Текст книги "Некрочип"

– Салливэн. Миссис Кэтрин Салливэн. Я управляю всем этим хозяйством уже десять лет, можете спросить любого, – сказала она с таким выражением, как если бы речь шла о служебной характеристике. – Ронни Слотер положительный молодой человек, работящий и тихий. Только не говорите, что он влип в какую-то историю – все равно не поверю.

– Мы тоже надеемся, что это не так. Вот и пришли, чтобы разобраться. – Он взглянул на джинсы, висевшие на руке хозяйки. – Это, случайно, не его штаны?

– Да, его. Ронни постирал их в ванной комнате и оставил там сушиться. Ну а я решила, что ему будет приятно увидеть их у себя в комнате. А уборку у него я уже закончила. Да там и убирать нечего – Ронни самый чистоплотный человек из всех, кого я знаю. Такое редко встретишь среди мужчин, не в обиду будь сказано. Я дважды была замужем и знаю, о чем говорю. И почему это бог создал мужчин такими неопрятными?

– Слотер всегда стирает свои вещи в ванной?

– Нет, конечно. Хотя я давно разрешила. Но Ронни предпочитает почему-то автоматическую прачечную и ходит туда утром по воскресным дням. Наверно, так удобнее. Тем более, что вещей у него совсем немного. – Она слегка приподняла руку с перекинутыми через нее джинсами, как бы чему-то удивляясь. – Странно как-то. А может, он пролил на них что-нибудь? Но зато как отстирал – ни одного пятнышка не видно.

За спиной Слайдера раздались звуки фанфары. Но это ему только показалось, потому что у Атертона не было с собой никакого музыкального инструмента. Слайдер протянул руку вперед.

– Позвольте... – сказал он как можно вежливее.

Глава четвертая
Она кожей чувствует

Тафнелл Арсено из Лаборатории судебно-медицинской экспертизы был костлявым гигантом. Свою национальную принадлежность он обычно определял как полу-шотландец, полу-француз и швейцарский немец. У него были бледно-голубые глаза и светлая кожа, а белокурая растительность на лице такая буйная, что пучки толстых вьющихся волос торчали изо всех видимых отверстий. Немудрено поэтому, что к нему так прочно прилепилось далеко не лестное прозвище Косматый Зад, содержавшее гораздо меньший элемент преувеличения, чем обычно бывает в подобных случаях. А еще Тафнелл Арсено имел громовой бас, ненасытную жажду работы, новую, молодую жену и в общей сложности восьмерых детей.

– Билл! – взамен приветствия прокричал он. – Как поживаешь, старина? Как твои жидкие среды?

Слайдер слегка отстранил телефонную трубку от своего уха.

– Струятся помаленьку, спасибо. А ты чем порадуешь, Косматый?

– Есть пока предварительные результаты, но думаю, тебе и этого хватит, чтобы начать работать.

– Буду благодарен за любую помощь.

– Что, туго приходится? – проревело в телефонной трубке. – Так вот, кровь, обнаруженная в баре, человеческая, а это означает, что вам не нужно устраивать охоту на какого-нибудь маньяка-потрошителя свиней.

– Что ж, и на том спасибо.

– Анализы образцов крови и тканей говорят о том, что они принадлежали одному человеку. Во всяком случае, больше чем на девяносто процентов, а это вполне сойдет для Королевской прокуратуры. Мы собираемся провести генетическую экспертизу тканей, изъятых из овощерезки, но ты ведь знаешь, какая это долгая песня. Да и вообще, чего можно ждать от маленького старого человека, в распоряжении которого только горелка Бунзена. Думаю, не меньше недели придется ждать, но сейчас уже ясно, что труп расчленяли в задней комнате магазина.

– Ну, ты меня успокоил. А то в самых лучших детективных романах, как знаешь, труп, оказывается, не труп...

– А подозреваемый никогда не бывает подозреваемым. В самой малейшей степени.

– Кстати, раз уж мы о подозреваемом, скажи, вы успели исследовать джинсы?

– Да, и обнаружили следы крови спереди на левой стороне и еще в верхней части левой штанины; кровь – человеческая.

– Я знал, что там должно что-то быть!

– Чутье старого коппера, да? Так вот, нам удалось извлечь из шва достаточное количество остатков крови, чтобы сделать анализ. По своему составу она ничем не отличается от крови убитого.

– Аллилуйя!

– Слушай теперь плохую новость, – с сочувствием в голосе прорычал Косматый. – Такой состав крови имеет каждый четвертый человек на земле, и я боюсь, – добавил он извиняющимся тоном, – наши результаты могут служить доказательством как вины, так и невиновности.

– Говори проще, если тебе не трудно.

– Мне очень жаль, старина, но следы крови сохранились недостаточно хорошо. Ведь прежде чем попасть к нам, все это прошло через стирку. Но, главное, ты не горюй, – голос в трубке опять зазвучал фортиссимо, – непременно что-нибудь обнаружится. Так оно всегда и бывает. Кстати, как ваши отношения с этим новым назначенцем, я имею в виду с Бэррингтоном?

– Да трудно пока сказать... У нас ведь с ним никаких особых контактов не было, не считая, конечно, его письменных распоряжений. Но скорее всего, наш новый шеф страдает от СПИДа.

– Что ты сказал?!!

– У него «синдром пересылки излишней документации».

– Вижу, что вы его скоро возненавидите, – прорычал Косматый конфиденциальным тоном. – А все оттого, старина, что он сухой, сухой, говорю тебе. Жизненных соков в нем нет, вот что. Их не вытянуть из него даже десятифутовым зондом. И дело обстоит так, что как раз в этом-то десятифутовом зонде вся его сущность.

– А ты откуда его знаешь?

– Да встречались на разных там обедах. Он ведь типичный клубный завсегдатай, во всех делах участник. Гольф, крикет, стрельба – всего не перечислишь... А кроме того состоит в таких обществах, как «Буйволы», «Ротари Клаб», да и наверняка в каком-нибудь, как ты говоришь, «Ордене почетных бурундуков».

– Я так не говорю, – мягко возразил Слайдер.

– Подумай хорошенько, – Косматый благоразумно понизил тон. – Теоретически, – я ничего не имею против. Ну, если человеку приятно проводить свои уик-энды в актовом зале Раннимид Шератон, приподнимая край штанины и произнося при этом клятву нерушимой верности Высочайшей Тесьме Ризы, то это его личное дело. Но если это мешает исполнению служебного долга, тогда все выглядит иначе.

– Так что? Выходит, Бэррингтон – масон?

– Нет, дорогой мой, я этого не говорил. И вообще, вся эта паника насчет масонов – обыкновенная паранойя! Я ни вот столечки не верю, что они приносят в жертву новорожденных младенцев и пьют из них кровь, совершая свои таинственные ритуалы. Но когда речь идет о выборе друзей, осторожность не помешает. Мне продолжать?..

– О, да, конечно... – сказал заинтригованный Слайдер, но его слова остались без внимания.

– Слишком много уже сказано! Короче, ты получишь мое окончательное заключение по поводу образцов из бара, как только я найду машинистку, которая знает, как пишется «незамедлительно». Ну, до скорого, старина! А вообще, надо как-нибудь встретиться и пропустить по чарке.

Дверь слегка приоткрылась, и в комнату просунулась голова Атертона: «Ну, я пошел, шеф, если, конечно, ничего срочного...»

– А сверхурочно поработать не хочешь?

– Только не сегодня. Мне нужно приготовить ужин для Польки. Грибы в горшочках, баранину с грецкими орехами и крыжовником и бело-коричневый шоколадный мусс.

– Годится, – сказал одобрительно Слайдер. – Да за такой ужин и я бы мог оказаться у тебя на софе.

– Джоанна скоро вернется? – Атертон следил за ходом мыслей, а не за словами.

– Судя по всему, завтра. Однако, как же долго тянулись эти две недели.

– Особенно для нее. Шутка ли за полмесяца исколесить всю Северную Америку.

– Завтра будь на работе пораньше.

– Обязательно буду, шеф. Счастливо оставаться! – И голова исчезла.

* * *

Когда Слайдер вернулся с работы, он никого не застал дома. Но в определенной мере он был рад этому обстоятельству, потому что и в лучшие времена не чувствовал себя здесь в полном смысле слова дома. Войдя в сверкающую чистотой кухню, Слайдер обнаружил на дверце холодильника записку, прилепленную магнитной клубничкой: «Холодное мясо и овощи в холодильнике. Пожалуйста, свяжись по телефону с мистером Стайлзом насчет крана в ванной. Конечно, если ты сам не захочешь его починить». «Выходит, что бы ни случилось, добро пожаловать к нашему семейному очагу?» – подумал Слайдер. Он открыл дверцу и заглянул внутрь холодильника. Все продукты были аккуратно разложены на блюде, затянутом сверху самоклеющейся пленкой. Зеленые листья салата, сладкий перец, огурец, помидор и кусок холодной баранины. Слайдеру никогда не нравилась холодная баранина. Он захлопнул дверцу и направился в гостиную.

Мебель в гостиной была снова передвинута. Ну когда же Айрин наконец успокоится?! Слайдеру ужасно не нравилось возвращаться домой и находить там какие-либо перемены. Джоанна говорила, что в нем сказывается вторичный половой признак, присущий всем без исключения мужчинам. Дает себя знать древний инстинкт защиты собственной территории. И в самом деле, каково самцу метить своим запахом границы его владений, когда по чьей-то воле знаки всякий раз оказываются на новом месте.

Слайдер улыбнулся, вспомнив, как Джоанна излагала ему свою теорию. Они сидели тогда в «Белл и Краун» в Стрэнд-он-зэ-Грин, с «закуской пахаря» и пинтой «фуллерса» на столике, и с удовольствием следили за бакланами, которые, подолгу оставаясь под водой, ловили рыбу в Темзе. Это было их последнее свидание перед отъездом Джоанны. Улыбнулся, да так и остался стоять перед последним приобретением Айрин, по поводу которого она не скрывала своей гордости. Можно было не сомневаться, что ее решение устроить в доме зимний сад возникло только потому, что такой сад был у Мэрилин Криппс. А то, что его спроектировали и построили вместе с домом подруги еще в викторианскую эпоху, для Айрин не имеет значения. Вся эта затея обошлась дороже, чем надеялся Слайдер, но он ни разу не позволил себе даже подумать о каком-либо убедительном доводе против. Слишком велика была его вина перед женой, и он это чувствовал при каждой их встрече особенно остро.

А теперь результат перед ним. Блестящий пол с синтетическим покрытием, который со стороны кажется вымощенным восьмигранными керамическими плитками белого и черного цвета, но на ощупь мягче ковра. Все пространство по периметру занавешено гардинами из сандерсоновской набивной ткани. «Будет у нас, где принимать гостей по вечерам», – объяснила ему Айрин, когда он выразил недоумение по поводу непонятно откуда взявшихся дополнительных расходов. Ткань показалась ему тогда слишком дорогой, а между тем Айрин, и надо отдать ей справедливость, сама взялась изготовить шторы и прекрасно справилась с этой сложной работой, включавшей утепляющую подбивку, контрастную окантовку, оборки, петли и прочее. Но это было только начало. Дальше встал вопрос о специальной мебели: бамбуковой софе и креслах, обивка которых гармонировала бы с расцветкой, гардин, и кофейном столике со стеклянной крышкой для закусок. В одном можно было не сомневаться – этим дело не кончится, и Айрин однажды уже намекнула насчет небольшого фонтанчика.

«Теперь, когда у нас есть зимний сад, разве тебе не хочется, чтобы он был красивым?» – спросила она с обидой, когда Слайдер робко попытался оспорить необходимость дальнейших затрат. Ему-то казалось как раз, что лучше всего этот уголок выглядел, когда в нем вообще не было никакой мебели, а Мэтью, поддавшись, в редкую минуту чувству мужской солидарности, признался однажды, что во всем доме нет места, более подходящего для бильярдного стола в три четверти стандартной величины, который рекламировался в книжке комиксов про Супермена, одолженной им у его друга Саймона. Но зато Кейт, взрослевшая в последнее время с устрашающей быстротой, решительно встала на сторону матери.

Пройдя по пружинящему ковру, Слайдер открыл дверь и вышел в большой сад, располагавшийся за домом. Это был заросший травой прямоугольник с дорожкой посередине, проложенной от дома к противоположной стороне. Две другие стороны обсажены рядами весьма невыразительных кустов. Вымощенный камнем патио. В двух заполненных землей восьмидесятилитровых кадках красная герань, голубая лобелия и белый алиссум. Слайдер вновь ощутил острый приступ вины. Заботиться о саде всегда было его обязанностью, и это доставляло ему удовольствие. Но с каждым разом у него находилось все меньше и меньше времени, и в последние годы садом занималась исключительно Айрин. Ну и в результате все, что требовало специального ухода или казалось слишком трудоемким, было безжалостно удалено. Сад приобрел такой вид, что сразу можно было сказать, что это ее, а не его сад. Но чья же тут вина?..

Он оставался на месте, с задумчивым видом, как у неподвижно стоящей цапли, и вспоминал дом, где прошло его детство. Какой там был сад? Ряды и ряды овощей, таких невзрачных под струями дождя, – и почему это ему всегда вспоминается сад во время дождя? – шеренги косматых хризантем, фруктовые деревья, а там, в глубине, у сарая для домашних заготовок, плетистая роза с бледными цветками; а еще мальвы – их мама предпочитала всем другим цветам, хотя они вечно были поражены какой-нибудь болезнью: шоколадной пятнистостью, а может быть, ржавчиной, или как еще там это называют.

Вот то был сад! И запах от него исходил по-настоящему садовый. Пахло землей, перегноем, навозом. В нем было множество птиц, улиток и уховерток; а сырой сарай для домашних заготовок служил приютом для заплесневелых мешков, паутины и огородных вшей. Ну а этот? Ни запаха, ни живности, даже непременного во всяком саду беспорядка здесь нет. Просто какой-то прямоугольник опрятности – невыразительный и стерильный. Слайдер смотрел перед собой с чувством, которое остается после безвозвратной утери чего-то. Нет, он больше не принадлежат этому месту. Слишком долго он отсутствовал, и когда наконец возвратился, место само отвергло его. И куда они все подевались? Они больше не утруждают себя тем, чтобы говорить ему, куда собираются идти. Хотя Айрин, должно быть, подумала о нем перед уходом – иначе, она не оставила бы ужин.

Пора принимать решение. Ведь они действительно более не нуждаются в нем, да и не любят его. При случае надо будет поговорить с Айрин; спокойно, доверительно, и все ей выложить начистоту, сказать ей, что он уходит. Вряд ли она станет его удерживать, особенно теперь.

Нет, сегодня нельзя. И не раньше, чем вернется Джоанна. Но уж потом при первой же возможности.

Они вернулись домой все вместе, когда Слайдер смотрел программу новостей ITV. Дети прямиком направились на второй этаж, чтобы, как повелось у них с некоторых пор, поскорее скрыться в своих комнатах, на которые распространялся закон о неприкосновенности жилища и куда, в соответствии с Великой хартией вольностей, Биллем о правах, Женевской конвенцией, et passim – ни один взрослый не мог бы войти, не получив официального приглашения. Айрин на ходу раскручивала обмотанный вокруг шеи шелковый шарф. Лицо у нее слегка разрумянилось, и глаза блестели. В эту минуту она была достаточно привлекательной.

– Привет! Ты поужинал?

– Да. Спасибо. Ходили куда-нибудь в хорошее место?

– К Мэрилин, на бридж.

Это было сказано таким небрежным тоном, что Слайдер про себя улыбнулся. Шесть месяцев назад ответила бы: «К МЭРИЛИН, НА БРИДЖ!» Но надо было проявить выдержку и постараться быть приятным собеседником, даже если считаешь игру в бридж более чем странным занятием для разумных, взрослых людей.

– Ну и как игра, неплохая?

– Да, совсем неплохая. У меня было несколько действительно хороших раскладок.

– А кто был твоим партнером?

– Эрни Ньюмен.

– Да, тебе не повезло.

Брови Айрин сдвинулись к переносице.

– Послушай, я ведь не насмехаюсь над твоими приятелями. А Эрни прекрасный человек, с приятными манерами, и к тому же, самым лучшим образом ко мне расположен. И в бридж играет он хорошо.

– Ну, тогда прости. – В последнее время имя Эрни Ньюмена довольно часто упоминалось в их разговорах, потому что он брал на себя роль партнера Айрин во всех случаях, когда супруг не мог составить ей компанию. Слайдер явно переусердствовал, проезжаясь всякий раз на счет этого скучнейшего старого пердуна. Поэтому он поспешил переменить тему: – А дети где были?

– Я ведь не знала, когда ты вернешься, пришлось оставить детей у Жанет. На обратном пути я их забрала.

– Ну и отлично. Я сегодня здорово задержался на работе. Расследуем убийство.

– О, – вырвалось у Айрин, не знавшей, нужно ли ей радоваться по этому поводу или огорчаться. – Значит, тебе опять придется работать каждый день допоздна?

– Скорее всего, – сказал он, думая о Джоанне и о том, какие возможности дает ему дело, чтобы под благовидным предлогом не приходить домой. Ах да, он же решил, что пора все расставить по своим местам. Стало быть, и оправдываться незачем.

– Ты так много бывал дома последние две недели. Мне даже стало казаться, что наконец-то мы сможем выходить куда-нибудь вместе, – сказала она неуверенно, между тем как ее руки непроизвольно складывали и тут же разворачивали шарф, а глаза не отрываясь следили за экраном телевизора. Он тоже смотрел в телевизор, но при этом с тревогой наблюдал краем глаза за своей супругой. Неужели опять будет ссора? Хорошо бы в этот вечер обойтись без ссоры. Последовала короткая молчаливая пауза, и критическая точка была позади. – Ты позвонил мистеру Стайлзу? – неожиданно спросила она.

– Я звонил, но было занято, – солгал он.

– Ну ничего, я ему завтра сама позвоню, – сказала она примирительно. – Но это, если ты не возьмешься отремонтировать этот кран.

– Боюсь, что у меня не будет времени. Это расследование, и все остальное... – На экране пошел рекламный блок, и Слайдер перевел свой взгляд на Айрин, а она, как назло, в тот же миг посмотрела на него. И тут его поразила мысль о том, как редко в последнее время встречались их глаза. По задумчивому выражению ее лица можно было понять, что она его изучает. Слайдеру сделалось неловко, потому что ему показалось, что Айрин видит его недостойные и трусливые мысли. Может, она уже знает про Джоанну? Нет, скорее всего, не знает. Наверняка нет. Ни одного письменного свидетельства.

Луч поискового прожектора, скользнув по укрытию Слайдера, миновал его: она повернулась и пошла к двери.

– Приму-ка я ванну, – были ее последние слова.

И это все? В прежнее время она обязательно расспросила бы его о деле. Даже когда Айрин бывала особенно зла на него, она тем не менее считала необходимым задавать ему всевозможные вопросы, потому что интересоваться делами мужа было, по ее убеждению, одной из первейших обязанностей жены. Вид удаляющейся узкой спины супруги вызвал у него острое чувство одиночества и оторванности от остального человечества. И как бы по контрасту, перед его мысленным взором предстали Атертон и Жабловски, которые в интимной обстановке, при свечах, наслаждались ужином и приятной беседой на профессиональные темы. Он ощутил себя Маленькой продавщицей спичек.

– Да, кстати, нам уже прислали нового начальника, – само собой вырвалось у него, когда Айрин была почти что за дверью.

Она остановилась и наполовину обернулась к нему.

– О! Ну и как он тебе показался?

– Хорош. Образцовый службист.

– Может, это и к лучшему. Боб Диксон был слишком неряшлив.

Слайдера задело такое ее непонимание. Должна же она знать в конце концов, какие чувства он испытывает в отношении своего бывшего шефа.

– Я ему не нравлюсь, – пожаловался Слайдер.

– Твоему новому начальнику? – Она опять посмотрела на него тем самым своим изучающим взглядом. – Интересно, почему? – Диксон ему тоже не нравился.

– Возможно, этим все объясняется. Ни для кого ведь не секрет, что ты был человеком Диксона.

Очень тонкое, даже мудрое замечание. Но как знать, нет ли в нем определенной доли иронии? Слайдеру все не приходило в голову, как отреагировать, и Айрин вышла из комнаты, оставив его впервые за бог знает сколько лет супружества в недоумении и растерянности.

* * *

Кабинет Диксона перестал быть кабинетом Диксона. Пыль, сор и сигаретный пепел вымела новая метла. Отмытые до зеркального блеска окна были распахнуты настежь, навстречу рокоту городского транспорта; на шкафах с досье не осталось ничего, кроме красных «Бизи Лизи» в керамических горшках, а открытый участок стены украшала вставленная в рамку репродукция портрета Королевы работы Аннигони. Большой письменный стол смущал тем, что его натертая полиролью поверхность была почти свободна: лоток для исходящих, лоток для входящих и красный кожаный прибор с карандашами и ручками, из тех, что Маркс и Спенсер предлагают в своей коллекции подарков руководящим работникам.

Кресло тоже было другое. Черная кожа, поворотный механизм, высокая спинка. Одним словом, та модель директорских кресел в стиле: «Берегитесь, фавориты», – цена которых доходит, страшно сказать, до двухсот пятидесяти фунтов. «Приехало вместе с хозяином», – мелькнуло в голове у Слайдера, когда он явился по вызову Бэррингтона. Каким же надо быть могучим и влиятельным, чтобы таскать повсюду за собой такое кресло! Люди этого сорта и не представляют себе, как можно обходиться без телефона в машине или ноутбука.

– Вы хотели меня видеть, сэр?

– Как там ваш Слотер? – сходу начал Бэррингтон. Его ужасное лицо и невозможные волосы, благодаря контрасту с чистотой и опрятностью вокруг, обретали силу живого магнетизма.

– Как всегда. Стоит на своем. Домой, мол, вернулся один. Хотя мы сказали, что его видели, когда он поднимался к себе в комнату вместе с каким-то мужчиной. О трупе он тоже будто бы ничего не знает.

– Он попросил у вас адвоката?

– Нет, сэр.

– А вы объяснили, что юридическая помощь будет оказываться бесплатно?

– Конечно. И не раз. А он только головой мотает.

Бэррингтон беспокойно заерзал.

– Это мне не нравится. Как мы будем выглядеть в суде, если обвиняемый не получит адвоката в ходе расследования? Завтра, хочет он или нет, пошлите за адвокатом. У вас, наверно, уже есть на примете кто-нибудь из местных, кому можно доверять?

– Конечно, сэр, – проговорил Слайдер. – Но...

– Никаких «но», выполняйте, – отрубил Бэррингтон. – Я, конечно, не знаю, каким кораблем управлял Диксон, – продолжал он с легкой иронией, – но если мне случается отдавать приказ, я вправе ожидать его беспрекословного выполнения. И более того, я ожидаю, что вы будете ожидать такой же исполнительности от ваших подчиненных.

– Так точно, сэр, – буркнул Слайдер. В этот момент он едва справлялся с нездоровым желанием хихикнуть, как это уже было с ним однажды, еще в школьные годы, когда его вызвали к директору за то, что он пришел на молитву с ежом. Но как сумел этот человек столь долго находиться на службе и не быть растерзанным своими подчиненными?

– Ну хорошо. Скажите, что вам известно о Слотере?

– На него нет досье, сэр. Его имя нигде не фигурирует. Мы продолжаем поиски свидетелей, но нам все еще не удалось подтвердить факт пребывания подозреваемого на месте преступления в момент, когда оно было совершено.

– Но ведь это все отрицательная информация. Я просил рассказать, что вам известно, а не что не известно. Хотелось бы знать, например, что он говорит по поводу пятен крови на его одежде?

– Утром стал одеваться, пошла кровь из носа, снял с себя джинсы и простирнул поскорее, пока кровь не засохла.

– Жаль, что мы не можем определить ее группу. Но никто не докажет, что это не кровь жертвы. К тому же нет никаких признаков проникновения со взломом. А отпечатки пальцев Слотера буквально на всем, включая и ножи.

– Кстати о ножах, сэр...

– Что-нибудь любопытное?

– Меня удивляет, что отпечатки пальцев есть только на двух ножах – все остальные совершенно чистые. А на тех, где они обнаружены, отпечатки принадлежат исключительно Слотеру.

– Так что же здесь странного? Совершив преступление, он начисто вытер все ножи, а двумя из них воспользовался на следующее утро. Он и не мог поступить иначе, если не хотел, чтобы на него пало подозрение.

– Да, но там почему-то отпечатались только пальцы, и совсем нет следов ладони. Он, скорее всего, вымыл и вытер ножи, и уж потом только оставил на них свои пальчики, – когда вешал ножи на место.

– Ну и что?

– Почему же он взял только два ножа? Мог бы проделать это и с остальными. Если хотел, чтоб все выглядело естественным. И потом если он там работает, стоит ли ему опасаться, что на каком-то предмете найдут его отпечатки? Они могут быть буквально везде. Зачем же так утруждать себя? Вот это и не дает мне покоя. Либо он слишком хитер, либо чересчур туп. Затрудняюсь пока, что выбрать.

– Вы ищете логику в поступках такого человека? – сказал с раздражением Бэррингтон.

– Нет, сэр, если не логику, то хотя бы последовательность.

– Мы с вами полицейские, а не врачи-психиатры. Ваша задача собрать улики, а выводы пусть делают другие. Скажите, у нас уже достаточно оснований, чтобы предъявить ему обвинение?

– Вас интересует мое мнение? – осторожно спросил Слайдер.

– А вам показалось, что я тут «Янки дудль» насвистываю.

– По-моему, об этом еще рано говорить, сэр. Во всяком случае, пока мы не идентифицируем труп.

Бэррингтон нахмурился, но, по-видимому, решил не нажимать.

– Какие оперативно-розыскные мероприятия вы сейчас проводите?

– Ходим по соседям. В доме Слотера остались жильцы, которых пока не удалось опросить. Имеется еще бар, куда он, по его словам, часто заходил. Вообще мы собираемся проверить все бары, облюбованные гомосексуалистами. В определенном радиусе, конечно. Стараемся разыскать всех временно работавших в рыбном баре за последние шесть месяцев. В производственном помещении так много отпечатков, поддающихся идентификации, что надо по возможности их отработать.

– Людей вам хватает?

– Пока что да. Ведь у нас сейчас только один подозреваемый.

– Слотер должен находиться под арестом, – отчеканил Бэррингтон. – Поэтому я и спросил вас, имеем ли мы основания, чтобы предъявить ему обвинение.

– Но он и так охотно помогает следствию и даже не просит, чтобы его отпустили.

– Когда попросит, сразу же сообщите мне, – резко сказал Бэррингтон. Потом взял папку из лотка для входящих и открыл ее, давая понять, что разговор окончен. – Пока все. Действуйте.

Выходя, Слайдер с трудом подавил желание шутовски отсалютовать своему начальнику. Да, общение с Атертоном даром не проходит. Из бара «Бент Билл» агент Биверс вернулся ни с чем.

– Выходит, не помогли ни усы, на круглое лицо, – промычал Атертон. – Признаться, я рассчитывал, что ты им придешься ко двору.

Биверс пожал плечами.

– Ну, мне делали всякие там предложения, но никто из тех, с кем удалось поговорить, не признался, что знает Слотера.

– А бармен? – спросил Слайдер.

– Та же история, шеф. Вообще, когда я доставал фотокарточку Слотера, у людей делался «стеклянный» взгляд. Тем все и кончалось.

– Ну что ж, будут еще другие вечера и другие посетители, – философски заметил Слайдер. – Благо, есть время, чтобы поработать в этом баре: наш Слотер сейчас никуда не может пойти. Значит, кому-то надо наведаться туда сегодня вечером.

– Алек слишком похож на полицейского. Давайте пошлем Норму, – предложил Эндерсон. – Они подумают, что это переодетый парень.

– Я лично не против, – сказала Норма на удивление равнодушным тоном. – И Полька со мной пойдет. Тем, кто постарше, нравятся мальчики.

– Мальчик для услады в виде потрясной девочки, – подхватил Атертон.

– Не будем терять времени, – холодно заметила Полька.

– Ну почему ты не сказала мне это вчера? – пожаловался Атертон.

Слайдер, заметив, как вспыхнула от смущения Полька, поспешил вмешаться:

– Так что же мы имеем после опроса соседей?

– Один из братьев Али Кебаб подтвердил, что рыбный бар закрылся раньше одиннадцати часов, – сказал Эндерсон. – Он подъехал к дому примерно без десяти одиннадцать и, когда вылезал из машины, обратил внимание, что там погашен свет.

– Что ж, не лишнее пока для нас подтверждение. Это все?

– Женщина, которая живет на другой стороне дороги, – миссис Костантиу – видела около часа ночи машину, припаркованную в конце аллеи. Но наутро, когда она проснулась, примерно в шесть часов, машина там уже не стояла. Цвет у нее был не то вишневый, не то синий, но может статься, что коричневый. Марку автомобиля она назвать затрудняется и номер тоже не разобрала.

– Потрясающе! – простонал Атертон.

– У Слотера машины нет, – глубокомысленно заметил Мак-Ларен.

– Это могла быть машина жертвы, – сказала Норма.

– А могла и не быть, – возразил Атертон.

– Попрошу без паники, – сказал Слайдер. – Пригласите миссис к нам, и пусть она полистает каталог автомобилей. Возможно, ей что-то покажется знакомым. Для нас это была бы очень важная информация. Интересно, кто-нибудь из соседей видел, как эта машина приехала или когда уехала? Ты хочешь добавить еще что-то?

– Можно было бы поговорить еще с жильцами домов, расположенных по второй прилегающей улице, – сказал Мак-Кэй. – Ведь аллея проходит как раз вдоль задней стороны их садов. Правда, трудно предположить, чтобы кому-то удалось что-то разглядеть в самое темное время суток.

– Есть еще один момент, шеф, – поколебавшись произнесла Норма. – Я проверяла, кто, кроме Слотера, работал в рыбном баре, но одного из помощников, приходивших вечерами по пятницам и субботам, мне так и не удалось разыскать. – Она заглянула в свой блокнот. – Питер Леман, проживает в небольшом особняке на улице Эктон-Лейн. Я ходила по этому адресу, пыталась ему дозвониться, но все без результата. Допускаю, что мои подозрения покажутся кому-то необоснованными, однако же чувствую...

– Хорошо, кто этим займется?

– Как кто? Норма. Она кожей чувствует, – передразнил Атертон.

– А ты за это пойдешь сегодня в «Бент Билл», – подвел черту Слайдер.

* * *

– А я уже вернулась, – раздался в трубке голос Джоанны.

– Могла и не говорить, это и так чувствуется, – заметил Слайдер.

– Интересно, каким образом?

– Трубка моего телефона вся влажная, а в брюках что-то уж очень тесно.

– Это что, новый способ ухаживания?

– Ты откуда звонишь-то?

– Я пока что в аэропорту, жду свой багаж. Вот и решила тебе позвонить, – сказала она слегка небрежным тоном, но Слайдер на эту хитрость не поддался.

– Как прошли гастроли? – тут же спросил он.

– Ужасно. Трое человек отравились рыбой, которую они съели в одном ресторане в Сан-Франциско, а когда мы были в Вашингтоне, один виолончелист оступился на лестнице и сломал себе руку. Но зато в Нью-Йорке я чувствовала себя, как в раю. Дело в том, что у них на площадке, в Карнеги Холл, не хватило места, чтобы установить все пюпитры первых скрипок, и мы с Чарли получили выходной. Нам посчастливилось провести этот день, как настоящие туристы. А как дела у полицейских ищеек?

– Сейчас расследуем убийство.

– Что, опять?! Шеферд-Буш все больше напоминает мне Чикаго.

– Такого убийства, боюсь, и в Чикаго еще не было. Мы обнаружили в рыбном баре расчлененное тело.