Текст книги "Охота на невесту"

Глава 3. Бегство из Нюрнберга

Лишь много позже, когда запыхавшиеся и раскрасневшиеся Эрих и Амалия покинули свое тайное любовное гнездышко, граф набрался мужества признаться невесте в своих безрассудных планах:

– Сокровище мое, нам придется бежать из Нюрнберга. Прямо сейчас, под покровом ночи. Дело в том, что я… Я сгоряча объявил во всеуслышанье, что вскоре поведу тебя к алтарю. Да еще и с благословения самого архиепископа. А для того надо отправиться в Майнц и вымолить у прелата разрешение на наш брак. Иначе я стану посмешищем всего рыцарства, а твое честное имя будет опорочено сплетнями и наветами. Мы должны упредить козни завистников и недругов!

Юная красавица охнула, в ужасе прижав ладони к устам:

– Во имя Пресвятой Девы, Эрих! Как ты мог? Отец никогда не даст согласия на наш брак! И я… Я нужна ему здесь – вести хозяйство, ходить за стареньким дедом… Я не могу вот так сразу все бросить и сбежать в неизвестность. Даже с тобой.

– Но пойми, любовь моя, другого выхода нет! – страстно воскликнул рыцарь, стискивая тонкие пальчики девы. – Священник уже не раз грозил твоему отцу отлучением от церкви за то, что позволяет дочери якшаться с «вероотступником и смутьяном из семейства фон Райхерт». К тому же по городу уже поползли слухи о нашей с тобой греховной связи. Еще чуть-чуть – и тебя объявят ведьмой, опоившей меня приворотным зельем! Хочешь угодить на дыбу в заплечных дел мастера? Или – того хуже – на костер инквизиции?

Амалия побледнела, как полотно, и покачнулась, хватаясь за резные перила беседки:

– О Боже! Я и не думала, что все так серьезно… Видит Всевышний – ничего дурного я не замышляла! Всего лишь хотела любить и быть любимой… Неужели нам и вправду грозит такая страшная беда?

– К сожалению, да, моя радость, – мрачно кивнул Эрих, бережно поддерживая невесту под локоток. – Времена нынче суровые, нравы – жестокие. Слепая чернь готова верить любому навету и поклепу. А князья церкви только и ждут повода, чтобы упечь на костер какого-нибудь вольнодумца или его подругу. Нельзя допустить, чтобы наша чистая любовь стала поводом для расправы фанатиков над невинной девой! Лучше нам бежать отсюда куда глаза глядят – хотя бы на первых порах. А там, глядишь, с Божьей помощью, утрясутся наши дела. Сможем послать весточку твоему батюшке, вымолить его прощение и благословение… А нет – так обвенчаемся тайно в какой-нибудь дальней церквушке, а после явимся пред его светлые очи уже как муж и жена. Поверь, счастье и покой моей дамы сердца для меня дороже собственной жизни!

Выпалив эту прочувствованную тираду, молодой граф опустился на одно колено и прижался пылающим лбом к холодным рукам застывшей в смятении Амалии. Несколько мгновений длилось напряженное молчание. А затем дева глубоко вздохнула и прошептала дрожащим голосом:

– Да будет так, мой герой. Я вверяю тебе свою судьбу и доброе имя. Куда ты – туда и я. Твой Бог – мой Бог, твоя родина – моя родина. Веди же меня хоть на край света – лишь бы подальше от этого ханжеского, завистливого, лицемерного города! Дай мне четверть часа, чтобы собрать кое-какие пожитки – и я готова.

– О, моя мудрая, моя решительная валькирия! – восторженно воскликнул Эрих, вскакивая и порывисто заключая Амалию в объятия. – Мы будем вместе и душой и телом, что бы ни случилось! Наша любовь преодолеет любые испытания. Ступай же скорее сбираться в путь-дорогу, а я пока подготовлюсь к отъезду.

Звонко чмокнув графа в небритую щеку и подмигнув ему напоследок лукавым синим глазом, Амалия вихрем умчалась в дом, прелестно путаясь в пышных юбках. А воодушевленный Эрих со всех ног бросился на поиски своего оруженосца Курта.

***

Верный слуга обнаружился на кухне, где усердно налегал на запеченного с брусникой гуся, плавающего в ароматном янтарном соусе. Расторопные служанки Амалии так и увивались вокруг статного, видного молодца в расшитой гербами ливрее, то подкладывая ему лакомые кусочки, то подливая в кубок игривого белого вина.

– Курт! – рявкнул Эрих, вломившись в благоухающее чесноком и специями царство Гестии. – Не время чревоугодничать и волочиться за юбками! Дело есть, и дело неотложное. Живо седлай наших коней – да смотри, получше припаси провизии в дорогу. Выезжаем через четверть часа!

Верный оруженосец, не дожевав смачный кусок гусятины, со стуком уронил вилку и вытаращился на господина квадратными от изумления глазами:

– Как, сир Эрих? Куда? Зачем? Мы ведь только что прибыли! Я думал, ваша милость погостит в Нюрнберге хотя бы до конца недели. Опять в путь? Да на ночь глядя? Час от часу не легче!

– Не до отдыха сейчас, друг мой, – нетерпеливо отмахнулся граф. – Дела сердечные не ждут. Спасаю свою невесту от навета и поругания. Потом объясню подробнее, а пока – делай, что велено, и побыстрее! Не то я сам пойду седлать лошадей!

Набив рот напоследок яблочным штруделем и торопливо запив его кислым мозельским прямо из кувшина, Курт со вздохом поднялся из-за стола, многозначительно подмигнул разочарованно загомонившим девицам и засеменил вслед за господином во двор. Служанки лишь переглянулись меж собой, пряча понимающие улыбки и качая головами вслед сладкой парочке влюбленных.

***

Спустя условленные пятнадцать минут у калитки дома бюргера Кунца собрались четверо всадников. Закутанная в темный дорожный плащ Амалия восседала на смирной белой кобылке, крепко прижимая к груди узелок со скромными пожитками. Эрих и Курт, облаченные в кожаные колеты и крепкие штаны для верховой езды, ловко взметнулись в седла гнедых жеребцов. Четвертым был мул, навьюченный провиантом и всем необходимым в дальней дороге.

– Трогаемся, и тихой рысью, чтобы не привлекать лишнего внимания, – скомандовал граф, первым направляя коня к воротам. Укутанная Амалия пристроилась за ним. Курт замыкал кавалькаду, подстегивая мула и настороженно прислушиваясь к каждому шороху.

Маленький отряд торопливо поскакал по ночным улицам Нюрнберга, погруженного в сладкую негу сна. Редкие припозднившиеся гуляки шарахались в стороны от всадников, пьяно выкрикивая им вслед далеко не лестные эпитеты. В какой-то миг на соборной площади путь беглецам преградил патруль ночной стражи. Но Эрих небрежно швырнул капралу увесистый кошель, и служивые, отдав на всякий случай честь, мигом растворились в подворотнях.

Вот, наконец, и городские ворота. Сонный стражник, зевая и почесывая алебардой за ухом, вышел из сторожки с фонарем. Но при виде знакомого лица графа фон Райхерта, его вечного оруженосца и двух вьючных животных, страж лишь подобострастно поклонился, засуетился и заскрипел тяжелыми засовами. Эриха в Нюрнберге знали все – как-никак, завидный жених и покровитель города. Стражник не смел и помыслить учинить ему допрос.

Когда тяжелые, окованные железом ворота со скрипом распахнулись, Эрих, не мешкая, ринулся вперед. За ним, дико озираясь через плечо, последовала Амалия. И наконец, цокая подковами, протрусили Курт и мул.

Спустя несколько минут лихие всадники растворились в предрассветной мгле, а ворота Нюрнберга с лязгом захлопнулись у них за спиной. Побег удался! Влюбленные беглецы были свободны – насколько позволяют быть свободным кандалы тайного брака и неодобрения общества.

Глава 4. В дороге

Три дня и три ночи скакали Эрих, Амалия и Курт проселочными дорогами Баварии, избегая больших городов и людных трактов. Путь их лежал в далекий Майнц, в резиденцию архиепископа Уриэля – духовного владыки всей округи. Лишь у этого прелата влюбленные могли испросить благословения на брак и покровительства против происков завистников.

По зеленым долинам, по холмам и перелескам, вдоль быстрых говорливых речушек и сонных прудов пролегала дорога беглецов. Древний, овеянный легендами край, воспетый миннезингерами. Здесь, среди цветущих лугов и дубрав, среди готических руин и сказочных фахверковых городков, само небо, казалось, дышало безмятежностью и негой. Словно и не было никакой инквизиции, костров, доносов, людской злобы и суеверий. Словно населяли этот прекрасный мир одни лишь верные рыцари и их прекрасные дамы.

Эрих, хоть и был настороже, каждую минуту опасаясь погони, в душе ликовал. Как давно он не чувствовал себя так безмятежно и молодо, как в этом лихом ночном побеге с любимой! Тревоги с Амброзиусом и его зловещими предсказаниями отступили куда-то на задний план. Впереди была лишь манящая даль приключений и запретный, пьянящий вкус свободы.

Влюбленный граф не прекращал болтать и смеяться, рассказывая невесте занимательные байки из своей гусарской юности. Осмелевшая Амалия звонко хохотала, запрокинув белокурую головку, а дивный румянец вновь заиграл на ее фарфоровых щечках. Даже ворчливый Курт подобрел и притих, лишь молча ухмыляясь в усы проделкам сладкой парочки.

– А потом мы спустили штаны тому зазнавшемуся бургомистру и погнали его через весь рынок, охаживая розгами по голому заду! – со смехом повествовал Эрих, сверкая от удовольствия синими глазами. – Уж и не помню, что он нам такого сделал, старый хрен – кажется, обвесил на оброке. Но сцена та вышла презабавнейшая! Вся рыночная площадь покатывалась со смеху, глядя как почтенный градоначальник улепетывает от нас со всех ног, путаясь в спущенных портках. Ох и влетело же нам потом от отца – старик был в ярости! Но дело того стоило, ей-богу.

– Ах, Эрих, ты такой шалопай! – всплескивала руками разрумянившаяся Амалия, сверкая ямочками на свежих щечках. – И в кого ты таким уродился, невозможный? Не мужчина, а сущее дитя малое. Хорошо хоть повзрослел с тех пор… надеюсь.

– В тебя и уродился, душа моя! – озорно парировал граф, подмигивая невесте. – Ты меня на озорство вдохновляешь одним своим лучистым взглядом. Хочется совершать безумства, быть отчаянным рубакой и сорвиголовой, чтобы моя дама сердца мной гордилась. Да и зачем мне взрослеть – я и так хорош, разве нет? Вон, даже благородные седины уже пробиваются, хе-хе!

И он картинным жестом откинул со лба прядь волнистых темных волос, подернутых благородной сединой на висках. То ли последствия вчерашнего боя, то ли и впрямь возраст давал о себе знать… Но Амалию эта серебристая прядь только умиляла и восхищала – как трогательный след прожитых Эрихом без нее горестей и испытаний.

– Ты в любом возрасте будешь хорош и сердцу мил, о мой благородный рыцарь, – промолвила девушка, одарив жениха таким обжигающим взором, что тот чуть не вывалился из седла. – Я всегда буду гордиться твоей удалью и бесшабашностью. И вообще всем, что ты ни делаешь. Только береги себя и не лезь на рожон почем зря. Мне нужен живой и здоровый муж.

– О, моя строгая, моя рассудительная Минерва! – восхитился Эрих, порывисто припадая к руке невесты затянутой в кожаную перчатку для верховой езды рукой. – Не волнуйся за своего сорвиголову. Твои чары хранят меня от всех невзгод. Разве могу я подвести ту, что всех милее и желанней?

Тут он осекся и умолк, вновь припомнив мрачное пророчество Амброзиуса и его видения в багровом дыму. Голова, отрубленная безжалостным палачом, собственная несчастная невеста, закованная в кандалы… Нет уж, об этом граф и словом не обмолвится своей пугливой голубке! Хватит с нее и без того тревог.

Жизнь покажет, что там напророчил этот старый хрыч, одной ногой стоящий в могиле. Не стоит забивать себе голову всякой чертовщиной – нужно жить здесь и сейчас, наслаждаться мгновением и любовью!

С такими бодрыми мыслями Эрих тряхнул кудрями и пришпорил скакуна. Конь, почуяв его воодушевление, радостно заржал и рванул вперед, пустившись в лихой галоп. Амалия, звонко рассмеявшись, припустила за женихом на своей белой кобылке, а за ними, не мешкая, поскакал и верный Курт, подхлестывая мула.

Помчались всадники по весенним полям и долам, вдыхая дурманящий аромат душистых трав, упиваясь теплым ветром и солнечным светом. В такие мгновения безумного скача можно было поверить, что они и впрямь совершенно свободны – от условностей, от сословных границ, от неодобрения и косых взглядов. Свободны – вопреки всему миру и злобным шепоткам за спиной.

Но недолгой была эта иллюзия безоглядной воли и счастья. Лишь только на горизонте показалась смутная темная полоса, всадники разом придержали коней. Эрих, прищурившись, неприязненно всматривался вдаль, пытаясь рассмотреть детали. Амалия встревоженно поглядывала то на графа, то на подозрительный отдаленный силуэт. Курт бдительно положил руку на эфес верного клинка.

– Что это там, сир? – наконец тихо спросила девушка, не выдержав напряженного молчания. – Никак погоня? Или лихие люди с большой дороги?

– Нет, вроде бы шайки разбойников не похоже, – задумчиво процедил граф сквозь зубы. – Скорее уж странствующие монахи или паломники. Да и движутся они не спеша, вразвалочку. Будь то погоня или грабители – мчались бы во весь опор. Но осторожность не помешает. Курт, приготовь-ка на всякий случай самострел. Мало ли что… А ты, душа моя, держись чуть позади нас. Чует мое сердце, добра эта встреча не сулит.

Амалия послушно отъехала за спины мужчин, комкая поводья побелевшими от волнения пальцами. Курт, ловко спешившись, достал из вьюков небольшой походный арбалет с острыми короткими стрелами. Эрих же, напряженно хмурясь, продолжал высматривать приближающийся отряд незнакомцев, готовый в любой миг обнажить клинок.

Всадники неспешно двинулись навстречу неизвестности, ведя коней под уздцы. Темный силуэт на горизонте постепенно приобретал все более четкие очертания. Вот уже можно было различить длинную цепочку пеших мужчин, бредущих гуськом, понурив головы. Их бедные одеяния явно намекали на некий монашеский орден, а в руках они держали длинные посохи странников.

Завидев приближающихся рыцарей, человек, шедший в голове вереницы, поднял руку, приветственно маша ею. Эриха этот жест необъяснимо насторожил и раздосадовал. Слишком уж фамильярно, слишком обыденно, без всякого почтения. Монахам не пристало столь развязно обращаться с благородными господами – если только они не прикидываются ими, дабы усыпить бдительность и подобраться поближе. Граф украдкой положил ладонь на рукоять верного меча.

Спустя несколько минут обе группы сошлись на узкой проселочной дороге, пролегавшей меж двух цветущих лугов. Теперь Эрих мог хорошенько рассмотреть незваных встречных – и зрелище это ему очень не понравилось.

Перед ними предстали два десятка крепких, загорелых мужчин зрелых лет, облаченных в грубые темные рясы, подпоясанные веревками. Выбритые тонзуры тускло блестели на солнце. Мозолистые руки сжимали длинные дубовые клюки. На поясах болтались объемные кожаные сумы – судя по звяканью, отнюдь не пустые.

Но самое неприятное заключалось в том, что, вопреки всем правилам иноческого обихода, лица у монахов были вовсе не смиренные и не кроткие. Из-под густых, сросшихся на переносице бровей сверкали колючие, пронзительные взгляды. Щеки были иссечены старыми шрамами, от уголков глаз разбегались хищные морщины. А на шеях вместо положенных четок красовались грубо вырезанные из дерева символы – кресты, черепа, волчьи клыки.

Эрих сразу смекнул, что перед ним отнюдь не заурядные служители божьи, бредущие в богомолье к святым мощам. Такие зловещие физиономии он уже встречал у бывалых наемников, выживших головорезов, умывшихся кровушкой в десятках злых сеч. От этой братии за версту разило опасностью и непредсказуемостью.

– Приветствую вас, благородные господа, – раздался негромкий, чуть хрипловатый голос. Говорил тот самый монах, что первым заметил приближение путников и призывно махал им рукой. Он выступил на пару шагов вперед из толпы собратьев и чуть склонил бритую голову в наигранно почтительном поклоне.

Однако глаза его при этом сверкнули такой нешуточной наглостью и вызовом, что у Эриха непроизвольно сжались кулаки. Да что этот смерд себе позволяет? Как он смеет так дерзко глазеть на графа фон Райхерта, вместо того чтобы отвести взгляд и встать на колени? Ох уж эти распоясавшиеся простолюдины…

– И тебе здравствовать, служитель божий, – процедил молодой граф сквозь плотно стиснутые зубы. – Далекий ли путь держите? И что это за орден такой, коему вы, судя по облачению, принадлежите?

Тут он спохватился, что Амалия все это время пребывала с ним рядом, открыв лицо любопытным взорам. Черт, непростительная оплошность! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-то узнал в спутнице беглого графа дочь почтенного нюрнбергского бюргера! Если эти монахи-не-монахи проболтаются кому не следует – быть беде.

Поэтому Эрих, как бы невзначай, заслонил невесту своим могучим плечом и конем, всем своим видом давая понять незнакомцам – не суйте носы куда не просят. Но предводитель монахов лишь ехидно ухмыльнулся краешком рта, сверкнув на солнце золотым зубом.

– Путь наш лежит в Майнц, к его высокопреосвященству архиепископу Уриэлю, – нараспев произнес он, поигрывая веревочным поясом. – Мы – братья древнего ордена Волчьего Креста, славные воины Господа нашего. Несем в мир слово божье и святую инквизицию. Выискиваем чернокнижников, ведьм, вероотступников – и предаем их очистительному огню. Такова наша миссия.

По спине Эриха пробежал неприятный озноб. То ли от зловещих речей монаха, то ли от странного, липкого взгляда, которым тот буравил полускрытую за плечом рыцаря Амалию. Он уже пожалел, что вообще затеял этот разговор и не погнал коня прочь сразу, как только завидел подозрительную черную ватагу. Впрочем, рысью тут, пожалуй, не отделаешься. Эти «волки» вмиг нагонят – что-то подсказывало графу, что резвости им не занимать.