Шелли—о главных событиях, которые произошли в долине за время ее отсутствия. Их оказалось немного: перемены в Дубовой долине не торопятся случиться. В этом ее прелесть. Мария рассказывала о свадьбах, рождениях и смертях, упомянула о новых деловых предприятиях в городке, а затем разговор перешел на ее детей.

Шелли хорошо помнила обоих: мальчика Ника, юного авантюриста и проказника, и младшую девочку Ракель, робкую тень с широко открытыми глазами, которая молча следовала за Марией, когда та работала по дому.

– Представить не могу, что они уже взрослые, – воскликнула Шелли. – Боже мой, они же были ребятишками, когда я видела их в последний раз! А теперь ты говоришь, что Ракель работает в Санта-Роса ассистенткой дантиста, а Ник открыл свое дело. Поверить не могу! Не может быть, что прошло столько лет!

Мария улыбнулась и встала из-за стола, забрав чашки.

– Мне-то все это кажется возможным. Особенно по утрам, когда я встаю с постели и коленки скрипят и хрустят.

Звук подъехавшего автомобиля помешал Шелли ответить.

– О Господи! Это Майк Сойер, а я еще не готова, – торопливо сказала она, вскочив со стула. – Пожалуйста, впусти его и напои кофе. Мне нужно переодеться. – Бросив взгляд на свои старенькие выцветшие джинсы, она добавила: – Джошу было бы все равно, что на мне, но я буду чувствовать себя лучше, если оденусь поприличней.

Тень прошла по лицу Марии.

– Ты собираешься развеять его прах сегодня?

Шелли кивнула. Одна из главных причин, по которой она сейчас была здесь, вызвала острую боль в сердце.

– Да. Майк подумал, что я захочу поскорее с этим покончить. Он сказал, что не хочет, чтобы я слишком долго над этим, задумывалась. Он предложил поехать со мной… считает, что мне лучше быть не одной в такой момент. – Она нахмурилась. – Я думаю, что, как адвокат семьи, он хочет удостовериться, что я действительно развею пепел Джоша, а не поставлю урну с прахом на полку в кладовке.

– Ты не против, если я поеду с тобой? Твой брат очень хорошо относился ко мне и моим детям. Он дорог мне, и Нику, и Ракели.

– Конечно, не против! Если бы я не была так занята собой, то обязательно предложила бы это сама. – Чувство вины захлестнуло ее. За годы ее отсутствия они с Джошем поддерживали отношения, исключавшие всех других – общались только вдвоем, – и она позабыла, что у него была жизнь, отдельная от нее, что остались люди, которые были к нему привязаны, любили его. Он завещал, чтобы прах его был развеян без шумихи и помпы, но наверняка не стал бы возражать против присутствия Марии. А что касается Ника и Ракели… Муж Марии, Хуан, насколько ей помнилось, большей частью отсутствовал, так что Джош взял на себя заботу о ее благополучии. Так же как вел себя с ней, сестрой. Ее брат, подумалось ей, обладал склонностью быть патриархом. Ему бы ораву собственных ребятишек, чтобы заботиться, а вместо этого пришлось думать только о ней. И иногда о Нике и Ракели. Они тоже любили его.

Поддавшись порыву, Шелли спросила:

– Как ты думаешь, Ники Ракель хотели бы тоже быть там? Я не назначила определенного времени, чтобы это сделать, так что, если хочешь, свяжись с ними и спроси.

Мария так и поступила, и потому днем на гребне Помо-Ридж над долиной стояла сумрачная группа из пяти человек. На три тысячи шестьсот футов ниже лежала Дубовая долина, все еще не вышедшая из объятий зимы, пестревшая своими просторами. Засеянные поля были нежно-зелеными, а свободная земля – коричневой и желтой от прошлогодней листвы и трав. Новая поросль еще недостаточно поднялась, чтобы скрыть их. Хотя многие деревья уже зазеленели, редко разбросанные по долине дубы стояли голые, и единственным признаком их пробуждающейся жизни были порозовевшие кончики обнаженных ветвей. Весна была на пороге. На противоположной стороне долины, на горе Себастьян, вздымавшейся над холмами на востоке, еще лежал снег, и сосны с елями темнели на фоне белых склонов.

Отсюда ей были хорошо видны все приметные места долины. Она легко разглядела шоссе, пересекавшее ее, и короткую цепочку предприятий вдоль него. Ниже, почти прямо напротив, располагался маленький местный аэропорт, а за ним на полмили левее высилось здание школы. Она обратила внимание, что на спортплощадке все еще не было фонарей для ночных игр. Это был вопрос болезненный для всех, кто когда-либо сидел на металлических скамейках жарким сентябрьским днем, наблюдая за футбольным матчем. Она сама высидела на нескольких, хотя здесь и не училась. Насчет этого Джош был непреклонен: всех Грейнджеров посылали в частные школы, и ей, хотела она того или нет, пришлось отправиться в очень дорогую частную школу в Сан-Франциско, которую он выбрал. Шелли нахмурилась. Она забыла, каким неумолимым в достижении своей цели был Джош и каким снобом.

Чувствуя неловкость от нахлынувших мыслей, она опустила глаза на тяжелую бронзовую урну, которую держала в руках. Казалось странным, что этот предмет содержал в себе все, что осталось на земле от Джоша Грейнджера. Окончательность того, что предстояло сейчас совершить, внезапно потрясла ее. Она склонила голову в мучительной тоске, слезы жгли глаза.

Она оглянулась на остальных, стоявших полукругом позади. Это была странная маленькая группа: экономка, двое взрослых ее детей и адвокат семьи. Майк Сойер выглядел как и полагалось юридическому лицу. Выглаженный темно-синий костюм, белая рубашка и аккуратно завязанный галстук. Единственную неадвокатскую ноту вносили черные ковбойские сапоги. Это делало его более доступным, не слишком чопорным и профессиональным. Мария была одета, как и Шелли, очень просто: отутюженные брюки и рубашка, слишком легкая для защиты от холодного воздуха. Мартовское солнце едва грело. Рядом с матерью стояли Ник и Ракель. Ник возвышался над обеими женщинами, глаза его были прикрыты, рот сжат в узкую полоску. Ракель напомнила Шелли Марию: такая же маленькая, с квадратными плечами и добрым лицом. Она прижимала к глазам горстку бумажных салфеток, стараясь сдержать слезы.

Шелли отвела глаза, чувствуя, как комок подступает к горлу. Откашлявшись, она с усилием сказала:

– Кто-нибудь хочет что-то сказать?

Мария помедлила, затем кивнула и шагнула вперед. Положив руку на урну, она дрожащим голосом произнесла:

– Ты был хорошим человеком, Джош Грейнджер. Мне будет тебя не хватать. Покойся в мире.

Дети Марии кивнули. Ник опустил голову, упершись взглядом в землю, Ракель еще больше уткнула лицо в салфетки. Заговорил Майк Сойер:

– Я привез с собой маленькую Библию. Если хотите, могу прочитать двадцать третий псалом. По-моему, на похоронах всегда его читают.

Шелли покачала головой:

– Это не обязательно. Поскольку Джош никогда не ходил в церковь без необходимости, не думаю, что он хотел бы этого.

Она посмотрела вниз, на долину. Глубоко вздохнув, открыла крышку урны и стала вытрясать пепел. Легкий бриз подхватил серую золу, все, что осталось от Джоша, и понес над землей.

– Прощай, братик, – почти про себя прошептала Шелли, глотая слезы. – Найди покой.

Три мили обратно, в дом Джоша, они молча ехали в «бронко» Шелли тихой смущенной группкой. Только вновь оказавшись дома, все пятеро уселись в кухне пить горячий кофе, загодя сваренный Марией, но разговаривать не спешили.

Сначала беседа не клеилась и больше смахивала на робкое знакомство. Шелли была наслышана о Майке Сойере, недавно несколько раз говорила с ним по телефону, но никогда не встречалась лично. Ник и Ракель, за исключением неясных воспоминаний и кое-каких сведений, рассказанных Марией, также были ей незнакомы. А с Марией она последний раз виделась семнадцать лет назад. Сейчас смерть Джоша давила их, и чувство неловкости не проходило. Однако постепенно разговор завязался и напряжение Шелли начало ослабевать. Встретясь взглядом с Майком, она сказала:

– Я очень ценю, что вы нашли время и приехали сюда. – Чуть улыбнувшись, она добавила: – Сомневаюсь, что доставка пепла осиротевшим семьям – то, о чем вы мечтали, становясь адвокатом.

Майку было под сорок. Он сидел, откинувшись на спинку стула, сняв пальто и ослабив галстук, и выглядел гораздо менее чопорным и более привлекательным, чем Шелли казалось поначалу. Он был высокий, сухощавый, голубоглазый, со светло-каштановыми волосами. Шелли почувствовала пробуждающуюся симпатию, ей понравились ум, светившийся в его взгляде, и чувственный изгиб губ.

Майк отмахнулся.

– Я хотел сделать это. Ваш брат для меня больше чем клиент… Он был еще и другом. Я надеюсь, что вы станете рассматривать меня в том же качестве.

Шелли кивнула и, оглядев сидящих за столом, подняла кружку с кофе:

– За дружбу.

Мария заулыбалась. Ракель просто кивнула. Майк ухмыльнулся, а Ник – он сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув вперед длинные ноги, – молча посмотрел на нее с минуту, потом пожал плечами и поднял свою кружку.

– Почему бы нет?

Это был совсем не восторженный отклик, но Шелли готова была его принять. Выпили, и беседа продолжалась еще несколько минут, прежде чем Ракель не спросила внезапно:

– Как долго ты собираешься здесь оставаться?

Шелли опустила глаза на коричневую кружку из обожженной глины.

– Я, хм, еще не определилась с датой… – Она судорожно глотнула и более твердым голосом проговорила: – Вообще-то я, может, и не стану уезжать. – Она подняла глаза. – Я думаю остаться… насовсем.

– Ох, чика! Девочка моя! Как я рада это слышать, – воскликнула Мария. – Я знаю: Джош надеялся, что когда-нибудь это произойдет. – Тень набежала на ее лицо. – Как жалко, что ты решилась на это лишь теперь… Джош часто говорил, как хочет, чтобы ты вернулась. Он очень по тебе тосковал.

Шелли нахмурилась. Ей помнилось, что все было не так. В те несколько раз, когда она поднимала вопрос о своем возвращении, Джош тут же переводил разговор на другую тему. По правде говоря, она рискнула бы предположить, что Джош этого не хотел. Он, казалось, был вполне доволен тем, что она живет в Новом Орлеане. А тут Мария сообщает совсем противоположное. Если брат хотел ее приезда, ему стоило только сказать. Почему же он этого не сделал?

Несколько растерянная, она пожала плечами и пробормотала:

– Что ж, теперь я здесь, даже если и с опозданием.

Прервав неловкую паузу, Майк поспешно произнес:

– Кстати, мне пора подумать об отъезде. Ведь это полтора часа пути. Но прежде, думаю, нам стоит прочесть завещание Джоша. Я привез его с собой в расчете, вдруг на это хватит времени. Не вижу нужды, чтобы вы все ради этой формальности приезжали ко мне в контору. Если вы подождете, пока я достану из машины мой портфель…