Текст книги "Шри ауробиндо. Эссе о Гите – I"

Глава X. Йога разумной воли

В последних двух очерках я вынужден был отклониться от темы и увлечь читателя в пустынную область метафизической догмы, однако сделал это бегло, используя очень неполную и поверхностную трактовку – так, чтобы было понятно, почему Гита избрала этот особый путь изложения, сначала раскрывая частичную истину, содержащую лишь неясные намеки на более глубокий смысл, а затем возвращаясь к своим намекам и раскрывая их значение, пока не поднимается к своему последнему великому указанию, своей величайшей тайне, которую не раскрывает вообще, оставляя ее для проживания, как и пытались прожить ее последующие эпохи индийской духовности в великих порывах любви, самоотдачи, экстаза. Взор Гиты всегда направлен на синтез, а все ее усилия являются постепенной подготовкой ума к восприятию высокой заключительной ноты.

«Я показал тебе равновесие самоосвобождающегося интеллекта в Санкхье», говорит божественный Учитель Арджуне. «Сейчас я покажу тебе иное равновесие в Йоге. Ты отшатываешься от результатов своих трудов, ты желаешь других результатов и сворачиваешь с верного пути жизни, потому что он не ведет тебя к ним. Но такая идея трудов и их результата, жажда результата как мотив, труд как средство удовлетворения желания – все это рабство для невежд, не знающих, что такое труды, не ведающих ни об их истинном источнике, ни о реальном их осуществлении, ни об их высокой полезности. Моя Йога освободит тебя от рабства, в котором держат душу труды, karmabandham prahāsyasi. Ты боишься многого: греха, страдания, ада, кары, Бога, этого мира, будущего, самого себя. Чего сейчас не боишься, ты, арийский воин, главный герой мира? Но это великий страх, который взял человечество в осаду, страх греха и страдания сейчас и в будущем, страх в мире, истинной природы которого человечество не знает, боязнь Бога, истинного существа которого оно тоже не увидело и чья космическая цель ему непонятна. Моя Йога освободит тебя от этого великого страха, и даже малая толика ее принесет тебе освобождение. Если ты однажды встал на этот путь, ты поймешь, что ни один шаг не пропадет даром; каждое самое маленькое движение будет победой; ты не найдешь на нем преград, способных помешать твоему прогрессу». Смелое и твердое обещание, которому напуганный, колеблющийся ум, осажденный и оступающийся на всех своих путях, не способен легко и убежденно поверить; кроме того, эта обширная и полная истина не является очевидной, если вместе с этими первыми словами откровения Гиты мы не прочитаем и последние: «Откажись от всех законов поведения и найди убежище лишь во Мне одном; Я освобожу тебя от любого греха, от любого зла; не печалься».

Но объяснение начинается не с этого глубокого и трогательного слова Бога, обращенного к человеку, а скорее с первых необходимых лучей света на пути, уже обращенных не к душе, а к интеллекту. Первым говорит не Друг, не Любящий человека, а Наставник и Учитель, который должен изгнать из него невежество относительно его истинного «Я», природы мира и его побуждений к действию. Ибо именно потому, что человек действует в неведении, ведомый ложным интеллектом и, следовательно, ложной волей, он скован или кажется скованным своими трудами; иначе труды – не рабство для свободной души. Именно из-за этого ложного интеллекта он и надеется и боится, испытывает гнев и горе и мимолетную радость; иначе можно вершить труды с полной безмятежностью и свободой. Следовательно, именно Йога-буддхи, интеллекта, предписывается Арджуне в первую очередь. Действовать, обладая верным интеллектом и, следовательно, верной волей, будучи сосредоточенным в Едином, осознавая единое «Я» во всем и действуя исходя из ее уравновешенной безмятежности, не суетясь, не бросаясь из стороны в сторону под влиянием тысячи импульсов поверхностного ментального «я» – это и есть Йога разумной воли.

По словам Гиты, у человека есть два типа интеллекта. Первый тип – это интеллект, сконцентрированный, уравновешенный, единый, однородный, устремленный исключительно к истине; единство является его характерной чертой, а сконцентрированная сосредоточенность – самой его сутью. В другом типе единая воля отсутствует, как отсутствует и унифицированный интеллект, в нем есть лишь бесконечное число идей с большим количеством ответвлений, движущихся в том или ином направлении в погоне за исполнением желаний, которые предлагает ему жизнь и окружающий мир. «Буддхи», применяемое здесь слово, означает, строго говоря, ментальную силу рассудка, но оно, очевидно, применяется Гитой в широком философском смысле для обозначения в целом действия различающего и принимающего решения ума, который определяет как направление и использование наших мыслей, так и направление и использование наших поступков; к области его функционирования относятся мышление, интеллект, суждение, осознанный выбор и установление цели; ибо характерной чертой унифицированного интеллекта является не только концентрация ума, обладающего знанием, но особенно концентрация ума, принимающего решение и настаивающего на этом решении, vyavasāya, тогда как признаком рассеянного интеллекта является даже не столько непоследовательность идей и восприятий, сколько непоследовательность целей и желаний, а следовательно, и воли. Таким образом, воля и знание – две функции буддхи. Унифицированная разумная воля сосредотачивается в просвещенной душе, она концентрируется во внутреннем самопознании; напротив, воля, обладающая множеством ответвлений и многообразная, занятая многими вещами и пренебрегающая той единственной, которая действительно необходима, подчиняется неугомонному и непоследовательному действию ума, рассредоточенному во внешней жизни, трудах и их плодах. Учитель говорит: «Труды для Йоги интеллекта являются гораздо более низкими; пожелай скорее убежища в интеллекте; ничтожными и жалкими душами являются те, кто делает плоды своих трудов целью своих мыслей и дел».

Мы должны помнить психологический порядок Санкхьи, который принимает Гита. С одной стороны есть Пуруша, Душа спокойная, пассивная, неизменная, единственная, не развивающаяся; с другой стороны – Пракрити или сила Природы, инертная без сознательной Души, активная, но лишь в соприкосновении с этим сознанием, в контакте с ним, как мы бы сказали, поначалу не столько единая, сколько неопределенная, тройственная по качествам, способная к эволюции и инволюции. Контакт Души и Природы порождает игру субъективности и объективности, которая является нашим опытом бытия; то, что для нас субъективно, эволюционирует в первую очередь, поскольку сознание Души является первой и косвенной причиной; но все же именно Природа, а не Душа снабжает инструментами нашу субъективность. По порядку вначале возникает Буддхи, различающая или определяющая сила, развивающаяся из силы Природы, и подчиненная ей сила самовыделяющегося эго. Затем, в ходе вторичной эволюции из них возникает сила, которая схватывает различия между объектами, чувственный ум или манас (мы должны давать индийские термины, поскольку соответствующие английские слова не являются их настоящими эквивалентами). В качестве результатов третичной эволюции из чувственного ума мы получаем десять специализированных органов, пять из которых являются органами чувственных восприятий, а пять – органами действия; затем силы каждого восприятия – слуха, осязания, обоняния и т. д., которые оценивают объекты для ума и делают вещи такими, какими они есть для нашей субъективности, и – как их субстанциональную основу – первичные состояния объектов чувства, пять элементов древней философии или скорее элементарные состояния Природы, pañca bhūta, из разных сочетаний которых и состоят объекты.

Отраженные в чистом сознании Пуруши, эти степени и силы Природы становятся материалом для нашей замутненной субъективности, замутненной потому, что ее действие зависит от восприятия объективного мира и от субъективных реакций этого восприятия. Буддхи, будучи просто определяющей силой, которая инертно определяет все исходя из неопределенной бессознательной Силы, принимает в наших глазах форму интеллекта и воли. Манас, бессознательная сила, которая схватывает различия Природы путем субъективного действия и реакции на действие и цепляется за них посредством притяжения, становится чувственным восприятием и желанием (два грубых термина, обозначающих деградацию интеллекта и воли) – становится чувственным умом, сенсуальным, эмоциональным, волевым в низшем смысле желания, надежды, стремления, страсти, жизненного импульса, всех извращений, vikāra, воли. Чувства становятся орудием чувственного ума, пятью перцептивными орудиями нашего чувственного знания, пятью активными орудиями наших импульсов и жизненных привычек, посредниками между субъективным и объективным; остальное – объекты нашего сознания, Вишайи чувств.

Такой порядок эволюции кажется противоположным тому, который мы воспринимаем как порядок материальной эволюции; но если мы припомним, что даже буддхи – это инертное действие бессознательной Природы и что в этом смысле, несомненно, даже в атоме существует бессознательная воля и интеллект, стремящаяся к различению и определению сила, если мы изучим грубую бессознательную материю ощущения, эмоции, памяти, импульса в растении и в подсознательных формах существования, если мы взглянем на эти энергии силы Природы, принимающие формы нашей субъективности в эволюционирующем сознании животного и человека, то увидим, что система Санкхьи в достаточной степени согласуется с тем, что установили современные исследования изучением материальной Природы. В эволюции души, возвращающейся от Пракрити к Пуруше, нужно применить порядок обратный первоначальной эволюции Природы, и именно так Упанишады и Гита, следуя Упанишадам и чуть ли не цитируя их, формулируют восходящее движение наших субъективных сил. Они утверждают: «Выше своих объектов находятся чувства, выше чувств – ум, выше ума – разумная воля; то, что выше разумной воли, есть сознательное «Я», Пуруша. Следовательно, по Гите, именно этого Пурушу, эту величайшую причину нашей субъективной жизни мы должны понять и осознать с помощью интеллекта; на этом мы должны сосредоточить свою волю. Удерживая, таким образом, наше низшее субъективное эго в Природе в состоянии устойчивого равновесия и спокойствия, достигнутого посредством высшего, действительно сознательного «Я», мы можем уничтожить неугомонного, вечно активного врага нашего покоя и самообладания – желание ума.

Ибо ясно, что существуют две возможности действия разумной воли. Она может выбрать ориентацию, направленную вниз и наружу, к непоследовательному действию восприятий и воли в тройственной игре Пракрити, а может пойти вверх и внутрь, ориентируясь на устойчивый покой и уравновешенность в спокойной и неизменной чистоте сознательной безмолвной души, уже неподвластной смятению, царящему в Природе. В первом случае субъективное существо находится во власти объектов чувств, оно живет во внешнем контакте с вещами. Такая жизнь есть жизнь, полная желаний, ибо чувства, возбужденные своими объектами, создают неугомонное, а часто и яростное беспокойство, сильное, а подчас и безудержное движение, направленное вовне, к захвату этих объектов и наслаждению ими, и чувства эти уносят чувственный ум «подобно ветрам, несущим корабль по морю»; ум, подчиненный эмоциям, страстям, стремлениям, импульсам, разбуженным этим направленным вовне движением чувств, подобным же образом уносит разумную волю, которая, следовательно, теряет свою способность к спокойному различению и господству. Подчинение души беспорядочной игре трех гун Пракрити в их вечном единстве и борьбе, невежество, обманчивая, чувственная, объективная жизнь души, подчинение горю, гневу, привязанности и страсти – вот результаты нисходящей тенденции буддхи – беспокойной жизни обычного, непросветленного, лишенного внутренней дисциплины человека. Те, кто, подобно приверженцам Ведавады, делает чувственное наслаждение объектом действия, а его достижение – наивысшей целью души, суть проводники, ведущие по ложному пути. Внутреннее субъективное самонаслаждение, независимое от объектов, – вот наша истинная цель, а также высокое и обширное равновесие нашего покоя и освобождения.

Следовательно, мы должны решительно, со спокойной сосредоточенностью и упорством, vyavasāya, избрать именно ту ориентацию разумной воли, которая направлена вверх и внутрь; мы должны сосредоточить ее в спокойном самопознании Пуруши. Очевидно, первым движением должно быть движение к избавлению от желания, которое является корнем зла и страдания; а для того, чтобы избавиться от желания, мы должны положить конец причине желания, стремлению чувств схватить свои объекты и наслаждаться ими. Мы должны отвлекать их, когда они поддаются таким устремлениям, уводить их от объектов – словом, следуя примеру черепахи, втягивающей свои конечности под панцирь, втягивать чувства в их источник, неподвижный в уме, ум, неподвижный в интеллекте, интеллект, неподвижный в душе и ее самопознании, наблюдающий за действием Природы, но не подвластный ему, не желающий ничего такого, что может дать объективная жизнь.

«То, чему я учу, – это не внешний аскетизм, не физическое отречение от объектов чувства», – немедленно говорит Кришна, дабы не быть неверно понятым, что, похоже, должно произойти. Это не отречение последователей Санкхьи и не строгости сурового аскета с его постами, умерщвлением плоти, с его попыткой воздерживаться даже от пищи; я не имею в виду эту самодисциплину или воздержание, ибо говорю о внутреннем уходе, об отречении от желания. Воплощенная душа, обладая телом, должна нормально поддерживать его пищей ради его нормальной физической деятельности; воздерживаясь от пищи, она просто сама лишает себя физического контакта с объектом ощущения, но не избавляется от внутренней связи, которая делает этот контакт губительным. Она сохраняет чувственное удовольствие, rasa, симпатию и антипатию, – ибо раса имеет две стороны; душа, напротив, должна быть способной к выдерживанию физического контакта без страданий от этой чувственной реакции внутри. Иначе происходит nivṛtti, прекращение объекта, viṣayā vinivartante, но не субъективное прекращение, не nivṛtti ума; но чувства являются принадлежностью ума, они субъективны, и субъективное прекращение расы – это единственный реальный признак власти. Но каким образом становится возможным этот лишенный желания контакт с объектами, это лишенное чувствительности использование чувств? Это, возможно, param dṛṣṭvā, посредством видения верховного – param, Души, Пуруши – и при помощи жизни в Йоге, в союзе или единстве всего субъективного существа с ней (Душой) посредством Йоги интеллекта; ибо единая Душа спокойна, удовлетворена в собственном наслаждении, и это наслаждение, свободное от двойственности, может занять место чувственных, прикованных к объектам наслаждений и антипатий ума, как только мы увидим эту величайшую вещь в нас и сосредоточим на ней ум и волю. Таков истинный путь к освобождению.

Конечно, самодисциплина и самоконтроль – дело нелегкое. Все разумные люди знают, что должны каким-то образом управлять собой, и нет ничего более общеизвестного, чем этот совет управлять чувствами; но обычно управление это несовершенным образом рекомендуется и несовершенным, самым ограниченным и неудовлетворительным образом выполняется. Однако даже мудрец, человек с чистой, мудрой и проницательной душой, который действительно трудится, чтобы обрести полное умение владеть собой, оказывается под властью чувств, которые вводят его в состояние суеты и увлекают прочь. Это происходит потому, что ум, естественно, служит чувствам; он наблюдает объекты чувства с внутренним интересом, останавливается на них и делает их объектом всепоглощающей мысли для интеллекта и объектом большого интереса для воли. Далее наступает привязанность, за привязанностью – желание, за желанием – горе, страсть и гнев, когда желание не удовлетворяется, когда его исполнению препятствуют или противятся, а страсть пожирает душу, интеллект и воля забывают смотреть и восседать в спокойной, созерцающей душе; происходит выпадение из памяти истинной сути человека, и этот провал тоже помрачает и даже уничтожает разумную волю. Ибо, до поры до времени, она больше не существует в нашей собственной памяти, она исчезает в облаке страсти; мы превращаемся в страсть, гнев, горе и перестаем быть собой, утрачиваем интеллект и волю. Это надо предотвратить, и все чувства должны быть полностью взяты под контроль; ибо только посредством абсолютного управления чувствами можно прочно укрепить мудрый и спокойный интеллект на должном месте.

Этого нельзя сделать полностью посредством только действия самого интеллекта, посредством единственно ментальной самодисциплины; это можно сделать только при помощи Йоги – единения с чем-то высшим, нежели сам интеллект, с тем, чему присущи спокойствие и самообладание. И эта Йога может достичь успеха только путем посвящения и отдачи всего себя Божественному. «Мне», – говорит Кришна, ибо Освободитель находится внутри нас, но это не наш ум, не наш интеллект, не наша личная воля – они представляют собой лишь инструменты. В конце концов, нам говорят, что мы должны полностью найти убежище в Господе. А для этого мы должны в первую очередь сделать его объектом всего нашего бытия и поддерживать с ним душевный контакт. Таков смысл фразы «он должен быть неколебимым в Йоге, полностью отдавшись Мне», но пока еще это самый простой беглый намек в манере Гиты, лишь три слова, содержащие всю суть наивысшей тайны, которую еще предстоит раскрыть, yukta āsīta matparaḥ.

Если это происходит, мы получаем возможность передвигаться среди объектов чувств, находясь в контакте с ними, воздействуя на них и сохраняя при этом чувства под полным контролем субъективного «я», а не во власти объектов, а также контактов с ними и их реакций, и это «я» послушно наивысшему «Я», Пуруше. Тогда свободные от реакций чувства будут освобождены от симпатии и антипатии, избавятся от двойственности позитивного и негативного желания, и на человека снизойдет покой, мир, ясность, счастливое спокойствие, ātmaprasāda. Такое ясное спокойствие является источником блаженства души; исполненную покоя душу не трогает никакое горе; интеллект быстро укореняется в покое «Я»; страдание уничтожается. Именно эту спокойную, лишенную желаний, не знающую печали сосредоточенность буддхи в самоуравновешенности и самопознании Гита называет Самадхи.

Признак пребывания человека в Самадхи – это не утрата им осознания объектов и окружения, а также своего ментального и физического «я», и не возможность возвращения к нему даже под угрозой костра или пыток – обычная идея, когда речь идет о данном вопросе; транс – это особая интенсивность, но не обязательный признак такого состояния. Мерилом является изгнание всех желаний, их неспособность проникнуть в ум, и эта свобода возникает из внутреннего состояния, наслаждения души, ушедшей в себя, причем ум пребывает в состоянии покоя и уравновешенности превыше притяжений и отталкиваний, превыше чередований ясной погоды и гроз, стрессов наружной жизни. Он направлен внутрь, даже когда действует вовне; он сконцентрирован в «Я», даже когда разглядывает вещи вовне; он полностью устремлен к Божественному, даже будучи направленным на внешнее видение других людей, занятых и озабоченных мирскими делами. Арджуна, как выразитель среднего человеческого ума, просит указать ему на какой-либо внешний, физический, практически различимый признак этого великого Самадхи; как человек, пребывающий в нем, разговаривает, сидит, ходит? Невозможно указать на такие признаки, да Учитель и не пытается этого сделать, ибо единственно возможный критерий этого состояния находится внутри человека, и существует множество враждебных психологических сил, которые могут воздействовать на него. Уравновешенность – вот великая печать освобожденной души, и даже наиболее очевидные признаки этой уравновешенности являются все же субъективными. «Человек, чей ум не потревожен горестями, покончивший с желанием удовольствий, которого покинули симпатии, гнев, страх, – таков мудрец, чей рассудок укрепился в состоянии равновесия». Он существует «без тройственного действия качеств Пракрити, без двойственностей, вечно базирующихся в его истинном существе, без приобретения или обладания, он владеет своим «Я». Ибо какие приобретения или владения есть у свободной души? Раз мы владеем своим «Я», мы владеем всем.

И все-таки он не прекращает трудов и действия. Самобытность и сила Гиты состоит в том, что, заявив об этом статическом состоянии, об этом превосходстве над природой, даже об этом состоянии пустоты освобожденной души в отношении всего, что обычно составляет действие Природы, она все-таки способна оправдывать действие души, даже обязать душу продолжать труды и, таким образом, избежать того великого изъяна, который свойственен просто квиетистским и аскетическим философским учениям, – изъяна, от которого, как мы сегодня видим, они пытаются избавиться. «У тебя есть право на действие, но только на действие, а отнюдь не на плоды его; да не будут плоды твоих трудов мотивацией твоих поступков, но не допускай в себе и малейшей привязанности к бездействию». Следовательно, предписываются не труды, осуществляемые с желанием приверженцами Ведавады, не притязание на удовлетворение неутомимого, энергичного ума посредством постоянной активности, притязание практичного или кинетического человека. «Сосредоточившись в Йоге, делай свое дело, отказавшись от привязанности, одинаково воспринимая и неудачу, и успех; ибо именно уравновешенность подразумевает Йога». В действие вносит беспокойство выбор между относительным добром и злом, страх греха и тяжкий труд следования добродетели? Но человек освобожденный, объединивший свой рассудок и волю с Божественным, даже здесь, в этом мире двойственностей, отвергает как доброе деяние, так и деяние злое; ибо он поднимается к высшему закону, стоящему над добром и злом, основанному на свободе самопознания. Разве такое лишенное желания действие может не обладать определенностью, эффективностью, действенной мотивацией, большой или энергичной созидательной силой? Нет, конечно: действие, совершаемое в Йоге, является не только наивысшим, но и наимудрейшим, наиболее мощным и целесообразным даже для мирских дел; ибо оно вдохновляется знанием и волей Владыки трудов: «Йога есть мастерство в трудах». Разве любое действие, направленное к жизни, уводит йогина в сторону от универсальной цели, которая, по общему согласию, заключается в освобождении от пут этого полного бед и горестей человеческого рождения? И это не так: мудрецы, совершающие труды, не желая их плодов и пребывая в Йоге с Божественным, освобождаются от рабства рождения и достигают того иного, совершенного статуса, в котором отсутствуют болезни, поражающие ум и жизнь страдающего человечества.

Статус, которого он достигает, есть брахмическое состояние; он обретает прочное положение в Брахмане, brāhmī sthitiḥ. Это полный пересмотр всей перспективы, опыта, знания, ценностей, видения земных созданий. Эта жизнь двойственностей, которая для других является днем, бодрствованием, сознанием, светлым состоянием деятельности и знания, для него – ночь, тревожный сон, тьма души; то высшее бытие, которое для других представляет собой ночь, сон, в котором перестает существовать любое знание и воля, для умеющего владеть собой мудреца есть пробуждение, светлый день истинного бытия, знания и силы. Другие – замутненные воды, которые волнуются от каждого небольшого прилива желания; он – океан обширного бытия и сознания, который вечно наполняется и все-таки вечно неподвижен в своем великом равновесии с его душой; все желания мира вливаются в него, как реки вливаются в море, и все-таки у него нет желаний и он спокоен. Ибо, в то время как другие наполнены тревожащим чувством эго, ощущением «моего» и «твоего», он един с единственным «Я» во всем и нет для него «я» и «мое». Он действует как другие, но отказался от всех желаний и их устремлений. Он добивается великого покоя и его не сбивает с толку внешний вид вещей; он уничтожил свое личное эго в Едином, живет в этом единстве и, будучи сосредоточенным в этом состоянии, в конце концов может достичь угасания в Брахмане, Нирваны – не негативного самоуничтожения буддистов, но великого погружения обособленного личного «я» в безбрежную реальность единого, бесконечного, безличного Существования.

Такое тонкое объединение Санкхьи, Йоги и Веданты является первоосновой учения Гиты. Это далеко не все, но это первое, незаменимое практическое единение знания и трудов с уже возникшим намеком на третий, венчающий и наиболее сильный элемент совершенства души, божественную любовь и преданность.