Текст книги "Джумбо"

Софья Борисовна Радзиевская
ДЖУМБО

1

Пёс бежал, низко опустив голову, слегка раскачиваясь на ходу. Носом почти касаясь булыжников мостовой, он ловил запахи человеческих ног, лошадиных копыт, но тех, которые были ему так нужны, какие он искал уже вторые сутки в этом чужом городе, не было.

Хозяин исчез, исчезла арба на высоких скрипучих колёсах, за которой пёс пришёл в город из родного аула. Этот скрип колёс он тоже отличил бы от сотни других – ведь у каждого колёса свой голос. Но знакомого скрипа тоже не было. Чужие арбы скрипели чужими противными голосами.

Он был очень красив: могучая киргизская овчарка, из тех, что в одиночку берут волка. Волнистая тёмно-коричневая шерсть поседела от дорожной пыли, широкий лоб и кругло подрезанные уши делали его похожим на медведя. Он сильно прихрамывал на переднюю ногу: на городском базаре вчера на него накинулась добрая дюжина собак. И показал же он им, каждой досталось на память! У него тоже прокушена лапа, разорван бок. Но он почти не чувствовал этого: арба хозяина, его арба исчезла во время боя. Это было хуже всего.

День прошёл, за ним ночь, началось уже новое утро, а пёс всё брёл по улицам города, вправо, влево, вперёд, но только не назад: хозяин должен быть где-то впереди, его нужно догнать.

И вдруг переулок, в который он свернул, закончился тупиком. Его перегородил высокий забор с воротами и калиткой.

Повернуть назад? Но как же тогда догнать хозяина?

Густая шерсть на загривке поднялась дыбом. Блеснули клыки. Пёс зарычал на ворота.

Ворота на это никак не отозвались. Но калитка в стене вдруг открылась. В ней появилась маленькая девочка, остановилась и попятилась.

– Ой! – сказала она так звонко, что пёс вздрогнул, и схватила за руку мальчика постарше, стоявшего позади. – Боря, смотри, это, наверно, медведь!

– Глупости, – важно ответил мальчик. – У медведя хвост такой длинный не бывает.

– Да-а, а уши какие? А смотрит как? – спорила девочка. – В зоопарке медведь совсем так на меня смотрел, я помню. Может быть, он только спереди медведь?

Она нерешительно подняла руку, пёс попятился и тихо зарычал.

– Слышишь? – испуганно проговорила девочка. – Это он чего говорит?

– Есть, наверно, хочет, – догадался мальчик.

– Пойдём принесём! – торопливо сказала девочка, и калитка захлопнулась.

Пёс нерешительно переступил лапами, однако остался на месте. Он не понял, о чём говорили дети, но враждебности в их голосах не было, он это чувствовал. Что же делать дальше?

Но тут опять послышались быстрые шаги, калитка снова распахнулась. Девочка, одной рукой держась за косяк двери, другой протягивала большой ломоть хлеба.

– Собачка, – ласково проговорила она, – собачка, пожалуйста, скушай!

Ещё бы ему не хотелось скушать, вырвать этот ломоть, проглотить его разом!

Но девочка была уж очень не похожа на знакомых детей в ауле. Нет ли тут какого обмана?

Пёс мучительно глотнул, не сводя глаз с хлеба. И вдруг… ломоть мелькнул в воздухе и шлёпнулся перед самым его носом в дорожную пыль.

– Хам!.. – Куда исчез хлеб, пожалуй, ни девочка, ни сам пёс этого не заметили. Нет его – и всё!

– Ой! – тихонько проговорила девочка. – Как ты кушаешь!

Пёс стоял молча, не сводя с девочки больших тёмных глаз. От этого куска есть захотелось ещё сильнее. Но девочка повернулась и опять убежала. На этот раз калитка осталась открытой. Пёс осторожно, не сходя с места, вытянул шею, стараясь заглянуть в неё. Дом… двор… А вот опять бежит девочка и несёт что-то, уже в обеих руках.

– Извини, собачка, – сказала она очень серьёзно, – я не знала, что тебе так сильно хочется кушать. Возьми сама, а то хлеб будет грязный.

И пёс согласился. Он взял сначала один, потом другой кусок осторожно, прямо из маленькой руки. А когда кончил третий, девочка тихонько подняла руку и опустила её на лохматый загривок.

– А теперь пойдём к маме, – сказала она, будто старому знакомому.

Пёс вздрогнул, но не отстранился: прикосновение маленькой руки было приятным. Он не привык к ласке, хозяин его был суровый человек. Но пёс чувствовал, что сейчас нельзя ни зарычать, ни даже оскалить зубы. И он стоял не шевелясь и удивлённо смотрел на девочку.

– Не хочешь? – с сожалением спросила она. – Ну так я сама маму позову.

Пёс опять остался один перед раскрытой калиткой. Есть хотелось уже не так сильно, можно, пожалуй, отправиться опять на поиски хозяина. Но звонкий голос девочки чем-то тронул угрюмое сердце, не знавшее ласки. Пёс нерешительно переступил с ноги на ногу, но тут же подался назад и слегка наморщил губы. Он ещё не зарычал, но всем своим видом показывал, что до этого недалеко: вместе со знакомыми лёгкими шагами за глиняной стенкой забора послышались другие – взрослые шаги. Густая жёсткая шерсть пса встопорщилась, он приготовился… но к чему можно приготовиться, когда на вздыбленный загривок опять легла знакомая маленькая рука и девочка радостно сказала:

– Вот он, мама, он уже меня любит. Правда, какой он милый?

– Катя, не трогай его! – поспешно проговорила мать. Она протянула руку, чтобы отстранить девочку, но сдержанное рычание остановило её. Губы пса ещё больше сморщились, сверкнули белые клыки… Пёс совсем не выглядел милым.

– Катя, – испуганно повторила мать. – Катя, отойди скорей!

– Перестань! – строго сказала девочка и дотронулась до клыка величиной с её палец. – Закрой рот! Ты невежа!

И губы пса опустились, клыки исчезли. Сам не понимая, что с ним делается, он нерешительно повернулся, чуть помедлил, и вдруг… его большой красный язык проехался по щеке и курносому носику.

– Ай! – девочка от восторга даже руками всплеснула. – Целует! Мама, я же сказала, что он милый!

– Не совсем, – нерешительно ответила мать. – Ну, оставь же его наконец, лучше мы принесём ему поесть. Хочешь?

Вместо ответа девочка обхватила обеими руками мохнатую шею.

– Иди же, – попросила она. – Не надо упрямиться! Мама тебе даст кушать, полную тарелку.

И огромный дикий пёс без сопротивления дал себя ввести в калитку.

– Я сам, я сам донесу! – крикнул с террасы мальчик. Он осторожно спустился со ступенек, держа обеими руками полную до краёв чашку, и поставил её перед самым носом пса.

– Ешь, пожалуйста, – пригласил он его так же вежливо, как девочка, но чуточку менее уверенно. Пёс больше не смог сдерживаться: пахло слишком вкусно. Он так и накинулся на еду, глотая с жадностью, почти не разжёвывая, однако глаза и уши его не переставали следить за всем, что делается вокруг. И вдруг… за его спиной хлопнула калитка. Мальчик толкнул её ногой. Западня! Попался!

Пёс ощетинился и с рычанием отскочил от миски. Глаза его дико смотрели то на калитку, то на верх забора, мускулы напряглись, готовясь к прыжку. Но тут девочка уже без всякого страха опять обняла его за шею.

– Ну будь же милый! – услышал он и снова покорно опустил голову к чашке.

Дети с восторгом следили, как исчезает в могучей пасти принесённая еда. Вот последний глоток – и пёс поднял голову.

– Да отойдите же от него, – повторила мать. – Мы покажем его папе, и он скажет, что дальше делать.

– Он всё равно просится к нам, – решительно заявила Катя.

Пёс, по-видимому, охотнее попросился бы в открытую калитку. Вместе с сытостью в нём опять пробудилась тоска по хозяину, по скрипу арбы, по родному аулу. Здесь всё чужое. Впрочем, нет, не всё: вот дети… идут к дому, поминутно оборачиваясь и кивая ему.

– Пёсик, не скучай! – крикнула девочка с террасы.

– Мы опять придём! – крикнул мальчик, и дверь за ними закрылась.

Пёс постоял, навострив уши, не сводя глаз с террасы, вздохнул и осторожно лёг, не ослабляя напряжении мускулов, готовый к прыжку и обороне. Но как болят израненные ноги, прокушенный бок, как всё тело ноет и просит отдыха здесь, в тени у высокого дувала[1]1
  Дувал – глиняный забор.


[Закрыть]. И потом… дети, может быть, они всё-таки придут, опять положат руку ему на спину… Голова пса медленно-медленно опустилась на вытянутые лапы, глаза утомлённо мигнули, ещё раз… и закрылись окончательно.

Он не знал, что из окна столовой за ним пристально наблюдают.

– Замечательный пёс, – говорил отец. – Наверное, отстал от хозяина и заблудился. Если согласится остаться у нас, я буду очень рад.

– Мы тоже, мы тоже рады! – кричали дети. – Мамочка, и ты тоже?

– Не знаю, – нерешительно ответила мать, – уж очень он страшный, а дети к нему так и лезут. И потом, как его вымыть?

– Детей он не тронет, – отозвался отец, – разве не видишь? А мыть пока не советую, дай ему привыкнуть.

– Спит, – проговорила Катя и прижалась к оконному стеклу так, что курносый носик приплюснулся и побелел. – Боря, давай придумаем ему имя, очень подходящее, например, – Миленький.

– Эх ты, девчонка! – рассердился Боря. – Что он с тобой, в куклы будет играть? Громобой! Вот как. Ты слышала, как он рычит? Как гром!

На подоконнике явно готовилась драка, но тут вмешался отец.

– Имя нужно короткое, чтобы легко выговаривать. Назовём его Джумбо. Ну как, подойдёт?

– Подойдёт! Подойдёт! – захлопал в ладоши Боря. – Катька, не лягайся! Всё равно не по-твоему. Имя настоящее, мужское!

А пёс продолжал спать так крепко, что даже перевалился на бок и вытянул ноги.

Было уже далеко за полдень, когда большой чёрный петух вздумал заглянуть в чашку – не найдётся ли там вкусных кусочков. Ну, пёс-то позаботился, чтобы не нашлось; чашку вылизал до блеска. Петух постучал клювом по краю, клюнул дно и, наверное, от огорчения захлопал крыльями и заорал во всё горло.

– Ку-ка-ре-кууу!..

Пёс тотчас же оказался на ногах, повернулся к забору, рассчитывая силу прыжка, и…

– Собачка! Джумбик, собачка! – раздались плачущие голоса, дверь на террасу раскрылась, и дети скатились со ступенек во двор.

– Не уходи! Не прыгай! Не надо! – кричали она наперебой.

Пёс быстро обернулся. Он ждал весь напряжённый, высоко подняв голову, точно готовясь принять бой.

– Джумбик! – крикнули дети подбегая. И вдруг… нос пса сморщился, губы раздвинулись, он тихо, неумело взвизгнул и замахал хвостом.

В следующую минуту дети повисли у него на шее, кричали, смеялись, а он стоял, нелепо расставив ноги, растерянный и довольный. Такого с ним ещё никогда не случалось, но это было самое приятное, что он когда-либо испытывал в жизни. Пёс опять тихо взвизгнул и ещё усерднее замахал хвостом.

– Неужели ты не боишься? – повторила мать, стоя на террасе. – Посмотри какие зубы! И грязный какой!

– Отмоется, – смеялся отец. – А зубы, ничего не скажешь, прекрасные зубы. Такому и волк не страшен. Самая надёжная нянька для детей.

– Нянька! —охнула мать. – Катя, Катя, да оставь ты это страшилище!

– А я говорю – он миленький, – ответила девочка и ласково потрепала круглое ухо. – Посмотри, какое у него личико добренькое!

Мать в отчаянии взмахнула руками, а дети, подталкивая и уговаривая, подвели упиравшегося пса к террасе. Однако войти на террасу он отказался, лёг на землю около ступенек и принялся усердно зализывать раненый бок и лапу. Время от времени он насторожённо поглядывал на манившую его калитку, но тут же опять поворачивался к террасе.

– Если полезете целоваться – уведу вас в комнаты! – пригрозила мать.

Вздыхая, дети сели на нижнюю ступеньку лестницы и оттуда стали кидать псу кусочки хлеба и кости из супа. Кости он разгрызал с хрустом, как сухие хлебные корочки, а от сахара равнодушно отвернулся – сладкого он не знал.

– Джумбик не привык жить на террасе, правда, жалко, мамочка? – огорчались дети.

– Очень будет приятно, если и вовсе не привыкнет, – ответила мать. – А теперь идите спать, можете сказать ему «спокойной ночи».

– Спокойной ночи, Джумбик, – в один голос проговорили дети и ушли опечаленные.

Если бы мать заметила, каким взглядом, полным грусти, пёс проводил их, она, наверное, перестала бы его бояться.

…От полной луны на дворе было светло, почти как днём. Пёс лежал около лестницы, где его с вечера оставили дети. Вдруг он поднял голову, прислушался и быстро вскочил на ноги: дверь тихонько отворилась, и на террасе появились две маленькие белые фигурки. Они что-то тащили.

– Джумбик, – послышался радостный шёпот. – Ой, Боря, подушка мешает, я упала!

Белая фигура споткнулась и покатилась вниз по ступенькам, другая, путаясь в чем-то длинном, кувыркнулась за ней. Пёс радостно замахал хвостом и шагнул ближе. Послышался смех.

– Ой, Боря, опять целуется!

– Тише ты! Маму разбудишь, и всё пропадёт. Клади сюда одеяло и подушку. Ой, он и меня тоже!

Утром мать остановилась на террасе в молчаливом ужасе: пёс лежал на прежнем месте с очень довольным видом. А по бокам, тесно прижавшись к нему и завернувшись в одеяла, крепко спали маленькие ночные путешественники,

– Ты понимаешь, – в отчаянии говорила мать отцу, – ведь мне и подойти нельзя. Боря, Катя! Вставайте сейчас же, несносные дети!

«Несносные дети» вскочили, торопливо протирая заспанные глаза. Вид у них был до того растерянный, что отец быстро отвернулся и ушёл с террасы: смеяться тут не следовало.

– Сегодня за обедом не получите сладкого, – строго сказала мать. – А если ещё такое безобразие устроите – прогоню вашего Джумбо, так и знайте!

Она повернулась и ушла. Но глаза у Бори были зоркие.

– Мама сама сердится, а сама смеётся, – шепнул он Кате, поднимаясь по ступенькам. – Только ты ей не говори, пускай думает, что мы не видали.

2

Хозяин, знакомая юрта и привычный скрип колёс старой арбы не исчезли из памяти дикого горного пса. Но с каждым утром он всё радостнее встречал весёлых ребят, и непривычные ласки становились привычнее и от этого были ещё более приятны.

Прошло несколько дней. И случилось так, что детей почему-то не было дома, а пёс уныло лежал на земле, не отводя глаз от калитки – ждал их. Мать сидела на террасе и, незаметно для себя положив шитьё, задумалась. Вдруг что-то большое осторожно просунулось под опущенную руку. Мать вздрогнула: тяжёлая голова легла ей на колени, умные карие глаза смотрели доверчиво и вопросительно.

«Ну, что?» – казалось, говорили они.

– Джумбо, – удивлённо сказала мать.

Пёс стоял не шевелясь, прижимаясь всё крепче, не сводя с неё глаз. Он спрашивал и ждал ответа.

– Джумбо, – повторила мать, наклонилась и, уже не колеблясь, обняла лохматую шею. Пёс застучал хвостом. Обоим было понятно: дружба заключена навек!

Новая жизнь оказалась во многом и проще и сложнее старой. Теперь пёс был всегда сыт без всякой о том заботы. Это было удивительное ощущение: полная чашка вкусной еды, и не нужно торопиться, рычать и оглядываться – не выхватит ли куска другой, такой же голодный пёс.

Но зато с первых же дней Джумбо пришлось узнать и запомнить много нового. Например, в одном углу двора он обнаружил целый ряд маленьких домиков – клеток. В них сидели и, подёргивая носиками, с аппетитом грызли свежую траву белые длинноухие зверьки. Джумбо осторожно, издали принюхался. Пахнут удивительно вкусно, даже слюнки текут.

Ему вспомнилась весёлая охота в горах за зайцами и сусликами, хруст нежных косточек на зубах… Хозяин там, в ауле, не очень-то заботился о пропитании собак. Проголодаются – сами промыслят, что удастся. Но здесь белые длинноухие неожиданно оказались под запретом. Правда, одного удалось раз незаметно словить, когда тот выскочил из незапертой клетки. Джумбо съел его только наполовину, потому что был сыт, а остаток спрятал за бочку в уголке двора.

Ну и досталось же ему! Не били, нет. Только Катя плакала, а новый хозяин долго и строго отчитывал его, держа недоеденную половинку перед самым носом. Пёс понял: длинноухие похожи на зайцев, но трогать их нельзя, так же, как, например, в горах нельзя трогать овец и маленьких ягнят. Вечером, когда длинноухих выпускают побегать по двору, на них можно смотреть, сидя около Кати, и только. Но овец надо было пасти. Джумбо отлично умел по приказу пастуха собирать их и гнать, куда скажут, не давая разбредаться. Скучно сидеть без дела. Может быть, можно Кате и Боре помочь, когда они вечером загоняют длинноухих в маленькие клетки?

И вот в один из вечеров пёс всех удивил. Самый крупный озорной кролик, белый с чёрным носом, расшалился и никак не хотел заходить в клетку. Дети в который уже раз подгоняли его к ней, но хитрюга молнией пробегал между ними и нёсся в дальний угол большого двора.

– Опять! – со слезами в голосе крикнула Катя. – У меня ноги даже заболели!

Но тут же остановилась и схватила Борю за руку.

– Ой! Опять съест! – крикнула она.

Джумбо, до этого спокойно лежавший на траве, вдруг вскочил и одним прыжком загородил кролику дорогу. Лукавый зверёк попытался проскочить мимо. Не тут-то было: везде он натыкался на страшную лохматую морду. Пришлось попятиться назад, ещё назад… Наконец не осталось другого пути, как в нежеланную клетку. Прыжок – и Боря радостно захлопнул дверцу.

– Спасибо! Спасибо, Джумбик! – И Катя кинулась обнимать пса. – Ты всё понимаешь, как человек!

А Джумбо стоял, широко расставив лапы, и весело морщил губы – улыбался. Он был очень доволен: сам развлёкся и заслужил похвалу.

С этого вечера пёс получил новое занятие, которое ему очень нравилось. После ужина дети бежали отворять клетки, и кролики весёлой стайкой высыпали на волю, подскакивали к самой морде лежавшего пса. Пёс не шевелился, только взглядом спрашивал детей: «Не пора начинать?»

Наконец мать говорила:

– Дети, довольно. Джумбо, загони кроликов!

Джумбо радостно вскакивал. «Гав-гав», – коротко лаял он, что, вероятно, означало: «Слушаю и исполняю!» И дальше начиналось представление: кроликам, наверное, казалось, что перед ними вырастала стена из дюжины собак – так молниеносно Джумбо перегораживал им дорогу, оставляя лишь один свободный путь назад. Путь этот становился всё короче, пока оставалось только, одно: спасаться в клетки, что кролики и выполняли с большой быстротой. Дети успевали только захлопывать дверцы. А Джумбо, довольный, важно поднимался на террасу.

– Молодец, Джумбо, – ласково говорила мать, и перед его носом появлялся большой кусок сахара. Джумбо быстро разобрался в приятном вкусе сладостей. Но что ему было приятнее: сахар или ласка? Мать утверждала, что удивительный пёс ласку ценит больше, и все с ней соглашались.

Как-то вечером Катя принесла от подруги хорошенького котёнка: весь серый, а мордочка белая.

– Зина подарила, – объяснила она, – мне давно хотелось котёночка. Можно, мамочка? Джумбик, посмотри, какой хорошенький, тебе нравится?

Джумбо из приличия ткнул носом в пушистую шёрстку и отвернулся: котята не дичь, а значит, не интересны. Котёнок отнёсся к этому совершенно спокойно. Собак он ещё не боялся.

Но утром произошло неожиданное. Все собрались, как всегда, пить чай на террасе, и Катя, тоже, как всегда, поставила на пол миску самого аппетитного супа.

– Кушай, Джумбик, – приветливо предложила она.

Джумбо никогда не бросался на еду с жадностью. И сегодня он подходил медленно и важно, с наслаждением втягивая вкусный жирный запах, но вдруг остановился, и шерсть на его загривке заметно встопорщилась: серый пушистый комочек проворно соскочил со стула и сунул мордочку в миску, в его собственную миску!

Джумбо знал тощих злых аульных котов. Они тоже были вечно голодны, и потому сами промышляли где что попадётся: полевых мышей, ящериц. И конечно же, ни один из них не пробовал перехватить кусок у такого же голодного пса. Сам бы попал ему на закуску. А этот…

Но Джумбо уже успел многому научиться. Прежде чем схватить маленького нахала за шиворот и вытряхнуть из него одним разом дерзкий его дух, он вопросительно оглянулся: что прикажете делать? Это спасло котёнка.

– Джумбо, – строго сказал отец. – Не смей!

И умный пёс понял: маленького нахала нельзя трогать, как и тех белых длинноухих. Но тех можно загонять в клетки. А куда загнать этот комок шерсти? Или просто нельзя с ним связываться?

Пёс стоял в нерешительности, беспомощно поглядывал то на котёнка, то на нового хозяина. Ну вот, этого ещё недоставало: котёнку еда не понравилась, он фыркнул и, подойдя к Джумбо, доверчиво потёрся мордочкой о его громадную лапу. Пёс в растерянности отдёрнул лапу да так и остался стоять на трех ногах, тревожно поглядывая на котёнка: не придётся ли поднять и остальные.

Катя подбежала и схватила котёнка.

– Не смей обижать Джумбика, – строго сказала она. – Не мешай ему кушать.

Джумбо с облегчением проводил девочку глазами и повернулся к чашке.

– Не смейтесь! – сказал отец. – Он понимает больше, чем вы думаете, и обидится.

Вечером Катя тихонько потянула отца за руку.

– Скорее иди. Что-то покажу.

В углу террасы на коврике лежал Джумбо, неудобно высоко подняв голову, а между передними лапами его клубочком свернулся котёнок. Ему, видимо, очень нравилось новое место: он лежал и пел самым нежным голосом, вероятно, о том, какая у него нежная и хорошая няня.

– И тут им не мешайте, – опять сказал отец. – У нашего Джумбо золотое сердце. Он, наверное, и кролика-то съел по ошибке.

Теперь в детский сад Катю отводила не одна бабушка. Ровно в семь часов утра открывалась калитка и выходил Джумбо, оглядываясь и помахивая хвостом, словно приглашая поторопиться. Дождавшись выхода бабушки и Кати с большой куклой на руках, он становился впереди и выступал торжественно, часто оглядываясь, точно показывал дорогу. Так они доходили до садика.

– Прощай, Джумбо, – говорила Катя, нежно его обнимая.

– Не пачкай рук! – восклицала бабушка. – Сколько раз тебе говорить. Ещё целовать не вздумай. Скажи воспитательнице, чтобы тебе руки вымыла.

Бабушка, как и все, очень любила Джумбо, припасала для него самые вкусные кусочки, а гладить – никогда не гладила и детям не позволяла.

Но вот калитка садика захлопывалась.

– Ну, веди меня домой, конвоир, – говорила бабушка. И Джумбо со вздохом поворачивался и шёл так же важно впереди, изредка оглядываясь на бабушку: не отставай!

Когда наступало время идти за Катей, Джумбо начинал волноваться: подходил к бабушке, брал её за платье и осторожно тянул к калитке.

– Отстань, – отмахивалась бабушка, – рано ещё!

– Да пускай он один сходит, – говорила мать. – С ним девочку никто не обидит.

Джумбо пристально смотрел на бабушку. Ждал.

– Ладно, иди уж один, – соглашалась бабушка.

Джумбо как ветром сдувало с террасы, и вскоре перед калиткой садика раздавалось басистое:

– Гав! Гав!

– Катя, твоя няня пришла! – смеялась воспитательница.

Домой они шли рядом – ни шагу вперёд или назад. Если встречались знакомые, Джумбо разрешал им поговорить с Катей, но… на определённом расстоянии. Чуть ближе – коричневая шерсть на спине «няни» топорщилась и раздавалось тихо, но внятно:

– Рррр… пожалуйста, отойдите подальше!

Знакомые и незнакомые слушались беспрекословно.

У своей калитки Джумбо останавливался и пропускал Катю вперёд, но требовал, чтобы она шла вместе с ним показаться бабушке. Не послушаться было нельзя: пёс осторожно, но решительно тянул девочку за подол. Подойдя к бабушке, останавливался и, всё ещё держа Катю за платье, скромно ждал похвалы.

– Молодец, Джумбо, славная собака, – говорила бабушка. И Джумбо от удовольствия потешно надувал губы и так колотил хвостом, что стулья летели в стороны. После этого Кате позволялось бежать куда угодно. Джумбо был доволен: поручение выполнил честно и заслужил благодарность.