Текст книги "Мексиканская готика"

2

Когда Ноэми была маленькой, Каталина читала ей сказки и часто упоминала лес, место, где Гензель и Гретель кидали хлебные крошки, чтобы не заблудиться, а Красная Шапочка встретила коварного Волка. Ноэми росла в большом городе и только недавно осознала, что леса бывают не только в сказках. Ее семья обычно отдыхала в Веракрусе, в бабушкином доме у моря, где совсем не было деревьев. Но в Мексике достаточно лесов. Теперь она направлялась в лес, поскольку Эль-Триунфо находился на склоне пологой горы, покрытой плотной порослью из сосен и дубов. Из окна поезда Ноэми наблюдала овец и коз, храбро взбирающихся по отвесным скалам. Животных здесь было предостаточно. Серебро обогатило этот регион, а шахты, как она читала, освещали горящим жиром. «Должно быть, запах был отвратительный!» – поморщилась она. Чем выше забирался поезд, тем больше менялся пейзаж. Землю прорезали глубокие ущелья, робкие ручейки превратились в сильные, быстрые реки, несущие смерть любому, кто попадет в их поток. И тот самый лес… он становился все гуще, а воздух, пока поезд забирался в гору, все холоднее и чище.

Наконец состав остановился.

Ноэми схватила чемоданы. Она взяла с собой два и испытывала соблазн набить еще один, но потом решила, что обойдется. Несмотря на эту уступку, багаж был тяжелым.

На железнодорожной станции людей было немного, да и вообще, это трудно было назвать станцией – видавшее виды приземистое здание с сонной женщиной за окошком кассы. Три маленьких мальчика гонялись друг за другом, играя в пятнашки. Ноэми предложила им пару монет, если они помогут вытащить ее чемоданы. Дважды просить не пришлось. Дети казались истощенными, и Ноэми задалась вопросом, как теперь, когда местную шахту закрыли, выживают местные жители. Она была готова к прохладе гор, но неожиданностью для нее стал легкий туман. Поправляя сине-зеленую шляпку без полей с длинным желтым пером, она высматривала свою машину на улице. Хотя чего тут высматривать. Перед станцией стоял один-единственный автомобиль, чересчур огромный, сразу заставивший вспомнить немые фильмы, популярные два или три десятилетия назад. Такой автомобиль в юности мог водить ее отец, чтобы похвастаться богатством.

Все это хорошо, но машина нуждалась в покраске и была грязной. На такой кинозвезды не стали бы разъезжать в наши дни. Неужели помыть не могли?

Ноэми думала, что и водитель будет под стать, ожидая увидеть за рулем пожилого неопрятного мужчину. Однако из лимузина вылез молодой человек примерно ее возраста в вельветовом пиджаке. У него были светлые волосы и бледная кожа – Ноэми не знала, что люди могут быть такими бледными. Боже, он когда-нибудь бывает на солнце? Глаза парня выдавали неуверенность, а губы пытались изобразить приветственную улыбку.

Расплатившись с мальчиками, притащившими ее багаж, она протянула руку молодому человеку:

– Меня зовут Ноэми Табоада. Вас послал мистер Дойл?

– Да, дядя Говард попросил забрать вас, – ответил он, вяло пожимая ее руку. – Меня зовут Фрэнсис. Надеюсь, поездка прошла приятно? Это все ваши вещи, мисс Табоада? Могу я поставить их в багажник? – Он сыпал и сыпал вопросами, скрывая смущение.

– Можете звать меня Ноэми. Мисс Табоада звучит напыщенно. Да, это весь мой багаж, и да, поставьте его в багажник.

Молодой человек разместил чемоданы, потом обошел машину и открыл перед Ноэми дверцу. Городок, увиденный из окна, был так себе. Тут царила затхлая атмосфера увядающего места. На извилистых улочках стояли дома с цветочными горшками под окнами. Краска на фасадах облупилась, хотя когда-то была яркой. Половина цветов в горшках высохла, а на лестницы крыльца, вероятно, было страшно ступить. В этом не было ничего необычного. Многие ранее процветающие шахтерские города пришли в упадок, как только разразилась Война за независимость. Позже, во времена относительно спокойного Порфириата[3]3
  Период мексиканской истории (1876–1911), когда страна находилась под управлением генерала Порфирио Диаса. В этот период произошел подъем мексиканской экономики.


[Закрыть], здесь были рады видеть англичан и французов, проявивших интерес к полезным ископаемым. Однако революция оборвала этот второй расцвет. Места, где земля перестает делиться богатствами своих недр, быстро пустеют. Однако Дойлы задержались на этой земле. Возможно, подумала Ноэми, они привязались к этому месту, хотя сама она, мягко говоря, не была впечатлена.

Машина выехала за пределы городка. Местность здесь была обрывистой. Совсем не похоже на горы из детских книг. Цветы на картинках в книжках росли у самой дороги, и все было пронизано солнцем. Неужели это то волшебное место, в котором собиралась жить Каталина?

Фрэнсис вел автомобиль по узкой дороге, забирающейся все дальше в горы. Воздух становился разреженнее, туман – гуще.

– Еще далеко? – спросила Ноэми.

– Не очень, – неуверенно произнес Фрэнсис. – Дорога плохая, иначе я бы поехал быстрее. Давным-давно, когда шахта еще работала, все дороги у нас были в хорошем состоянии, даже рядом с Домом-на-Горе.

– Дом-на-Горе?

– Так мы зовем наш дом. А позади него находится английское кладбище.

– Что, оно очень английское? – улыбаясь, спросила девушка.

– Да, – кивнул молодой человек, не отрывая взгляда от дороги.

– Да? – приподняла она бровь, ожидая пояснений.

– Сами увидите. Все очень по-английски. Мм… этого хотел дядя Говард – такой небольшой кусочек Англии. Он даже привез сюда землю из Европы.

– Думаете, с ним случился острый приступ ностальгии?

– Так и было. Должен вам сказать, что в Доме-на-Горе мы не говорим на испанском. Дядя Говард, на самом деле он мой двоюродный дедушка, не знает ни слова, Вирджиль говорит плохо, а мама… она не станет утруждать себя составлением фраз на этом языке. Ваш… ваш английский хороший?

– Я брала уроки каждый день с шести лет, – ответила Ноэми, переключаясь с испанского на английский. – Уверена, проблем не будет.

Теперь деревья росли ближе друг к другу, и под их ветвями было темно. Ноэми не была любительницей природы, по крайней мере не дикой. В последний раз она побывала в лесу два или, может, три года назад, когда они всей семьей выбрались на экскурсию в Эль-Десьерто де лос Леонес[4]4
  Заповедник в Мексике.


[Закрыть]. Там можно было покататься верхом и пострелять по банкам. Но это место невозможно было сравниться с Эль-Десьерто. Ноэми поймала себя на том, что с опаской осматривает высокие деревья и глубокие ущелья. Туман стал плотным, и она поморщилась, опасаясь, что машина сорвется с горы, если Фрэнсис случайно повернет не в том месте. Интересно, сколько шахтеров сорвалось с обрывов, когда работали рудники? Горы предлагали не только богатства, но и быструю смерть.

Девушка покосилась на Фрэнсиса. Ей не нравились застенчивые мужчины – они действовали ей на нервы, но какая разница. Она не собиралась тесно общаться с этим парнем или другими членами его семьи.

– Кто вы в любом случае? – спросила она, пытаясь отвлечься от мыслей об ущельях и возможности врезаться в невидимые в тумане деревья.

– Фрэнсис, – коротко ответил он.

– Ну да. Вы младший кузен Вирджиля? Еще одна черная овца, о которой мне должны рассказать?

Ноэми говорила тем легкомысленным тоном, который ей самой так нравился и который она использовала на вечеринках. Она была уверена: подобный тон помогает найти общий язык с людьми, и парень ответил, как она и ожидала, с легкой улыбкой:

– Вирджиль – мой двоюродный дядя. Он чуть старше меня.

– Никогда не понимала этого. Двоюродный, троюродный, четвероюродный. Кто такое запоминает? Если кузены и так далее приходят на мои вечеринки, я просто считаю, что мы родственники, и на этом все, не стоит вытаскивать генеалогическое древо.

– Это точно все упрощает, – сказал он; в этот раз улыбка была шире.

– Вы хороший кузен? В детстве я ненавидела своих кузенов. Они всегда окунали меня лицом в торт на празднике, и мне не хотелось проделывать всю эту mordida[5]5
  От Morder (исп.) – кусать, впиваться.


[Закрыть].

– Mordida?

– Да. Полагается откусить от торта прежде, чем его разрежут, но кто-то всегда толкает тебя в него головой. Думаю, вам не пришлось терпеть такое в Доме-на-Горе.

– В Доме-на-Горе не так уж часто бывают вечеринки.

Они продолжали подниматься.

– Название, должно быть, содержит буквальное описание вашего дома, – предположила Ноэми. – Эта дорога бесконечная?

Колеса машины скрипнули, проехав по упавшей ветке. И еще раз.

– Да.

– Никогда не бывала в доме с названием. В наши дни названий не дают.

– Мы старомодны, – пробормотал Фрэнсис.

Она скептически взглянула на молодого человека. Ее мама сказала бы, что ему нужны железо в рационе и хороший кусок мяса. Судя по тонким пальцам, он питался росой и медом, а говорил почти что шепотом. Вирджиль был физически мощнее своего… мм… племянника. И старше, как отметил сам Фрэнсис. Мужу Каталины было тридцать с чем-то, Ноэми забыла его точный возраст.

Они задели камень на дороге, и Ноэми раздраженно ойкнула.

– Простите, – сказал Фрэнсис.

– Я не виню вас. У вас всегда так? – спросила девушка. – Словно едешь в миске с молоком. Туман…

– Мы привыкли, – усмехнулся парень. Ну по крайней мере, он немного расслабился.

Внезапно они выехали на открытое место, и из тумана выпрыгнул дом. Он был странным. Похож на викторианский особняк и тюрьму одновременно. Разбитая кровля, узкие эркеры и грязные окна. Ноэми никогда не видела ничего подобного. У них в Мехико совсем другие дома. На ум пришло сравнение: горгулья, огромная горгулья, нависающая над дорогой, стерегущая… кого?

Вблизи все было еще хуже. В некоторых ставнях не хватало досок, доски стонали под их шагами, когда они направились к двери, на которой висел серебряный молоточек в форме кулака.

«Нет, не горгулья, – сказала себе Ноэми. – Брошенная раковина улитки, пожалуй, так». Мысль об улитках вернула ее в детство. Играя во дворе, она отодвигала горшки с цветами и наблюдала, как разбегаются мокрицы, пытаясь снова спрятаться. Несмотря на упреки мамы, она скармливала кубики сахара муравьям. У них жил добрый полосатый кот; он обычно спал под бугенвиллеей и позволял детям гладить его. Она сильно сомневалась, что в этом доме есть кот или весело чирикающие в клетках канарейки, которых она могла бы покормить с утра.

Фрэнсис достал ключ и открыл тяжелую дверь. Ноэми зашла в вестибюль, из которого открывался вид на огромную лестницу из красного дерева и дуба. На уровне второго пролета находилось круглое окно с витражом. Отсветы красного, синего и желтого ложились на поблекший зеленый ковер и на двух резных нимф: одна у основания лестницы, а вторая – у окна. У входа на стене когда-то висела картина или зеркало – овальный контур все еще был виден на обоях, как отпечаток на месте преступления. Над их головами торчала девятирожковая люстра, хрусталь затуманился от старости.

По лестнице спускалась женщина. Ее левая рука скользила вниз по перилам. Она не была старой, хотя в волосах виднелось серебро. Строгое серое платье и твердость в глазах добавляли ей лет.

– Мама, это Ноэми Табоада, – сказал Фрэнсис, поднимаясь с чемоданами по лестнице.

Девушка, улыбнувшись, протянула руку женщине, но та взглянула на ее руку так, словно от нее несло протухшей рыбой. Вместо того чтобы обменяться рукопожатием, мать Фрэнсиса развернулась и направилась вверх по ступенькам.

– Приятно познакомиться, – бросила она из-за спины. – Меня зовут Флоренс, я племянница мистера Дойла.

Ноэми хотелось фыркнуть, но она прикусила язык, догнала женщину и пошла рядом с ней, подстраиваясь под ее шаг.

– Я руковожу Домом-на-Горе, и поэтому, если вам что-то понадобится, подходите ко мне, – продолжила Флоренс. – У нас тут свои порядки, и мы все ждем, что вы будете им следовать.

– Я вся внимание, – вежливо произнесла Ноэми.

Они прошли мимо круглого окна, и девушка только сейчас разглядела красивый стилизованный цветок. Для создания ярких голубых лепестков использовалась окись кобальта, она знала такие вещи. Покрасочный бизнес, как называл его отец, помог ей узнать о химии целую кучу фактов, которые она по большей части игнорировала, но тем не менее факты застряли в ее голове, подобно назойливой песенке.

– Самое важное правило следующее – мы ведем замкнутый образ жизни, – отчеканила Флоренс. – Мой дядя, мистер Говард Дойл, весьма стар и проводит большую часть времени в своей комнате. Вы не должны беспокоить его. Во-вторых, я занимаюсь лечением вашей кузины. Ей нужен продолжительный отдых, поэтому вы не должны беспокоить ее без причины. И в-третьих, не уходите далеко от дома одна. Здесь легко потеряться, а в горах полно ущелий.

– Еще что-нибудь?

– Мы не часто выбираемся в город. Если вам туда нужно по делам, вы должны попросить меня, и я прикажу Чарльзу отвезти вас.

– А это кто?

– Один из прислуги. Прислуги у нас немного: три человека. Они верны нашей семье многие годы.

Теперь они шли по застеленному ковром коридору, стены которого украшали овальные портреты, написанные маслом. Через века на Ноэми уставились лица давно умерших Дойлов: женщины в шляпках и тяжелых платьях, мужчины в высоких шляпах и перчатках. Все с суровым взглядом, все бледные и светловолосые, как Фрэнсис и его мать. И все очень похожи друг на друга. Ноэми не смогла бы их отличить, даже если как следует присмотреться.

– Это ваша комната, – сказала Флоренс, останавливаясь у двери с хрустальной ручкой. – Стоит предупредить, в нашем доме не курят, если вы склонны к такому пороку, – добавила она, глядя на модную сумочку Ноэми.

Порок, отметила Ноэми и вспомнила монашек из частной школы. Она научилась бунтарству, бормоча молитвы под четки.

Девушка зашла в спальню и оторопело посмотрела на древнюю кровать с четырьмя столбами, словно бы вышедшую со страниц какого-то готического романа. Здесь были даже занавески, которые можно задернуть, прячась от мира, словно в коконе.

Фрэнсис поставил чемоданы у узкого окна – оно было обычным, дорогие цветные стекла не добрались до отведенных ей покоев – и показал на шкаф со стопкой одеял:

– Мы находимся высоко в горах. Здесь бывает очень холодно. Надеюсь, вы захватили свитер?

– У меня есть ребозо[6]6
  Длинный и широкий мексиканский шарф.


[Закрыть].

Женщина открыла сундук у изножья кровати и вытащила несколько свечей, а вместе с ними один из самых уродливых канделябров, которые когда-либо видела Ноэми: весь серебряный, с херувимом в основании.

– Электричество было проведено сюда в тысяча девятьсот девятом году, прямо перед революцией. Но прошло четыре десятилетия, и почти ничего не обновлялось. У нас есть генератор, и он производит достаточно энергии для холодильника и нескольких лампочек. Мы привыкли полагаться на свечи и масляные лампы.

– Я даже не знаю, как пользоваться масляной лампой, – со смешком заметила Ноэми. – Видите ли, я никогда не жила в кемпингах.

– Мартышку можно научить базовым принципам, – не слишком вежливо отрезала Флоренс, а затем продолжила, не давая Ноэми ответить: – Бойлер у нас капризен, и в любом случае молодым людям не стоит принимать горячий душ, теплая ванна предпочтительней. В этой комнате нет камина, но это не должно вас смущать. Я что-нибудь забыла, Фрэнсис? Нет? – Женщина посмотрела на сына, но и ему не дала времени на ответ.

Ноэми была уверена, что мало кто успеет вставить хоть слово рядом с ней.

– Я бы хотела поговорить с Каталиной, – сказала она.

Флоренс, видимо решившая, что их разговор окончен, уже взялась за ручку двери.

– Сегодня? – спросила она.

– Да.

– Уже почти пришло время для приема лекарств. После них моя подопечная заснет.

– Мне нужно побыть с ней хоть пару минут.

– Мама, она проделала такой путь… – заметил Фрэнсис.

Его вмешательство словно бы застало женщину врасплох. Она вскинула бровь, глядя на сына, и сцепила руки в замок.

– Ну, наверное, в городе время ощущается подругому, пока вы носитесь туда-сюда, – сказала она. – Если вам нужно встретиться с ней прямо сейчас, то пойдемте со мной. Фрэнсис, почему бы тебе не пойти спросить дядю Говарда, присоединится ли он к нам сегодня за ужином? Мне не нужны лишние сюрпризы.

Женщина провела Ноэми по еще одному длинному коридору в комнату с еще одной старомодной кроватью с пологом и четырьмя столбами, резным туалетным столиком-трюмо и таким большим шкафом, что в нем поместилась бы маленькая армия. Обои были бледно-голубого цвета с цветочным узором. Стены украшали пейзажи, изображавшие побережье с большими утесами и одинокими пляжами, – это были не местные виды. Скорее всего, Англия.

У окна стоял стул, на котором сидела Каталина. Она смотрела на улицу и даже не шевельнулась, когда в комнату зашли. Золотисто-каштановые волосы были стянуты на затылке. Ноэми готовилась увидеть следы болезни на ее лице, но Каталина особо не изменилась с тех пор, как жила в Мехико. Ее мечтательность, возможно, подчеркивалась окружающей обстановкой, но в этом и состояло все изменение.

– Через пять минут она должна принять лекарство, – сказала Флоренс, сверяясь с наручными часами.

– Тогда я воспользуюсь этими пятью минутами.

Женщина явно не обрадовалась, но ушла.

Ноэми приблизилась к кузине. Девушка не взглянула на нее, казалась какой-то застывшей.

– Каталина… Это я…

Ноэми нежно положила руку на плечо кузины, и только тогда она повернула голову. На губах девушки промелькнула улыбка:

– Ты приехала…

Ноэми кивнула:

– Да. Отец попросил меня проверить, как ты. Как ты себя чувствуешь? Что не так?

– Я чувствую себя ужасно. У меня был жар… Я болею туберкулезом, но сейчас мне лучше.

– Ты прислала нам письмо, помнишь? В нем ты написала странные вещи.

– Я не очень помню, что написала, – сказала Каталина. – У меня была такая высокая температура…

Каталина была на пять лет старше Ноэми. Не большая разница в возрасте, но достаточная для того, чтобы в детстве она, как старшая, приняла на себя роль матери. Ноэми помнила, как проводила долгие дни с Каталиной за поделками, вырезанием платьев для бумажных кукол, как они ходили в кино и как она слушала сказки, рассказывать которые кузина была мастерицей. Было странно видеть ее такой безжизненной, зависящей от других, когда раньше всё зависело от нее. Ноэми это совсем не понравилось.

– Папа ужасно нервничает, – сказала она.

– Мне так жаль, милая. Мне не стоило писать. Скорее всего, у тебя много дел в городе. Твои друзья, занятия… А теперь ты здесь, потому что я написала бред на клочке бумаги.

– Не волнуйся. Я и так хотела приехать проведать тебя. Мы же вечность не виделись! Честно говоря, я думала, что ты нас навестишь.

– Да, – сказала Каталина. – Я тоже так думала. Но из этого дома выбраться невозможно.

Каталина казалась задумчивой. Ее глаза – ореховые озера стоячей воды – стали тусклее, рот приоткрылся, словно она собиралась заговорить, но передумала. Вместо этого она вздохнула, задержала дыхание, повернула голову и закашлялась.

– Каталина?

– Время принимать лекарства, – сказала Флоренс, заходя в комнату со стеклянной баночкой и ложкой в руках.

Каталина послушно выпила лекарство, а потом Флоренс помогла ей забраться в кровать и натянула одеяло до подбородка.

– Пойдемте, – сказала она Ноэми. – Ей нужно отдыхать. Можете поговорить завтра.

Каталина закрыла глаза.

Флоренс провела Ноэми обратно в ее комнату, на ходу описав дом – кухня в том направлении, библиотека в другом, – и сказала, что ее позовут на ужин ровно в семь.

Ноэми распаковала чемоданы, повесила одежду в шкаф и пошла в ванную, чтобы освежиться. Там стояли древняя ванна на ножках и видавший виды шкафчик. На потолке проступали следы плесени. Плитка вокруг ванны во многих местах потрескалась, но на трехногой табуретке лежали чистые полотенца, а на крюке висел халат, выглядевший чистым.

Ноэми проверила выключатель на стене, но лампа в ванной не работала. В спальне она также не могла найти ни одного светильника с лампочкой, хотя в комнате были розетки. Видимо, Флоренс не шутила насчет того, что нужно полагаться на свечи и масляные лампы.

Девушка открыла сумочку и порылась в поисках сигарет. Крошечная чашка с полуобнаженными купидонами на ночном столике послужила самодельной пепельницей. Сделав пару затяжек, она подошла к окну, чтобы Флоренс не жаловалась на вонь. Но окно не открывалось.

Она стояла и смотрела на клубившийся снаружи туман.

3

Флоренс пришла за ней, как и говорила, ровно в семь, с масляной лампой в руках, чтобы освещать дорогу. Они спустились по лестнице в столовую, придавленную ужасной люстрой, как две капли похожей на ту, что висела в вестибюле; она не была зажжена. Посередине стоял стол, достаточно большой для дюжины обедающих, накрытый скатертью из белого дамаска. На стол поставили канделябр. Длинные белые тонкие свечи напомнили Ноэми церковь.

Вдоль стен стояли буфеты, загроможденные фарфором, но больше всего серебром. Чашки и тарелки, помеченные стилизованным «Д» Дойлов, подносы и пустые вазы, которые раньше, возможно, сияли при свечах, а теперь казались потускневшими и унылыми.

Флоренс показала на стул, и Ноэми села. Фрэнсис уже сидел напротив нее, и мать заняла место рядом с ним. Вошла седовласая служанка и поставила перед ними тарелки с водянистым супом. Хозяева принялись за ужин.

– К нам больше никто не присоединится? – спросила Ноэми.

– Ваша кузина спит. Дядя Говард и кузен Вирджиль, возможно, спустятся попозже, – ответила Флоренс.

Ноэми разложила салфетку на коленях. Она не привыкла есть в такой час. Вечер – не время для супа; дома они наслаждались выпечкой, запивая ее кофе с молоком. Придется привыкать к новому расписанию À l’Anglaise[7]7
  На английский манер (фр.).


[Закрыть], как говорил их учитель французского. Интересно, они будут пить чай в четыре часа или в пять?

Тарелки молча забрали и так же молча принесли основное блюдо – курицу в неаппетитном кремовом белом соусе с грибами. Ноэми налили темное сладкое вино. Оно ей не понравилось.

Девушка ковыряла вилкой грибы, думая, как бы поддержать разговор. Точнее, начать его.

– Там по большей части серебряные изделия, да? – спросила она, кивнув на буфеты. – Это все из вашей шахты?

Фрэнсис кивнул:

– Да, еще с прошлых времен.

– А почему шахта закрылась?

– Были забастовки, и потом… – начал рассказывать Фрэнсис, но его мать резко подняла голову и уставилась на Ноэми:

– Мы не разговариваем во время ужина.

– Даже нельзя попросить передать соль? – беззаботно спросила девушка, крутя вилку в руке.

– Вижу, вы считаете себя ужасно забавной. Мы не разговариваем во время ужина. Таков порядок. В этом доме мы ценим тишину.

– Да ладно, Флоренс, мы же можем немного поговорить. Ради нашей гостьи, – сказал мужчина в темном костюме, заходя в комнату. Он опирался на руку Вирджиля.

«Старый» было бы неправильным словом для его описания. Он был древним, лицо испещрено морщинами, а к голове упорно липли редкие волосенки. Он был так же бледен, как подземное существо. Возможно, слизняк. С бледностью контрастировали тонкие паутинки фиолетовых и голубых вен.

Ноэми смотрела, как он, шаркая, бредет во главу стола и усаживается. Вирджиль сел справа от отца. Его стул стоял под таким углом, что молодой мужчина наполовину был окутан тенями.

Служанка не принесла тарелку для старика – только бокал темного вина. Возможно, он уже поел и спустился ради гостьи.

– Сэр, меня зовут Ноэми Табоада. Приятно с вами познакомиться, – сказала девушка.

– А я Говард Дойл, отец Вирджиля. Хотя вы и так уже догадались.

На нем был старомодный галстук, шею скрывал узел. В качестве украшения на галстуке, разумеется, серебряная булавка, а на указательном пальце сидело огромное янтарное кольцо. Взгляд старика был устремлен на Ноэми. Странно, он сам словно бы выцвел, но глаза были пронзительно-синими, не поблекшими от возраста и без всяких признаков глаукомы; они холодно горели на древнем лице, препарируя девушку.

– Вы намного темнее своей кузины, мисс Табоада, – сказал Говард Дойл, закончив ее рассматривать.

– Простите? – переспросила она, решив, что неправильно расслышала.

Старик показал на нее:

– Цвет кожи и волос. Намного темнее, чем у Каталины. Наверное, это отражает ваше индейское происхождение, а не французское. В вас же есть что-то индейское, да? Как и у большинства метисов.

– Мама Каталины из Франции. Мой отец из Веракруса, а мама из Оахаки. Мы мазатеки[8]8
  Племя индейцев в Мексике.


[Закрыть] по ее линии. Но что вы хотите этим сказать? – сухо спросила она.

Старик улыбнулся. Напряженная улыбка, зубов не видно. Ноэми представила его зубы – наверняка желтые и поломанные.

Вирджиль махнул служанке, и перед ним поставили бокал вина. Другие продолжили молча есть. Значит, это разговор только между ними двумя.

– Ничего. Просто наблюдение. Теперь скажите мне, мисс Табоада, вы верите, как и мистер Васконселос, что это обязательство, нет, судьба народа Мексики – построить новую расу, которая объединит все расы? «Космическую расу»? «Бронзовую расу»? Несмотря на исследования Дэвенпорта и Стеггерда?

– Вы имеете в виду их работу на Ямайке?

– Великолепно! Каталина не обманула. Вижу, вы интересуетесь антропологией.

– Да, – ответила Ноэми. Ей не хотелось развивать эту тему дальше.

– Что вы думаете о смешивании высших и низших рас? – спросил он, игнорируя ее дискомфорт.

Ноэми почувствовала, что взгляды всей семьи устремлены на нее. Ее присутствие было чем-то новым, изменением в их рутине. Для них она была как чужеродный организм, введенный в стерильную обстановку. Они ждали ответа, чтобы проанализировать ее слова. Ну что же, получайте.

– Однажды я прочитала работу Гамио[9]9
  Гамио Мануэль (1883–1960) – мексиканский антрополог, археолог, социолог и лидер движения Автохтонизм.


[Закрыть], в которой тот говорит, что грубый природный отбор позволил коренному населению континента выжить, и европейцы лишь выиграют, смешавшись с ним, – произнесла она, касаясь вилки и ощущая под пальцами холодный металл. – Это переворачивает всю идею о высших и низших, да? – В этом ее «да?» слышался сарказм.

Старший Дойл, казалось, был доволен ответом, его физиономия становилась все более оживленной.

– Не злитесь на меня, мисс Табоада. Я не пытаюсь вас оскорбить. Ваш соотечественник Васконселос говорит о тайнах «эстетического вкуса», которые помогут создать эту «бронзовую расу», и, думаю, вы являетесь хорошим примером.

– Примером чего?

Он снова улыбнулся, в этот раз показывая зубы. Они были не желтыми, как ей представлялось, а фарфорово-белыми и целыми. Но оголившиеся десны были неприятного фиолетового оттенка.

– Новой красоты, мисс Табоада. Мистер Васконселос ясно дает понять, что некрасивые не будут размножаться. Красота привлекает красоту и производит красоту. Это способ селекции. Видите, я делаю вам комплимент.

– Это очень странный комплимент, – выдавила из себя Ноэми, подавляя отвращение.

– Вы должны принять его. Я не раздаю комплименты направо и налево. Теперь я устал. Но не сомневайтесь – у нас был весьма бодрящий разговор. Фрэнсис, помоги мне подняться.

Молодой человек помог восковой фигуре встать, и они покинули столовую. Флоренс пила вино, осторожно прижимая тонкий бокал к губам. На присутствующих опустилась давящая тишина. Ноэми казалось, что если бы она прислушалась, то услышала бы сердцебиение матери и сына.

Как Каталина может жить в таком месте? Кузина всегда была милой, всегда присматривала за ними, младшими, с улыбкой на губах. Неужели эти люди заставляли ее сидеть в полной тишине за этим столом, в то время как жалкие свечи едва освещают комнату? И этот старик… Он тоже пытался завязать с ее кузиной неприятные разговоры? Каталину здесь доводили до слез? За их столом в Мехико отец любил загадывать загадки и предлагал награду ребенку, давшему правильный ответ. Все было подругому.

Пришла служанка, чтобы забрать посуду. Вместе с ней вернулся Вирджиль. Он посмотрел на Ноэми и утвердительно произнес:

– Думаю, у вас ко мне вопросы.

– Да, – кивнула она.

– Давайте пройдем в гостиную.

Он взял со стола серебряный канделябр и провел ее по коридору в огромную комнату с таким же гигантским камином, как в столовой; черную каминную полку из грецкого ореха украшали резные цветы. Над камином висел натюрморт с розами, фруктами и изящными лозами винограда. Освещение обеспечивали керосиновые лампы на парных эбеновых столах.

На одном конце комнаты располагались поблекшие велюровые диванчики, рядом с ними стояло три стула, покрытые чехлами. Белые вазы собирали пыль, намекая, что когда-то в этом месте, возможно, собирались и веселились гости.

Вирджиль открыл шкафчик, достал графин с пробкой интересной формы в виде цветка и, наполнив два бокала, передал один Ноэми. Потом сел в величественное кресло из золотой парчи, стоящее у камина.

Ноэми тоже села.

Поскольку гостиная была хорошо освещена, она смогла лучше рассмотреть мужчину. Конечно же они встречались на свадьбе Каталины, но все прошло так быстро, что она уже плохо помнила, как он выглядит. У Вирджиля были светлые волосы, голубые глаза, но не такие яркие, как у отца, и властное холодное лицо. На нем были угольно-серый двубортный пиджак и такие же брюки. Выглядел он чопорно, хотя и предпочел отказаться от галстука, а верхняя пуговица рубашки была расстегнута, словно он пытался имитировать небрежность.

Ноэми не знала, как обращаться к нему. Ей было легко иметь дело с парнями ее возраста. Но Вирджиль был старше. По всему, она должна быть серьезной и контролировать свою природную склонность к флирту, чтобы он не посчитал ее глупой. Преимущество было на его стороне, но и у нее был определенный авторитет. Она была послом.

Кублай-хан[10]10
  Хубилай – монгольский хан, основатель монгольского государства Юань, в которое которое входил и Китай. На Западе известен благодаря Марко Поло под именем «Кублай-хан».


[Закрыть] отправлял гонцов через все государства, которые несли камень с его печатью, и любого, обидевшего посланника, предавали смерти. Каталина однажды рассказала ей эту историю. Пусть Вирджиль поймет, что у Ноэми в кармане невидимый камень.

– Очень мило с вашей стороны приехать так быстро, – сказал Вирджиль. Голос звучал сухо – вежливо, но без теплоты.

– Мне пришлось.

– Правда?

– Отец беспокоится, – ответила девушка.

Отец и был ее «камень». Она – Ноэми Табоада, и сюда ее послал сам Леокадио Табоада.

– Как я уже пытался объяснить ему, причин для волнения нет.

– Каталина сказала, что у нее туберкулез. Но не думаю, что это явствует из ее письма.

– Вы видели письмо? Что именно там сказано? – спросил он, наклоняясь вперед. Тон мужчины все еще был сух, но он казался обеспокоенным.

– Я не запомнила его наизусть. Но написанного Каталиной хватило, чтобы отец попросил меня поехать.

– Понятно.

Вирджиль повертел бокал в руках, отчего тот засиял и заискрился в отсветах огня. Откинулся назад в кресле. Он был красив, как статуя. Впрочем… его лицо напоминало посмертную маску.

– Каталине было нехорошо. Она страдала от высокой температуры и отправила письмо во время болезни.

– Кто лечит ее?

– Простите? – переспросил он.

– Кто-то должен лечить ее. Флоренс – она ваша кузина?

– Да.

– Ну, ваша кузина дает Каталине лекарства. А кто назначает лекарства? Кто врач?

Мужчина встал и, взяв кочергу, поворошил горящие поленья. В воздух взметнулись искры и приземлились на грязную многолетнюю пыль потрескавшейся плитки.

– Разумеется, у нее есть врач. Его зовут Артур Камминз. Он многие годы лечит нашу семью. Мы полностью доверяем доктору Камминзу.