Текст книги "НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»"

Глава 2
Первый раз

Дело в том, что сказать что-то под влиянием момента и впоследствии иметь желание или мужество действительно сделать это – две совершенно разные вещи. И это в очередной раз было доказано, когда я читала ответ Адама, заставивший меня улыбнуться и испытать легкое головокружение. А все потому, что он подтвердил: влечение, растущее между нами на основе переписки, не одностороннее. Но это совсем не значит, что мы захлопнули ноутбуки, он прилетел кувыркаться, и мы успели за воскресенье потрахаться пятнадцатью способами. Не то чтобы у меня были какие-нибудь моральные препятствия – какого черта? – мы переписывались достаточно долго, чтобы узнать друг о друге гораздо больше, чем любая пара, подцепившая друг друга в клубе субботним вечером. И я хорошо представляла себе, кто он такой. И, возможно, это не совсем нормально, но именно эти знания заставляли меня перестраховываться, особенно после того, как я так легко и быстро сдалась Джеймсу.

Честное слово, я не знала, что ему ответить. Я редко теряю дар речи, но потом тема секса стала регулярной в наших с Адамом беседах.

Адам:

Мне очень жаль, если ты подумала, что это немного преждевременно (ха! прямо многосерийная драма от ВВС с моим участием), но ты действительно мне нравишься. Я думаю, ты яркая и интересная. За время нашей переписки я пришел к выводу, что мог бы делать жестокие вещи с тобой. И для тебя.

София:

Возможно, это и преждевременно, но я прощаю тебя. Хорошо, что ты не сказал мне это в лицо. По крайней мере, ты не увидел, как я покраснела.

Адам:

Я хочу видеть, как ты краснеешь.

Я разрывалась. Разум все еще говорил мне, что рано снова пытаться идти на какие-либо отношения, тем более по общему соглашению, «для здоровья». Но мое сердце (ну ладно, будем честны, места, расположенные слегка пониже) находило Адама приятным и сексуальным, а поскольку тон его сообщений стал более игривым, чем раньше, я все больше и больше задумывалась: а почему бы и нет?

Мы переписывались достаточно долго, чтобы узнать друг о друге гораздо больше, чем любая пара, познакомившаяся в клубе субботним вечером.

Адам не подгонял с ответом насчет встречи, но наши разговоры все больше и больше приближались к больной теме. Сейчас я могу сказать, что тогда это воспринималось как лекарство, даваемое им в предвкушении того удовольствия, которое мы могли бы испытать вместе, и интригующего меня достаточно, чтобы попробовать. Да и как могло быть по-другому: как копирайтер, он был чрезвычайно изобретателен, когда мы беседовали о том, что могли бы делать. Как-то незаметно со временем наши беседы сместились от вещей, которые мы делали или хотели бы сделать, к вещам, которые мы могли бы делать вместе, и я все чаще обнаруживала, что по ночам, лежа в постели, размышляю о созданных им сценариях.

Диалог наш так и продолжал виться между темами причудливых фантазий и реальной жизни. Однажды на неделе у меня выдались два тяжелых дня, совершенно забитые вечерней работой, и наши имейлы были короткими. Мы обсуждали в основном новости дня. Однако когда на третий день я открыла письмо Адама, то обнаружила длинные абзацы – он выслал мои случайные комментарии по поводу секса без обязательств в виде полноценной истории о нас как главных героях.

Тем не менее понадобилась пара секунд, чтобы я это осознала. Я сидела на работе, за своим столом, и когда просмотрела сообщение, почувствовала, что залилась яркой краской. Я закрыла письмо на случай, если кто-то из нашего офиса вздумал бы подсматривать через мое плечо.

Потом Адам прислал следующее сообщение, чтобы узнать, понравился ли мне рассказ. Я сказала, что еще как следует не прочитала, но была слегка шокирована, получив такое посреди рабочего дня. Его ответ предполагал, что меня потенциально должно волновать его намерение смутить меня.

Адам:

Это заставило тебя покраснеть?

Я почувствовала, что улыбаюсь, несмотря на то, что до сих пор ощущала, как горят щеки. Как будто я собиралась сказать ему об этом!

София:

Хрен тебе.

Ладно, может быть, задним числом я и рассказала ему…

Все это еще больше заставило меня задуматься: каким же доминантом он может быть, как будет контролировать меня?

После этого рабочий день показался мне самым длинным в мире, но в конце концов я попала домой и начала читать историю. Это было потрясающее сочинение. Сценарий был горяч и очень хорошо написан – возможно, это не самый существенный фактор, но поверьте, для меня это важно. К тому времени, когда я дочитала до конца, мои руки уже двигались внутри трусиков.

Поразительно, но он сосредоточился на восприятии женщины-сабы, исследуя ее мысли. В сущности, это была эротика, которой я наслаждаюсь в любом случае, но помимо этого я нашла интересным выбранный им стиль изложения – глубокое проникновение в суть чередования страха и возбуждения, понимание и объяснение ее образа мышления, ясно показывающее, насколько он проницателен. Все это еще больше заставило меня задуматься: каким же доминантом он может быть, как будет контролировать меня? И конечно, как легко он сумел разобраться в моих собственных реакциях, если мы никогда не были вместе? Он определенно был умен.

Как только я завершила чтение, сразу же открыла почту и послала ему сообщение.

София:

Наконец мне удалось уединиться и прочитать до конца. И я просто хочу сказать тебе громаднейшее спасибо за эту историю. Она восхитительна. Никто и никогда еще не писал для меня ничего подобного (вот в чем опасность быть профессиональным сочинителем).

Адам:

Ты слишком доброжелательна. Я рад, что тебе понравилось. Ты протекла?

Руки замерли над клавиатурой. Конечно же, я протекла. И мы оба это знаем. Так почему же так трудно написать об этом?

София:

Да.

Адам:

Хорошо.

С того момента в нашей переписке по электронке появилось некоторое количество непристойностей. Адам не выставлял никаких требований, не действовал как какой-то сверхдоминант, но делал такие супервежливые замечания, что у меня не было сил отказать – и в это время я мысленно проклинала необходимость угождать, так присущую моей натуре. Но я знала, что это было нечто большее. Все сильнее и сильнее мне хотелось угождать именно ему.

Для него я тоже написала историю, вложив в нее множество мыслей, возникавших у меня ночью в постели, по поводу того, чем мы могли бы заниматься вместе. Он прислал мне сообщение, рассказывающее, какое удовлетворение он от этого получил и что у него возникла эрекция. И то и другое вызвало у меня дрожь возбуждения. Потом он предложил несколько вещей, которые мы могли бы осуществить, из того сценария, который я набросала, и в итоге у нас получилась творческая непристойная беседа.

Это было огромнейшее удовольствие. Ничто не имело пределов – отчасти из-за спокойной открытости Адама, отчасти оттого, что наша дружба была относительно недавней, не возникало опасности сказать что-то грязное, что могло бы навсегда ее разрушить – и мы могли говорить обо всем: о фантазиях, ограничениях и поощрениях. Для меня это был новый уровень общения, и он был действительно прекрасным и раскрепощающим. Часто он был и просветительским, например, когда стало очевидным, что мы оба достаточно непредвзяты в своем отношении к D/S.

Адам:

Я нахожу весь этот вздор с именованием «Мастер» или «Господин», по сути, немного стесняющим. Ты не обязана награждать меня специальными титулами, чтобы выразить уважение в подобной обстановке.

Я не успела даже начать печатать ответ, как пришло следующее сообщение.

Адам:

Я люблю D/S и его динамику, но не отношусь к тому типу мужчин, которые желают жить таким образом все время. Я знаю некоторых людей, которые одержимы идеей полного послушания и подчинения сабмиссива, но, честное слово, мне кажется это слишком скучным. Для меня «покорный» не означает «пассивный». Должна быть какая-то изюминка. Частично это касается противостояния: как я могу заставить тебя сделать то, что мне хочется? Чем и как ты ответишь? Но большей частью еще и потому, что хочу получать удовольствие от бесед с партнером – спорить о политике, о разных делах (любых, кроме секса), которыми мы оба увлечены. Суть в том, где и от чего получать удовольствие, в какой ситуации.

Мотивации Адама были очень созвучны моим собственным, и его идеи по поводу желаемого им образа сабы полностью мне подходили.

Эти сообщения вызвали у меня улыбку и облегчение – мотивации Адама были очень созвучны моим собственным, и его идеи по поводу желаемого им образа сабы полностью мне подходили. Он мне нравился, но я не собиралась быть «с постоянно опущенными глазами, именуя себя в третьем лице» – тем видом сабмиссива, который так любят некоторые доминанты. Адама это тоже не интересовало. Уф! Я всегда была совершенно уверена, что у него не возникают комплексы, когда с ним не соглашаются или высмеивают, но всегда лучше быть уверенным на сто процентов.

София:

По иронии судьбы я наслаждаюсь противостоянием сабмиссива. Я не могу понять, что это значит: мы действительно совместимы или нет.

Адам:

А не может быть и то и другое? Это, несомненно, будет интереснейший эксперимент.

Мы обсуждали мои ограничения наравне с его – еще одно утешение; я никогда не была с доминантом, который так много говорил бы о своих ограничениях – обычно это не имеет особого значения. Адам спрашивал, не возражаю ли я против игр с удушением и пощечин. У меня был ограниченный опыт по первому пункту, а вторым я была заинтригована, но объяснила, что хотя мне любопытны оба, и они кажутся мне возбуждающими, теоретически это вещи, которые я опасаюсь попробовать в первый раз.

Адам:

Не беспокойся. Мы не будем злоупотреблять новым. Если мы и займемся этим, то будем делать медленно и постепенно.

Я успокоилась.

Мы переписывались так каждую ночь в течение нескольких недель, доводя друг друга до легкого сумасшествия от страсти, хотя не все разговоры были о сексе – иногда наши мысли мгновенно меняли направление, например, когда мы смотрели одну и ту же телепередачу, каждый в своей квартире. Однажды Адам сказал, что на следующий вечер у него запланирована большая вечеринка с друзьями, и он не сможет быть на связи.

Я признаю, мысль, что я не поговорю с ним, показалась необычной, но я пожелала ему хорошо провести время и сказала, что смогу побеседовать с ним через день. Невозможность поговорить с ним странно повлияла на меня, я была не в духе. Моего решения оставить Адама в покое и не писать ему ни сообщений, ни на почту придерживаться было трудно. Вряд ли даже забавный комикс, который я сию минуту читала, смог бы удержать меня до утра.

Около 7.30 вечера мой телефон тренькнул, и я решила, что выдержать такое трудно не только мне. Это был текст от Адама:

Привет, красавица. Как

поживаешь? Хорошо ли ты

добралась домой

со своего совещания? Х

Я практически поздравила себя, удостоверившись, что он обо мне думал. Ненормальная? Да. Но я и была такой.

Все в порядке. Добралась

недавно. Прямо сейчас

смотрю телевизор и ужинаю. Х

Признаю, это не самое захватывающее из посланий, но это была правда. К тому же я не пыталась вовлечь его в длительную беседу, поскольку он был не дома, а с друзьями.

В течение следующего часа он прислал еще несколько SMS. Его сообщения становились более частыми.

Я знаю, ты можешь подумать,

что это говорит хмель, но мне

не хватает нашего сегодняшнего

разговора. Разврат и прочее. Х

Втайне опасаясь, что, возможно, дело все же в алкоголе, я ответила; но если и была хоть какая-то мудрость, которую я постигла в университетские годы, так это не спорить с пьяным, пока он не протрезвеет. Поэтому я сообщила ему, что чувствую то же самое, но что он должен сосредоточиться на общении с друзьями. Он ответил быстро, отметив, что у них большая компания, там много всяких разговоров, поэтому то, что он делает, не выглядит слишком невежливо. Я не была в этом убеждена, но я вообще отношусь к тому типу людей, которые звереют в то время, когда кто-то достает в ресторане телефон, если только он не врач «Скорой помощи», великий вождь свободного мира или кто-нибудь в этом роде. В то же время я была польщена, что он все еще хочет поговорить со мной. А он действительно хотел. Грамматика Адама становилась все хуже по мере того, как он пьянел, речь – непристойнее, к концу это уже определенно был, говоря печатным языком, секстинг[2]2
  Секстинг (от англ. sexting) – пересылка личных фотографий, сообщений интимного содержания посредством современных средств связи: сотовых телефонов, электронной почты, социальных сетей.


[Закрыть].

Было горячо и, как ни странно, еще горячее от того, что он сидел с компанией в пабе, в то время как я удобно расположилась дома на диване и могла делать что угодно в соответствии с любыми похотливыми желаниями. Он только прислал мне сообщение, в деталях описывающее, как он сжимает мои соски, и я тут же испытала прилив вдохновения, как использовать преимущество своих условий. Я воспользовалась камерой телефона, чтобы сфотографировать грудь, показывая, как мои соски затвердели.

Я воспользовалась камерой телефона, чтобы сфотографировать грудь, показывая, как мои соски затвердели.

Ну, я не безрассудна, по крайней мере, настолько. После этого я сразу удалила картинку, а лица моего на ней и не было – тороплюсь добавить, не потому, что у меня были особые опасения насчет благоразумия Адама, а больше оттого, что если вдруг кто-нибудь из нас потеряет телефон, то я бы не хотела, чтобы фото моей ухмыляющейся рожи и голых сисек стало достоянием какого-то случайного человека, нашедшего трубку.

Когда телефон звякнул, оповестив о новом сообщении, я разнервничалась перед тем, как его прочесть. Только что, чисто из собственного великодушия, я отправила Адаму фото своих грудей. Кто нашел это свидетельство похоти? Что, если его увидел кто-то из его друзей? Сообщение открылось:

Ты восхитительна. Х

Я не смогла решить, касается это конкретно моих грудей или было сказано о моей новообретенной склонности к секстингу, но в любом случае это был комплимент, и я была счастлива.

С этого момента и по мере того, как разгоралась вечеринка, общение становилось все жарче и непристойнее. В итоге я получила сообщение, что он уже дома, чувствует себя немного пьяным, но лежит в постели и радуется, что наконец у него есть возможность заняться мастурбацией.

После несколько развязного сообщения о том, как я была потрясена его самообладанием и что наверняка это хорошая вещь, потому что иначе он прибил бы таксиста, мой телефон неожиданно зазвонил.

Это было не сообщение. Он звонил мне по-настоящему.

Я понимаю, что после всего этого надо быть дебилкой, чтобы почувствовать себя неловко, но так и было. Я ответила с некоторой тревогой. Может быть, это мои комплексы, может быть, знак большей раскрепощенности на письме, но я действительно разговаривала с ним, испытывая смущение после всех этих похабных текстов. Да, печатать определенно проще.

Я даже не успела убедиться, что он имел в виду, как оргазм обрушился на меня; но потом услышала его стон и все поняла.

Когда он поздоровался, то первое, о чем я подумала, что забыла, а может, и вообще не обратила внимания на то, какой у него притягательный голос – глубокий, успокаивающий. Второе – уже с немалым облегчением – хотя и было слышно, что он выпил, но чувствовалось, что не до поросячьего визга. И в самом деле, он начал говорить со мной очень связно и с еще более творческим подходом к непристойностям. Пока мы разговаривали, по его совету я запустила руку в трусики, и вскоре почувствовала, что оргазм на подходе. Он, должно быть, слышал, как изменилось мое дыхание, потому что неожиданно его голос выдал мне в ухо самое неподходящее моменту заявление.

– Не кончай пока, София, пожалуйста!

Что? Он разыгрывает меня?! Я попросила его повторить только что сказанное. Увы, я не ошиблась.

Я оттягивала так долго, как только могла, меняя движение пальцев, но, откровенно говоря, это было трудно хотя бы потому, что до этого мы завели друг друга до безумия.

Наконец он заговорил снова, попросив кончить сейчас, кончить вместе с ним. Я даже не успела убедиться, что он имел в виду, как оргазм обрушился на меня; но потом услышала его стон и все поняла. От этого я улыбнулась.

Мы переписывались утром после этого. Немного экстравагантных фантазий, немного реальности. Это было приятно и дарило ощущение, что не все между нами построено на сексе. Хотя большая часть – да, и это было хорошо.

Под конец он спросил, не хочу ли я обсудить с ним наше предстоящее D/S развлечение. Моя задача была облегчена, потому что мы переписывались до этого, и я знала, каким будет мой ответ. Это не означало, что мне неинтересно немного поиграть с ним перед тем, как отвечу.

– Вряд ли уместно задавать такой вопрос кому-то, кто только что испытал оргазм.

Он засмеялся, и такая почувствовалась теплота и доверительность в этом, что я улыбнулась в темноте своей спальни.

– Все же будет лучше спросить после, чем перед тем, как я позволю тебе кончить.

Я недовольно хмыкнула.

– На самом деле это не было «позволить», речь шла не о разрешении. Ты попросил меня подождать, и я сделала это. Ты пока еще мне не хозяин.

– Пока нет.

Я не могла определить, был ли он согласен со мной или указывал на скрытое согласие в моих словах.

– Ты права, я просил тебя. Конечно же, я мог и не быть настолько вежливым, если бы действительно являлся твоим хозяином.

Сердце мое забилось сильнее только от одной мысли об этом. Правильно, давай сделаем это.

– Возможно, нам надо это выяснить.

И мы начали строить планы, что он заглянет ко мне на следующих выходных.

Итак, интересно, какой же этикет надо соблюдать, когда кто-то заглядывает в гости исключительно ради секса? Должна ли я запастись вином? Вдруг он захочет поужинать? А не будет ли он рассматривать еду как отвлекающий маневр? Голова моя целый день раскалывалась от противоречивых мыслей. Было воскресенье. Адам пошел со своей семьей праздновать день рождения, а его приход ко мне был запланирован на начало вечера. Теоретически у меня был выходной, но после того, как я послонялась по квартире и была на грани нервного срыва, то решила заглянуть в офис, чтобы записать парочку интервью перед тем, как отправлюсь в магазин, раз уж я решила угостить Адама приличествующими случаю закусками и напитками.

Я купила вино и решила испечь хрустящее шоколадное печенье на случай, если он попросит чаю. Я надеялась, что хлопоты по выпечке и приготовлению крема, которые я делала миллион раз, успокоят меня, умиротворят и приведут в чувство. То, что мне предстояло, не было чем-то экзотическим, чего я бы не делала раньше, и поэтому мне не давало покоя, что я получу взамен. Я пыталась собрать воедино то, что я о знала об Адаме, и на что он намекал, чтобы почувствовать, каким же человеком он окажется – каким доминантом, – который, вне всяких сомнений, превзойдет всех доминантов, отношения с которыми у меня были до этого.

Для начала я быстренько выполнила все предварительные ритуалы, которые позволяли мне чувствовать себя комфортно перед человеком, который увидит меня голой, – и бритье, и эпиляцию, и очистку, и увлажнение. Я почувствовала острую боль, вспомнив, что последний раз я так тщательно готовилась к приходу Джеймса в те последние и самые значимые выходные, воспоминания о которых до сих пор тревожат мои сны, и я просыпаюсь разбитой, раздраженной и до проклятия влажной. Я пыталась разобраться в себе, понять, стоило ли это делать – если по договоренности (да ладно, какая договоренность? – вспомним, что предложение исходило от меня) о том, что мы встречаемся по-дружески, я возвращаюсь на тот путь, который проделала вместе с Томасом, и в итоге решила, что это не для меня. И потом, если я знаю, что я хочу D/S в отношениях, но не хочу отношений, плохо ли желание получить с кем-нибудь, явно порочным и заслуживающим доверия, немного безграничного удовольствия без обязательств? Жизнь действительно ничему меня не научила? Это ужасная ошибка? Или резкое помутнение рассудка?

Но между этими, честно говоря, пугающими мыслями, от которых я не могла избавиться, было еще и немалое количество вожделения от процесса созидания. Чем больше я переписывалась с Адамом, тем больше мне становилось интересно. Я все еще была недовольна тем фактом (спасибо посредничеству Томаса и Шарлотты), что он знал о моих сексуальных наклонностях задолго до того, как я узнала о его, прямо-таки несправедливое преимущество с самых первых разговоров. Но довольно и того, что речи Адама заинтриговали меня, настроили на соответствующие мысли и заставили с интересом ожидать, как он пойдет на сближение и как сможет ввести меня в динамику господства и покорности.

Я знала, что Адама не настолько волнует боль, насколько она была интересна другим доминантам, с которыми я была раньше. Он больше сосредоточивается на получении удовлетворения от унижения, и мысль об этом интриговала и слегка щекотала нервы. Я делала массу унизительных вещей перед этим, в особенности с Томасом и Шарлоттой, однако акцент в основном был на боли. Я знаю, с болью я могу справляться. Что, если унижение будет таким же сильным? Что, если он разозлит меня? Если я покраснею? Ну ладно, понятно же, я буду краснеть, но вдруг это будет чересчур сильно?

Я знала, что Адама не настолько волнует боль. Он больше сосредоточивается на получении удовлетворения от унижения.

Я пыталась успокоиться. Если сотня ударов деревянной ложкой прямо между ног была тем испытанием, которое я могу выдержать, то я, несомненно, смогу справиться с тем, что Адам принесет с собой, верно? Ничего из того, что он мог бы сказать, сделать или заставить сделать меня (непрошеные мысли лезли в голову и поднимали целые вихри новых вопросов), не могло бы потребовать с моей стороны больших усилий, чем эта невыносимая боль, правильно? Я не была так уверена, особенно потому, что не имела никакого представления, что Адам может с собой принести. Неизвестность делала меня нервной, у меня подкашивались ноги, от чего, конечно, я становилась влажной, а потом раздраженной. Через некоторое время он постучал в мою дверь, и я почувствовала облегчение – еще пятнадцать минут, и, наверное, мое самоедство вылилось бы в головную боль.

Когда я открыла входную дверь и увидела улыбающегося Адама, первым моим чувством было замешательство. Как же я не заметила, как у него резко очерчена линия подбородка и как сексуальна его улыбка? В угаре ярости от необходимости улаживать это свидание вслепую, все, что я в мыслях видела перед собой, – это его растрепанные темные волосы и слегка самодовольный вид. Первое можно было наблюдать и сейчас, а от второго не осталось и следа, ну, по крайней мере, на данный момент. Еще, простите мне пристрастие к таким вещам, одет он был в костюм. И сидел он на нем хорошо.

Мы поздоровались, и я отступила назад, чтобы пропустить его внутрь, неожиданно почувствовав неловкость. Адам прошел мимо меня и остановился, не уверенный, куда идти дальше. Я засмеялась, как мне послышалось, тонким голоском, показала на коридор в направлении гостиной и начала болтать какую-то ерунду, чтобы избавиться от неожиданно возникшего неловкого молчания (по крайней мере, я чувствовала себя неловко):

– Я так никогда раньше не делала, в смысле, никто раньше так не приходил ко мне. И я не вполне уверена, как надо себя вести. Не хотите ли чашечку чаю, или кофе, или…

Сейчас я думаю, что, возможно, хорошо, что Адам своими действиями прервал мой монолог, иначе я перечислила бы все напитки, которые были на тот момент в моей кухне. Он двигался так быстро, что я совершенно не успела понять, как очутилась прижатой им – губами к губам – спиной к стене. Я задохнулась от неожиданности, и он этим воспользовался, приоткрыв мой рот и осторожно проникнув в него языком.

У поцелуя был вкус мяты с нотками кофе. Наверное, это было затянувшееся воспоминание об обеде, который только что закончился. Когда мое удивление прошло, я начала в ответ целовать Адама более агрессивно. Внезапно наши языки начали поединок, и он прижал меня к стене сильнее, удерживая бедрами на месте, в то время как его ладони ласкали мои руки, заставив меня слегка затрепетать, прежде чем он мягко коснулся моего лица. Он заправил мне за ухо непослушную прядь волос, и я тихо заскулила, когда его палец коснулся ушной раковины. Он улыбнулся и протянул руку обратно, чтобы сделать то же самое, а я боролась за контроль над своими реакциями, пытаясь получить от поцелуя свое, даже в тот момент, когда извилистое кружение пальца Адама заставляло мои ноги подкашиваться.

– Ты готова? Ты уверена, что хочешь этого? Если нет, я буду совершенно счастлив просто попить чаю.

Я не знаю, сколько мы так простояли. Через какое-то время он прервался, чтобы оглядеть меня на мгновение – мои соски затвердели внутри лифчика, а на щеках был румянец. Он нежно погладил мои волосы и поцеловал в переносицу.

– Ты готова? Ты уверена, что хочешь этого? Если нет, я буду совершенно счастлив просто попить чаю, – он улыбался мне, но в словах чувствовалась насмешка. – Или кофе. Молочный коктейль, если у тебя есть, или…

Я сильно тряхнула головой.

– Я готова. Я уверена. Определенно. – Я усмехнулась нелепости нашего диалога, осознавая, как убедительно прозвучали мои слова.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто хотел для себя убедиться, что сказанное мною – правда. Наконец кивнул.

– Хорошо. Вспомни, что мы говорили по поводу стоп-слова и ограничений. Сейчас я собираюсь воздействовать на тебя легко, потому что мы вместе в первый раз, и мне необходимо изучить твои реакции; но если тебе потребуется остановить меня или замедлить, ты знаешь, что сказать?

Я кивнула, снова помрачнев и немного нервничая. Но потом он снова наклонился, и его последнее «хорошо» прошелестело около моей нижней губы, когда он куснул ее, прежде чем снова начать целовать.

Почти сразу, как его губы воссоединились с моими, сила поцелуев Адама изменилась. Они уже не были такими изысканными, как вначале; теперь губы Адама почти сминали мои своим напором, придавливая вниз, пока его язык прокладывал путь. Его руки скользнули к моей заднице, оставив верхнюю часть туловища плотно придавленной к стене, в то время как талию и бедра он прижимал к себе.

Я обхватила руками шею Адама, привлекая его ближе, но он фыркнул мне в рот, быстро сменил положение, чтобы схватить меня одной рукой за оба запястья, заведя их за голову. Минуту я поборолась, чтоб освободить их, но его руки остались неподвижны; и осознание того, что он полностью подчинил меня, быстро накрыло меня всплеском похоти. Адам был ненамного выше меня, но в нем была жилистая крепость – я не могла получить свободу иначе, как с его разрешения. Я снова пошевелила запястьями, пытаясь сдвинуться, но он был непреклонен.

Вдруг другая его рука перестала нежно гладить мое лицо. Она двинулась – на ощупь, сминая одежду, поочередно сдавливая груди, заставляя меня задыхаться, выворачивая пальцами через одежду мои соски. На секунду мои мысли застыли от неожиданности, я не знала, стоит ли пытаться сильнее оттолкнуть Адама, даже когда мое тело изогнулось от его прикосновений, помня о том, как сильно возбуждает меня грубое обращение. На мгновение я улыбнулась. Было забавно, что даже сейчас, после всего, что я испробовала, у меня до сих пор остался этот первобытный инстинкт освобождения, мой мозг протестует против правды моего тела, но каждая клетка моего существа знает: это то, чего я хочу. Умоляет об этом. Тоскует по этому. И я не могу дождаться, чтобы посмотреть, как это произойдет.

Мне не пришлось ждать долго, чтобы обрести желаемое. Неожиданно мы начали перемещаться. Адам протащил меня по коридору, продолжая крепко сжимать запястья, на мгновение остановился, чтобы определить, где спальня – точно так же я не могла выбрать, какую купить еду, – а затем открыл дверь и зашвырнул меня внутрь. Он отпустил мои запястья и сел на край кровати, а я стояла напротив, не зная, что делать дальше.

– Раздевайся!

О! Хорошо. Ну, на самом деле не «хорошо». Кто хочет оказаться быть раздетым таким образом в первый раз? Понимаю, это звучит глупо, но я вообразила, что снять сначала юбку будет менее стыдно. Я редко ношу юбки, но он упомянул, что любит чулки на резинках, поэтому я решила произвести впечатление. Прекратив возню с молнией, я, наконец, позволила юбке свалиться; шелестя, она скользнула вниз по ногам и упала на пол. Я уставилась в одну точку поверх левого плеча Адама, смущенная настолько, что не могла смотреть ему в глаза. Но все же не смогла справиться с собой, чтобы не взглянуть украдкой, не получили ли мои черные чулки одобрения. Я успела уловить проблеск в его глазах и выпуклость в штанах, прежде чем снова уставилась на стену, и знание, что ему было приятно, сделало меня смелее. Я принялась за пуговицы на кофточке.

К тому времени, как мои пальцы, неуклюжие от смеси нервозности и предвкушения, достигли низа, и я уже была готова распахнуть рубашку, мое мужество стало иссякать. Я нерешительно распахнула полы рубашки, и потом, после нескольких секунд тишины, высвободила руки из рукавов и уронила ее на пол.

Я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.

Я стояла там в трусиках и лифчике. Возможно, я была одета так, как могла бы одеться на пляж, но ощущала себя гораздо менее комфортно и уверенно. У меня не было желания устанавливать с Адамом зрительный контакт, и я не представляла, что делать теперь. Ну ладно, я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.

Его голос заставил меня вздрогнуть.

– Белье тоже! Шевелись!

Я посмотрела на него – взгляд был обнадеживающим, несмотря на то, что руки были сложены так, что, казалось, он не допустит никаких возражений.

– Давай!

Сначала я расстегнула лифчик, освободив груди, открывая пристальному взгляду Адама свои затвердевшие соски – подтверждение того, что если сама я считала сложным возвращение к рабскому мировоззрению (разве это что-то, что вы можете искоренить?), мое тело утверждало абсолютно обратное. Я чувствовала, как горит мое лицо. Интересно, насколько красной я была? Как свекла? Как семафор? Как помидор?

Адам наклонился вперед, его голос звучал по-доброму, с состраданием, но по-прежнему непререкаемо.

– Трусы тоже. Живо! Прекрати изворачиваться. Я хочу видеть твою манду. Хотя резинки можешь оставить. Это я люблю. – Он улыбался мне. – Гадкая девчонка.

Это совсем не согнало краску с моих щек.

Медленно я подцепила пальцами резинку на трусиках и опустила их вниз к коленям, прежде чем снять полностью. Я стояла перед Адамом, голая; комната погрузилась в тишину на долгие мгновения, пока он разглядывал меня.