Текст книги "Обманы Локки Ламоры"

Скотт Линч
Обманы Локки Ламоры

Посвящается Дженни – той, которая все время стояла за моей спиной и своим присутствием благословляла рождение этого маленького мира.

С вечной любовью.

От автора

Огромная, невероятная удача свалилась на меня с небес в счастливый день, когда этот роман был принят к публикации. Хочу выразить самую горячую благодарность людям, которые этому способствовали – Саймону Спэнтону, Джиллиан Рэдферн, Кристине Куявинске, Ханне Уитейкер, Сьюзан Хоу из «Орион Букс», а также Энн Гроуэлл из «Бантама» и, конечно же, Динне Хоук.

Чтобы сохранить эго начинающего автора на высоте (или в узде – как понадобится), требуется побыть в деревне. Я не мог бы пожелать более терпеливой или щедрой поддержки в этом отношении, чем та, которую обеспечили мне мои родители Джил и Том Линч. И у меня точно все получилось бы совсем иначе без совершенно конкретной энергичной команды онлайновых подонков-помощников, в число которых входили: Гейб Шуйнар, Мэтью Вудринг Стовер, Кейдж Бейкер, Боб Юрелл, Саммер Брукс, М. Линн Букер, Крис Биллетт, Габриэль Меса, Алекс Берман, Клаки, Нэйт Блюминфельд, Илья Попов, Ариэль и все остальные, включая читателей и участников ролевой игры «Дела, а не слова».

Также благодарю друзей, близких и дальних – Джейсона Маккрея, Даррена Виланда, Клео Мак-Адамс, Джейсона Стивенса, Пег Керр, Филипа Шилла, Бредфорда Уокера, Дж. X.Фрэнка, Джейсона Сартина, Абру Стаффин-Вебе, Сэмми и Луиса, Майка и Бекки, Бриджит и Джо, Энни и Джосайю, Эрика и Омана, Майка и Лауру, Пола, Адриана, Бена и Дженни Роуз, Аарона, Джесси, Криса, Ирен, Энди Нельсона и не в последнюю очередь Роуз Миллер – которая пока еще недостаточно большая, чтобы ездить верхом, но мы все равно ей это позволяем.

Нью-Ричмонд, Висконсин, 16 сентября 2005 г.

Пролог. Мальчик, который слишком много крал

1

В самый разгар долгого и влажного лета семьдесят седьмого года Сендовани к Безглазому Священнику храма Переландро с неожиданным визитом явился Учитель из Каморра. Вообще-то в определенных кругах за этим человеком давно и прочно закрепилась кличка «Делатель Воров», но самому ему больше нравилось строгое и почтительное «Учитель». Он пришел не просто так – в душе его теплилась надежда сбыть с рук этого несчастного мальчишку Ламору.

– Хочу предложить тебе весьма выгодную сделку, – с напускным воодушевлением начал Учитель.

– Еще одну? Как в случае с Кало и Гальдо? – вскинулся Безглазый Священник. – Я до сих пор пытаюсь выбить из этой парочки хихикающих идиотов дурные манеры, которые они подцепили от тебя, и заменить их иными, необходимыми лично мне!

– Да ладно тебе, Цепп, – пожал плечами Учитель. – Я сразу же честно предупредил, что эти мальчишки – грязные обезьяны, и ты вполне мог…

– Или, может, повторяется история с Сабетой? – в голосе хозяина дома появились угрожающие нотки, и возражения замерли на губах Учителя. – Помнишь, как было дело? Ты ободрал меня дочиста, разве что коленные чашечки моей покойной матушки не забрал. Я заплатил тебе чистой медью, а затем был вынужден наблюдать, как ты пытаешься утащить все обратно.

– Ну, знаешь, Сабета – особый случай. Однако этот мальчишка тоже совершенно необычный. Именно то, что ты просил подыскать после продажи Кало и Гальдо, и то, что ты так ценишь в Сабете. Он родом из Каморра, но не чистый южанин – похоже, помесь теринской и вадранской кровей. Выглядит скорее как вадранец из Парлея или Сомнея. И самое главное, Цепп: воровство у него в крови! Это столь же бесспорно, как то, что в море полно рыбьей мочи. К тому же я продам его тебе, э-э… со скидкой.

Несколько долгих мгновений Безглазый Священник обдумывал предложение.

– Извини, но подобная щедрость с твоей стороны не может не насторожить, – проговорил он наконец. – Так и подмывает прижаться спиной к стене и взять в руки что-то тяжелое.

При этих словах Учитель напустил на себя оскорбленный вид, что при его репутации выглядело довольно забавно.

– Не стану скрывать, что у меня возникли некоторые проблемы с этим Ламорой, – продолжил он, пожав плечами с нарочитой небрежностью. – Но все они проистекают исключительно из нынешнего положения, когда мальчишка находится под моей опекой. Уверен: как только он перейдет в твою собственность, все проблемы исчезнут сами собой.

– Ах вот как! У тебя на руках чудо-мальчик? Почему бы не сказать об этом прямо? – Священник поскреб лоб под белой шелковой повязкой, скрывающей оба его глаза. – Великолепно! Предполагается, что я высажу это семя в нашу грешную землю и получу магическую лозу, которая приведет меня прямо в сказочную заоблачную страну.

– Ха-ха-ха! Как мне знаком этот сарказм. – Учитель отвесил шутовской поклон. – Он прекрасно маскирует твою заинтересованность, Цепп.

Безглазый Священник сплюнул.

– Хорошо, предположим, что твой мальчишка имеет какую-то ценность. Например, сможет составить компанию для игр Кало, Гальдо и Сабете, хотя бы в качестве козла отпущения. Предположим далее, что я соглашусь отдать три медяка и еще какую-то ерунду за мальчишку, которого в глаза не видел. Но я, по крайней мере, хочу знать, в чем его проблема. Имею я на это право или нет?

– Проблема в том, – с расстановкой произнес Учитель, – что если мальчишку не удастся продать, то мне придется перерезать ему глотку, а тело бросить в залив. И сделать это не позднее сегодняшнего вечера.

2

В ту достопамятную ночь, когда мальчишка Ламора попал в руки Учителю, старое кладбище на Сумеречном холме было полно детей. Ребятишки молча стояли, ожидая прихода новых братьев и сестер, которых надлежало отвести в подземные склепы.

Все они держали в руках свечи; их холодное голубое сияние пробивалось сквозь серебристую пелену речного тумана – подобно тому, как уличные фонари просвечивают сквозь грязное закопченное окно. Цепочка призрачных огоньков спускалась по склону холма, петляя меж каменных столбов и протоптанных дорожек, – вниз, к широкому стеклянному мосту, перекинутому через Угольный канал. Сам канал еле просматривался в клубах нагретого зловонного тумана, который летними ночами источали отсыревшие кости Каморра.

– Вперед, мои возлюбленные! Шире шаг, мои вновь обретенные дети, – шептал Учитель, подталкивая отстающих ребятишек к мосту. Их было тридцать человек – все сироты из Огневого района. – Не бойтесь! Свет, который вы видите, не опасен. Это ваши новые друзья: они пришли, чтобы указать вам путь на мой холм. Шагайте, шагайте, мои сокровища. Ночь коротка, а у нас впереди долгий разговор.

В глубине души Учитель считал себя художником. Точнее, скульптором: мастерской ему служило старое кладбище на Сумеречном холме, а глиной – те самые сироты, которых судьба сунула под его крыло.

Восемьдесят восемь тысяч обитателей города регулярно выталкивали из себя новые человеческие отходы, и в общество постоянно вливался ручеек потерянных, никому не нужных и брошенных детей. Некоторым из них предстояло навечно отправиться в рабство – их уже поджидали корабли, идущие в Тал-Верарр или на Джеремитские острова. Хотя в Каморре существовал официальный запрет на рабство – кого интересует судьба неприкаянных сирот?

Те, кому повезло ускользнуть из рук работорговцев, делались жертвами обычной человеческой тупости. Голод и болезни косили детей, которым не хватало ловкости и отваги, чтобы урвать себе место под солнцем. Были и другие, храбрые, но недостаточно умелые – они заканчивали жизнь на Черном мосту перед Дворцом Терпения. Судейские чиновники герцога обходились с юными воришками точно так же, как с их старшими товарищами. Именно они следили, чтобы к ногам несчастных жертв, которых сбрасывают с моста, были привязаны тяжелые камни – казнь должна осуществиться успешно и по всем правилам.

Те же сироты, которым посчастливилось ускользнуть от смерти в ее разнообразных обличьях, рано или поздно попадались на глаза команде Учителя. Ее члены отбирали детей и приводили их, группами и поодиночке, к своему главарю. Наверное, поначалу беднягам казалось, что они попали в рай – горячая пища, ласковые речи… Довольно скоро им предстояло осознать, какая жизнь ждет их под старым кладбищем, в царстве строгого Учителя. Но выбор делался ими в тот момент, когда они преклоняли колени перед своим повелителем, сладкоголосым чудаковатым стариком.

– Поспешите, мои сокровища, мои новые сыновья и дочери! Следуйте вдоль цепочки огней и взбирайтесь на вершину холма. Мы уже почти дома, вдали от тумана, дождя и этой вонючей удушливой жары.

Вспыхивавшие время от времени эпидемии предоставляли Учителю дополнительные возможности. Нынешние сироты из Огневого района бежали от Черного Шепота, столь любезного сердцу Делателя Воров. Эта невесть откуда свалившаяся болезнь принесла гибель многим жителям несчастной окраины. Кто-то умер, заразившись. Иные, кто уже после объявления карантина пытался пересечь канал вплавь или на лодках, приняли смерть от дубины в руках санитаров, оберегавших от беды остальной город. Эпидемия и впрямь не коснулась основной массы каморрцев – прошла, оставив после себя лишь смутное чувство тревоги и нарастающего опасения. Черный Шепот означал немедленную и ужасную смерть для всех, кто старше одиннадцати-двенадцати лет (впрочем, этот возраст, определенный врачами, был весьма условной границей, ибо пути Нары неисповедимы). То же через несколько дней ждало и детей младше одиннадцати, если у них внезапно сильно краснели щеки и отекали веки.

Примерно на пятый день карантина крики смолкли, одновременно прекратились попытки переправиться через канал. В очередной раз судьба настигла жителей Огневого района – та самая, что нередко выпадала им в годы предшествующих эпидемий. Когда на одинадцатый день карантин был снят, и к району устремились герцогские «чайки», желая выяснить положение дел, из четырех сотен детей, имевшихся здесь до болезни, в живых остался лишь каждый восьмой, а необходимость выживания в жесточайших условиях сбила их в сплоченные шайки, дерущиеся за кусок хлеба.

Делателю Воров оставалось лишь отобрать лучших из лучших и увести их прочь с улиц, застывших в зловещем молчании.

Учитель заплатил серебряную монету за тридцать детей, еще одну доплатил стражникам, чтобы держали язык за зубами. Таким образом те освободились от забот о выживших детях, а Учитель получил свою глину. Он уводил их – окоченевших, худых и смердящих – во тьму и духоту каморрской ночи, навстречу могилам Сумеречного холма.

Мальчишка Ламора был самым младшим и мелким из них – пожалуй, ему едва сравнялось лет пять-шесть. Справедливости ради стоит отметить, что Учитель не включил в число избранных эту кучу костей, обтянутых грязной кожей. Мальчишка сам потащился вслед за толпой товарищей. Разумеется, строгий наставник отметил сей факт, но решил не отвергать подарок, поднесенный ему не слишком милостивой судьбой.

Стоял семьдесят седьмой год Гандоло – Отца счастливых возможностей, Покровителя торговли и звонкой монеты. Учитель конвоировал ватагу вновь приобретенных оборванцев, направляясь в свое королевство.

Мог ли он тогда предположить, что через какую-то пару лет будет обивать порог отца Цеппа, умоляя забрать мальчишку! А также втихомолку точить нож – на случай, если священник откажется.

3

– А не врешь? – Безглазый Священник поскреб щетинистую шею.

– Обижаешь. – Учитель пожал плечами. Покопавшись под полой своего дублета, он достал кожаный мешочек цвета ржавчины, болтавшийся на красивом шнурке. – Я даже успел сходить к большому начальству и выбить разрешение. Так что если ты откажешься, я перережу мальчишке горло от уха до уха и отправлю на корм рыбам.

– О боги, какая душераздирающая история! – Безглазый Священник пробежался пальцами по груди стоящего перед ним Учителя. – Вот что, трус несчастный, пойди и поищи другого осла, который поможет тебе облегчить совесть.

– К черту совесть, Цепп! Я толкую о нашей обоюдной выгоде. Я не могу оставить этого мальчишку у себя, поэтому пришел к тебе с предложением. Поверь, это честная сделка.

– Если паренек слишком норовистый, почему бы тебе попросту не посадить его под замок? И не подержать там какое-то время, пока он не обретет продажную стоимость?

– Я даже обсуждать это не буду, Цепп. Не тот случай. И прогнать его я тоже не могу: нельзя допустить, чтобы остальные дерьменыши узнали, что он… э-э… натворил. Если у них появятся хоть какие-то подозрения… о боги, я навсегда утрачу контроль над подчиненными! Нет, у меня два варианта: либо быстро убить мальчишку, либо еще быстрее продать. Сам посуди, что лучше – ничтожная прибыль или вообще никакой. Заодно угадай, каково мое решение.

– Интересно… Мальчишка сделал нечто такое, о чем ты боишься даже упомянуть перед лицом прочих засранцев? – Цепп помассировал лоб над повязкой и вздохнул. – Черт, тебе удалось заинтриговать меня!

4

Старинная каморрская пословица гласит: душа человека неизменна лишь в своем непостоянстве. Вечных вещей не существует, все проходит и выходит из моды – даже такая, казалось бы, практичная вещь, как холм, нашпигованный мертвецами.

Сумеречный холм стал первым респектабельным кладбищем в истории Каморра. Это возвышенное место идеально подходило для того, чтобы оградить останки почтенных граждан города от соленых вод Стального моря. Однако время шло, появились похоронные бюро, профессиональные могильщики и ваятели склепов. Все реже аристократы хоронили своих усопших на Сумеречном холме. Теперь они предпочитали расположенный неподалеку Холм Шепотов – новое просторное кладбище, где высились впечатляющие памятники и надгробия. За свои деньги знать хотела получать роскошь даже после смерти. Войны, болезни и государственные беспорядки делали свое дело – в живых оставалось все меньше и меньше родственников тех, кто был когда-то похоронен на Сумеречном холме. В конце концов единственными людьми, которые изредка сюда наведывались, стали жрецы и жрицы Азы Гуиллы, которые ночевали здесь в период своего ученичества. Кладбище полностью перешло во власть стаи бездомных сирот, облюбовавших темные заброшенные склепы.

Учитель (хотя в ту пору еще никто не величал его так) очутился на Сумеречном холме в один из прискорбнейших периодов своей жизни. Сложно найти более жалкое зрелище, чем вор-карманник с девятью перебитыми пальцами!

Сиротки встретили его настороженно, не обошлось и без угроз. Но все-таки в их душах еще сохранились остатки, возможно, неосознанной потребности в опеке взрослого человека. Именно эти чувства уберегли Учителя от позорной смерти во сне. Он же, со своей стороны, освоился с новыми условиями и стал – сначала скупо, неохотно, затем все более щедро – делиться с местными оборванцами секретами своего ремесла.

Со временем руки его начали заживать… относительно, конечно, ибо большая часть пальцев так и осталась скрюченной на манер дважды переломленных прутиков. Выздоравливая, Учитель проводил все больше времени с чумазыми отщепенцами, которые прятались в полуразвалившихся склепах от непогоды и городской стражи, и передавал им свою порочную, извращенную мудрость. Количество учеников неуклонно росло – как и совместные доходы. Воровскому сообществу требовалось место, и дети начали осваивать все новые и новые уголки старого кладбища.

Через несколько лет искалеченный карманник превратился в Учителя, то есть Делателя Воров, безраздельного правителя Сумеречного холма.

Мальчишка Ламора вместе со своими товарищами из Огневого района попал в это кладбищенское королевство где-то на двадцатом году его существования. В ту ночь их глазам предстало скопище старых склепов, скрытых под неглубоким слоем земли и соединенных меж собой обширной сетью туннелей и крытых галерей. Изогнутые опоры, похожие на ребра причудливых деревянных драконов, укрепляли стены. Прежние истлевшие обитатели склепов были давным-давно выдворены и брошены в воды залива. Теперь Сумеречный холм больше всего напоминал гигантский термитник, внутри которого вместо насекомых сновали бесчисленные сироты-воришки.

Вновь прибывших провели под один из главных мавзолеев, возвышавшихся на вершине холма. Они шли по туннелю с деревянными перекрытиями, озаренному серебристым светом алхимических шаров, по полу стелился призрачный туман. Из каждого закоулка их провожали холодные любопытные взгляды местных обитателей. В спертом воздухе стоял запах сырой земли и немытых человеческих тел.

– Входите, входите! – приговаривал Учитель, потирая руки. – Добро пожаловать. Мой дом теперь – ваш дом. У всех детей здесь одинаковая судьба – они сироты, без отцов-матерей. Бедняжки, конечно… зато теперь у вас сколько хочешь братьев и сестер. И надежный кров над головой. Это ваш дом и ваша семья.

Вереница сирот-старожилов устремилась вглубь холма. На ходу они задували зловещие голубоватые огоньки свечей, и вскоре путь через туннель освещался лишь серебряным сиянием настенных светильников.

В самом сердце владений Учителя располагалась просторная и теплая пещера с плотно утрамбованным земляным полом. Она была примерно тридцать ярдов в длину и ширину, потолок нависал на высоте двукратного роста взрослого мужчины. У дальней стены стояло кресло с высокой спинкой из полированного ведьмина дерева. Учитель сразу же поспешил к нему и с видимым облегчением опустился на сиденье.

Пол был застелен грязными грубыми одеялами, а на них… о боги! На них стояла еда: разложенные по мискам костлявые цыплята, вымоченные в дешевом миндальном вине; хвосты морских лисиц, переложенные беконом и сдобренные уксусом; черный хлеб, политый свиным жиром, а также соленый горох с чечевицей и груды перезрелых груш и помидоров. Бросовые, дешевые продукты… но изголодавшиеся сироты из Огневого района никогда не видели пищи в таком количестве и разнообразии. Не сговариваясь, они дружно налетели на угощение. Учитель лишь глядел и снисходительно улыбался.

– Я не настолько глуп, чтобы мешать вам вкушать столь замечательную еду, мои дорогие. Поэтому ешьте, сколько влезет, наверстывайте упущенное. Мы поговорим позже.

Пока новенькие насыщались, вокруг них собрались все обитатели Сумеречного холма. Они стояли и молча наблюдали. Воздух в помещении становился все более тяжелым и душным. А счастливчики, пережившие Черный Шепот, ели и ели до тех пор, пока на столе не осталось буквально ничего. Только тогда, слизывая с пальцев остатки уксуса и жира, они обратили настороженные взоры на хозяина и его гвардию.

Учитель вскинул вверх три скрюченных пальца.

– Поговорим о деле! – воскликнул он. – Тут важны три момента. Во-первых, вы здесь потому, что я ЗАПЛАТИЛ за вас. И заплатил даже сверх положенного – ради того, чтобы этого не успел сделать кто-то другой. Поверьте, всех ваших товарищей, которые не попали ко мне, ждет незавидная судьба рабов. Кому еще нужны глупые, ничему не обученные сироты? Вам некуда идти, никто не жаждет заботиться о вас. С другой стороны, для стражников вы – дармовые деньги. Сержант даже не позаботится упомянуть вас в своем рапорте, а капитану и вовсе неохота забивать себе мозги. Теперь, – продолжал Учитель, – когда с Огневого района снят карантин, все каморрские ловцы рабов – и настоящие, и вероятные – будут настороже и очень, очень взбудоражены. Вы, конечно, можете покинуть наш холм в любое время, но имейте в виду: и дня не пройдет, как вы, мои дорогие красавчики, начнете предлагать себя в подворотне или окажетесь прикованы к веслу до конца жизни. И это впрямую подводит меня ко второму пункту. Все мои друзья, которых вы здесь видите, – он широким жестом обвел толпу детей, стоящих вдоль стен, – вольны уходить, когда им вздумается, и гулять почти повсюду. А знаете, почему? Да потому, что они под моей защитой! Нет, конечно, сам по себе я значу не слишком много, – он сделал внушительную паузу, во время которой царила гробовая тишина. – Зато у меня есть весьма могущественные приятели, которые могут обеспечить безопасность мне и моим воспитанникам. Случись какому-нибудь… скажем, работорговцу поднять руку на одного из моих питомцев – что ж, ему не позавидуешь. Наказание последует немедленно и будет впечатляющим. Я бы даже сказал – безжалостным.

Никто из новеньких не проявил воодушевления. Тогда Учитель прочистил горло и уточнил:

– Этот долбаный подонок проживет совсем недолго. Усвоили?

В ответ послышалось несколько робких утвердительных возгласов.

– Вот мы и дошли до третьего пункта. А именно – лично вас, мои дорогие. Наше маленькое семейство всегда нуждается в новых братьях и сестрах. Поэтому можете считать, что вас пригласили – более того, поощрили – предложить нам вашу искреннюю и вечную дружбу. Если вы решите избрать наш холм своим родным домом, а меня – своим покровителем, то сразу же приобретете множество надежных и любящих родственников. У вас не будет проблем с едой, крышей над головой и защитой от любых врагов… Либо вы можете уйти отсюда, чтобы вскоре попасть в какой-нибудь публичный дом Джерема, где всегда требуется свежатинка. Ну как, есть желающие?

Никто не пошевелился.

– Я так и знал, что могу рассчитывать на вас, мои Огневые бриллианты! – Раскинув руки в обнимающем жесте, Учитель ощерился, показав гнилые зубы цвета болотной воды. – Однако знайте, что за любовь и поддержку надо платить той же монетой. Я хочу сказать: важно не только брать, но и давать. Еда не растет у меня из задницы – так же, как ночные горшки не опорожняются сами собой. Следите за моей мыслью, красавчики?

На сей раз толпа несколько оживилась, кое-кто нерешительно кивнул.

– Мои правила не сложны, и вы все их выучите в свое время. А пока запомните следующее: всякий, кто ест, должен работать. Но зато всякий, кто работает – ест. Вот мы и подошли к работе – четвертому и самому важному пункту… О боги! Дети, окажите любезность рассеянному старику – представьте, что я уже поднял четыре пальца! Так вот, мое четвертое условие. Мы все имеем определенные обязанности здесь, на холме. Все должны работать. Но у нас есть дела и в других местах, с которыми тоже надо справляться. Эти другие дела весьма деликатные и необычные… я бы даже сказал, забавные и очень интересные. Для их выполнения приходится выходить в город – днем и ночью. Они требуют ловкости, смелости и разумной осторожности. Будет очень приятно, если вы возьметесь помогать нам в этих особых деликатных заданиях.

Он ткнул пальцем в того мальчишку, который достался ему бесплатно, незначительный довесок к его приобретению. Малыш стоял прямо напротив Учителя, не сводя с него серьезных немигающих глаз. Рот у него был по-прежнему перепачкан томатным соком.

– Вот ты, непрошеный гость, тридцать первый… Что скажешь? Будет от тебя какая-нибудь польза? Ты хотел бы помогать своим братьям и сестрам в их интересной работе?

Несколько секунд мальчишка размышлял, не говоря ни слова, а затем спросил высоким писклявым голоском:

– Вы хотите, чтобы мы крали для вас разные вещи?

Теперь настал черед старика разглядывать собеседника. Молчание затягивалось, некоторые дети из старожилов Сумеречного холма даже позволили себе похихикать, из скромности прикрывая рот рукой. Наконец Учитель медленно, с расстановкой кивнул.

– Пожалуй, именно это я и имел в виду, – согласился он. – Хотя мне не очень нравится такой… э-э… прямолинейный подход к обсуждаемому вопросу. Речь идет о проявлении личной инициативы, и я бы предпочел более тонкие и непрямые формулировки. Впрочем, не знаю, понимаешь ли ты меня. Как твое имя, мальчик?

– Ламора.

– Наверное, твои родители были изрядными скупцами, если наделили тебя только фамилией. А как ЕЩЕ они тебя звали?

Казалось, мальчишка глубоко задумался над этим простейшим вопросом.

– Меня называли Локки, – наконец произнес он все тем же тонким голоском. – В честь отца.

– Отлично звучит! – одобрил старик. – Так и скатывается с языка. Останься, Локки-в-честь-отца-Ламора, я хочу с тобой поговорить. Остальные могут идти прочь. Ваши братья и сестры укажут место, где вы будете спать сегодня ночью. Они также покажут, где отлить это и положить то… ну, вы понимаете, о чем я. Пока от вас требуется всего-навсего прибираться в зале, но затем появятся еще кое-какие дела. Обещаю – к тому времени, когда вы узнаете, каким именем меня зовут за пределами нашего холма, все они покажутся вам вполне осмысленными.

Локки подошел вплотную и встал перед креслом, в котором, как на троне, восседал Учитель. Тем временем сироты Сумеречного холма смешались с толпой новеньких и начали знакомить их с особенностями здешней жизни. Очень скоро зал опустел – старик, как и хотел, остался наедине с мальчишкой.

– Видишь ли, дитя мое, – начал он, – обычно мне приходится проявлять некоторую сдержанность с вновь прибывшими членами нашего сообщества. Ты знаешь, что означает слово «сдержанность»?

Ламора помотал головой. Пряди грязных волос неопределенного цвета спадали ему на лоб, томатные пятна вокруг рта подсохли и уже не так бросались в глаза. Учитель потянулся и осторожно вытер их рукавом своей потрепанной синей куртки. Мальчик не отшатнулся.

– Я хочу сказать, что до встречи со мной детям внушали: красть нехорошо. Поэтому мне приходится приложить немало усилий, чтобы приучить их к самой идее воровства. Понимаешь? Однако с тобой, похоже, не требуется подобной деликатности. Поэтому давай говорить напрямик. Ты ведь крал раньше, не правда ли?

Паренек кивнул.

– Еще до чумы, да?

Снова кивок.

– Даже так? А скажи-ка, милый мальчик… ты ведь не сейчас лишился родителей?

Глядя себе под ноги, малыш едва заметно покачал головой.

– То есть у тебя уже имеется опыт самостоятельной жизни? Тут нечего стыдиться, дитя мое, – вкрадчиво заговорил Учитель, заметив колебания ребенка. – Наоборот, это поможет тебе заслужить всеобщее уважение у нас на холме. Если, конечно, ты на деле докажешь свои таланты.

Вместо ответа Ламора вытащил что-то из-под своих лохмотьев и протянул старику. Тот с удивлением посмотрел на два маленьких дешевых кошелька, которые легли ему на ладонь – засаленные, из толстой негнущейся кожи, затянутые грубыми шнурками.

– Где ты их взял? – спросил он.

– У стражников, – тихонько отозвался Локки. – Некоторые из них были так добры, что несли нас на руках.

Учитель отпрянул, будто его ужалила гадюка, и недоверчиво уставился на кошельки.

– Ты вытащил их у герцогских стражников?! У «желтых курток»?!

Локки снова кивнул – на этот раз гораздо бодрее.

– Ну да. Я же говорю: они брали нас на руки и несли.

– О боги! – прошептал Учитель. – Да ты можешь закопать всех, кто обитает здесь, Локки-в-честь-отца-Ламора! Очень даже легко!

5

– Представь, этот мелкий нахальный гаденыш нарушил Тайный Договор в первый же вечер, как появился у меня! – сокрушался Учитель.

Они с удобством устроились в садике Безглазого Священника, разбитом на крыше храма. Учитель держал в руке просмоленную кожаную кружку с вином. Вино было совершенно омерзительное – перестоявшая кислятина, чуть ли не уксус, и он усматривал в этом тайный знак: погоди радоваться, еще ничего не решено.

– Такого никогда не бывало, ни до, ни после того…

– Значит, кто-то научил его чистить карманы, но не объяснил про неприкосновенность «желтых курток». – Отец Цепп скривил губы. – Любопытно… в самом деле любопытно. Наш дорогой капа Барсави будет в совершеннейшем восторге от подобного экземпляра.

– И что интересно, я так и не выяснил, кто же это был! Мальчишка настаивает, что научился сам. Но пусть пытается впихнуть это дерьмо кому-нибудь другому. Прости, игрушками пятилетним сорванцам обычно служат полудохлые рыбешки и сухой коровий навоз. Подобный материал отнюдь не приспособлен для того, чтобы развивать ловкость рук малолетних воришек.

– И что ты сделал с этими кошельками?

– Что-что?! Стрелой понесся обратно на Огневую заставу, целовал им каблуки и лизал задницы до тех пор, пока губы не почернели. Пришлось объяснять капитану, что во всем виноват один из новеньких. Мол, мальчишка совсем зеленый и пока не выучил, что к чему у нас в Каморре. Я же, как только узнал, поспешил принести кошельки обратно, да не просто так, а с возмещением за ущерб… нижайше прошу прощения и рассчитываю на милосердие господина капитана… ну и так далее.

– И как, они согласились?

– Знаешь ли, Цепп, деньги настраивают человека на миролюбивый лад. Их треклятые кошельки едва ли не лопались от моего кровного серебра. А затем еще пришлось дать на выпивку каждому из патрульных, причем хорошо дать, чтобы хватило на всю неделю, и униженно просить пропустить по стаканчику за здоровье капы Барсави. На том и столковались. Решили, что, конечно же, не стоит докучать ему рассказом о том, как обделался его верноподданный Учитель с пятилетним нарушителем Договора.

– Так-так… – протянул Безглазый Священник. – И все это, значит, произошло в первый же вечер твоего знакомства с моим неожиданным сокровищем?

– Мне так приятно слышать, как ты называешь своим этого маленького мерзавца! Просто музыка для ушей! Потому что я и в самом деле не знаю, как быть, Цепп. У меня бывали дети, которым нравилось воровать. Попадались такие, которым все едино – воруй, не воруй… Были и такие, которые волей-неволей смирялись, поскольку знали, что ничего другого они делать не умеют. Но никогда еще – в буквальном смысле никогда, хрен ему в душу! – я не встречал ребенка, столь жадного до воровства. Уверяю тебя, если он будет лежать с порванным брюхом, а к нему придет лекарь, то и тогда этот паршивец Ламора предпочтет стянуть у него иголку с ниткой и сдохнет, довольный собой. Он… он ЧЕРЕСЧУР вор.

– Чересчур вор… – задумчиво повторил Безглазый Священник. – Никак не ожидал услышать такую жалобу от человека, который натаскивает юных карманников.

– Можешь смеяться, но я тоже не ожидал, что когда-нибудь ее выскажу, – мрачно заметил Учитель.

6

Проходили месяцы. На смену Парфису пришел Фестал, его, в свою очередь, сменил Аурим. Летние грозы миновали, уступив место зимним затяжным дождям. Семьдесят седьмой год Гандоло превратился в семьдесят седьмой год Моргайте, Отца города, Повелителя петли и лопаты.

Ряды сироток из Огневого района, пришедших на Сумеречный холм, заметно поредели. Семеро из них, не слишком преуспевших в «деликатных и необычных» заданиях Учителя, окончили свои дни на Черном мосту перед Дворцом Терпения. Обычное дело; уцелевшие счастливчики были слишком заняты собственными деликатными и необычными занятиями, чтобы заметить исчезновение товарищей.

Вскоре Локки выяснил, что кладбищенская коммуна делится на две неравноценных категории – «уличных» и «форточников». Последние были небольшой группой избранных и трудились после заката. Эти ребята карабкались по крышам и дымоходам, проскальзывали в дома сквозь любые плохо закрытые отверстия и тащили все, что подвернется под руку – от монет и драгоценностей до оставшегося без присмотра окорока.