Текст книги "Жертвы"

Наваждение

Кровь, разлившаяся на дороге, начала уже свертываться. Густеть под палящими лучами солнца.

Кошке удалось кое-как убраться подальше от дороги, несмотря на то что сбившая ее машина переехала ей задние лапы, превратив их в лохмотья. За животным тянулся кровавый след, тут и там попадались кусочки раздавленных внутренностей. След обрывался у неглубокой канавы на обочине, где кошка нашла себе прибежище.

Беспомощное, изуродованное тело билось в конвульсиях от терзавших ее приступов боли.

Ребенок сидел на корточках в полушаге от канавы и смотрел на умирающее животное, с удивлением разглядывая то, что осталось от его тела.

Кошку держали в закутке, выгороженном для нее в саду за домом, не позволяя выбегать на дорогу, но она каким-то образом ухитрилась выбраться из своего жилища, за что и поплатилась. Малыш завороженно смотрел, как толчками вытекает кровь из расплющенной нижней части тела, как выползают набухшие кишки из разорванного живота. В нескольких местах в этом кроваво-красном месиве торчали оголенные белые кости.

Кошка была старая, жирная, обрюзгшая и облезлая, и ребенку казалось, что ее тело просто лопнуло – таким сильным был удар наехавшей на нее машины.

С полдюжины мух уселись на кровоточащие останки и пировали, подобно кучке гурманов на обильном банкете. Кошка слабо мяукала, и каждый раз при этом изо рта и носа у нее хлестала кровь. Глаза ее были полузакрыты, и ребенок понимал, что скоро наступит смерть. Знала ли кошка, что умирает? Осознавала ли, что будет лежать в этой канаве до тех пор, пока не прекратятся конвульсии, что ей уже никогда не подняться? Малыш во все глаза смотрел на животное, словно надеясь получить ответ.

Кошка была рыжей, но теперь ее шерсть вся была покрыта густой спекшейся кровавой массой, похожей на клей.

Ребенок придвинулся еще ближе, пристальнее вглядываясь в ослабевшее тело: кошка продолжала издавать звуки, похожие на мяуканье, и силилась поднять голову, как бы моля о помощи. Будь даже это в его силах, ребенок и тогда не стал бы помогать кошке, – он весь был во власти зрелища, взгляд его был прикован к судорожным движениям агонизирующего, но еще живого существа.

Какую боль оно ощущало? Чувствовало ли теплые кольца своих внутренностей, рвущихся, как жирные окровавленные змеи, наружу?

Голова кошки запрокинулась на мгновение назад, она затихла, и лишь едва различимые движения грудной клетки свидетельствовали, что в животном еще теплится жизнь.

Ребенок потянулся, чтобы поднять лежавшую позади него веточку, упавшую со стоящего рядом с канавой дерева. Он осторожно потыкал животное веточкой, желая убедиться, способно ли раздавленное тело еще шевелиться. Кошка вдруг громко мяукнула, из чего ребенок заключил, что она ощутила новую боль. Отложив веточку, ребенок наблюдал, как корчится в муках животное. Налетели еще мухи и присоединились к своим пирующим собратьям, несколько мух уже терзали располосованное чрево.

Ребенок с интересом пробовал подсчитать, сколько же всего этих черных точек, резко обозначившихся на красной крови.

Грудная клетка кошки поднималась все реже и реже, дыхания совсем не было слышно, как будто сам этот процесс причинял ей боль.

Малыш наклонился над канавой, прислушиваясь к скрипучим звукам, неожиданно присоединившимся к бульканью крови. Из горла кошки вдруг ударил фонтан, тело забилось в судорогах, передние лапы задрожали, словно их теребили за невидимые нити. Потом тело кошки дернулось, а голова откинулась назад.

Ребенок ждал, не появятся ли какие-нибудь признаки жизни, и, когда таковых не последовало, снова взял веточку и слегка ткнул ею в голову кошки.

Кошка не двигалась.

Ребенок, протянув руку, пощупал пальцами кишки, выползавшие из странной дыры в животе кошки. Они были еще теплыми. Воздух вокруг наполнился резким запахом крови, ребенок поднес к лицу руку, испачканную этой пахучей жидкостью, медленно ее обнюхал и снова взглянул на мертвое животное.

Одна муха заползла кошке в рот, наполненный кровью.

Ребенок не мог оторвать глаз.

Глава 14

Фрэнк Миллер сполоснул лицо холодной водой и встал перед зеркалом, изучая свое отражение. Секунду он смотрел на капельки влаги на подбородке, затем потянулся за полотенцем и вытерся.

– Не могу смириться с вашим решением, мистер Миллер, – сказал Джордж Кук, глядя, как Миллер провел рукой по волосам. – Еще раз предупреждаю: если возникнут осложнения, я не возьму ответственности на себя.

– Разумеется, – отозвался Миллер, надевая джинсы. Натянув на голову спортивный свитер, он заметил несколько небольших, не более булавочной головки, дырочек, прожженных искрами от внезапно разорвавшихся зарядов, чуть не оставивших его слепым на всю жизнь. Он снова пригладил волосы и провел рукой по густо заросшим щекам – щетина заскрежетала под пальцами.

– Я искренне признателен вам и вашему персоналу за то, что вы смогли для меня сделать, доктор, – сказал Миллер.

Кук вздохнул.

– Вы могли бы выразить свою признательность, оставшись под нашим наблюдением еще недели на две, – заметил хирург.

Миллер улыбнулся.

– Хорошая уловка, – сказал он, подходя к гардеробу, чтобы взять куртку. Из одного кармана ее он извлек фотоаппарат со вспышкой. – Никуда не хожу без этой штуки, – добавил он весело. – Послушайте, это может показаться смешным, но не позволите ли вы мне сделать пару снимков? Можете назвать это силой привычки.

– Ведь это вы – знаменитость, мистер Миллер, – сказал с улыбкой Кук. – Это мне надо вас фотографировать.

Дверь открылась и вошла сестра Бреннан.

– Как раз вовремя, – обрадовался Миллер, передавая ей фотоаппарат. – Будьте добры, снимите нас с доктором Куком.

Медсестра кивнула и улыбнулась, Миллер объяснил, как обращаться с аппаратом, потом они с доктором встали рядом, и она навела на них объектив. При вспышке Миллер от боли моргнул, но виду не подал и попросил Кука сняться еще раз. Затем Миллер, обхватив за талию слегка покрасневшую медсестру, поставил ее рядом с хирургом. Сверкнула вспышка, и Миллер заснял хирурга вместе с медсестрой. Сунув фотоаппарат обратно в карман, он надел куртку.

– Обещайте, что явитесь через неделю для контрольного осмотра, – строго сказал Кук. – Это может оказаться крайне важным. А если почувствуете боль или жжение в глазах, немедленно возвращайтесь. Ради самого себя.

Миллер улыбнулся и протянул доктору руку; они тепло попрощались.

– Еще раз большое спасибо. – Миллер обернулся и поцеловал медсестру в щеку, заметив, как она зарделась.

– Я провожу вас до выхода, – сказал Кук.

– Не стоит.

– Таковы правила больницы. Сделайте хоть что-нибудь как положено.

Миллер кивнул и вышел вслед за хирургом из палаты.

В лифте Миллера так и подмывало протереть глаз, перед которым все вдруг поплыло, но, как только двери лифта открылись, резкость вернулась.

Когда Миллер с хирургом направлялись к выходу, навстречу им попались два санитара «Скорой помощи». Один торопливо катил по полированному полу вестибюля каталку, другой нес два пакета крови для переливания. За ними еле поспевала медсестра.

С улицы доносился вой сирен.

Электронное устройство, прикрепленное к лацкану халата Кука, начало подавать скрипучие сигналы, и доктор вздохнул.

– Кажется, мне прибавляется работы, – сказал он, протягивая на прощание правую руку.

Миллер крепко пожал ее и обернулся, провожая взглядом хирурга, пустившегося бегом по коридору. Некоторое время Миллер постоял у дверей главного входа, затем сошел по ступенькам на залитую солнцем улицу.

Он чуть не вскрикнул – ослепительное солнце ударило в глаза. Прикрыв глаза рукой и морщась от боли, он сделал несколько неуверенных шагов. Голова разламывалась. Глаза жгло, словно их тянули из глазниц раскаленными клещами.

Пришлось вернуться в спасительную тень вестибюля. Справа висело три телефона. Миллер подошел к одному из них и вызвал такси, чтобы ехать домой.

Он решил подождать машину в тени.

* * *

К тому времени, как он добрался до дома, солнце успело закатиться за гряду облаков, надвигавшихся с запада. Миллер прищурился, опасаясь даже обычного дневного света, но боли не было. Он порылся в карманах, отыскал ключ, открыл дверь и вошел в квартиру. Постоял в прихожей, наслаждаясь тишиной. На коврике у его ног лежала кипа почты, но он, не обращая внимания на нее, устремился в гостиную. Достал из бара большой стакан и наполнил его виски. Сделав огромный глоток и поморщившись в ожидании, пока обжигающая жидкость стечет по горлу в желудок, он улыбнулся и взмахнул стаканом.

– Добро пожаловать домой, – причмокнул он от удовольствия языком.

Свободной рукой Миллер дотянулся до телефона, зажал трубку между ухом и плечом и набрал номер. После длинных гудков на другом конце провода отозвался женский голос.

– Я хотел бы поговорить с Филипом Дикинсоном, – сказал Миллер.

Ему ответили, что мистер Дикинсон занят на съемках.

– Передайте ему, пожалуйста, что звонил Миллер. Я выйду на работу завтра.

Женщина поблагодарила его за звонок и повесила трубку.

Миллер налил себе еще виски и со стаканом в руке пошел по коридорчику к другой двери. Отпер ее и вошел в комнату.

В комнате было темно, шторы все еще плотно задвинуты. Миллер помедлил у двери, наслаждаясь окутавшим его полумраком. Наконец он нашарил выключатель и зажег свет.

Под потолком вспыхнуло сразу несколько ламп дневного света, залив комнату холодным свечением.

Справа стоял большой письменный стол, за ним – бесконечные ряды картотеки.

Сверху, с металлического блюда на него смотрела отсеченная голова.

Миллер бросил взгляд на этот забрызганный кровью предмет и улыбнулся.

Глава 15

Труп был нагой.

Он сидел в углу комнаты на стуле с высокой спинкой. Голова, запрокинутая назад, открывала огромную рану, почти отделявшую голову от туловища. Кровь стекала по груди и животу к нижней части тела, которая была сильно изувечена.

Между ног трупа, поднятый, как при эрекции, был виден опухший, похожий на толстого червя орган, болезненно-бледного цвета, но тоже весь в крови. Рядом с головкой этого органа находилось что-то наподобие крошечных рук с загнутыми когтями на пальцах. Отдаленно напоминавшее бескровного уродливого головастика, существо открыло рот: в острых зубах застряли куски плоти, которую оно прогрызало, освободившись от тела хозяина.

Миллер с гордостью рассматривал свою работу. Это было одно из наиболее дерзких и великолепных изобретений, которые он когда-либо создавал. Оно использовалось при съемках фильма «Пришелец», которому он отдал два предшествующих года. Когда картина была готова к прокату в Штатах, начались разговоры о том, чтобы вырезать сцену, в которой это существо прогрызало себе путь, освобождаясь от хозяина, лежавшего на своей жене. После этого, по сценарию, оно должно было проникнуть во влагалище женщины и вызвать там подобное же кровавое опустошение, но эта последняя часть сцены в конце концов отправилась на полку. Но даже и после этого из-за ряда других омерзительных видеоэффектов, задуманных Миллером, картину запретили в США, и она впоследствии так и погибла, не дойдя до экрана. Но все равно Миллер был доволен тем, как сработали его эффекты. Он еще некоторое время любовался своей работой, потом перевел взгляд на другого обитателя комнаты.

Это была женщина.

Кожа у нее на лице была содрана, обнажив паутину мышц и сухожилий. Одна глазница пуста: глаз болтался на уровне щеки, удерживаемый ниточкой нерва. Рот открыт, внутри – остатки языка, отрезанного тем же ножом, которым так искусно освежевали лицо женщины.

Рядом с ней – какое-то обгоревшее тело.

Отрубленная нога, вся покрытая личинками червей, примостилась в углу комнаты, как стойка для зонтиков.

Около нее лежало туловище мужчины с толстыми щупальцами вместо ног; задушенное щупальцами, скрючилось изувеченное и окровавленное тельце ребенка.

Довольная улыбка не сходила с губ Миллера, пока он оглядывал свое произведение. При изготовлении каждого из щупалец была использована гидравлика в сочетании с проводами, и ему вместе с группой из шести технических специалистов потребовалось больше недели, чтобы подготовиться к съемке кадра, длившегося не более восьми секунд. И по сей день, в очередной раз смотря фильм, Миллер убеждался: проводов не видно, хотя ему было известно расположение каждого из них. Это была еще одна сцена, которой он справедливо гордился.

В кресле сидел мужчина с пробитой головой. Миллер изготовил голову из пустотелой формы, а потом наполнил ее говядиной, бутафорской кровью и бараньими мозгами. Когда настало время «жертве» получить" выстрел в голову, занятый в эпизоде актер просто выстрелил из ружья в верхнюю часть макета, и полголовы как не бывало. После съемок Миллер принес макет человека домой. Теперь тот таращился на него своим пустым стеклянным глазом.

Специалист по эффектам уселся за письменный стол и оглядел мастерскую. Он сам оборудовал себе кабинет вскоре после того, как переселился в этот дом. Вначале, когда он работал фотографом, это была фотолаборатория. В ней до сих пор стояла двойная раковина, а в воздухе висел запах проявителя, теперь, правда, к нему примешивался стойкий запах резины. Латекс был одним из наиболее часто использовавшихся материалов при изготовлении искусственных органов, и Миллер считал, что он прост в обращении и долговечен. Некоторые из страшилищ, деливших с ним мастерскую, выглядели как новые, как в день их создания.

Миллер улыбнулся про себя, вспомнив, как однажды, беря у него интервью, корреспондент из одного журнала о кино назвал его современным доктором Франкенштейном, окружившим себя собственными созданиями.

Наряду с целыми фигурами в комнате повсюду валялись многочисленные головы, глаза, черепа и конечности. Все это когда-то использовалось в фильмах, над которыми он работал. На письменном столе лежали эскизы грима, разрабатываемого им для фильма «Астроканнибалы», а также фотографии как готовых изделий, так и опытных образцов. Усаживаясь за стол, Миллер пробежал глазами эскизы и фотографии, но вдруг его внимание привлекла стена напротив.

На ней висела огромная доска для объявлений и афиш, сплошь усеянная разнокалиберными фотографиями. Только запечатлены на них были не изобретения Миллера. То было наследство от прежних времен, когда он работал фотографом в полиции и в прессе. Цветные и черно-белые памятки ужасов, которые он хранил многие годы.

Вся в кровавых подтеках расплющенная детская коляска, сбитая машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель, и бесформенная груда мяса под передним колесом. Миллер до сих пор помнил душераздирающий крик матери ребенка у себя за спиной, пока он щелкал аппаратом. Помнил, как замедляли ход машины и водители глазели из окон. Помнил кровь, струящуюся к водосточной решетке.

Щелк.

Женщина после группового изнасилования четырьмя мужчинами и связанная электрическим шнуром перед тем, как ей затолкали во влагалище разбитую бутылку.

Щелк.

Две жертвы убийства из мести. Им вырвали зубы клещами, а потом задушили проволокой для резки сыра.

Щелк.

Самоубийца, увлекший за собой какого-то бизнесмена, бросившись на находящиеся под током рельсы на станции «Найтсбридж».

Щелк.

Мужчина, решивший проявить геройство и оказавший сопротивление вооруженному налетчику, ограбившему почту; найден в придорожной канаве с вырванными гениталиями и руками, глубоко засунутыми в отверстие в промежности.

Щелк. Щелк. Щелк.

Миллер снова отхлебнул из стакана и бросил взгляд вдоль шкафов с ящичками. Все они тоже были полны фотографий. Хранилище боли и унижения, навек запечатленных благодаря фотоаппарату. Ламинированный ужас, к которому он часто обращался. Но еще более объемным хранилищем зрелищ и впечатлений была его память. Любая гнусная, отвратительная картина прилипала к его сознанию, как короста, которую невозможно отодрать.

Сзади него громко тикали часы, гулко отдаваясь в тишине комнаты.

Миллер долго сидел за письменным столом, зажав в руке стакан виски. Почувствовав легкую ноющую боль в левом глазу, он моргнул, и через секунду уже в глазу стоял туман. Как будто перед ним повесили кусок марли. Миллер чертыхнулся и протер глаза, задохнувшись от сильной боли. Приоткрыв глаз, он удостоверился, что зрение вернулось к нему. Миллер допил остатки из стакана, поднялся и подошел к шкафам. Выдвинув ближайший ящик, просунул в него руку и извлек бутылку виски. Бутылка была наполовину пустой – результат его предыдущих посещений. Он отвинтил пробку и налил большую порцию. Обвел взглядом своих монстров и поднял в приветствии руку со стаканом.

* * *

Его разбудил пронзительный телефонный звонок.

Миллер резко выпрямился в кресле, даже слишком резко и тут же почувствовал, что голова гудит. Он мельком взглянул на часы и схватил трубку.

Было четыре часа тридцать шесть минут. Уже вечер.

– Алло. Фрэнк Миллер, – сказал он, потирая большим и указательным пальцем переносицу.

Ответа не последовало.

– Алло, – сонно повторил он.

На другом конце провода – негромкое дыхание.

– Не тот дом выбрали для непристойных шуток по телефону, – прорычал он, готовый бросить трубку.

– Миллер.

Услышав свою фамилию, он не стал делать это простое движение, дающее ему возможность уклониться от разговора. Снова прижал трубку к уху.

– Миллер, ты меня слышишь? – спросил голос, который он тотчас же узнал.

– Какого черта? – злобно сказал Миллер. – Я же тебя предупредил тогда в больнице, чтобы ты не преследовал меня. Если понадобишься, я сам позвоню.

– Просто хотел проверить, вернулся ли ты домой, – хохотнул голос.

– Положи трубку! – процедил Миллер сквозь стиснутые зубы.

– До скорой встречи. – Миллеру показалось, что он услышал негромкое причмокивание, прежде чем в трубке наступила тишина. Он быстро повесил трубку и отодвинулся подальше от телефонного аппарата, как от прокаженного. Но еще долго не спускал с него глаз.

Как будто опасался, что он может зазвонить снова.

Глава 16

Миллер стоял посреди мастерской, освещаемой лишь тусклым красным светом фонаря, прикрепленного к углу верстака.

Из кранов над обеими раковинами текла вода, смывая проявитель с отпечатков, которые он обрабатывал. Глядя, как отчетливо проступают изображения на снимках, он стал развешивать их для просушки. Дойдя до фотографии, где он снят вместе с сестрой Бреннан, Миллер улыбнулся. Взгляд его задержался на фотографии доктора Кука с медсестрой.

Когда он более тщательно осмотрел ее, от улыбки не осталось и следа.

Сначала ему показалось, что его подводят глаза.

Он моргнул, но ничего не изменилось.

Может быть, пленка оказалась некачественной, подумал он. Наверняка, какой-то брак.

Миллер еще раз взглянул на снимок, где он стоял рядом с доктором Куком. Потом снова на фотографию доктора с медсестрой.

На обоих снимках проступали какие-то пятна, некая светящаяся тень вокруг фигуры доктора. Как будто его тело было в какой-то ауре.

Миллер поднес снимки поближе к свету и закрыл правый глаз. Прищурился, увидев странную дымку, окутывавшую каждый сантиметр изображения доктора.

Казалось, тень вокруг его фигуры сделалась более контрастной. Миллер глубоко вздохнул и наморщил лоб.

Потом закрыл левый глаз и снова взглянул на снимки.

– Что такое? – пробормотал он.

Аура, казалось, исчезла. Снимки теперь выглядели вполне обычными.

Он снова посмотрел одним левым глазом.

Светящаяся тень вновь появилась.

Миллер в задумчивости стал кусать нижнюю губу, недоумевая, почему аура проступает только тогда, когда он смотрит на снимки пересаженным глазом? Он тряхнул головой, пораженный не только тем, что способен видеть свечение вокруг фигуры доктора Кука, но тем, почему это с ним происходит.

Что же, черт возьми, это такое?

Глава 17

Два угона самолета, взрыв бомбы, подложенной террористами в Италии, постоянно растущая безработица и серия изнасилований, ограблений и убийств.

День, как две капли воды похожий на любой другой, думал Миллер. Он сидел, поставив стакан на ручку кресла, и смотрел новости. В глазах у него защипало, как будто в них попал песок, и он осторожно протер нежные выпуклости. Рядом с ним стояла бутылка виски, на три четверти пустая, но Миллер совсем не был пьян. Вообще, он не помнил, когда был последний раз пьян в стельку. Возможно, сегодня не мешало бы это исправить, рассуждал он, поднося стакан ко рту.

Зазвонил телефон.

На мгновение Миллер застыл, прислушиваясь к хриплым звонкам. Потом повернулся в своем кресле и, обведя взглядом полутемную гостиную, уставился на стол, где стоял телефон.

Он продолжал звонить.

Миллер нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и теперь диктор лишь беззвучно шевелил губами.

Телефон все еще звонил.

Миллер встал и подошел к столу. Занес руку, чтобы снять трубку, и застыл с поднятой рукой, пытаясь успокоиться.

Не дважды же за один вечер, подумал он с тревогой.

Выждав еще несколько секунд, Миллер хотел было снять трубку.

Звонки прекратились.

Миллер вздохнул и посмотрел на телефон и свою занесенную над ним руку.

Он уже собирался опустить ее, когда снова раздался хриплый звонок.

На этот раз он схватил трубку и прижал ее к уху, стараясь не нервничать.

– Фрэнк, ну слава Богу! Как ты себя чувствуешь? – спросил Филип Дикинсон. – Извини, что беспокою так поздно. Мне передали, будто ты готов приступить к работе, и я решил заранее предупредить тебя: в расписание съемок внесены кое-какие изменения. На завтра мне потребуются новые спецэффекты. Я понимаю, что в твоем распоряжении не слишком много времени, но другого выхода нет.

– Что тебе нужно? – спросил Миллер.

– Понимаешь, будет сниматься эпизод, где каннибалы врываются в детский приют.

Миллер оживился, предвкушая интересную работу.

– Эта сцена сорок три по сценарию, если захочешь почитать, – продолжал режиссер. – Мне понадобится оторванная рука. Остальные эффекты – как по сценарию. Извини, конечно, что уведомляю тебя так поздно, Фрэнк.

– Не волнуйся. – Миллер глотнул виски. – Сейчас же этим и займусь.

Они наскоро попрощались, и Миллер положил трубку.

Он повернулся и направился в прихожую, даже не выключив телевизор. Отыскав в мастерской свой экземпляр сценария, полистал его и нашел нужную сцену. На полях красными чернилами было написано:

ОТОРВАННАЯ РУКА

МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК

Миллер взглянул на часы. Одиннадцать тридцать шесть. Он приступил к работе.

* * *

Час пятьдесят восемь ночи.

Миллер медленно провел указательным пальцем по ободку стакана и оглядел предмет, лежавший перед ним на верстаке.

Рука была оторвана по плечо, в окровавленной плоти кое-где видна раздробленная кость. Вокруг кисти глубокие раны. Пальцы широко растопырены, готовые ухватиться хоть за что-нибудь.

Специалист по киноэффектам был удовлетворен своей работой. Рука точь-в-точь как натуральная. Прямо как в приемном отделении, куда доставляют пострадавших, подумал он, весело хихикнув.

Рука была сделана из жесткого поролона и покрыта резиной, чтобы прибавить ей эластичности. Для придания формы Миллер наложил латекс. Работал он быстро и ловко. Дав руке затвердеть, покрасил ее. По сценарию, рука должна была двигаться – проползти по полу и схватить актера за лодыжку. Но за столь короткое время, отпущенное Миллеру, он не успел бы изготовить потайные моторчики и механические приспособления, которые могли бы придать бутафорской руке все качества и возможности живой. Он решил упростить задачу: актеру надо будет просунуть свою руку, загримированную под оторванную, сквозь отверстие в полу. Правда, вначале придется снимать, как рука ползет по полу. Миллер уже неоднократно практиковал такой прием в тех случаях, когда требовалось снять отдельные части тела. Например, на макете отрубали голову, в образовавшееся отверстие просовывал свою голову актер, а вокруг его шеи наносилась искусственная кровь и прикреплялись куски плоти из латекса – полная иллюзия, что отрубленная голова еще живет. Нет ничего проще, думал он, улыбаясь.

Наполнив стакан, Миллер снова взглянул на свое изобретение. Потом пробежал глазами по странице измятого киносценария.

– "Каннибалы хватают ребенка и тащат его на кухню, – усмехнувшись, вслух прочитал Миллер. – Между одним из них и поваром завязывается драка. Ребенок..."

Он поднял глаза от сценария и покачал головой. И ведь кто-то же платит больше четырех миллионов долларов за такое дерьмо! Кинобизнес никогда не переставал удивлять его.

– "Ребенок", – проговорил он, равнодушно взглянув на пометку красными чернилами на полях.

МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК

Миллер почесал затылок. Значит, работы прибавится? Он допил стакан одним большим глотком и быстро наполнил его снова. Руки его при этом слегка тряслись.

Миллер посмотрел на телефонный аппарат.

В тишине оглушающе стучали часы.

Он закрыл глаза, почувствовав, что пропадает резкость очертаний. Открыв их через минуту, снова уставился на телефон. Прерывисто дыша, протянул руку к трубке и, поколебавшись, наконец снял ее.

Миллер поднес трубку к уху и долго вслушивался в монотонный гудок.

Стараясь унять дрожь в руке, он с силой сжал ее в кулак, потом постепенно расслабил. Ничего не помогало: пальцы тряслись.

Миллер заскрежетал зубами и, наконец, решившись, стал набирать номер.