Текст книги "Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание?"

И все же, к чему клонит Кьеркегор? Лишь к тому, что в обоих случаях мы должны либеральному декадентству предпочесть абсолютную монархию? Простое и очевидное решение усложняется тем, что для Кьеркегора (подлинно комическая) суть Воплощения состоит в том, что Бог-правитель становится попрошайкой, простым человеком низкого происхождения. Не будет ли в этой связи более правильным воспринимать христианство как парадокс самоотречения Бога – Бог уходит для того, чтобы его заменило собрание верующих, называемое Святым Духом?

* * *

Существует множество предметов и гаджетов, которые обещают доставить чрезвычайное удовольствие, но вместо этого лишь воспроизводят его отсутствие. Последний писк моды – аппарат для тренировки выносливости, аналог вибратора: мастурбатор, напоминающий ручной фонарь (так что его не стыдно носить с собой). Вы вставляете свой эрегированный пенис в отверстие сверху, нажимаете на кнопку, и предмет вибрирует, пока не доставит удовлетворение. Товар доступен во многих разновидностях, отличающихся по расцветке, габаритам и формам (с волосами или без и т. д.), которые имитируют все три основные отверстия для проникновения (рот, вагина, анус). В конечном итоге вами приобретается частичный объект (эрогенная зона), который отделен от неудобного бремени личности.

Как нам справиться с этим дивным новым миром, подрывающим основоположения нашей интимной жизни? Окончательное решение, разумеется, состояло бы в следующем: вставить вибратор в аппарат для тренировки выносливости, включить его и оставить все удовольствие этой идеальной парочке, а мы, два настоящих человеческих партнера, будем сидеть за соседним столом, пить чай и спокойно наслаждаться тем, что без особых усилий нам удалось выполнить свой долг по получению наслаждения. Так что, быть может, когда наши ладони встретятся во время наливания чая, мы окажемся в постели – и это будет составлять часть настоящей романтики, которой мы будем наслаждаться безо всякого давления Сверх-Я.

* * *

В старом югославском анекдоте, высмеивающем полицейскую коррупцию, полицейский неожиданно возвращается домой и видит, что его жена лежит в постели, причем явно разгоряченная и взволнованная. Подозревая, что он застал ее с любовником, полицейский начинает оглядываться в поисках спрятавшегося мужчины. Лицо жены бледнеет, когда он наклоняется, чтобы посмотреть под кровать, но после короткого шепота муж поднимается с самодовольной улыбкой и говорит: «Извини, любовь моя, ложная тревога. Под кроватью никого нет!» – крепко удерживая в руке пару банкнот с высоким номиналом.

* * *

Когда безоговорочные сторонники израильской политики из стана христианских фундаменталистов отвергают нападки на нее слева, их подспудная нить аргументации лучше всего передается в замечательной карикатуре, опубликованной в июле 2008 года в венской ежедневной газете Die Presse. На ней изображены два коренастых австрийца, похожие на нацистов, один из которых держит в руках газету и сообщает другому: «Мы снова видим, как полностью оправданным антисемитизмом злоупотребляют ради дешевой критики Израиля!» Вот ТАКИЕ сегодня подлинные союзники государства Израиль[5]5
  Жижек С. Год невозможного. Искусство мечтать опасно. М.: Европа, 2012. С. 85. (Здесь и далее будут указываться произведения Жижека, ставшие основой шуток для данного сборника. Если источник не указан, то шутка с комментарием были взяты из неопубликованной рукописи автора. – Примеч. пер.)


[Закрыть].

* * *

Несколько лет назад в кампусе Калифорнийского университета в Санта-Круз, одной из столиц политкорректности, мне сказали, что здесь придумывают шутки, которые были бы смешными и при этом никого не ранили, не унижали и даже не высмеивали, что-то вроде «что случается, когда треугольник встречает круг?». Легко догадаться, что в ответ я сразу взорвался: мне без разницы, что происходит, когда треугольник встречает круг; весь смак шутки заключается в том, что кто-то должен быть ранен, унижен… Но что, если я не прав, что, если я упустил чисто формальный аспект, который как раз и делает шутку смешной, в отличие от ее непосредственного содержания, – точно так же, как сексуальность вовсе не сводится к непосредственному содержанию, а, напротив, должна рассматриваться с точки зрения того, как это содержание формально представлено? Вопрос, разумеется, состоит в том, способна ли такая форма выполнять свою работу самостоятельно – или ей требуется «кусочек реальности», некоторое произвольное положительное содержание, относящееся к «грязным» темам (секс, насилие)?[6]6
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 599.


[Закрыть]

* * *

В одном восхитительно глупом (и аполитичном!) русском анекдоте советских времен два незнакомца сидят в поезде в одном купе. После продолжительного молчания один вдруг обращается к другому:

– Ты когда-нибудь трахал собаку?

Тот удивленно отвечает:

– Нет, а ты?

– Конечно же, нет. Это ведь отвратительно. Я просто хотел начать беседу![7]7
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 538.


[Закрыть]

* * *

В Китае местные партийные руководители нередко выступают предметом непристойных шуток, высмеивающих их вульгарные вкусы и озабоченность. (Эти анекдоты выражают в первую очередь отношение верховной номенклатуры к низшим кадрам, а не настроения обычных людей.) В одной из таких шуток партийный руководитель одной провинции только-только вернулся из большого города, где купил себе новые черные туфли, дорогие и блестящие. Молодая секретарша приносит ему чай, и начальник хочет впечатлить ее своей обувью. Когда она наклоняется над столом и его нога находится прямо под ней, он говорит секретарше, что ему видно (в отражении туфли) ее синее белье. На следующий день флирт продолжается, и начальник говорит секретарше, что у нее зеленые трусики. На третий день секретарша решает прийти и вовсе без белья. Глядя на свои ноги в поисках отражения, партийный руководитель в отчаянии восклицает: «Только я купил эти туфли, а на них уже огромная трещина!»

В последнем смещении, когда руководителю удается увидеть отраженную «вещь как таковую» (вагинальную щель, более не спрятанную под бельем), он устраняется от ее распознания и вместо этого считает за свойство отражающего ее зеркала (за трещину на отполированных туфлях). За фасадом вульгарной хвастливости руководителя здесь можно даже увидеть знак скрытой вежливости: прибегая к мягкому неузнаванию, руководитель предпочитает выставить себя идиотом, нежели грубо высказаться о том, что увидел. Процедура здесь несколько отличается от фетишистского смещения. Восприятие субъекта не останавливается на последней вещи, увиденной им перед тем, как он взглянул прямо на вагинальное отверстие (как в фетишистской фиксации), то есть его туфля – не фетиш, который он увидел, прежде чем заметил вагинальную щель. Когда же он вдруг случайно видит вагинальную щель, он принимает эту трещину за свою, за собственный недостаток[8]8
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 89.


[Закрыть].

* * *

Один врачебный анекдот, который включает в состав гегельянской триады окончательное «примирение», представляет собой весьма жестокую вариацию на тему сначала– хорошая-затем-плохая-новость, охватывающую целую триаду хорошей-плохой-хорошей новостей. После того, как жена подверглась длительной и рискованной операции, муж подходит к врачу и спрашивает его о результатах. Врач начинает ему отвечать: «Ваша жена выжила; вероятно, она проживет дольше, чем вы. Но возникли некоторые осложнения: она больше не способна контролировать свои анальные мышцы, так что дерьмо будет постоянно выскакивать. Также из ее влагалища будет постоянно неприятно пахнуть желтым желе, поэтому какой бы то ни было секс исключен. К тому же у нее проблемы со ртом, из него будут выпадать куски пищи». Заметив, что лицо мужа белеет от испуга, врач дружелюбно хлопает его по плечу и улыбается: «Не волнуйтесь, я просто пошутил! Все в порядке – она умерла во время операции»[9]9
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 325.


[Закрыть].

* * *

Есть совершенно замечательный пошлый еврейский анекдот, в котором рассказывается о полячке-еврейке, уставшей после тяжелого рабочего дня. Когда ее муж приходит домой, тоже уставший, но возбужденный, он говорит ей: «Я не сумею с тобой сейчас заняться любовью, но мне нужна разрядка – можешь отсосать мне и проглотить сперму? Это бы мне очень помогло!» Жена отвечает: «Я слишком устала, чтобы заниматься этим сейчас, дорогой. Почему бы тебе просто не помастурбировать в стакан, а утром я выпью!»

Не является ли эта ситуация – вопреки расхожему представлению о холистическо– интуитивном складе женского ума, противоположном маскулинному рациональному анализу, – примером безжалостного феминного использования Рассудка, его способности разделять то, что естественным образом соединяется друг с другом?[10]10
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 277.


[Закрыть]

* * *

Вспомним итальянское выражение se non è vero, è ben trovato – «если это и неправда, то хорошо придумано». В этом смысле анекдоты про знаменитостей, даже выдуманные, зачастую более точно их характеризуют, нежели перечисление действительных качеств их личностей, – отсюда также лакановское «истина имеет структуру вымысла».

Существует восхитительная в своей непристойности сербохорватская версия этого выражения, которая совершенно точно передает протопсихотическое отвержение символического вымысла: se non è vero, jebem ti mater! Jebem ti mater (произносится как «ебем ти матер», а в переводе на английский выглядит как I'll fuck your mother) – одно из наиболее распространенных вульгарных ругательств. Шутка, разумеется, заключается в точном совпадении по размеру фраз è ben trovato и jebem ti mater – в обеих одинаковое число слогов с ударением в одинаковых местах. Теперь ее смысл сводится к гневному восклицанию с инцестуозным мотивом, нападающему на интимнейший примордиальный объект другого: «Лучше бы это было правдой – а иначе я трахну твою мать!»

Обе версии, очевидно, выражают таким образом две реакции на то, что буквально оказывается ложью: яростное отвержение лжи или ее снятие / сублимация («subl(im) ation») в некоей «высшей» истине. На языке психоанализа это означает, что разница между ними соответствует различию между отбрасыванием, или форклюзией (Verwerfung), и символическим пресуществлением[11]11
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 494.


[Закрыть].

* * *

Всем известна старая шутка о том, кто же на самом деле написал пьесы Шекспира: «Не Уильям Шекспир, а кто-то другой с тем же именем». Вот что Лакан имеет в виду под «децентрированным субъектом»: так субъект соотносится с именем, которое закрепляет его символическую идентичность. Джон Смит (всегда, по определению, по понятию) – не Джон Смит, а кто-то другой с тем же именем. Как знала шекспировская Джульетта, я никогда не равняюсь «этому имени». Вот почему Джон Смит, который действительно считает себя Джоном Смитом, – не кто иной, как психотик[12]12
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 422.


[Закрыть].

* * *

Нехватка или несовершенство (большого) Другого удивительно просто иллюстрируется шуткой, повествующей о двух друзьях, которые играют в игру, где нужно попасть мячом по банке. После ряда ударов один из них говорит: «Да черт побери, я промазал!» Второй, религиозный фанатик, комментирует: «Как ты смеешь так говорить, это же богохульство! Пусть Бог ударит тебя молнией в наказание!» Спустя мгновение молния действительно ударяет, но поражает при этом друга-фанатика. Потрясенный и едва живой, он обращает взгляд вверх и спрашивает: «Почему же ты поразил меня, о Господь, а не виновника?» Сверху раздается глубокий голос: «Да черт побери, я промазал!»[13]13
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 696–697.


[Закрыть]

* * *

Такая невозможная точка зрения нередко задействуется в шутках. Недавний китайский анекдот на тему секса повествует о разговоре братьев-близнецов, происходящем в утробе матери. Один из братьев говорит другому: «Мне нравится, когда к нам заходит отец, но почему в конце каждого посещения он так груб, что аж плюет на нас?» Тот ему отвечает: «И то верно, наш дядя куда милее – всегда приходит с красивой резиновой шляпой на голове, чтобы не брызнуть на нас слюной!»[14]14
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 708–709.


[Закрыть]

* * *

В старой словенской шутке юный школьник должен написать короткое сочинение на тему «Есть только одна мама!», в котором ему нужно на основании своего единичного опыта описать любовь, связывающую человека с его матерью. Вот что он пишет: «Однажды я вернулся домой раньше, чем обычно, так как учитель заболел; я искал маму и обнаружил ее голой в постели с мужчиной, который не был моим отцом. Мама очень рассердилась и закричала: „Чего ты уставился на нас как идиот? Почему бы тебе не сбегать на кухню и не принести две бутылки пива!“ Я побежал на кухню, открыл холодильник, заглянул в него и крикнул ей в ответ: „Есть только одна, мама!“»

Не предельный ли это случай интерпретации, которая просто-напросто добавляет знак препинания, но тем самым меняет все, как в пародии на первые слова «Моби Дика»: «Зовите меня, Измаил»? Ту же самую операцию проворачивает Хайдеггер в «Положении об основании», когда прочитывает «Ничто не есть без основания» (nihil est sine ratione), смещая акцент на «Ничто не ЕСТЬ без основания». Операция также задействована в осуществляемом Сверх-Я смещении запретного предписания символического закона (от «Не убий!» до «Не!»… «Убий!»).

И тем не менее следует решиться на более обстоятельную интерпретацию. Шутка воспроизводит гамлетовское по своему духу столкновение сына с загадкой избыточного желания матери. Чтобы избежать тупика, мать находит себе прибежище в виде (желания) внешнего частичного объекта, бутылки пива, предназначенной отвлечь внимание сына от непристойной Вещи (обнаружения ее голой в постели с мужчиной). Смысл ее требования таков: «Видишь ли, даже если я нахожусь в постели с мужчиной, мое желание направлено на нечто другое, нечто, что ты можешь мне принести. Я вовсе не исключаю тебя, уходя в круговорот страстей с этим мужчиной!»

Две бутылки пива (также) представляют собой элементарную диаду означивания, подобно двум дверям туалетов из знаменитого примера Лакана в «Инстанции буквы…», за которыми наблюдают двое детей из окна поезда. С этой точки зрения реплику ребенка следует читать как урок лаканиан– ского языка: «Прости, мама, но есть ТОЛЬКО ОДНО ОЗНАЧАЮЩЕЕ, лишь для мужчины, нет бинарного означающего (для женщины), такое означающее ur-verdraengt, подверглось первичному вытеснению!»

Короче: тебя застали голой, не покрытой означающим. Разве не в этом заключается глубинный посыл монотеизма? Не в сведении Другого к Одному, а, напротив, в принятии того факта, что бинарного означающего всегда уже не хватает. Это неравновесие Одного и его «первично вытесненного» двойника представляет собой радикальное различие – в противоположность крупным космологическим парам (инь – ян и т. п.), которые возникают лишь в горизонте недифференцированного Одного (дао и т. п.). И даже попытки привнести уравновешенную двойственность в малые сферы потребления, такие как пара маленьких синих и красных пакетиков с сахарозаменителем, которые есть во всяком кафе, – разве они не представляют собой еще одну отчаянную попытку предоставить симметричную пару означающих для полового различия (синие «маскулинные» пакетики против красных «феминных»)? Дело не в том, что половое различие выступает предельным означаемым для всех пар подобного рода; скорее, приумножение таких пар свидетельствует о попытке восполнить НЕХВАТКУ основополагающей пары бинарного означивания, которая бы непосредственно устанавливала половое различие[15]15
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 745–746.


[Закрыть].

* * *

Чтобы лучше понять не-Всё, обратимся к замечательному диалектическому анекдоту из «Ниночки» Любича. Герой заходит в кафетерий и заказывает кофе без сливок. Официант говорит ему: «Извините, но у нас закончились сливки. Могу я принести вам кофе без молока?» В обоих случаях покупатель получает кофе без всего, но это Одно (кофе) всякий раз сопровождается другим отрицанием, сначала кофе-с-отсутствием-сливок, затем кофе-с-отсутствием-молока. (Точно так же жители Восточной Европы в 1990 году желали для себя не только демократии-без– коммунизма, но и демократии-без-капитализма.)

Мы сталкиваемся здесь с логикой дифференциации, в которой нехватка сама по себе выступает положительной характеристикой. Этот парадокс отлично иллюстрируется старым югославским анекдотом о черногорце (в бывшей Югославии жителей Черногории обзывали лентяями): почему парень из Черногории, ложась спать, ставит на тумбочку два стакана, один полный, а другой пустой? Потому что он слишком уж ленив, чтобы заранее подумать, захочется ли ему ночью пить… Смысл анекдота состоит в том, что отсутствие как таковое отмечается в качестве чего-то положительного: недостаточно иметь полный стакан воды, ведь если черногорец не захочет пить, он может просто не обратить на него внимание – данный негативный факт должен быть отмечен наличием пустого стакана, то есть отсутствие потребности в питье материализуется, собственно, в пустом пространстве незаполненного стакана.

Есть и политическая версия этого анекдота. В шутке из социалистической Польши покупатель заходит в магазин и спрашивает: «У вас, наверное, нет масла – или есть?» В ответ ему говорят: «Извините, но у нас магазин, в котором нет туалетной бумаги. А вот в магазине через дорогу нет масла!»[16]16
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 765–766.


[Закрыть]

* * *

Примерно так (но все же не совсем) звучал знаменитый ответ одного из редакторов газеты Хёрста на вопрос о том, почему он не уходит в давно заслуженный отпуск: «Боюсь, как только я уйду, здесь наступит хаос и вся работа развалится. Однако еще больше я боюсь узнать, что без меня все и так будет идти по плану – ведь в таком случае на самом деле я не нужен!»

Определенный негативный выбор (отказ от отпуска, от второго просмотра фильма) будет подкрепляться и да, и нет; тем не менее следует обратить внимание на асимметрию ответов, которая прослеживается, если представить диалог в виде последовательности двух ответов. Сначала реакция очевидна (отрицательная): мне не понравился фильм, я боюсь, что все развалится, если я возьму отпуск. Затем, когда реакция не дает желаемого результата, выдается противоположная (положительная) мотивация – мне понравился фильм, без меня все будет в порядке, – которая удручает еще больше. Неудивительно, что двойной ответ редактора газеты Хёрста можно передать в диалоге, напоминающем анекдот про Рабиновича:

– Почему бы вам не взять отпуск, ведь вы его заслужили.

– Я не хочу уходить по двум причинам. Во-первых, боюсь, что стоит только взять отпуск, как наступит полный хаос.

– Вы совершенно неправы. Вот увидите, все будет идти своим чередом и без вас.

– А это во-вторых[17]17
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 788.


[Закрыть].

* * *

Здесь нельзя не упомянуть другой случай из популярного кино, связанный с кофе, на этот раз – из английской драмы о рабочем классе «Дело – труба». Герой провожает до дома красивую девушку, и на пороге она говорит ему: «Не хочешь зайти ко мне выпить кофе?» Он отвечает: «Есть одна проблема – я не пью кофе…» На что она с улыбкой ему говорит: «Никаких проблем, потому что у меня нет кофе».

Колоссальная и непосредственная эротическая мощь ее ответа заключается в том, как – опять же, посредством двойного отрицания – она чересчур прямо намекает на секс, при этом ни разу не упоминая его: когда героиня сначала приглашает парня на кофе, а затем признает, что у нее нет кофе, она не отменяет свое приглашение, а просто дает понять, что первое приглашение на чашку кофе было замещением (или предлогом), само по себе безразличным, приглашения в постель. В том же ключе можно представить себе диалог между Соединенными Штатами и Европой в конце 2002 года, когда готовилось вторжение в Ирак. Соединенные Штаты говорят Европе: «Не желаете ли присоединиться к нам в нападении на Ирак, чтобы найти оружие массового поражения?» Европа отвечает: «Но у нас нет средств обнаружения оружия массового поражения!» И вот здесь вступает Рамсфельд: «Никаких проблем, потому что в Ираке нет оружия массового поражения»[18]18
  Žižek S. Less Than Nothing. P. 768.


[Закрыть].

* * *

Есть анекдот про готовку, который опирается на ту же самую логику: «Вот как любой может приготовить хороший суп за один час: приготовить все ингредиенты, порезать овощи ит. д., вскипятить воду, положить в нее ингредиенты, варить полчаса при слабом кипении, периодически помешивая. Когда через сорок пять минут обнаружится, что суп пресный и противный, вылить его, открыть хороший консервированный суп и быстро подогреть его в микроволновке. Вот как мы, люди, делаем суп»[19]19
  Žižek S. Living in the End Times. L.: Verso, 2010. P. 27.


[Закрыть].

* * *

Бог, к которому мы в итоге пришли, напоминает Бога из старой большевистской шутки про способного коммунистического пропагандиста, который после смерти попадает в ад, где быстро уговаривает стражников отпустить его и вместо этого направить на небеса. Когда дьявол замечает его отсутствие, он быстро приходит к Богу и требует, чтобы тот вернул в ад то, что принадлежит дьяволу. Однако сразу после того, как дьявол обращается к Богу («Бог…»), Бог его прерывает: «Во-первых, не Бог, а товарищ Бог. Во-вторых, ты что, свихнулся – разговариваешь с вымышленным существом? Я же не существую! В-третьих, будь краток, иначе я пропущу встречу со своей партийной ячейкой». Вот в каком Боге сегодня нуждаются радикальные левые: в Боге, который полностью «стал человеком» – нашим товарищем, распятым вместе с двумя отбросами общества, – и не только «не существует», но и сам об этом знает, принимает стирание себя, целиком переходя в любовь, связывающую членов Святого Духа (партии, освободительного коллектива)[20]20
  Žižek S. Living in the End Times. P. 401–402.


[Закрыть].

* * *

Есть старый еврейский анекдот, который нравился Деррида, про группу евреев в синагоге, которая публично признает свою ничтожность в глазах Бога. Вначале поднимается раввин и говорит: «Господи, я знаю, что я бесполезен. Я ничтожество». После него встает богатый бизнесмен и бьет себя в грудь: «Господи, я тоже бесполезен, ведь я одержим материальными благами. Я ничтожество». Как только это представление заканчивается, поднимается обыкновенный бедный еврей: «Господи, я ничтожество». Богатый бизнесмен пинает раввина и шепчет ему на ухо с презрением: «Вот наглец! Посмел утверждать, что тоже ничтожен!»[21]21
  Žižek S. The Monstrosity of Christ: Paradox or Dialectic? Cambridge, MA: MIT Press, 2009. P. 42.


[Закрыть]

* * *

В конце концов есть лишь два варианта, лишь два способа объяснить «магический трюк» гегельянского синтеза, и структурированы способы как две версии вульгарной врачебной шутки из серии «сначала-плохая-затем-хорошая-новость». Первый состоит в следующем: хорошая новость – это плохая новость, рассматриваемая с другой точки зрения («Плохая новость – мы обнаружили у вас болезнь Альцгеймера на поздней стадии. Хорошая новость – та же самая: у вас Альцгеймер, а значит, по возвращении домой вы забудете плохую новость»). Есть, однако, и другая версия: хорошая новость и впрямь хорошая, но касается другой темы («Плохая новость в том, что у вас рак на конечной стадии и вы умрете через месяц. Хорошая новость: видите вон ту красивую молоденькую медсестру? Я месяцами пытался уложить ее в постель, и наконец она ответила мне взаимностью, так что мы всю ночь кувыркались как бешеные»). Подлинный гегельянский «синтез» – это синтез двух вариантов: хорошая новость есть не что иное, как плохая новость, но чтобы суметь это увидеть, мы должны переместиться на позицию другого агента (от умирающей птицы – к заменяющей ее; от больного раком – к довольному врачу; от Христа как индивида – к сообществу верующих)[22]22
  Žižek S. The Monstrosity of Christ: Paradox or Dialectic? P. 286.


[Закрыть].

ВАРИАЦИИ

• Что, если логика старого врачебного анекдота про болезнь Альцгеймера («Плохая новость – мы обнаружили у вас болезнь Альцгеймера на поздней стадии. Хорошая новость – та же самая: по возвращении домой вы уже забудете плохую новость») применима и в случае посттравматического распада личности, так что когда старая личность пациента разрушается, то и мера его страданий исчезает вместе с ней?[23]23
  Žižek S. Living in the End Times. P. 299–300.


[Закрыть]

• Есть еще один анекдот из серии «хорошая и плохая новости», который достигает темного комического предела. Он начинается с хорошей новости, которая, однако, оказывается настолько зловещей, что продолжение в виде плохой новости уже не требуется. Врач: «Хорошая новость – мы убедились, что вы не ипохондрик». Здесь нет необходимости в контрапункте. (Другая версия: «Есть хорошая и плохая новость. Какая хорошая? Скоро ваше имя станет известно всему миру – в вашу честь назовут болезнь!») Разве это не короткое замыкание диалектики? Или же, скорее, это требуемое диалектическое начало, которое сразу же подвергает себя отрицанию? Нечто подобное происходит в самом начале гегелевской логики – не переход к противоположности, но мгновенный самосаботаж начала.

* * *

В одном старом анекдоте муж возвращается с работы домой раньше обычного и застает жену в постели с другим. Жена (удивленно): «Что это ты так рано?» Муж (раздраженно): «А что это ты делаешь в постели с другим?» Жена (спокойно): «Я тебя первой спросила, так что не меняй, пожалуйста, тему»[24]24
  Жижек С. О насилии. М.: Европа, 2010. С. 14.


[Закрыть].

* * *

Таким образом, «популизм» по определению – отрицательное явление, опирающееся на отказ, даже на подспудное признание бессилия. Всем известен старый анекдот про парня, который ищет утраченный ключ на улице под фонарями. Когда его спрашивают, где он потерял ключ, он признает, что все случилось в темном углу. Так почему же он ищет его под светом? Потому что под ним гораздо лучше видно. В популизме всегда присутствует подобный трюк. Он скорее сошлется на евреев как на причину неприятностей, нежели на сложные социальные процессы, поскольку евреи куда более заметны[25]25
  Žižek S. In Defense of Lost Causes. L.: Verso, 2008. P. 268.


[Закрыть].

* * *

Я нахожу фигуру Бадью проблематичной, поскольку проблематична сама идея, что можно избыточно «форсировать» истину. Почти всегда возникает соблазн применить тут логику шуток, о которой говорил Лакан: «Моя невеста никогда не опаздывает на свидание со мной, ведь, опоздав, она перестает быть моей невестой». Истина никогда не форсируется, ведь в момент, когда верность Истине функционирует как избыточное форсирование, мы уже не имеем дело с Истиной, с верностью Истине-Событию[26]26
  Žižek S. In Defense of Lost Causes. P. 306–307.


[Закрыть].

ВАРИАЦИИ

• Нечто подобное обнаруживается в пресловутой шутке «Моя невеста никогда не опаздывает на свидание со мной, ведь в момент опоздания она перестает быть моей невестой»: если вы любите Бога, то можете делать все, что захотите, ведь когда вы совершаете зло, ваш поступок доказывает, что в действительности вы не любите Бога[27]27
  Žižek S. The Monstrosity of Christ. P. 270.


[Закрыть].

• Про левого кейнсианца Джона Гэлбрейта рассказывают следующую историю (вполне возможно, это апокриф). Перед поездкой в СССР в конце 1950-х годов он написал своему другу-антикоммунисту Сидни Хуку: «Не волнуйся, советским властям не удастся меня соблазнить. Вернувшись домой, я не буду утверждать, будто у них есть социализм!» Хук вскоре ему ответил: «Меня не это беспокоит, а то, что ты будешь говорить, будто в СССР вовсе НЕТ социализма!» Хука беспокоила наивная борьба за чистоту понятия: если дела со строительством социалистического общества идут не очень хорошо, это не отменяет саму идею, просто мы претворяем ее в жизнь не так, как следовало бы. Разве сегодня мы не обнаруживаем ту же самую наивность у рыночных фундаменталистов? Когда во время недавних телевизионных дебатов во Франции Гай Сорман заявил, будто бы демократия и капитализм обязательно идут рука об руку, я не мог не задать ему очевиднейший вопрос: «А как насчет нынешнего Китая?» Он ответил: «В Китае нет капитализма!» Для убежденного прокапиталиста вроде Сормана, если страна недемократична, то в ней на деле нет капитализма, а есть лишь его изуродованная версия – точно так же, как для демократического коммуниста сталинизм попросту не был подлинной разновидностью коммунизма. Лежащее в основе всего этого заблуждение определить несложно – нечто подобное мы видим в следующей шутке: «Моя невеста никогда не опаздывает на свидание со мной, ведь, опоздав, она перестает быть моей невестой». Вот как апологет рынка с помощью неслыханного идеологического ухищрения объясняет сегодня кризис 2008 года: он был вызван вовсе не провалом свободного рынка, а чрезмерным регулированием государства, то есть по сути рыночная экономика не была по-настоящему рыночной, а по-прежнему оставалась в тисках государства всеобщего благосостояния.

• Здесь мы видим нечто вроде более жестокой версии шутки: «Моя невеста всегда приходит на свидания со мной, ведь стоит ей не прийти, как она перестанет быть моей невестой». Народ всегда поддерживает партию, поскольку человек, который не поддерживает руководящую роль партии, сразу перестает быть представителем народа[28]28
  Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал, 1999. С. 150–151.


[Закрыть].

• Отметим мимоходом гомологию между «скептическим парадоксом» и структурой шутки, на которую часто обращает внимание Лакан: «Моя невеста всегда приходит на свидание, ведь стоит ей не прийти, как она перестанет быть моей невестой» – «Я никогда не ошибаюсь в применении правила, поскольку мои действия задают само правило»[29]29
  Žižek S. For They Know Not What They Do. L.: Verso, 1991. P.173.


[Закрыть].

* * *

Пускай «реально существующий социализм» уже отступил на расстояние, наделяющее его ностальгическими чарами утраченного объекта постмодерна, некоторые из нас до сих пор вспоминают известный польский антикоммунистический анекдот эпохи «реально существующего социализма»: «Социализм – это синтез величайших достижений всех прежних способов производства: у доклассового родоплеменного общества он берет примитивизм, у азиатского способа производства – деспотизм, у Античности – рабство, у феодализма – социальное господство сеньоров над крепостными, у капитализма – эксплуатацию, а у социализма – его название». Разве антисемитский образ Еврея не подчиняется той же самой логике? Он берет у капиталистов их богатства и социальный контроль, у гедонистов – разврат, у коммерциализированной популярной культуры и желтой прессы – их вульгарность, у низших классов – их грязь и плохой запах, у интеллектуалов – их извращенную софистику, а у евреев – их наименование[30]30
  Žižek S. In Defense of Lost Causes. P. 318.


[Закрыть].

* * *

Дело не в том, что подобный призыв к большей страсти в политике бессмыслен сам по себе (разумеется, современным левым требуется больше страсти). Проблема в том, что он слишком уж походит на приводимую Лаканом шутку о докторе, у которого спрашивает бесплатный совет его друг. Не желая оказывать свои услуги бесплатно, врач осматривает друга, а затем спокойно заявляет: «Тебе требуется врачебная рекомендация!»[31]31
  Žižek S. In Defense of Lost Causes. P. 331.


[Закрыть]

* * *

Пару лет назад по британскому телевидению показали очаровательную рекламу пива. Сюжет первой части ролика следует известной сказке: девушка идет по ручью, видит лягушку, бережно берет ее на колени и целует; разумеется, уродливая лягушка чудесным образом превращается в прекрасного юношу. Однако история на этом не заканчивается: юноша бросает жадный взгляд на девушку, тянет ее к себе, целует – и она превращается в бутылку пива, которую он триумфально держит в руке.

Для женщины здесь суть состоит в том, что ее любовь и привязанность (о которых свидетельствует поцелуй) превращают лягушку в красивого мужчину, то есть в полное фаллическое присутствие. Для мужчины же они сводят женщину к частичному объекту, к причине его желания – objet petit a. При такой асимметрии не существует сексуальных отношений: либо перед нами женщина с лягушкой, либо мужчина с бутылкой пива.

Чего мы никогда не достигаем, так это естественной пары, состоящей из мужчины и женщины. Фантазматическая поддержка подобного рода идеальной пары воплотилась бы в лягушке, обнимающей бутылку пива, – в противоречивой фигуре, которая вместо того, чтобы обеспечить гармонию сексуальных отношений, явственно демонстрирует нам их нелепый диссонанс. (Разумеется, очевидное феминистское замечание будет заключаться в том, что в своем повседневном любовном опыте женщины, скорее, сталкиваются ровно с обратной ситуацией: они целуют красивого юношу, а подобравшись к нему поближе, когда уже все заходит слишком далеко, они обнаруживают, что на самом деле это была лягушка.)