Текст книги "Иногда нам снятся старые собаки (сборник)"

Баланс

– Мадам не хочет хамам?

– Мадам сильно хочет хамам!

– О! Мы предлагай чудесный спа-процедур…

– А яду у вас нет?

(Из диалога возле бассейна между моей женой и турецкой банщицей.)

Отдых с тремя мелкими детьми на море возможен. Правда, имеет свою специфику.

Нужно следить, чтобы Дана не потонула в море, Алиса не перевернула на себя кашу в ресторане, а Давид не пописал в бассейне. Еще надо помнить, что Алиса должна кушать суп ежедневно, а не то заболит живот, что Давиду на обед противопоказаны камни с пляжа, а Даночке надо объяснить, что картофель фри с кетчупом нельзя есть постоянно. При этом Алиса громким ревом отстаивает своё право не есть суп, Давид втихаря опять глотает камушек, а Дана с тоской замечает, что её подружка Машенька из Москвы ест только картошку.

Также, покупая Дане очки для плаванья, надо купить очки и Алисе, иначе сначала Алиса будет орать, получит по попе, потом попытается отнять очки у сестры, снова получит и, затаив зависть, эти самые очки сломает. Обратно пострадает её филейная часть, но желать очки Алиса не перестанет. Настойчивый ребёнок.

Ещё надо как-то внушить Дане, что чудесные часики «Винкс» стоимостью пятьдесят американских денег я с удовольствием куплю ей дома за пятьсот рублей, а Алисе надо четко дать понять, что десять минут на карусельке – это тридцать пять баксов, а тридцать пять баксов – это… это… Короче, тридцать пять баксов – это всегда тридцать пять баксов!

Давид в разграблении отца не участвовал. Спасибо, сын! Зато как-то за завтраком ловко ткнул меня ножом в глаз. С одной стороны, меня охватила радость: сынок продемонстрировал великолепную реакцию, умудрившись очень быстро схватить нож со стола и стремительно сделать выпад! С другой стороны (это была сторона глаза), было очень больно. Как восхитителен и поэтичен осетинский мат ранним утром в Кемере!

И надо быть готовым к возможным межнациональным конфликтам в детской среде.

В один день Давид превзошел сам себя. Сначала он столкнул немецкую девочку в бассейн, пописал в тапок армянскому дядечке на пляже и под вечер укусил мальчика! Девочку выловили, перед дядечкой извинились, от мальчика убежали.

И устроили негодяю Давиду перекрестный допрос. Крайний ребенок стоял насупленный и недовольно ворчал что-то неразборчиво.

– Кого ты укусил? – сурово спросил я.

Дана услужливо подсказала:

– Он укусил какого-то мальчика! Тот не давал ему машинку!

К допросу подключилась супружница:

– Какого мальчика ты укусил? Надеюсь, не турецкого? А то будет международный скандал!

Наш армянский друг и компаньон по отпуску Юра вкрадчиво поинтересовался:

– Я надеюсь, ты укусил не армянского мальчика?

Алиса выступила адвокатом:

– Успокойтесь! Он укусил русского мальчика!

Стало понятно, что Давид умудрился соблюсти баланс и выступил как хулиган-интернационалист.

Главное на отдыхе с детьми – помнить, что в этом деле важна взаимовыручка:

– Я на полчаса на пляж, пока Давид спит, хорошо? А потом ты сходишь, а я их у бассейна покараулю!

– Милая, сначала ты поешь, а я Давида отвлеку! Потом я… Блин, кто ж Алису покормит?

– Кстати, а где Алиса?

– Была тут…

– АЛИИИИСА! Ты зачем в бассейн нырнула, балда?! А если бы этот дядя тебя не достал? Данке шон, комрад!

Во-о-от… Но зато весь день на ногах. Движение – жизнь!

Хенде хох!

Нам везёт на встречи со всякой живностью в турецких отелях. В прошлом году у нас на балконе жила жаба Клава, в этот раз на балконе обнаружилась кошка с четырьмя котятами. Эволюция налицо. Года через три, полагаю, обнаружу на балконе хомо сапиенса. Но эта история про кошку.

– Хенде хох! Хенде хох!

Тихим турецким утром эти слова, нежно выкрикиваемые десятилетней Даной, звучали дивно! Ребёнок стояла на балконе в одних трусах и, поёживаясь на ветру, старательно орала. Супруга моя поинтересовалась:

– Ребёнок играет в плен?

– Не-е-е… Она с утреца спросила, как позвать кошку по-немецки. Ну, по-русски – «кс-кс-кс», по-турецки «гирь-гирь-гирь» вроде, а как по-немецки не знала.

– А ты, значит, научил…Ма-ла-дец… Вообще-то, неудобно…

– Перед кошкой?

– Перед соседями!

Ребёнок заглянула в комнату:

– Пап! Она не идёт! Я её зову: «Хенде хох! Хенде хох!», – а она не идёт! А второе слово как было, ну которое ты мне говорил?

– Аусвайс.

– Точно! Сейчас попробую!

Через секунду с балкона раздалась новая команда:

– Аусвайс! Аусвайс!

– А вы дэбилы, – ласково заметила наша мама.

Я присоединился к ребёнку. В запасе ещё оставались «цурюк» и «хальт». Но не судьба! С балкона напротив на Дану задумчиво смотрела сильно немолодая фрау с сигаретой в новых зубах. Возможно, фрау помнила и «хенде хох», и «аусвайс», а может, даже и «Гитлер капут». Я заглушил жалобное эхо войны и вежливо поздоровался:

– Гутен морген!

Фрау очнулась от воспоминаний, продемонстрировала богатые мимические морщины и на всякий случай покинула наблюдательный пункт. Страшная вещь – генетическая память.

– Па, а что ты ей сказал? Ну вот это «гутенморге», это что? Это по-немецки? А что это значит?

– «Хороший морг».

– Что?

– Забудь. Дурацкая шутка. Что с кошкой?

– Не идёт! – Данины брови сложились домиком.

В этот момент из кустов показалось животное. Подозрительно нас изучило и вспрыгнуло на балкон.

Дана сильно обрадовалась:

– Пришла! Пришла! Смотри, какая красивая! Коричневая! Па! Как её зовут?

– Ева. Её зовут Ева.

Кошка подмигнула нам обоими глазами и улыбнулась. И мы пошли на море.

Пляж

Чудно Средиземноморье при тихой погоде! Запах ёлок с кемерских гор миксуется с соленым ароматом моря и разбавляется дымком от гриля, на котором уже шкворчит очередной кебаб для граждан отдыхающих… Волны нежно облизывают прибрежную гальку, а рыжая Галька на пляже волнующе облизывает эскимо. Эскимо стрёмное и невкусное. Но оно «включено», поэтому надо лизать.

Голожопыми стайками носятся дети. Наши дети. Их турецкие дети ходят под присмотром мам-пап в нарукавниках, надувных жилетах и таких же кругах. Вся это надувная фигня надета на них одновременно и делает маленьких турецкоподданных неповоротливыми и плаксивыми.

Турчанки из строгих плещутся в зелёной воде в закрытых купальных костюмах и сильно веселят наших дам в стрингах. Турчанки, вкусившие свободы и равноправия, курят и громко хохочут, демонстрируя кривые зубы и аналогичные ноги.

На пляже появляется Она! Богиня! В любом отеле есть такая. Как северный ветер занес Её в этот оазис орущих карапузов, пузатеньких отцов семейств и раздраженных матерей? А кто знает? Но она идет, одиноко покачивая бёдрами с лёгким узором целлюлита, в руке у неё стакан с вискарём, а на лице печать опыта. Под неодобрительно-завистливые взгляды наших женщин, закатанные в ужасе глаза турецких ханум и нежные взгляды мужчин всех национальностей, Богиня скидывает верхнюю часть купальника и занимает шезлонг… Эта часть пляжа становится самым безопасным местом на побережье – все турецкие спасатели и охранники начинают патрулировать именно тут. Они молят своих турецких святых, чтоб на богиню набросились хулиганы или акулы. Но не сегодня… Уже обед и солнце сжигает тушки туристов, не щадя и Её. Солнцу без разницы. Тем более тёплый вискарь уже разбодяжил в себе кубики льда и преобразовался в матовый блеск глаз… Турецкие герои со вздохом расходятся…

А на море тем временем появляются волны… Они накатываются на берег, оставляя на песке кружавку из пены. А вместе с пеной на берег выплывают водоросли, пластиковые бутылочки, упаковки от семок и подозрительно не тонущая субстанция. Субстанция на поверку оказывается банальной какашкой и вызывает возмущение у отдыхающих. Мы не заказывали такой «ол инклюзив». Девушки на ресепшене патриотично лгут: «Это а-а сделали черепахи! Тёртлс! Итс тёртлс shit!» Удовлетворенные иноземцы уходят, неся весть соплеменникам, что щит черепаший и можно смело среди него плавать. Но наши недоверчивы, начитанны и наблюдательны. Какие черепахи? Тортилы? Мы выросли на программе «В мире животных» и какаху гомо сапиенса от щита тёртла отличаем на раз. Или выходит, что у нас в некоторых подъездах обитают черепахи.

Но недолго музыка играла, недолго щит тот дрейфовал… Море решает не развивать конфликт и уносит то, что не тонет, прочь… И мир устанавливается на отдельно взятом куске планеты. Орут дети и чайки, крепкие юноши лупят по волейбольному мячику, скачут бодрые аниматоры… Ходят по пляжу странные люди в странных майках. Мне нравится читать эту географию на спинах и рассматривать корпоративную верность на животах. Вот идет дядька с надписью «2-й симпозиум мелиораторов. Сызрань 2010». И если ты тоже мелиоратор и тебе тоскливо – вот идёт родная душа. Эклектично выглядит парочка пузанов с принтами «Туапсе» и «Геленджик». Радует солидный мужчина в майке «Московская федерация хоккея на льду», от него веет прохладой…

Ты наблюдаешь за всем этим сквозь ресницы. Мысли лениво барахтаются в твоем мозгу… Такой отдых делает тебя интеллектуально-неповоротливым и эмоционально-ленивым. На ум приходит Незнайка и Дурацкий Остров… Мысленно хихикаешь и, сосчитав оставшиеся до конца отпуска дни, успокаиваешься, что стать барашком просто не успеешь…

Ещё один день на море заканчивается…

Зейтун

Ничто не предвещало. Светило солнце, орали чайки и немцы, волны Эгейского моря шептали себе под нос последний хит Таркана.

И вдруг чайки, разинув клювы в безмолвном крике, стали камнем падать вниз, заплакал фашистский ребенок, волны забыли накатить на берег, а пожилая фрау у бара выдохнула: «О, майн готт!»

Это к бассейну вышел Юра. Мой компаньон в этом турецком отпуске. Он гордо нес по древней турецкой земле свое мужественное армянское тело, облаченное в бейсболку и плавки. Эти плавки вызывали завистливые взгляды отдыхающих граждан. Купальный костюм переливался на солнце и слепил глаза! Карбоновая текстура с 3D эффектом напоминала природу Пандоры.

А сам Юра выглядел как гордый На’ви после покорения летающего шестикрылого пятичлена! Образ дополняла сигара в зубах и небольшой шейный нож, теряющийся в зарослях мощной, хоть и впалой, груди.

– Плохой отель! – безапелляционно заметил Юра. – Оливок нету!

– Как нету? Полно их.

– Не-е-ет, таких, как я люблю, нету! Я, можно сказать, из-за этих оливок приехал.

– Юра, а дома их не вариант купить?

Он брезгливо начал меня рассматривать. Во взгляде отчетливо читалось: «Как я могу лежать под одним солнцем с такой жалкой ничтожной личностью? Человек, который не знает толк в оливках, – это же сплошное разочарование!»

– Нет. Дома ТАКИЕ не продают. Я всегда из Турции привожу пару килограммов ТАКИХ оливок!

В этот раз мой организм требует сатисфакции! Придется купить килограммов десять ТАКИХ оливок.

– Где?

– Ты полагаешь, в Бодруме нет супермаркета? Какого-нибудь местного «Магнита»…

И на следующий день поперлись мы за оливками. Возле отеля на призывный взмах крыла притормозила немолодая «Тойота» с аналогичным турком-таксистом. Поздоровались. И Юра начал переговоры:

– Фрэнд! Уи нид маркет! Фут маркет! Ам-ам! Еда! Маркет!

Юра не владеет английским. В принципе. Немецкий знает лучше. В объеме плена и классического немецкого кинематографа. Ну этого, который «Ja, ja, das ist fantastisch!» Познания были применены тут же. Однако таксист шевелил усами, как Якубович, и не трогался с места. Мы собрали все познания в иноземных языках, вспомнив и «гибен зе мир битте», и «женеманж па сис жур».

– «Магнит»! Уи нид «Магнит»!

– Юра! У них нет «Магнита»! Заткнись и не сбивай его!

Уф! Наконец-то. Поехали! Пробираясь по узким улочкам Бодрума, я заметил:

– А такси тут поплоше, чем в Анталии. И заметь, таксисты английским и русским почти не владеют.

– Дома такая же беда.

Периодически «Якубович» переспрашивал:

– Биг маркет? Ор смол маркет?

Юра кричал ему в ухо:

– Биг! Биг! Олив! Олив!

Незнакомый язык, если орать громко, становится понятным!

На всякий случай предупредил Юру:

– Ты его не путай! А то он щас на оливковую плантацию нас привезет.

– И продаст в рабство!

– Не исключено!

Наконец перед нами мелькнуло нечто похожее на супермаркет.

– Стоп, майн френд! Маркет?

– Маркет, – удивленно согласился наш бомбила.

В маркете все стало понятней. Юра с удовольствием заметил:

– Хе! Голимый «Магнит»!

Пока я озирался по сторонам, мой друг ловко, не иначе как по запаху, обнаружил витрину с оливками.

– Вот они, родимые!

– Которые? Их тут видов десять.

– Я их в лицо знаю! Эти! Или эти… Черт! И эти похожи! Надо пробовать!

Улыбчивая продавщица начала давать Юре оливок на дегустацию. Ему нравились все!

– Юр, сожри еще вот тех, и в принципе можем ехать. Смысл еще покупать? Ты уже килограмм «заточил»!

– Нет! Без оливок домой не вернусь. Давай, милая, вис энд вис по файв килограмс!

Работница торговли смотрела на нас ласково. Проворковала что-то и улыбается.

– Ну, что ж ты смотришь? Файв вис!

Девушка ловко зачерпнула совочком 5 ягод и услужливо протянула Юре.

– Ноу! Файв килограмс! Много! Много!

Юра помогал себе руками, изображая «много». Продавщица начала улыбаться нервно!

На хипеш из подсобки вышла пожилая дама. Молодая в двух словах обрисовала ситуацию с неадекватами. Пожилая дама отобрала совочек у девушки и, подозрительно глянув на Юру, вежливо поздоровалась со мной:

– Бонжур!

– Бонжур! Ханум, ду ю спик инглиш?

– Ноу!

– Рашен?

– Ноу!

– Парле ву франсе?

– Ноу!

– Так че ж ты лезешь! – нетолерантно вмешался Юра в этот диалог культур.

– Спокойно, Юра! Мадам! Олив! Файв килограмс!

Тетенька кивнула и взвесила в кулечке пятьсот граммов.

– Ворот кунэм, – устало выдохнул Юра. – Я их щас убью!

Тут на сцену вышел еще один персонаж – мужчина в галстуке.

Видать, главный! Наша ханум ему что-то пошептала. Он оглядел нас и поинтересовался:

– Файв килограмс? Беш?

– Беш! Беш!

И начали нам отгружать оливок.

– Этих беш! И этих беш! А вот этих три килограмм!

– Юра, как мы это попрем?

– Закинем в багаж, и самолет сделает все за нас.

Наивные чукотские дети! Мы ж еще не знали маршрут до дома. А тем временем наши оливки были раскиданы по пакетам.

– Сос! Нам нужна коробка! Как будет коробка по-английски?

А я что-то задумался. И, не отвлекаясь, сказал:

– Коп.

– Коп! Уй нид коп!

Ханум закивала и убежала.

– Блин! Юр! Я что-то затупил, «коробка» по-английски «бокс», а «коп» – это по-осетински. А по-английски «коп»…

– Она щас полицию приведет!

Однако ханум вернулась с дивной картонной коробкой. На кассе нас встречали три охранника и человек шесть персонала. Весть о двух дебилах и шестнадцати килограммах оливок разнеслась по Бодруму стремительно!

Конечно, история, начавшаяся ТАК, не могла просто закончиться привозом даров турецкого сельского хозяйства во Владик с последующим поеданием. Нам было сообщено об изменении маршрута! Вместо «Бодрум – Нальчик» теперь было так: «Бодрум – Стамбул – Нальчик». Чуете, да? Вместо «закинул в самолет 16 кг оливок в Бодруме – получил в Нальчике» Юре предстояло «закинул в самолет 16 кг оливок в Бодруме – получил в Стамбуле, перенес в другой терминал – закинул в самолет – получил в Нальчике». Ну да ладно! И вот грузимся в Бодруме. Юра водружает коробку на весы. Симпатичная девушка в униформе ласково интересуется:

– Вот из ит?

– Багаж!

– Вот из ит ин зе бокс? – продолжает интересоваться Фереде.

– Олив! – гордо рапортует Юра.

– Оу! Олив? Итс проблем! Дэйнджирас! Ю кэн нот тэйк олив ту зе плэйн!

– Че она сказала, Сос?

– Говорит, нельзя в самолет с оливками.

– Как нельзя? Вотс вис? Олив! Ням-ням!

– Ай андестенд! Нот олив! Секюрите рулз!

– Что за нах! Я их вожу регулярно, скажи ей. Мадам! Ай гоу хом! Щас в Стамбул, потом Nalchik унд Vlagikaffkaz и все!

– Юр, может, нельзя внутри страны стока оливок перевозить? Или армянам нельзя столько оливок вывозить из страны?

Юра недобро «позырил» на меня. Ладно. Попробуем поговорить!

– Мадам! Вотс проблем?

– Секьюрити проблем!

– Кэн уи си секюрити офиса?

– Ай эм секьюрити офиса!

– Сорри мадам! Анд кэн уи си секьюрити рулз?

Дамочка начинает сувать нам бумажку, на которой написано и нарисовано, чего нельзя в самолет тащить. И мы там видим пистолеты, ножи, бомбы, наркотики, бензин и ни разу не видим оливок!

– Уеа? Где? – глумливо интересуется Юра.

Дама начинает рассматривать бумажку. Оливок нет. На хипиш приходит Казбек! Казбек, он тоже с нами, но жили они всем семейством в другом отеле. Английский у Казбека хороший. «Но что толку?» Она-то владеет им так же, как мы с Юрой! Казбек попытался выяснить, чем ей не угодили оливки. Ни фига! «Нот», сука, «пасыбл» – и хоть тресни!

– Юр! Может, сожрешь их тут?

По глазам Юры я понял, что он меня сейчас убьет. А Казбек тем временем все-таки пытался понять «Уай?!» Но ответ был «Бикос!»

Смеркалось. Вышел еще один служащий аэропорта. Спросил: «Вотс проблем?», выслушал обе стороны, скорбно подтвердил: «Проблем!» – и принялся изучать бумажку с запрещенным. А Юра начал потрошить любовно упакованную коробку, ибо в ней, кроме «олив», ехали во Владик всякие рахат-лукумы.

И вдруг! Когда обнажились пакеты с оливками, служащий радостно завопил:

– Зейтун! Зейтун!

И начал тыкать своим турецким пальцем в коробку.

И Фереде захлопала в ладоши:

– Зейтун! Зейтун!

Мы смотрели на турецкоподданных и не понимали причин столь бурной радости. Понял только Юра:

– Ах ты ж… Зейтун… Твою мать! Зейтун! Зейтун! Да! Зейтун! А я вам что говорю?!

– Чё стало, Юра?

– По-турецки «оливки» – «зейтун». Как, впрочем, и по-армянски!

– Бли-и-ин… а «олив» – это «олив оил»? А «оил» в натуре нельзя в самолет.

Зейтун в коробке прекрасно перенес оба перелета и таможню в Нальчике. По приезде Юра щедро отсыпал зейтуна моему тестю. Тесть оливки сильно уважает. Съев очередную ягоду, заметил:

– Хорошие оливки! Вкусные! В следующий раз поедешь в Турцию, пару килограмм мне привези!

Однако… Зейтун, маза фака…

Тесть

Тесть мой – человек чудесный, и отношения у нас нежные. Но так было не всегда. Добрый и ранимый, выглядит он брутально и страшно. И даже имя-отчество его – внушают трепет. Маирбек Маилютович. Повторите вслух. Маир-р-р-бек Маилютович. Если повторять часто – горлом может пойти кровь.

Теперь добавьте к этому имени рост 192 см и вес 140 кг. И лысину. И брови. У бровей два основных режима: «В смысле – “не получается”?» и «Надо!» При первой нашей встрече меня восхитило то, как он одной бровью отдал распоряжение накрыть стол, а движением второй велел мне за этот стол сесть.

Я знаю много больших людей. Но я никогда не видел, чтобы у человека указательный палец не пролазил в спусковую скобу пистолета. У тестя так. Он служил в ВДВ и в 68-м году участвовал в «Пражской весне». Я видел его армейские фотки. Их с селения Заманкул было двое. Тесть и его родственник. Я стал понимать, почему пражское восстание провалилось.

Когда я только начал встречаться со своей будущей женой, Маирбек Маилютович делал вид, что меня не существует. Это было сложно, потому что я тоже был крупный. Но он как-то умудрялся меня не замечать. На вопросы соседских бабушек возле подъезда: «Маирбек, а что это за лысый здоровяк провожает твою дочь?» – он краснел и лгал, что я их дальний родственник по материнской линии, который приехал из горного аула поступать в институт.

Однако настал момент, когда зашла речь о свадьбе. Маирбек Маилютович погоревал два дня, но потом, вспомнив, что «Никто кроме нас!», активно начал готовиться к торжеству. С приобретением статуса «это жених нашей Симочки» моя жизнь круто изменилась. Соседским бабушкам разрешили со мной здороваться, а я получил допуск к столу. Также мне позволили гладить кота Маирбека Маилютовича. Тогдашнего Кота звали Владимир. Не Вовчик. Не Володя. Именно Владимир. У него был отвратительный характер и отсутствовал страх перед людьми. Только один человек был для него авторитетом… Маирбек Маилютович разговаривал с Владимиром исключительно по-осетински, а в минуты депрессии угрожал упечь пятнистую бестию в своё родовое селение Заманкул. Владимир относился ко мне холодно. Он не просто меня игнорировал, а еще и покусывал. Но реагировать было нельзя. Я терпел и гладил. И даже улыбался.

Всю свою неуемную энергию Маирбек Маилютович направил на организацию свадьбы и закуп приданого. Он очень любит технику. Любую. Поэтому решил, что его дочь должна получить бытовой техники на все случаи жизни. И как-то вечером, попивая чай, он начал рассказывать мне о уже приобретенном добре, которое, несомненно, облегчит быт молодой семьи. Мне стало неловко. Потому что список был внушительный, а как реагировать, я не знал. Сначала говорил «спасибо». Потом восхищенно вскидывал брови. Шумно выдыхал. Закатывал глаза. Один раз даже причмокнул. А мой будущий тесть, прихлебывая чай, неторопливо вещал, подобно акыну:

– Холодильник ещё взял… Двухкамерный. Телевизор. Хороший. Стиралку автомат… Печку. Газовую. И микроволновую. Пылесос… Электровафельницу…

Когда он перешел к мелкой бытовой технике, я заскучал. И вдруг, после фена, он остановился и, смущенно рассмеявшись, признался:

– Хотел тебе еще Плэйстейшн взять! Но не взял!

…Я до сих пор не знаю, что меня заставило пошутить в тот момент. Я не могу объяснить, почему отключился инстинкт самосохранения. Ведь и брови, и пальцы, и бицепсы с тельняшкой были совсем рядом и кричали: «ЗАТКНИСЬ! ТЫ ПОШУТИШЬ СЕЙЧАС СМЕШНО, НО, ВОЗМОЖНО, В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!»

Я всё осознавал, однако, не выдержал и после признания о «Плейстейшн» со всей дури швырнул ложечку об стол, подался вперед и шепотом, полным разочарования, спросил:

– Так я не понял… В смысле – «Плейстейшна» не будет?!

Чашка с чаем зависла на полпути к тестевому рту. Владимир неожиданно стал понимать по-русски и тихо ушел. За ним, превентивно побледнев, растворилась будущая жена. А моя будущая теща, которая в этот момент подносила к столу пироги, не меняя ритма, скорости и выражения лица, развернулась на 180 градусов и покинула территорию. Она знала своего мужа слишком хорошо, чтобы рисковать жизнью из-за славного, но, в принципе, чужого парня.

А Маирбек Маилютович растерялся. Перед его глазами мелькнула, наверно, ужасная картина: я, при всех, в ЗАГСе отказываюсь жениться и глумливо кричу:

– Да у неё в приданом даже игровой приставки нету!!!

И старики обеих фамилий смотрят на Маирбека Маилютовича, укоризненно качают головой и шепчутся: «Из-за “Плейстейшн”дочери жизнь сломал… Да… В наше время такого не было…»

Растерянность длилась недолго. Кулаки будущего деда моих детей сжались, превратившись в два аккуратных ядра калибра 150 миллиметров. Несколько лет спустя я, кстати, увидел, как удар этого кулака погнул лонжерон микроавтобуса «ГАЗель». Но в тот момент я всех возможностей тестя не знал. Тут важно помнить, что настоящий осетин никогда не скажет: «Вот я испугался!», – он скажет: «Вот я разозлился!». Так вот, я был очень зол в тот момент, хотя и подумал: «Ну не убьет же он меня на самом деле!» А потом подумал: «А если начать кричать?»

Это были одни из самых ярких секунд в моей жизни…

И вдруг он рассмеялся и ласково сказал:

– Ну ты и урод!

Так я узнал, что у Маирбека Маилютовича тоже есть чувство юмора.