Текст книги "А ты умеешь хранить секреты?"

2

Ладно. Если честно, мне тут не нравится.

Я знаю, что это бизнес-класс. Знаю, что никогда еще не летала в такой роскоши. Но в животе по-прежнему ворочается тугой ком страха.

Пока мы взлетали, я медленно считала с закрытыми глазами, и это вроде как сработало. Но на «триста пятьдесят» я выдохлась. Так что теперь просто сижу, попиваю шампанское и читаю статью в «Космо» «Тридцать дел, которые нужно успеть совершить до тридцатилетия». Я старательно изображаю невозмутимую деловую женщину, важную шишку, директора службы маркетинга, для которой бизнес-класс – дело привычное. Но, господи, почему я вздрагиваю от малейшего шума? Почему от каждого толчка перехватывает дыхание?

Стараясь сохранять внешнее спокойствие, я тянусь к заламинированной инструкции по безопасности и пробегаю ее глазами: «…запасные выходы… кислородные маски… Если возникнет необходимость в спасательных жилетах, помогите сначала старикам и детям…» О господи…

Почему я вообще читаю все это? Неужели мне легче от созерцания маленьких фигурок, прыгающих в океан на фоне горящего самолета?

Я поспешно сую инструкции в кармашек и глотаю шампанское.

– Прошу прощения, мадам.

У моего кресла возникает другая стюардесса, с рыжими локонами.

– Деловая поездка?

– Да, – киваю я, гордо приглаживая волосы. – Совершенно верно.

Она вручает мне брошюрку «Услуги для руководства» с яркой фотографией, где изображена группа бизнесменов, оживленно беседующих перед доской с каким-то пестрым графиком.

– Это информация о нашем новом салоне бизнес-класса в Гатуике. Мы предоставляем все услуги для устройства конференций, а также совещательные комнаты, если потребуется. Вас это наверняка заинтересует.

О’кей. Я топ-бизнесвумен. Я руководитель высокого полета.

– Вполне возможно, – небрежно бросаю я, искоса глядя на брошюрку. – Да… вполне возможно, мне понадобится одна из таких комнат для инструктажа. У меня большая команда, которой, естественно, необходим инструктаж. Вопросы бизнеса, знаете ли… – Я откашливаюсь. – В основном… связанные с логистикой.

– Не желаете зарезервировать комнату сейчас? – услужливо предлагает стюардесса.

– Э… нет, спасибо, – заикаюсь я после небольшой паузы. – Моя команда в настоящее время… дома. Я всем дала выходной.

– Вот как?

У стюардессы несколько озадаченный вид.

– Возможно, в другой раз, – поспешно заверяю я. – И пока вы здесь… скажите, этот звук… он нормальный?

– Какой именно?

Стюардесса склоняет голову и прислушивается.

– Этот самый. Что-то типа завываний со стороны крыла.

– Я ничего не слышу, – заверяет стюардесса, участливо глядя на меня. – Вам не по себе?

– Нет! – выкрикиваю я с нервным смешком. – Нет, я в порядке. Просто спросила. Исключительно из интереса.

– Попытаюсь узнать, – любезно отвечает она. – А вы, сэр? Не хотите ознакомиться с информацией об услугах для руководителей в Гатуике?

Американец молча берет брошюрку и тут же, не глядя, откладывает. Стюардесса отходит, слегка спотыкаясь, когда самолет проваливается вниз.

Почему он проваливается вниз?

О господи! Волна страха внезапно накрывает меня с головой. Это безумие. Безумие!!! Сидеть в этой тяжелой коробке, не имея возможности вырваться на волю, в тысячах и тысячах футов над землей…

Сама я не справлюсь. И вдруг чувствую непреодолимое желание поговорить с кем-то, способным успокоить, ободрить.

Коннор.

Я инстинктивно выуживаю свой мобильник, но рядом мгновенно возникает стюардесса.

– Извините, у нас на борту нельзя пользоваться мобильным телефоном, – сообщает она с сияющей улыбкой. – Не могли бы вы убедиться, что он отключен?

– О… простите.

Ну конечно, тут нельзя пользоваться мобильником. Об этом мне говорили всего лишь пятьдесят пять миллиардов раз. Но такая уж я безмозглая дура. Впрочем, не важно. Я в порядке.

Убираю мобильник в сумочку и стараюсь сосредоточиться на эпизоде из «Башен Фолти».

Может, стоит снова начать считать? Триста сорок девять, триста пятьдесят. Триста пятьдесят о…

Черт! Моя голова дергается. Почему самолет опять провалился? Неужели столкновение?!

О’кей, не буду паниковать. Это лишь воздушная яма. Уверена, что все лучше некуда. Мы, возможно, натолкнулись на голубя, или что-то в этом роде. Так, на чем я остановилась?

Триста пятьдесят один, триста пятьдесят два, триста пятьдесят…

И все рушится. Вот оно! Тот самый момент. Действительность распадается на осколки.

Над моей головой волнами проносятся крики еще до того, как я осознаю, что происходит.

О боже! О боже, о боже, о боже, о боже, ой. ОЙ! НЕТ. НЕТ. НЕТ.

Мы падаем. О боже, мы падаем.

Летим носом вниз. Самолет как камень разрезает воздух. Вон того мужчину только сейчас подбросило и ударило головой о потолок. Лицо залито кровью. Я задыхаюсь, вцепившись в подлокотники и стараясь не подскочить. Но меня упрямо тянет вверх, будто сила тяжести внезапно изменила направление. Времени подумать не остается. Да и голова не работает…

Повсюду разбросаны сумки, из опрокинутых стаканчиков льются напитки, стюардесса упала и хватается за сиденье…

Мать твою!..

О боже, о боже!.. О’кей, кажется, становится потише. Обошлось?!

Я смотрю на американца. Он стискивает подлокотники. Так же судорожно, как и я.

Меня тошнит. То есть вроде как… тошнит. О боже.

Ладно. Похоже… похоже… все образовалось.

– Леди и джентльмены, – доносится голос из динамика, и все дружно вскидывают головы, – с вами говорит капитан.

Сердце трепыхается в груди. Не могу слушать. Не могу думать.

– Мы попали в зону турбулентности, и поэтому попрошу пассажиров немедленно вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности…

Очередной страшный рывок не дает ему договорить. Голос тонет в общих воплях и криках.

Все это как дурной сон. Кошмар с американскими горками.

Бортпроводники торопливо пристегиваются ремнями. Одна стюардесса вытирает с лица кровь. Минуту назад она безмятежно раздавала арахис в меду.

Все это происходит с другими людьми в других самолетах. С людьми в фильмах по технике безопасности.

– Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, – твердит капитан. – Как только мы получим дополнительную информацию…

Сохранять спокойствие?

Да я дышать не могу, не то что сохранять спокойствие.

Что нам делать? Что?! И мы должны просто сидеть здесь, пока самолет брыкается, как взбесившаяся лошадь?!

Кто-то позади читает молитву Богородице, и новый удушливый водоворот паники утягивает меня на дно. Люди молятся. Все это происходит с нами.

Мы умрем.

Мы все умрем.

– Простите?

Сосед-американец смотрит на меня. Лицо белое и напряженное.

Неужели я произнесла это вслух?

– Мы все умрем.

Я смотрю ему в лицо. Наверное, это последний человек, которого я вижу перед гибелью.

Я жадно вбираю глазами морщинки вокруг его темных глаз; решительный, потемневший от щетины подбородок.

Самолет неожиданно снова дергается вниз, и я невольно взвизгиваю.

– Не думаю, что мы действительно умрем, – роняет он. Тогда почему же сам боится отпустить подлокотники? – Говорят, это лишь турбулентность…

– А что еще они могут сказать?! – Я отчетливо слышу истерические нотки в собственном голосе. – Неужели вы ожидали, что они заявят: мол, отлично, люди добрые, на этом все, вам конец?

Самолет ныряет носом вниз, и я в панике хватаюсь за соседа.

– Нам не выжить. Я точно знаю, не выжить. Это все. Господи, мне только двадцать пять. Я еще не готова. Ничего не достигла. Не рожала детей. Не спасла ничью жизнь…

Взгляд случайно падает на статью «Тридцать дел, которые нужно успеть совершить до тридцатилетия».

– Я ни разу не поднялась на гору. Не сделала тату. Не знаю даже, есть ли у меня точка G.

– Простите, – растерянно повторяет мужчина, но меня уже понесло.

– Моя карьера – полная чушь. Я вовсе не топ-бизнесвумен. – Я почти со слезами показываю на свой костюм. – И никакой команды у меня нет. Я всего лишь вшивый ассистент и только что проводила первое настоящее совещание, которое обернулось полным провалом. Я почти не понимала, о чем они вообще говорят. Не знаю, что такое логистика, никогда не получу повышения, должна собственному отцу четыре штуки и никогда по-настоящему не любила…

Я дергаюсь и замолкаю. Что это со мной?

– Простите, – бормочу я, прерывисто вздыхая. – Наверное, вам все это неинтересно.

– Ничего страшного. Все в порядке, – кивает мужчина.

Господи. У меня просто крыша едет.

Кроме того, я наврала с три короба. Сказала, что влюблена в Коннора. Должно быть, на такой высоте мысли путаются.

Я раздраженно откидываю волосы со лба и пытаюсь взять себя в руки. О’кей, придется опять считать. Триста пятьдесят… шесть. Триста…

О боже. О боже! Нет. Пожалуйста…

Самолет снова трясет. Мы летим носом в землю.

– Я никогда не давала повода родителям гордиться мной, – выпаливаю я, прежде чем успеваю прикусить язык. – Никогда.

– Уверен, что это не так, – любезно отвечает сосед.

– Чистая правда. Может, они когда-то и гордились мной, но потом у нас поселилась моя кузина Керри и мои родители словно перестали меня замечать. Видели только ее одну. Тогда ей было четырнадцать, а мне – десять, и я думала, что нам вместе будет здорово… ну, вы понимаете. Все равно что иметь старшую сестру. Но все сложилось не так…

Не могу остановиться. Просто не могу.

Каждый раз, когда самолет дергается или трясется, из моего рта выливается очередной поток слов, как вода из шланга.

Либо говорить, либо кричать. Третьего не дано.

– …она была чемпионкой по плаванию и по всему прочему. А я… всего лишь ничто в сравнении…

…курсы фотографии, и я искренне думала, что это изменит мою жизнь…

…58 килограмм. Но я собиралась сесть на диету…

…я пыталась устроиться на любую работу, какая только существует. И так отчаялась, что даже хотела…

…жуткая девица по имени Артемис. Новый письменный стол привезли вчера, а она вот так взяла и внаглую заняла его, хотя я сижу за настоящей развалиной…

…когда Артемис доводит меня до белого каления, я поливаю ее дурацкий паучник апельсиновым соком, только чтобы отомстить…

…милая девушка Кэти, которая работает в отделе кадров. Знаете, мы даже разработали свой секретный код, так что когда она приходит и спрашивает: «Не можем мы просмотреть кое-какие цифры, Эмма?» – на самом деле это означает: «Не удрать ли нам в “Старбакс”?»

…кошмарные подарки, а приходится притворяться, что мне нравится…

…кофе на работе – самая что ни на есть омерзительная бурда, которую в рот не возьмешь, чистая отрава…

…написала в автобиографии, что имею А по математике, хотя в аттестате стоит С. Понимаю, что так нечестно. Конечно, мне не следовало так поступать, но уж очень хотелось получить работу…

Что со мной творится? Обычно какой-то внутренний стопор не дает выкладывать все, что на уме. Держит меня в узде.

Но сегодня стопор сломался. И правда хлещет из меня бурным потоком, и я не могу его остановить.

– …иногда я вроде верю в Бога, иначе как же еще мы появились? Но потом думаю: да, все так, но как насчет войны и всего такого…

…ношу стринги, но они такие неудобные…

…восьмой размер, и я просто не знала, что делать, поэтому сказала: «Вот это да! Абсолютная фантастика…»

…самое любимое блюдо – жареный сладкий перец…

…вступила в литературный клуб, но так и не смогла одолеть «Большие ожидания». Поэтому пробежала глазами аннотацию и соврала, что дочитала…

…давала Сэмми специальную еду для золотых рыбок. Честное слово, так и не поняла, что случилось…

…стоит только услышать эту песню «Карпентерз» «Рядом с тобой», и я начинаю плакать…

…вправду хотела бы иметь грудь побольше, то есть, конечно, не третий размер, как у безмозглых телок, а… ну, вы понимаете, побольше. Только чтобы понять, каково это бывает…

…идеальный поклонник начинает с шампанского… которое появляется на столе как по волшебству…

…я просто сломалась, потихоньку купила огромную коробку мороженого «Хааген-Дэц» и слопала в одиночку, тайком от Лиззи…

Я не осознаю, что происходит вокруг. Мир сузился до меня, этого незнакомца и моих губ, выплевывающих все сокровенные мысли и тайны.

Я едва понимаю, что говорю. Знаю только: иначе не могу, от этого становится легче.

Значит, именно в этом смысл психотерапии?

– …звали Дэнни Нусбаум. Мама и папа смотрели внизу «Бен Гура», и я помню, как думала: если именно из-за этого весь мир сходит с ума, значит, весь мир спятил…

…лежу на боку, потому что так ложбинка между грудями кажется глубже…

…работает в маркетинговых исследованиях… Когда я увидела его в первый раз, просто ахнула… До чего же хорош! Очень высокий блондин, потому что он наполовину швед, с поразительно голубыми глазами. Так вот, он пригласил меня…

…всегда перед свиданием опрокидываю стаканчик сладкого хереса, только чтобы успокоить нервы…

…он чудесный. Коннор просто чудесный. Мне так повезло. Все мне твердят, какой он потрясающий. Милый и добрый, преуспевающий, и все называют нас идеальной парой…

…я никогда бы никому не сказала, даже через миллион лет. Но иногда мне кажется, что он слишком красив. В точности кукла. Как Кен. Кен-блондинчик…

Перейдя к Коннору, я окончательно распоясалась и говорю то, о чем едва смела думать. Мало того, вообще не представляла, что такое может быть у меня в голове.

* * *

– …подарила ему на Рождество отличные часы на кожаном ремешке, но он все носит эту оранжевую электронную штуку, потому что может узнать по ней температуру воздуха в Польше и еще что-то, такое же дурацкое…

…водил меня на все эти джазовые концерты, а я из вежливости притворялась, будто мне нравится, и теперь он вообразил, что я люблю джаз…

…наизусть все фильмы Вуди Аллена и цитирует каждую фразу до того, как ее успевают произнести с экрана, и от этого я на стену лезу…

…вечно уставится на меня, словно я говорю на другом языке…

…помешался на том, что должен найти мою точку G, поэтому мы весь уик-энд занимались этим в различных позициях, а к концу я так вымоталась, что хотела только пиццу и смотреть «Друзей»…

…все твердил: как это, как это… поэтому пришлось поломать голову… ну, я и сказала, что это просто потрясающе и что тело мое раскрылось, словно цветок, а он спросил, какой именно цветок, вот я и ляпнула, что бегония…

…нельзя же ожидать, что былая страсть сохранится. Но как поймешь, угасла ли она? Может, долгие отношения переросли в дружбу, а может, настала пора сказать: «Мы больше не влюблены друг в друга»…

…рыцарь в сверкающих доспехах – это нереально. Но я по-прежнему иногда хочу пылкой, невероятной романтики. Мне нужна страсть. Желаю, чтобы меня покоряли. Хочу землетрясения или… не знаю… смерча… чего-нибудь волнующего. Порой мне кажется, что совершенно новая, захватывающая жизнь ждет меня где-то совсем близко, и если бы я только…

– Простите, мисс…

– Что? – Я поднимаю ошалелый взгляд. – В чем дело?

Стюардесса с косой улыбается мне:

– Мы приземлились.

Я непонимающе смотрю на нее:

– Приземлились?

Что за чушь! Как это приземлились?

Я оглядываюсь – и точно. Самолет стоит на поле. Мы на земле.

Я чувствую себя Дороти. Секунду назад темный вихрь кружил меня в стране Оз, но теперь я проснулась, и все вокруг спокойно, тихо и безмятежно.

– Нас больше не трясет, – растерянно бормочу я.

– Нас перестало трясти довольно давно, – сообщает американец.

– Мы… мы не умрем.

– Мы не умрем, – соглашается он.

Я смотрю на него, словно вижу впервые, и тут до меня доходит: я безостановочно трепалась целый час с совершенно незнакомым человеком! Одному богу известно, что я ему наболтала.

Нужно как можно скорее убираться отсюда.

– Простите, – неловко извиняюсь я. – Вы должны были остановить меня.

– Это было трудновато, – отвечает он со сдержанной улыбкой. – Вы несколько разошлись.

– Мне так стыдно…

Я стараюсь улыбнуться, но не могу посмотреть этому парню в глаза после того, как рассказала о своих трусиках, о точке G!

– Не стоит расстраиваться. Это стресс. Нам всем пришлось нелегко. Да уж, полет был тот еще. – Он поднимает свой рюкзак, встает и оглядывается. – Вы сами доберетесь до дома?

– Да, не беспокойтесь. Все хорошо. Желаю удачи! – кричу я вслед, но, по-моему, он не слышит.

Я медленно собираю вещи и выхожу. Ужасно жарко, я вся мокрая, волосы в беспорядке, а голова будто распухла.

Аэропорт кажется таким светлым и спокойным после всего, что я пережила в самолете. И земля твердая и надежная.

Сажусь на пластиковый стульчик, пытаясь собраться с мыслями, но когда встаю, в голове по-прежнему сумятица. Я иду как в тумане, с трудом веря, что все кончилось, что я здесь, что жива. Никогда не думала, что смогу вернуться обратно, на землю.

– Эмма! – доносится со стороны терминала для прибывающих, но я не поднимаю глаз. В этом мире девушек с этим именем более чем достаточно. – Эмма! Я здесь!

Не веря своим ушам, я вскидываю голову. Неужели?..

Нет. Этого не может быть. Просто не может…

Коннор!

Он душераздирающе красив. Кожа отливает этаким изысканным скандинавским загаром, а глаза голубее обычного, но это еще не все. Он бежит ко мне! Ничего не понимаю. Почему он здесь?

Едва мы оказываемся рядом, он хватает меня и крепко прижимает к груди.

– Слава богу, – хрипло бормочет он. – Слава богу! Ты в порядке?

– Коннор, что… что ты здесь делаешь?

– Позвонил в справочную авиакомпании узнать, когда ты прилетаешь, и мне сказали, что самолет попал в жуткую болтанку. Я просто не мог не приехать. – Он пристально смотрит на меня. – Эмма, я видел, как садился твой самолет. На поле выслали машину «Скорой». А потом… потом все вышли, а тебя не было. Я подумал… – Он судорожно сглатывает. – Сам не знаю, что я подумал.

– Все хорошо. Я только… только пыталась прийти в себя. О боже. Коннор, какой это был кошмар… – Мой голос отчего-то дрожит, и это совсем уж глупо, поскольку теперь-то я в полной безопасности! – В какой-то момент я даже подумала, что самолет разобьется.

– Когда ты не вышла за барьер…

Коннор замолкает и несколько минут молча смотрит на меня. Потом он продолжает:

– Наверное, именно в этот момент я понял, насколько глубоки мои чувства к тебе.

– П-правда? – заикаюсь я.

Сердце прямо-таки грохочет. И кажется, я вот-вот упаду в обморок.

– Эмма, думаю, нам следует…

Пожениться. На этот раз сердце замирает. От страха. Боже мой! Он собирается сделать мне предложение прямо здесь, в аэропорту! И что мне ответить? Я еще не готова выйти замуж. Но если откажу, он повернется и уйдет. Навсегда. Ужас. Ладно. Придется сказать так: «Коннор, мне нужно немного поду…»

– …жить вместе, – заканчивает он.

Нет, все же я кретинка! Очевидно, ему и в голову не приходило просить меня выйти за него.

– Как тебе идея? – Он нежно гладит мои волосы.

– Э… гм… – Я с силой вытираю сухое лицо, пытаясь выиграть время. Собраться с мыслями. Перебраться к Коннору? Вроде вполне разумно. Почему бы и нет?

Но мне никак не удается взять себя в руки. Словно что-то копошится в мозгу, стараясь предупредить… или предостеречь…

И тут вдруг вспоминаются несколько фраз из тех, что я выдала в самолете. Я ведь сказала, что никогда не была влюблена по-настоящему. И насчет Коннора, в сущности, никогда меня не понимавшего, все говорила правильно.

Но ведь все это… все это был просто бред какой-то, верно? Я несла околесицу… потому что боялась умереть! И нужно признать, сознание мое было не то чтобы слишком ясным.

– Коннор, как насчет твоего важного совещания? – вдруг вспоминаю я.

– Я его отменил.

– Отменил? – Я поражена. – Ради меня?

Голова у меня идет кругом. Ноги подкашиваются. Не пойму – то ли от последствий полета, то ли от любви.

Только взгляните на него! Высокий, красивый – и отменил важное совещание, чтобы броситься меня спасать. Это любовь. Что же еще?

– Я бы очень хотела жить вместе с тобой, Коннор, – шепчу я и, к своему невероятному изумлению, разражаюсь слезами.

3

Наутро меня будят яркое солнце и восхитительный запах кофе.

– Доброе утро, – доносится голос Коннора откуда-то сверху.

– Доброе, – отзываюсь я, не открывая глаза.

– Хочешь кофе?

– Да, пожалуйста.

Переворачиваюсь на живот и прячу гудящую голову в подушку, пытаясь хотя бы на пару минут снова погрузиться в сон, что обычно удается мне легко. Но сегодня что-то меня тревожит. Не дает покоя, как заноза в пальце. Что же забыла?

Прислушиваясь к звону посуды и тихому звуку телевизора, я упорно роюсь в затуманенном мозгу. Сегодня утро субботы. Я в постели Коннора. Мы отправились поужинать… этот жуткий полет… он приехал в аэропорт и сказал…

Мы будем жить вместе!

Я сажусь как раз в тот момент, когда входит Коннор с двумя чашками и кофейником. Он надел белый махровый халат, в котором просто неотразим. Я ощущаю прилив гордости и тянусь, чтобы его поцеловать.

– Привет, – смеется он, протягивая мне кофе. – Осторожнее. Как ты себя чувствуешь?

– Сносно. – Я откидываю волосы с лица. – Впрочем, мне немного не по себе.

– Неудивительно, – качает головой Коннор, – если учесть, что было вчера.

– Именно, – киваю я, отхлебнув кофе. – И мы… мы действительно будем жить вместе?

– Если ты по-прежнему не против.

– Конечно! Конечно, не против! – ослепительно улыбаюсь я.

И это чистая правда. Я – за. И чувствую себя так, словно за эту ночь повзрослела. Я съезжаюсь со своим бойфрендом. Наконец-то моя жизнь обрела смысл и потечет по верному руслу!

– Мне придется сказать об этом Эндрю, – объявляет Коннор, показывая на стенку, за которой живет его сосед по квартире.

– А мне нужно предупредить Лиззи и Джемайму.

– Теперь главное – найти подходящее местечко. И ты должна дать слово, что будешь драить его с утра до вечера, – поддразнивает он с лукавой улыбкой.

Я немедленно изображаю возмущение:

– Вот это мне нравится! Можно подумать, это у меня пятьдесят миллионов компакт-дисков!

– Это совсем другое!

– Интересно почему?

Я картинно подбочениваюсь, как комедийная актриса, и Коннор смеется.

Затем воцаряется тишина, словно мы оба выдохлись и теперь мирно пьем кофе.

– Так или иначе, – говорит наконец Коннор, – а мне пора.

В этот уик-энд Коннор идет на компьютерные курсы.

– Прости, что не смогу приехать к твоим родителям, – добавляет он.

И ему действительно жаль. То есть, в довершение ко всему прочему, ему действительно нравится бывать у моих родителей.

– Ничего страшного, – великодушно заявляю я. – Это неважно.

– Кстати, совсем забыл! – Коннор таинственно улыбается. – Угадай, куда я раздобыл билеты?

– О-о-о! – взволнованно восклицаю я. – Э… – Так и хочется спросить: «В Париж?»

– На джазовый фестиваль! – Коннор сияет. – Квартет Деннисона! Это их последний концерт в этом году. Помнишь, мы слышали их у Ронни Скотта?

Я на какое-то мгновение теряю дар речи. Который, впрочем, удается найти достаточно быстро.

– Вот это да! – бормочу я. – Квартет… Деннисона! Конечно, помню.

Эти ребята играют на кларнетах. Громко, упорно, нудно, почти два часа, причем не переводя дыхания.

– Я знал, что ты обрадуешься.

Коннор нежно касается моей руки, и я отвечаю вымученной улыбкой:

– Еще бы!

Дело в том, что я, вероятнее всего, когда-нибудь полюблю джаз. В один прекрасный день. Более того, я почти уверена, что так и будет.

Я любящим взглядом слежу за тем, как Коннор одевается, чистит зубы ниткой и берет портфель.

– Ты надела мой подарок, – замечает он с довольной улыбкой, глядя на разбросанное по полу белье.

– Я… я часто их ношу, – заверяю его я, скрестив пальцы за спиной. – Такие роскошные.

– Желаю хорошо провести время с семьей. – Коннор подходит к постели, целует меня и как-то странно мнется. – Эмма?

– Да?

Он садится на кровать и как-то уж очень серьезно смотрит на меня. Боже, какие у него голубые глаза.

– Я хотел кое-что сказать. – Он кусает губы. – Ты ведь знаешь, мы всегда были откровенны друг с другом во всем, что касалось наших отношений.

– Э… да, – подтверждаю я, начиная беспокоиться.

– Это всего лишь идея. Тебе она может не понравиться. Словом, я хочу сказать, все зависит от тебя.

Я в полном недоумении смотрю на Коннора. Его лицо заливает краска. И вид у него ужасно смущенный.

О господи! Что, если он извращенец? Потребует, чтобы я напяливала разные кожаные прибамбасы и размахивала плеткой?

Впрочем, я не возражаю на время стать няней. Или медсестрой. Или Женщиной Кошкой из «Бэтмена». Отпад. А если прикупить лакированные сапоги…

– Я тут подумывал… может… мы могли бы… – запинается Коннор.

– И?.. – Я ободряюще кладу ему руку на плечо.

– Мы могли бы… – беспомощно повторяет он и снова замолкает.

– Что?

Следует долгая пауза. Я едва дышу. Чего он добивается? И что имеет в виду?

– Мы могли бы начать обращаться друг к другу «дорогой» и «дорогая»! – смущенно выпаливает он.

– Что? – никак не понимаю я.

– Дело в том… – Коннор багровеет совсем уже угрожающе. – Мы собираемся жить вместе. Что ни говори, а это уже шаг! И я недавно заметил… что мы… мы никогда не говорим друг другу нежных… слов.

Я во все глаза смотрю на него, чувствуя, что попалась.

– Разве?

– Точно.

– Вот как…

Я залпом глотаю кофе. Вообще-то, он прав. В самом деле не говорим. Но почему?

– Как по-твоему? Но только если ты сама этого хочешь.

– Ну разумеется, – поспешно киваю я. – То есть ты совершенно прав. Конечно, хочу. – Я откашливаюсь. – Дорогой!

– Спасибо, дорогая, – шепчет он с любящей улыбкой, и я улыбаюсь в ответ, пытаясь не замечать хор протестующих голосов в собственной голове.

До чего же фальшиво звучит!

Я не ощущаю себя «дорогой».

«Дорогая» – это замужняя дама, вся в жемчугах и с полноприводным автомобилем.

– Эмма? – Коннор вопросительно смотрит на меня. – Что-то не так?

– Еще не уверена, – признаюсь я со смущенным смешком. – Просто «дорогая» – это как-то не для меня. Но знаешь, вполне возможно, я со временем привыкну.

– Но мы можем выбрать что-то еще. Как насчет «милая»?

«Милая»? Он это серьезно?

– Нет, – быстро говорю я. – «Дорогая» – лучше.

– Или «солнышко», «лапочка», «ангел»…

– Может быть. Послушай, давай пока просто забудем об этом.

Лицо Коннора вытягивается, и мне становится стыдно. «Брось, Эмма, ты вполне можешь обращаться к своему бойфренду “дорогой”. В конце концов ничего в этом особенного нет. Надо лишь привыкнуть».

– Прости, Коннор, – извиняюсь я. – Не знаю, что на меня нашло. Наверное, еще не пришла в себя после полета. – Я беру его руку и сжимаю. – Дорогой.

– Все в порядке, дорогая, – улыбается он, вновь обретая обычное хорошее расположение духа, и целует меня. – До вечера.

Вот видите? Это так легко.

О боже…

Ладно, у всех парочек бывают моменты неловкости. Совершенно обычное явление… наверное.

Около получаса уходит на то, чтобы добраться из квартиры Коннора в Мейда-Вейл до Айлингтона, где живу я. Открываю дверь и вижу на диване Лиззи. Физиономия у нее сосредоточенная, вокруг валяются бумаги. Она так много трудится, моя Лиззи. Иногда даже слишком.

– Над чем ты работаешь? – сочувственно осведомляюсь я. – Замышляешь очередное мошенничество?

– Нет, читаю статью, – рассеянно отвечает Лиззи, показывая глянцевый журнал. – Здесь говорится, что со времен Клеопатры критерии красоты остались неизменными и есть способ проверить, насколько ты красива. Делаешь кое-какие измерения…

– Правда? – оживляюсь я. – И что там у тебя?

– Еще не закончила. – Она снова хмурится, вглядываясь в страницу.

– Значит, пятьдесят три… минус двадцать… получится… Господи боже, какой кошмар! Всего тридцать три!

– Из?..

– Из ста! Тридцать три из ста!

– О Лиззи. Какое дерьмо!

– Знаю, – кивает Лиззи серьезно. – Я уродина. И знала это. Понимаешь, знала всю жизнь, в глубине души, но…

– Нет, – отмахиваюсь я, стараясь не смеяться. – Я имею в виду, твой журнал – дерьмо! Нельзя измерить красоту какими-то дурацкими цифрами. Да ты взгляни на себя!

У Лиззи самые большие в мире серые глаза, прекрасная чистая кожа. Абсолютно потрясающее лицо, хотя ее последняя прическа, пожалуй, слишком строга.

– Да кому ты веришь? Зеркалу или идиотской, бессмысленной журнальной статье?

– Идиотской, бессмысленной журнальной статье, – вздыхает Лиззи с таким видом, словно это совершенно очевидно.

Она, конечно, не всерьез. Но с тех пор, как Лиззи бросил Саймон, ее бойфренд, ее самооценка угрожающе снизилась. Поэтому я немного беспокоюсь за нее.

– Это и есть золотые пропорции красоты? – спрашивает наша третья соседка, Джемайма, цокая каблуками-рюмочками. На ней бледно-розовые джинсы, облегающий белый топ, и выглядит она по обыкновению ухоженной и загорелой.

Теоретически Джемайма работает в галерее скульптуры, но практически постоянно пребывает в парикмахерских, массажных салонах и фитнес-центрах, ходит на свидания с банкирами, доходы которых тщательно проверяет, прежде чем сказать «да».

Но мы с Джемаймой ладим. Ну или вроде того. Беда в том, что все предложения она начинает со слов «если хочешь»: «Если хочешь получить обручальное колечко на пальчик…»; «Если хочешь адрес с индексом SW3[1]1
  Престижный район Лондона. (Здесь и далее прим. ред.)


[Закрыть]…»; «Если хочешь, чтобы твои вечеринки считали лучшими в городе…».

Конечно, я не против, чтобы мои вечеринки считали лучшими в городе. Просто в данный момент это не основная моя забота. Кроме того, по мысли Джемаймы, быть действительно хорошей хозяйкой означает пригласить кучу богатеньких приятелей, обвешать всю квартиру шариками и гирляндами, нанять официантов и поваров и потом хвастаться, что все эти горы еды приготовлены ею собственноручно. Но самое главное – это отослать соседок (меня и Лиззи) в кино, а позже принять оскорбленный вид, если они осмелятся прокрасться обратно в полночь и сварить на кухне шоколад.

– Я тоже прошла этот тест, – сообщает Джемайма, поднимая розовую сумочку «Луи Вюиттон» – подарок папочки после того, как она порвала с парнем, сходив на третье свидание. Можно подумать, у бедняжки сердце разбилось! Заметьте, у него была яхта, так что, вполне возможно, дело действительно дошло до разбитого сердца.

– И сколько у тебя? – спрашивает Лиззи.

– Восемьдесят девять.

Джемайма опрыскивается духами, откидывает за спину длинные светлые волосы и улыбается себе в зеркале.

– Итак, Эмма, значит, это правда, что ты съезжаешься с Коннором?

Я потрясена.

– Откуда ты знаешь?

– Дошли слухи. Сегодня утром Эндрю позвонил Рупсу насчет крикета и все ему рассказал.

– Ты съезжаешься с Коннором? – поражается Лиззи. – Почему же я ничего не знаю?

– Я собиралась сказать, честно, собиралась. Ну разве не здорово?

– Неверный ход, Эмма, – вздыхает Джемайма, покачивая головой. – Очень неразумная тактика.

– Тактика? – Лиззи закатывает глаза. – Тактика?! Джемайма, речь идет о человеческих отношениях. Не об игре в шахматы!

– Любые отношения и есть шахматная партия, – парирует Джемайма, накладывая тушь на ресницы. – Мамочка считает, что необходимо все рассчитывать заранее. Это называется стратегическим планированием. Если делаешь неверный ход, ты в проигрыше.

– Все это чушь! – бросает Лиззи вызывающе. – Отношения – это когда у людей общие интересы и когда две родственные души находят друг друга.