Текст книги "Обручальное кольцо"

Глава 11

Пруденс осторожно пошевелилась, стараясь не касаться раной матраса. Но в какую бы сторону она ни поворачивалась, заснуть не удавалось. И за что рассердился на нее Росс?

Она сказала, что хочет одеться и пойти на ужин к капитану, чтобы немного взбодриться. Росс приказал ей вернуться в постель, утверждая, что это необходимо по врачебным соображениям, но она настояла на своем.

Не потому ли Росс и злится? Но ведь он, конечно, уже успел привыкнуть к ее упрямству. Пруденс чувствовала, что временами Россу даже нравится уступать ее капризам и требованиям. А может, он взъелся из-за того, что узнал о ребенке? Решил, что падшая женщина не заслуживает его внимания?

За ужином Пруденс нисколько не приободрилась и не развлеклась. Настроение было грустным, а ухаживания Сент-Джона только докучали ей. Росс почему-то слишком грубо вел себя с Хэкеттом, и это окончательно вывело Пруденс из себя. Она тоже до сих пор была возмущена тем, как капитан поступил с Вэджем. Но это не основание для столь дерзких выходок. Все-таки «Чичестер» – военный корабль, и суровые наказания здесь не в диковинку.

Они встали из-за стола довольно рано. Росс держался надменно и холодно. Наконец они вошли в каюту, разделись и пожелали друг другу спокойной ночи.

В этот вечер Пруденс молилась более пылко, чем обычно: ей очень хотелось вернуть душевное равновесие, вновь обрести надежду на будущее. Сент-Джон сказал, что до берегов Виргинии они доберутся немногим дольше, чем через пару недель. Разве это не повод для радости?

Виргиния… и Джеми. Если подумать о нем, может, нервы успокоятся и удастся уснуть? Но ничего не вышло. Пруденс напрасно пыталась вспомнить любимое лицо. Его черты расплывались, словно отражение дерева в пруду, по которому ветер гонит рябь.

Она почувствовала себя брошенной и одинокой. Ей так хотелось ощутить тепло человеческого тела! Она осторожно придвинулась поближе к спящему Россу и прижалась к нему спиной. Он что-то пробормотал и крепко обнял ее. Пруденс умиротворенно вздохнула и закрыла глаза. Как с ним спокойно и уютно! Она словно создана для его объятий. Еще немного – и ее охватит дрема.

Пруденс разбудил боцманский свисток, созывающий матросов на завтрак. Росс по-прежнему обнимал ее, его ладонь покоилась у нее на груди. Пруденс не стала отстраняться. Она нуждалась в ласке и защите. Ее до сих пор трясло от кошмарного сна, в котором причудливо и живо, словно наяву, переплелись все ужасы минувшего года. Даст Бог, ей будет так же уютно лежать рядом с Джеми, и он утешит ее в печали. Пруденс просто не могла представить, что когда-нибудь ей придется остаться в постели одной.

– Боже милостивый! – воскликнул Росс, отдернув руку. Пруденс повернулась и села. А он соскочил с кровати, встал посреди каюты и с тревогой уставился на нее, тяжело дыша. Широко расставленные босые ноги так крепко упирались в пол, словно он решил всю оставшуюся жизнь не сходить с этого места. Пруденс вдруг подумала, что никогда еще не видела таких стройных мужских ног.

– Прошу прощения! – хрипло пробормотал Росс. – Я не хотел прикасаться к вам. Конечно, вы вправе упрекнуть меня, но я не подозревал, что…

Пруденс покачала головой и ободряюще улыбнулась:

– Ничего страшного. Вы все время делаете так во сне. Наверное, вам снится Марта. Иногда вы произносите ее имя, а потом обнимаете меня.

Это открытие, похоже, привело его в замешательство.

– И… больше ничего?

– Нет.

– Черт подери! Вам следовало разбудить меня! Вы должны были…

– А с какой стати? Чтобы потревожить ваш сладкий сон? Вернуть вас к печальной реальности? Заставить вас увидеть, что рядом лежу я, а не Марта?

– Вы просто наивная дурочка, – проворчал Росс. – Неужели вы не боитесь, что это может закончиться… чем-нибудь нехорошим?

Пруденс спустила ноги с кровати.

– А почему я должна бояться? Или вы считаете, что я вам больше не доверяю?

Росс уставился на ее босые ступни, и на его лице появилась странная гримаса. Потом, произнеся какое-то грубое ругательство, он покраснел и повернулся к ней спиной. Но Пруденс все же успела заметить у него под рубашкой какую-то странную выпуклость.

– Я… я всего лишь обычный человек, – выдавил Росс.

– И очень порядочный человек. Я знаю: вы не причините мне зла.

Росс напрягся, его спина словно окоченела.

– Марта – единственная женщина, которую я любил. Наверное, это воля Господня, чтобы в земной жизни у нас была лишь одна духовная супруга. Во всяком случае, для меня это так. Я никогда не полюблю другую женщину. – Его плечи вздымались от прерывистого дыхания. – Но плоть может оказаться слабой, – продолжал Росс. – И я настаиваю, чтобы вы будили меня всякий раз… когда я ненароком обниму вас.

– Но зачем? Мне это не мешает, а вам приносит утешение.

Росс повернулся к ней лицом, изогнув губы в саркастической усмешке.

– Ах, какое благородство с вашей стороны! Вы, значит, сочувствуете моей слабости? Но при этом, конечно, представляете, будто вас обнимает Джеми.

Пруденс прикусила губу. Она уже почти решилась рассказать ему о своем печальном сне. Но теперь это невозможно.

– Так что же? – поинтересовался Росс. – Почему вы не защищаете своего распутника? Или не находите нужных слов? Неужели вам до сих пор снятся сладкие сказочки о том, как он женится на вас?

Чума его возьми! Нет, ничего она ему не расскажет! Никогда! Он все нагло извратит, перетолкует ее исповедь по-своему и причинит еще большую боль. Пруденс раздраженно отвернулась и протянула руку к нижней юбке.

Росс начал поспешно натягивать на себя чулки и брюки.

– Я велю Томпсону принести сюда завтрак. Или вам приятнее побыть в обществе ваших ухажеров?

Пруденс пристально посмотрела на него. Каждое жестокое слово, слетавшее с его уст, увеличивало пропасть, которая начала пролегать между ними.

– Куда девалось ваше благородство? Глаза Росса были холодны как лед.

– Во мне его почти не осталось. Я давным-давно отрекся от всяких чувств… и от всего мира. Я хочу жить в одиночестве, разве вы забыли об этом?

– Неужели я стала для вас невыносимым бременем? Росс повязал на шею платок и застегнул камзол.

– Да. В тех случаях, когда приходится терпеть «нежную заботу», которой вы щедро оделяете и меня, и других. Просто душите своей добротой. – Он издал короткий смешок и потянулся за накидкой. – Но возможно, вы проявляете сострадание лишь потому, что нуждаетесь в моей помощи? И в моем кошельке?

– О!.. – воскликнула Пруденс.

Нет, сегодня Росс решительно невыносим. И все только из-за этого случайного объятия во сне? Пруденс наклонилась, подхватила туфли Росса, резко распахнула дверь каюты и вышвырнула их в коридор.

– Можете закончить свой туалет там, – заявила она. – А матросы пусть думают что угодно. Не сомневаюсь, они знают, что все супруги время от времени ссорятся… – Ледяной взгляд Росса все сильнее разжигал в ней бешенство. Как бы побольнее его уколоть? – Разумеется, это не относится к вам и вашей святой Марте.

Росс застыл как статуя. На какой-то миг Пруденс показалось, что он вот-вот ударит ее. Но вместо этого Мэннинг бесстрастно улыбнулся и отвесил поклон:

– К вашим услугам, мадам. А Марта, к ее чести, действительно не отличалась сварливостью.

Пруденс хотела было запустить в него чем-нибудь, но он вихрем вылетел из каюты.

Пруденс присела на стул и закрыла глаза рукой. Россу никогда не хотелось заботиться о ней – вот в чем дело. Просто до сих пор он скрывал свои истинные чувства. Но чем ближе они подплывали к Виргинии, тем больше он погружался в мечты о вожделенном одиночестве. И Пруденс стала для него невыносимым бременем, потому что нарушала внутренний покой Росса, не давала полностью отстраниться от мира.

Вот ведь и дедушка говорил: «Вечно ты путаешься у всех под ногами, Пруденс Оллбрайт!»

Он никак не мог простить единственную дочь, которая против его воли вышла замуж за скромного учителя. Старик надеялся, что она вступит в брак с каким-нибудь сквайром – таким же зажиточным, как и он сам. Мама рассказывала, что он пришел в бешенство, узнав о ее побеге, и порвал с дочерью все отношения. Отец, выбиваясь из сил, зарабатывал на жизнь в сельской школе. Жили они в полуразвалившемся маленьком коттедже, постоянно испытывая нужду то в еде, то в дровах для очага. И все же Пруденс вспоминала о тех временах с нежностью. Тогда в ее жизни были любовь, веселье, смех и такая простая радость, как посидеть на коленях у отца…

Потом мама заболела, и дедушка, сменив гнев на милость, позволил им приехать к нему в усадьбу и остаться там. И все равно постоянно напоминал отцу, что тот – жалкий неудачник, неспособный должным образом заботиться о своей семье.

Пруденс казалось, что дедушка возненавидел с самого начала и ее: ведь он мечтал о внуке, а родилась девочка. К тому же она была плодом столь презираемого им брачного союза. Старик не проявлял к Пруденс ни капли тепла.

Дела пошли еще хуже, когда умер отец и новая жена дедушки стала полной хозяйкой в доме. Эта женщина была последовательницей учения Джона Уэсли.[16]16
  Джон Уэсли (1703–1791) – английский теолог, основатель методистской церкви.


[Закрыть] Суровая и злопамятная, набожная до лицемерия, она сделала дедушку и внучку настоящими врагами. Любая безобидная проделка Пруденс считалась грехом, любое неосторожное слово становилось поводом для наказания. Девочку сурово бранили за недостаточно благочестивое поведение, выговаривали за легкомысленный смех. А уж когда выяснилось, что Пруденс беременна…

Она задрожала, вспомнив свой ужасный сон. Вот она снова стоит на коленях перед дедушкой и молит его не выгонять ее из дома. Пруденс была готова выйти замуж за любого, кого бы ни выбрал дедушка, только бы ей позволили сохранить ребенка.

«Ты принесла в этот дом позор и бесчестье. Больше ты мне не внучка!»

Пруденс зажала уши, но голос старика эхом отдавался у нее в голове. Уже несколько месяцев снова и снова она слышала во сне эти страшные слова – «позор и бесчестье».

Пруденс уставилась в потолок затуманенными от слез глазами.

– Но ведь отец моего ребенка – знатный лорд, дедушка, – шептала она, заново переживая прошлое. – И он любит меня.

«Нет у тебя никакого ребенка, – ответил ей старик – и прошлой ночью, во сне, и в то ужасное июньское утро. – Нет у тебя ребенка! Отныне он принадлежит мне! И я воспитаю его на свой лад, так, чтобы твои грехи и пороки не запятнали его».

Пруденс вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони. За последние месяцы слезы лились из ее глаз, как дождь из весенних туч.

«Ах, Джеми, – подумала она. – Только ты можешь вернуть мне моего малыша!» Пруденс сцепила руки на груди, словно ощутив прикосновение мягких сосущих губок… Она до сих пор помнила нежный запах новорожденного – он был слаще самых дорогих духов.

«Знатный лорд? – переспросил ее тогда дедушка с усмешкой. – Скорее уж какой-нибудь неотесанный деревенский парень, который играючи воспользовался твоей порочностью и распутством. А если он и вправду знатный лорд, пускай сам приедет сюда и предъявит права на ребенка».

«И он приедет, дедушка, – подумала Пруденс. – Подожди – сам увидишь». Они с Джеми с достоинством войдут в дом, как законные муж и жена, и заберут то, что принадлежит им по праву.

Старик не сможет им отказать. Титул Джеми – хорошее средство убеждения. Если понадобится, они его немного припугнут. Пруденс была уверена, что все закончится хорошо. Только это и поддерживало ее все долгие мучительные месяцы разлуки с Джеми и ребенком.

Воодушевленная надеждой, Пруденс вытерла глаза и оделась. Если будет приличная погода, она выйдет на палубу. На лазарет у нее сегодня сил не хватит. К тому же ей не хотелось снова встретиться с Россом.

Пруденс вздохнула. Теперь она сожалела, что вообще рассказала ему о ребенке. Все равно сочувствия от него не дождешься. Слишком уж Росс холоден, категоричен в суждениях и захвачен стремлением к неземному совершенству. Разве он простит ее слабости… поймет, почему она уступила Джеми? И его равнодушие… Человек, решивший стать отшельником, вряд ли проявит сочувствие к женщине, которая попала в полосу невезения, да еще по собственной вине. Нет-нет, Пруденс и так уже было стыдно за несколько неосторожных слов, случайно сорвавшихся у нее с языка.

Больше она не расскажет о себе ни слова, сколько бы Росс ни настаивал. А потом она отыщет Джеми, и все будет прекрасно.

– Боже милосердный, прости мои грехи! – прошептала она. – И даруй неразумному созданию твоему такую судьбу, какую ты сам пожелаешь.

Но до каких же пор Господь будет карать ее? И сколько еще мук придется вынести, прежде чем она снова прижмет к груди своего малыша?

– По-моему, вы морочите мне голову, Марта!

Пруденс посмотрела на Сент-Джона, сидевшего напротив нее за доской для игры в триктрак, и одарила его обаятельнейшей улыбкой. Бросив кость, она нахмурила лоб, как бы глубоко задумавшись, а потом нарочно передвинула свои фишки в весьма уязвимую позицию. Даже Сент-Джон, какой бы он ни был болван, вряд ли упустит столь удобный случай!

– Мне еще далеко до совершенства в этой игре, лейтенант, – жеманно улыбнулась она.

У Сент-Джона выпал дупель. Пытаясь скрыть свое торжество, он решительно убрал с доски две фишки Пруденс. Она надула губки.

– Ну-ну, что вы! – принялся утешать ее лейтенант. Он потянулся к Пруденс через стол и похлопал ее по руке. – Это всего лишь игра. И для женщины у вас получается совсем неплохо. Но вы, помнится, обещали называть меня Эдвином, а потом забыли об этом.

– Как трудно быть женщиной! – вздохнула Пруденс. – Ах, мне хотелось бы родиться большим, сильным мужчиной и играть уверенно… так же, как вы.

Лейтенант надулся, точно павлин.

– Дорогая Марта. Вы неподражаемы.

– Ах, Эдвин… – Пруденс закрыла лицо руками, притворяясь смущенной.

На самом деле она с трудом удерживалась от смеха. Сент-Джон оказался таким напыщенным и важным, но его было очень легко одурачить. Пруденс вволю наслаждалась этим новым развлечением. Она открыла свою женскую силу, о которой прежде и понятия не имела. Как действовали на Сент-Джона ее улыбки и гримаски! Впрочем, с ним это не составляло особого труда. Лейтенант был глуповат. И все равно, играя и кокетничая с ним, Пруденс чувствовала себя красивой и смелой. Она много раз видела, как Бетси проделывает такие же штучки с деревенскими парнями на лужайке. В то время Пруденс завидовала своей подруге и не могла понять, где женщины учатся искусству пленять мужчин. Сейчас она стала проводить подобного рода опыты с Сент-Джоном, и он мгновенно поддался ее чарам. От этого настроение Пруденс заметно улучшилось.

Милосердный Господь знает, как ей необходимо хоть какое-то утешение. Отчуждение, возникшее в последние дни между нею и Россом, Пруденс переживала очень болезненно. Она лишилась друга, причем по совершенно непонятным причинам. На холодность Росса она отвечала раздражением и нарочно противилась всем его желаниям. Когда он пытался обнять ее во сне, Пруденс отталкивала его руку. И почему-то ей очень нравилось, что легкий флирт с Сент-Джоном приводит Росса в бешенство. Что сказал бы папочка, знай он о ее кокетстве и своенравии! Пруденс старалась не думать об этом.

Она подняла глаза: в кают-компанию вошел Росс. Кивнув нескольким офицерам, засидевшимся за столом после ужина, он направился к ней.

– Жена, после ужина миновал уже час. Ты не собираешься спать? – Он говорил сдержанно, но в голосе звучало напряжение.

Пруденс ответила ему нежной улыбкой, боясь, что ее раздражение вот-вот вырвется наружу. Последние дни Росс не сказал ей почти ни одного приветливого слова, только отдавал приказы!

– Супруг мой, – сдержанно начала она. – Почему ты почти никогда не обращаешься ко мне по имени? Неужели тебе так трудно произнести слово «Марта»?

В его синих глазах сверкнул холодный огонь.

– Прошла всего неделя, как ты встала после лихорадки, Марта. Тебе нужно побольше отдыхать, я настаиваю на этом.

Пруденс повернулась к Сент-Джону и задорно рассмеялась.

– Муж произносит мое имя почти так же нежно, как вы, Эдвин. Но кажется, жаждет испортить этот прелестный вечер.

Сент-Джон сложил игральную доску.

– А мы еще не слыхали сегодня вашего пения. Прошу вас, пока Эллиот здесь. – Он кивнул на лейтенанта Эллиота, увлекшегося разговором. – Эй, приятель, берись-ка за скрипку. Миссис Мэннинг сейчас порадует нас пением.

– Если позволит муж, – сказала Пруденс, жеманно поджав губки. – Он стал таким суровым…

Росс уже открыл рот, чтобы ответить, но промолчал, оглушенный возгласами Сент-Джона и других офицеров, которые наперебой уговаривали его согласиться. Что плохого, если миссис Мэннинг, перед тем как отойти ко сну, споет одну песенку? А им всем до смерти хочется услышать ее нежный голосок. Прикусив губу, Росс неохотно кивнул.

– Что же вы споете нам сегодня? – спросил лейтенант Эллиот.

– Вы знаете мелодию «Черные волосы моего любимого»? – отозвалась Пруденс, поднимаясь со стула.

Глаза Росса сузились.

– Черные, мадам?

Она вспомнила о Джеми и его темных локонах.

– Да, черные, – с мечтательным видом подтвердила Пруденс, – и карие глаза.

Росс предостерегающе нахмурился:

– Но это всего лишь песня.

– Разумеется! – поспешно ответила Пруденс, овладев собой.

Росс сухо поклонился.

– В таком случае я оставляю тебя с этими джентльменами… Пропой им свою песню. Но надеюсь, у тебя хватит благоразумия вернуться в каюту в надлежащее время, – раздраженно добавил он и пошел к двери. Эллиот уже выводил на скрипке первые ноты.

Пруденс очень скоро пожалела, что выбрала именно эту песню. Каждая строка напоминала ей о Джеми и пробуждала печальные воспоминания. Под конец на глазах у нее выступили слезы.

Сент-Джон тут же подскочил к ней и взял под локоток.

– Это грустная песня. Не стоило петь ее, Марта. Пойдемте. Вечер сегодня погожий, свежий воздух вернет вам силы.

Лейтенант повел ее на ют. Небо переливалось от блеска звезд. Они сверкали, словно драгоценности на черном бархате. Закинув голову, Пруденс смотрела в темную высь, но думала только о Джеми и своем сыне. Повсюду царил безмятежный покой, а она – чуть ли не впервые в жизни – чувствовала себя такой одинокой и покинутой, крохотной песчинкой среди бесчисленного множества звезд, жаждущей отыскать другую песчинку, родственную душу… Вот тогда ее существование снова обретет смысл. Пруденс вздохнула.

– Я боготворю вас, Марта, и хочу, чтобы вы знали об этом.

Обернувшись, она увидела, что Сент-Джон уже раскинул руки, готовясь заключить ее в свои объятия.

– Эдвин, я…

Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Вы так прекрасны, так желанны… Я томлюсь по вашей нежности, по вашей благосклонности…

Пруденс предпринимала неловкие попытки вырваться. Ее тронули ласковые слова Сент-Джона. Когда-то и Джеми тянулся к ней так же страстно, говорил почти те же самые слова… Но сейчас он бесконечно далеко. Она чувствовала себя слабой и беззащитной.

– Я… я ведь замужняя женщина, Эдвин, – с запинкой пробормотала Пруденс, цепляясь за остатки здравого смысла.

– Дьявол бы побрал вашего мужа! Он не способен оценить вас по достоинству. Подарите мне свою любовь, и вам не придется жалеть об этом, обещаю!

«Уж не лишилась ли я рассудка?» – подумала вдруг Пруденс. Она совсем забылась и погрязла в грехе. Это недопустимо!

– Я не могу! Это противно Господу.

Сент-Джон еще сильнее сжал ее в своих объятиях.

– Тогда всего один поцелуй, молю вас. Я мечтаю об этом, мечтаю коснуться ваших прелестных губок.

Пруденс колебалась. Всего один поцелуй. Много ли тут вреда? Она ведь почти и не целовалась с мужчинами… не считая Джеми. Ну, и еще Росса. Интересно, а все ли целуются одинаково? Всегда ли при этом испытываешь такое восхитительное чувство? Сент-Джон, конечно, дурак… Но любопытство уже разгоралось в Пруденс, требуя удовлетворения. А сердце разрывалось от одиночества. Пруденс подняла лицо.

– Хорошо, один поцелуй. А потом я должна уйти.

– Вы просто ангел.

Сент-Джон склонил голову и впился губами в ее рот. Пруденс не знала, радоваться ей или огорчаться, но она не почувствовала ничего. Совершенно ни-че-го! Ни трепета, ни учащенного биения сердца, ни стука пульсирующей в висках крови – ничего этого не было… Сухие губы Сент-Джона почему-то вызывали у нее отвращение. Пруденс попыталась оттолкнуть его.

– Я буду весьма признателен, сэр, если вы оставите мою жену в покое, – вдруг раздался ледяной голос.

У Пруденс перехватило дыхание. Она резко повернулась и увидела Росса, который свирепо смотрел на них, стиснув зубы. К счастью, уже стемнело, и он не мог заметить краску стыда, выступившую на ее лице.

– Это н-не то, что вы думаете, Мэннинг! – заикаясь, стал оправдываться Сент-Джон. – Я п-просто пожелал вашей супруге спокойной ночи… – Бормоча что-то бессвязное, он дергал свой шейный платок, словно тот душил его.

– Ну-с… я предпочитаю принять ваше объяснение, сэр, – промолвил Росс еще более суровым голосом. – На сей раз. Ибо на борту корабля я не принадлежу себе. Но на берегу имею право использовать свое искусство владения шпагой. Вы меня поняли?

Сент-Джон кивнул и пустился наутек. Пруденс вяло улыбнулась Россу:

– Это был всего лишь безобидный поцелуй. Он ничего не…

Но Росс прервал ее, и весьма бесцеремонно.

– Черт бы вас подрал! – зло пробормотал он, крепко ухватив Пруденс за запястье. – Будь вы в самом деле моей женой, я перекинул бы вас через колено и отшлепал как следует! – И гневно приказал: – А теперь идемте вниз.

Спотыкаясь, Пруденс плелась следом за ним по трапу. Как смягчить его гнев? Пруденс побаивалась, что Росс выполнит свою угрозу, когда они останутся в каюте одни. И не важно: жена она ему или нет. Господь свидетель: она вела себя глупо, недостойно, словно капризный ребенок.

В тускло освещенном коридоре перед самой дверью в их каюту Пруденс удалось освободиться от его цепкой хватки.

– Росс… подождите, Сент-Джон застал меня врасплох. Я не ожидала, что он сделает это. – Пруденс старалась говорить помягче, чтобы успокоить его.

Но лицо Росса исказилось от ярости.

– Не ожидали? В самом деле не ожидали? Черта с два! Вот уже несколько дней вы флиртуете с ним напропалую, чуть ли не предлагаете залезть к вам под юбки. И что же подумает Хэкетт, если узнает об этом?

Она судорожно сглотнула.

– Я… я не знаю.

– Он подумает, что добропорядочная миссис Мэннинг – легкая добыча. – Росс устремил на нее полный презрения взгляд. – Я прав?

– Нет, – прошептала Пруденс, потупившись. – Это было какое-то наваждение. Я сожалею…

Мэннинг открыл дверь каюты.

– В таком случае заходите в эту каюту, пока она является вашим домом, и ложитесь спать. – Росс захлопнул дверь, сорвал с себя китель и швырнул его на матросский сундучок. – И впредь не смейте общаться с этим мерзким лейтенантом! У него даже не хватило мужества ответить за свое распутство… Удрал как трусливый пес. Не оставайтесь больше в кают-компании после ужина, особенно если меня вызовут в лазарет.

Пруденс уже начала было сожалеть о своем проступке. Но теперь, выслушав столько властных приказов, раскаивалась даже в том, что извинилась перед Россом! Пруденс резко потянула за шнуровку своего платья, сняла его и отбросила в сторону.

– Что-нибудь еще, супруг мой? – язвительно спросила она.

– Да. Отошлите этому нахалу пряжки, чтобы у него не осталось никаких сомнений относительно ваших чувств. – Синие глаза Росса холодно изучали Пруденс, и она застыла на месте. – И не надо носить такое глубокое декольте. В последнее время вы демонстрируете свою грудь не хуже любой шлюхи!

Пруденс порывисто отвернулась, заскрежетав зубами. Жаль, что воспитание не позволяет ей выругаться от души.

Дальнейшие приготовления ко сну происходили в полном молчании. Пруденс не могла даже смотреть на Росса, но чувствовала на себе его внимательный взгляд. Она преклонила колени для вечерней молитвы. Увы! Кипевший в душе гнев заглушал мысли о Господе.

– Я ложусь в кровать, – сухо сказала Пруденс, поднявшись с пола. – Можете потушить свет.

Росс направился к ближайшему фонарю, потом замер, стоя к ней спиной.

– Ну, и как… понравилось вам целоваться с ним? – вдруг спросил Росс печальным, глухим голосом.

Пресвятая дева! Уж не ревнует ли он ее, этот тиран?

– Да, мне было очень приятно. Вот тебе, деспот! Получай!

Росс хрипло застонал, повернулся и, притянув Пруденс к себе, жадно впился в ее губы. Та, задыхаясь и дрожа от яростных движений его языка, обняла Росса за шею и ответила ему со всей страстью, на которую было способно ее измученное сердце. Руки Росса опустились вниз, к ее ягодицам, и стали мять их сквозь сорочку. От этих грубоватых ласк тело Пруденс пронзила жаркая, трепетная дрожь, и оно запылало, как дерево, воспламененное молнией!

Безумие, какое безумие… Пруденс понимала это, в ней еще оставалась крохотная частица сознания, не замутненная страстным желанием. И все же она теснее прижалась к груди Росса и застонала, опьяненная ощущением близости. Ее сердце неистово билось. Пруденс запустила пальцы в его шелковистые волосы, чувствуя при этом неизъяснимое наслаждение.

Но Росс оттолкнул ее с такой силой, что Пруденс споткнулась и чуть не налетела на сундучок.

– Оставьте меня! – крикнул он, грохнув кулаком по столу. – Бога ради, оставьте меня в покое!

Пруденс в изумлении уставилась на него, пытаясь восстановить равновесие, а заодно и дыхание. Росс согнулся пополам, словно пронзенный страшной болью, на его лице появилась странная гримаса. Она не верила своим глазам, не понимая, почему он отверг ее? Разве он не чувствует тот же трепет, тот же ненасытный голод, который переполняет сейчас все ее существо и лишает рассудка?

– Росс, – мягко сказала Пруденс, протягивая к нему руки, – пойдем в постель.

Он резко выпрямился и бросил на нее свирепый взгляд.

Пруденс прикусила губу. Он, вероятно, понял ее слова как весьма недвусмысленное приглашение. Но может быть, она сама виновата в этом? Ах, незадачливая Пруденс!

– Пойдемте спать, – поправилась она, ощущая ужасную неловкость.

Изыди, сатана! Изыди!

Росс презрительно скривил губы.

– Сегодня ночью вы, возможно, предпочли бы отправиться в постель к Сент-Джону. Но должен вас предупредить… Когда мы покинули Азорские острова, он приходил ко мне за лекарством. Похоже, лейтенант весело провел там время.

– За… каким лекарством?

– А вы не видели, к каким результатам приводят визиты госпожи гонореи? У распутных дам начинается жжение в некоторых интимных местечках. Припухлости, омерзительные выделения, которые могут продолжаться несколько недель. Потом появляются болезненные язвы… если только не обратиться к врачу. Язвы – это самое неприятное. Но все равно, идите, идите к своему Сент-Джону, если вам хочется.

Пруденс вздрогнула от этих жестоких слов, явно предназначенных для того, чтобы испугать ее. Она повернулась к кровати. Ее губы тряслись от ужаса и отвращения.

– Погасите свет, – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить достоинство. – Я хочу спать.

Росс издал короткий торжествующий смешок.

– Я так и думал! – Он шагнул к кровати, сдернул с нее свою подушку и одно из одеял и холодно объявил: – Я буду спать на полу, чтобы ни у вас, ни у меня не возникло искушения.

Пруденс приостановилась, держась рукой за дверь в кают-компанию, и посмотрела на небо. Оно было мрачным – под стать ее настроению. В лазарете умирал молодой кроткий матрос. Его легкие на глазах пожирала болезнь. И она почти ничем не могла помочь, не могла дать ему покой и утешение.

Так хотелось разрыдаться на плече у Росса и поведать ему все свои горести. Но их дружба распалась, едва начавшись. Они соблюдали хрупкое перемирие, но разговаривали совсем мало и только по поводу разных мелких дел, касающихся их совместного житья. После той ночи, проведенной Россом на полу, Пруденс уговорила его вернуться на прежнее место. Ведь не было никакой гарантии, что Томпсон не зайдет к ним в каюту в неурочный час! А потом он донесет об увиденном Сликенхэму… Итак, они снова лежали рядом, но пространство между ними было не меньше океана, разделяющего Европу и Америку.

И тем не менее во сне Росс по-прежнему обнимал ее. И для Пруденс это было единственным утешением, хотя она с болью понимала, что он жаждет получить тепло и нежность не от нее, а совсем от другой женщины. Она мучилась от сознания своей вины, ибо начала ненавидеть эту давно умершую Марту. Но когда это произошло и почему?

– Моя милая леди, вы чем-то расстроены? Пруденс обернулась и увидела капитана Хэкетта, который спускался по сходням с юта.

– Я просто… это из-за одного молодого паренька, он умирает в лазарете. Я подумала: может, найти где-нибудь Библию и почитать ему?

– Вы так заботливы и великодушны, моя дорогая. Но я не намерен уступать вам в этих качествах. Я дам свою собственную Библию.

Хэкетт повел ее к своей каюте, пропустил внутрь и снял с головы треуголку. Потом тщательно пригладил темные волосы и кивнул в сторону небольшого столика, на котором стояли графин и несколько бокалов.

– Вы очень бледны. Присаживайтесь. И позвольте предложить вам глоток мадеры.

После некоторых колебаний Пруденс кивнула и села на стул. Быть может, вино согреет ей душу?.. Она пила медленно, маленькими глоточками, наслаждаясь напитком, от которого по всему телу разливался покой.

На красивом лице капитана, внимательно наблюдавшего за ней, играла добродушная улыбка. В этот миг он был похож на любящего отца, который окружает заботами своего ребенка. Когда Пруденс осушила бокал до последней капли, он протянул руку к графину.

– Не желаете ли еще, моя милая леди?

– Нет-нет!.. Я уже вполне пришла в себя. Капитан прошел к дальней двери, открыл ее и кивком пригласил Пруденс последовать за ним.

– Прошу вас.

За его спиной виднелся край кровати, занавешенной пологом. Пруденс почувствовала смутное беспокойство.

– Я подожду вас здесь.

– Но все мои книги там. Их много. Возможно, вы отыщете парочку забавных романов и развлечете этого беднягу.

– Да… разумеется.

В самом деле, с какой стати волноваться, если Хэкетт ведет себя так любезно? Он закрыл за собой дверь, но Пруденс по-прежнему казалось, что она в полной безопасности. Все его книги действительно стояли за дверью на книжной полке с бортиком. Если не закрыть дверь, туда и не дотянешься. Увидев названия на корешках, Пруденс с восторгом воскликнула:

– Ах, как жаль, что я только сейчас узнала о ваших книгах! Джонсон… Свифт! Это же мои любимые писатели!

– Вы читаете по-французски?

– Да.

– Тогда, может быть… – И он вручил ей увесистый том.

– Рабле? – Пруденс вспыхнула, вспомнив о непристойностях, которыми изобилует этот роман. – Ах, но он такой греховодник!

– Так вы и впрямь читали?

Она смущенно кивнула. Это запретное удовольствие стоило ей половины дня, проведенного взаперти в сыроварне. А потом мама сердито отчитала ее, хотя папочка, кажется, только обрадовался – правда, втайне.