Текст книги "Приключения в дебрях Золотой тайги"

Михаил Сидоров
Историческое отступление, составленное автором, в котором читатель узнает о замечательном русском путешественнике, подвижнике, исследователе северных путей

Имя Михаила Сидорова значится не только на географических картах России. В честь него назван пролив между островами Ли-Смита, Блисса, Брайса и островами Брейди и Аджер архипелага Земля Франца-Иосифа. Его имя носит мыс на острове Рыкачева в Карском море. Специальные музейные экспозиции о Сидорове есть в Печоре, Ухте, Красноярске и Сыктывкаре, материалы о его жизни и подвижнической деятельности собирают сотрудники Музея Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге.

Чем прославился этот россиянин, что великого совершил? За что потомки, спустя столетия, бережно хранят память о нем? И, наконец, какое отношение имеет он к нашему повествованию? Поверьте мне, отношение самое непосредственное.

Уроженец Архангельска Михаил Константинович Сидоров был купеческого сословия. В конце 50-х годов XIX века он приезжает в Красноярск и спустя какое-то время попадает в эпицентр приисковой жизни золотодобытчиков. Оказавшись на севере Енисейского округа, Сидоров открывает богатые золотосодержащие земли.

«Осмотрев их, Сидоров не утерпел и один отправился на другие прииски по всей реке Енашимо. Нашел, что в верховьях ее притока, речке Огне, на расстоянии от устья в пять верст и ниже от устья Огне по реке Енашимо на расстоянии 10 верст должно быть продолжение богатой россыпи, открытой еще в 1840 году. О своем открытии Михаил сообщил в Петербург Латкину, и „тот немедля вооружил его доверенностями на заявки от людей, которым золото мыть не возбранялось“ (с 1844 года право промышлять золото в Сибири предоставлялось только очень привилегированным особам). Воодушевленный успехом, Сидоров продолжил свои изыскания: „Забираясь все дальше и дальше по диким енисейским берегам, набирался опыта от товарищей старателей, обучался нелегкому их ремеслу“. За то, что указывал места своих находок, хозяева приисков должны были платить ему в дальнейшем по 1000 рублей с каждого пуда добытого золота. Природная сметливость, упорство и, конечно, сопутствующая удача помогли вскоре обнаружить „чуть ли не 200 месторождений“, из которых 36 достаточно быстро „выдали более тысячи пудов“ благородного металла, чудесным образом превратив Сидорова в миллионера…»

Природа. № 6, 2008

И вот тут новоиспеченный миллионер меняет занятие. Он всецело погружается в изучение северных приморских окраин России, мечтает изучить пути сообщения между Европой и Азией. Его манит русский Север! Теперь он сам организует экспедиции и отправляет изыскательские партии. Хочет понять, есть ли возможность удешевить доставку товаров через северные морские пути и можно ли здесь завести устойчивую промышленность, начать новые виды деятельности. Так, в 1859 году один из отрядов Сидорова открыл на берегах рек Курейка и Нижняя Тунгуска отличные запасы графита. Спустя два года здесь был запущен первый графитовый рудник.

Сидоровские экспедиции в Туруханский край дали месторождения каменного угля, квасцов (каменного масла), железных и медных руд, нашли мамонтовую кость, янтарную смолу…

Многие годы Михаил Сидоров посвятил Печорскому краю. Здесь русский промышленник опередил иностранцев, стремившихся на восток России. Именно Сидорову принадлежит учреждение пароходства на самой Печоре, строительство порта. Он занялся судостроением и лесом, организовал шкиперское училище. Он стал добывать в этом районе нефть…

Убедившись, что заходить в сибирские реки из северных морей возможно, Сидоров в 1859 году в специальной записке красноярскому генерал-губернатору излагает план отправки грузов из Енисея в Европу и наоборот. Он утверждает, что развитие судоходства от Байкала до Петербурга позволит уменьшить расходы по перевозке грузов в пять раз, будет способствовать оживлению морского промысла, развитию и процветанию сибирских земель.

А дальше случилось вот что. Красноярский начальник края отписывает в столицу предложения сибирского промышленника Сидорова, но большого энтузиазма в правительственных кругах оно не встретило. Поездка самого Сидорова в Петербург к вице-председателю Русского географического общества – знаменитому мореплавателю Ф. П. Литке – тоже закончилась безрезультатно. А предлагал Сидоров учредить премию в 14 тысяч рублей для русских моряков, которые рискнут морем достичь устья Енисея. Странно, что Литке отказал. Правда или нет, но говорят, будто Литке считал, что таких смельчаков в России нет, и предложил обратиться в Англию, где северным путям уделялось огромное внимание.

Тогда Сидоров объявляет во всеуслышание, что премирует любого капитана, который приведет корабль к устью Енисея. И такой мореплаватель нашелся. Это был Павел Крузенштерн, сын знаменитого путешественника адмирала Ивана Крузенштерна.

Крузенштерн-младший в 1862 году отправляется в экспедицию, но его шхуна, увы, гибнет в Карском море. Сам капитан и его экипаж, к счастью, благополучно достигают полуострова Ямал.

В 1867–1868 годах Сидоров все-таки пытается осуществить свой план. Он много ездит по Европе, знакомится с капитанами и исследователями северных путей, в том числе с Норденшельдом.

Профессор Нильс Эрик Норденшельд изучал Шпицберген, а познакомившись с Михаилом Сидоровым, становится соратником и помощником Сидорова в его начинаниях.

В 1869 году Сидоров на колесном пароходе решает сам идти к устью Енисея. Заветная мечта была уже совсем близка – пароход находился недалеко от Енисейского залива, однако вынужден был повернуть обратно. Михаил Константинович не смог найти знающего лоцмана, который смог бы завести корабль в устье.

Лишь в 1874 году английский пароход «Диана» под командой англичанина Иосифа Виггинса достигает Карских Ворот и 5 августа входит в устье Обской губы.

Известный русский промышленник и путешественник, исследователь и общественный деятель Михаил Константинович Сидоров скончался 12 июля 1887 года. Он оставил массу материалов, исследований о Российском Севере, научных статей, докладных записок и проектов. Эти слова написаны о нем в газете «Новое время»: «В нашем обществе так редки примеры увлечения, настойчивости, последовательности в проведении известных идей, что люди, подобные Сидорову, должны возбуждать удивление. Имена их должны с благодарностью сохраняться для потомства».

Глава третья
Иркутск! Иркутск!

Даже самый малый город начинает отсчет своей истории не по желанию или прихоти одного человека. Усилиями тысяч людей, их мечтами и деяниями вырастали белокаменные столицы, неприступные крепости и открытые торговые города. Вот почему неповторимы и так непохожи они друг на друга. Поставили русские землепроходцы Енисейск, Красноярск, Якутск, проникли в Прибайкалье. Стали создавать систему братских острогов. Явились, глядя в небо рублеными башнями, Илимский, Верхоленский, Балаганский, Братский, Киренский, Усть-Кутский. Словно младший за старшим выстроились первые сибирские города, словно по особому уговору окружили то место, где поднялся будущий Иркутск, сокрыли до поры до времени от чужого взора.

Иркутск был одним из немногих городов, которым выпал жребий активно поучаствовать во внешней политике России. Ведь именно он стал проводником и посредником в установлении экономических и культурных связей с Америкой, Китаем, Монголией и Японией. А сколько замечательных ученых, путешественников, литераторов останавливалось здесь! Сколько строк посвятили ему поэты и прозаики…

«Даже общая первоначальная образованность распространена в Иркутске более, нежели во многих русских городах. Лучшим доказательством этому служит то, что нигде не видела я такой общей страсти читать».

Е. Авдеева-Полевая – одна из первых русских писательниц

«Духовные запросы в иркутском обществе появились ранее, чем где-либо в Сибири. Уже в 30-х годах XIX века в Иркутске был дом купца Дудоровского, в котором собирались лучшие люди в городе. Кроме того, в Иркутске организовался кружок для бесед о политике и литературе, имевший председателя. По классификации того времени это было, конечно, тайное общество».

Г. Н. Потанин – ученый, путешественник, общественный деятель

«Иркутский образ жизни значительно отличается от других сибирских городов. Во внутреннем убранстве домов и в одежде обитателей господствует чистота…»

Георги – ученый, путешественник

«Народ как в Иркутске, так и во всей Сибири по большей части набожен, а особливо старожилы и купечество; это не мешает тамошним купцам жить весьма опрятно, со вкусом, брить себе бороды и одеваться чисто в немецкое платье; к тому же они весьма гостеприимны и примерной нравственности».

Сенатор Корнилов – важный чиновник сибирской администрации

«Вообще же иркутские граждане обходительны и гостеприимны так, что в последнем случае можно их назвать примерными русскими хлебосолами… В домах своих живут очень опрятно, богатые для украшения комнат зеркала и другие лучшие мебели выписывают из Санкт-Петербурга, Москвы и с Макарьевской ярмарки. Не отращивают бород, ходят в немецком платье или мундирах Иркутской губернии; иностранных языков старики и средних лет люди хотя и не знают, зато старые и новые русские книги, также газеты и журналы, издаваемые в обеих столицах, выписывают и с любопытством читают, извлекая из всего существенную для себя пользу».

Семивский – чиновник сибирской администрации

Подобных высказываний сотни…

Пол-России за спиной. Половина еще впереди.

Едешь и едешь, оставляя позади села, деревни, города. А между ними верстовые столбы да спасительные для всякого путешественника почтовые станции. Не будь их, и впрямь загрустишь, запечалишься, подозревая, что путь твой никогда не закончится.

Но вот и Сибирь. Кому погибель, а кому избавление от невзгод еще более тяжких, чем суровое сибирское житье. Кому простор для души, карьера и широкое поле деятельности, а кому ссылка и наказание. Одному бывает тягостно от дум – как оно там, а другому дальний путь в радость, спасение от скуки и ежедневной бытовой суеты.

То ползет, то мчится почтовая карета по Московскому тракту. И покойно на душе, и радостно, что еще немного – и конец изматывающей тряске, бессоннице, однообразию дорожных пейзажей и вынужденному одиночеству. Скоро главный город обширной губернии.

Мчится тройка, поливают колокольцы, наяривают, чтобы ямщик не вздремнул ненароком, не съехал в придорожную канаву. Отпугивают колокольцы диких зверей, птиц разгоняют. Динь-дон, динь-дон. Едет, мчится почтовая, уминает пыль да грязь. Скоро, скоро Иркутск! Когда долгий, утомительный путь остался позади, Григорий ощутил радость своему нечаянному жребию. За те дни, которые провел он в дороге, столько впитал впечатлений, столько приобрел знакомств и столько часов провел в раздумьях, что казался себе другим человеком.

Прошлая ровная, спокойная, понятная жизнь казалась теперь недостижимой, да и ненужной.

Сколько всего невероятного узнал он и увидел за эти дни! Сколько открыл отваги, доброты и сердечности в соотечественниках! Отчего же раньше эти их добродетели были скрыты от него, что мешало разглядеть все лучшее? Особенно поразила одна история. Ее Григорий вспоминал часто, как и рассказчика – инженера, ехавшего на службу из отпуска. Инженер был очевидцем событий, а потому все, что говорил, имело особое обаяние… Вот и сейчас, подъезжая к губернскому городу, к своей цели, Григорий мыслями нет-нет да возвращался к судьбе 73 людей, которых никогда не знал и не видел. Он вспоминал, как инженер приглушал голос, начиная свою историю.

«Иркутск, дорогой мой Григорий Матвеевич, это, знаете ли, город особый, наша северная столица! Не улыбайтесь, скоро сами убедитесь. Какие библиотеки, театр, научные общества, приличные оперные певцы… Люди – вот что главное, Григорий Матвеевич. Я, конечно, идеалист. Возможно, на меня влияют долгие, почти безлюдные таежные путешествия, но иркутские люди, скажу я вам, замечательные. Вот лишь один показательный пример.

Музыкальное общество в Иркутске имело популярность необычайную! Имейте в виду, основал его сам Александр Михайлович Сибиряков. Вам, коммерсанту, связанному с морями, эта фамилия, конечно, хорошо знакома. Промышленник, путешественник и меценат, много стараний и средств он употребил на то, чтобы найти талантливых артистов. Я сам слышал его труппу. Какие голоса! А репертуар! Особенно выделялась Любаша Подгорбунская, любимица публики, настоящая прима. Ее слушали многие музыканты и композиторы. И все сходились в том, что это безусловный талант. Она пела романсы Глинки, виртуозно играла Шопена и Моцарта. Сибиряков прочил ей блестящее будущее, столичную сцену. Уж кто-кто, а он в искусстве разбирался.

Но случилось непостижимое. Любаша, умница и красавица, вдруг выходит замуж. И за кого! За пастуха, отшельника, человека, который, кажется, забыл родной язык в таежной глуши! Вам, Григорий Матвеевич, это может показаться невероятным. Я и сам подумал бы так же, но, увы, присутствовал лично на прощальном вечере Любови Афанасьевны. И вот тогда Сибиряков заявил во всеуслышание, что решил подарить ей рояль, самый лучший, который найдет на Британских островах, куда уезжает по коммерческим делам. В то время Александр Михайлович был увлечен организацией коммерческого плавания судов северными морскими путями. Обещал доставить рояль туда, где будет жить его любимая певица. А жить ей предстояло в Туруханском крае, в глухом селе Монастырском.

В Лондоне Сибиряков остановил свой выбор на великолепном инструменте красного дерева – рояле фирмы «Мейбом». Он уговорил мореплавателя Норденшельда, который отправлялся к Северному морю, доставить рояль в Сибирь.

Вас, Григорий Матвеевич, конечно, удивила та поспешность, с которой Любовь Афанасьевна бросила все и вышла замуж. Да и выбор сделала странный. Общество судачило об этом. Но дело в том, что у будущего мужа нашей примы тоже была своя история. Очень поучительная, между прочим. Она лишний раз подтверждает, сколь необуздан гнев человека и каковы роковые последствия его. Вот она, эта история.

Одиннадцатилетнего русского мальчика Михаила Суслова, который в чем-то провинился перед учителем церковно-приходской школы, в наказание и назидание другим ученикам увозят из большого шумного города к заполярному озеру Чиринда в кочевье эвенка Николая Пеле из рода Удыгир. Отец Михаила Суслова, или Михи, как прозвали мальчика эвенки, состоял на церковной службе и был очень важным и уважаемым в этой среде человеком. Он занимался миссионерской деятельностью, подолгу жил у якутов и эвенков, строил фактории, крестил и отпевал. Только через 10 лет приехал за сыном в стойбище Николая Пеле и увез его обратно, вновь круто изменив его жизнь: женил на приме иркутского музыкального общества Любаше Подгорбунской, желая таким образом, видимо, искупить вину перед сыном. Брак этот вряд ли бы состоялся, если бы не всемогущий Енисейский архиерей Акакий. Он был причастен к судьбе Любаши, и слово его стало окончательным: он все решил и за Миху, и за Любашу.

Церковь скрепила брак, а медовый месяц молодые встретили в пути. Акакий назначил Михаила катехизатором, то есть человеком, который должен был готовить тунгусов к таинству крещения. Понимал архиерей, что лучше Михи, которого эвенки считали своим, с этим делом никто не справится.

После недолгих сборов супруги отправились в Монастырское. Постепенно обживались, строились. В суровом Заполярье во многом благодаря стараниям Любови Афанасьевны начались занятия с детьми 77 эвенков, устраивались концерты, любительские спектакли. Нередко из дома Сусловых доносился удивительный голос «Мейбома», раздавалось пение хора, которым руководила Любаша.

Этой женщиной можно удивляться до бесконечности. Она перенесла столь разительные перемены в жизни, создала на голом месте семейный очаг, родила семерых детей! Представьте себе, Григорий Матвеевич, судьба готовила Любаше новые испытания. Ее супруга все тот же Акакий решил отправить в Илимпийскую тайгу. В Чиринде они станут строить дома, поставят небольшую церквушку. Станут то ли учеными, то ли учителями…»

Инженер умолк. Ямщик что-то напевал себе под нос, лошадки шли спокойно, чувствуя приближение жилья. В посеревшем небе уже был виден лунный круг.

Григорий думал о Соне. Ему чудилась долгая полярная ночь, и будто Соня, а не Любаша Подгорбунская, прильнув лбом к холодному стеклу единственного в доме окна, улыбалась, думая о чем-то приятном, возможно, о нем. Потом садилась за рояль и тонкими пальцами касалась клавиш. Вначале слышалась капель, потом ручеек, наконец звук набирал силу и тек настоящей рекой, то спокойной, то бурлящей, то нежной, то всепоглощающей… Соня, милая Соня. Вдали я полюбил тебя еще сильнее. Все время вспоминаю нежное, по-детски смешливое лицо, маленькие ручки. А стоит закрыть глаза – и ты будто рядом стоишь. Не плачь, любимая, не печалься. Время летит быстро. Теперь я понял истину: скорого счастья не бывает.

Инженер вышел раньше Григория, у Глазковской деревни. Прощались как давние друзья. Разумеется, обменялись адресами, хотя одному Богу известно, когда Григорий Матвеевич окажется в родных местах. Да и попутчик предупредил, что скоро отправляться ему в геологическую поездку – золотопромышленники вновь подняли вопрос о железной дороге, что соединила бы Бодайбо с Иркутском.

Григорий остановился на Большой улице у гостиницы «Гранд-Отель». С нескрываемой радостью вышел из кареты и как следует размял ноги после многодневного пути. Мальчик-служка помог перенести багаж в номер. По телефону Сидоров сразу же связался с конторой Торгового дома Трапани в Иркутске. Договорились, что встретятся в гостинице завтра.

Григорию хотелось поскорее выскочить из номера и окунуться в привычную уличную сутолоку, к которой привык в южной Одессе. Тем более что из одного окна его номера открывался чудесный вид на главную улицу, по которой нескончаемым потоком двигались деревенские подводы, сновали пролетки и экипажи, спешили по делам горожане.

Два других окна выходили на торговые ряды – маленькие магазинчики, лавки, павильоны. Видны были вывески больших универмагов.

Наскоро переодевшись, даже не выпив чашки чаю, Георгий вышел из гостиницы и отправился знакомиться с Иркутском. Он и предположить не мог, какая странная история совсем скоро ожидает его в незнакомом городе в этот обычный летний день. А ведь виной или первопричиной всех последующих событий стал в общем-то пустяковый эпизод.

В те годы никаких особых правил езды по дорогам не было. Пешеход господствовал. Автомобилей даже в начале ХХ века в Иркутске было мало, велосипедисты представляли собой явление экзотическое. Привычные ко всему городские извозчики, ловко управляющиеся с тарантасами, пролетками и экипажами, даже представить не могли, что в скором времени будут приняты специальные регламенты: как можно, а как нельзя ездить по Иркутску. Выйдя из гостиницы, Григорий оказался на перекрестке Большой и Амурской улиц. На противоположной стороне дороги стояла кирха.

По рассказам попутчика, Большая вела к Ангаре, вот туда-то Григорий и решил отправиться в первую очередь. Только он сошел с деревянного тротуара перед гостиничным крыльцом, как чуть было не угодил под колеса автомобиля, вылетевшего из-за поворота. Шофер, выкрикивая проклятья, выжимал тормоза, а Григорий, вместо того чтобы отскочить от надвигающего железного монстра, стоял как вкопанный.

Авто остановилось буквально в сантиметре от нашего героя. Из машины выскочил верзила в автомобильном шлеме, длинных перчатках, кожаной куртке и коричневых галифе.

Он на ходу снял защитные очки, скрывавшие половину лица, и гневно наступал на Григория, шевеля от возмущения большими черными усами.

– Черт побери! Черт побери, говорю я вам! Я чуть было не угробил свое авто! Григорий все еще не мог прийти в себя, а агрессивно настроенный усач, казалось, готов пустить в ход кулаки.

– Эй, вы! Я к вам обращаюсь, а не к гостиничным воротам! Вам что, места не хватает в городе, что вы переходите улицу прямо под колесами моего автомобиля! Григорий уже приходил в себя, и только бледность и легкая дрожь в руках выдавали его испуг.

– Простите, простите, – пробормотал Григорий. – Я не думал, что…

– Он не думал! Конечно, он не думал! О чем тут думать!? А-а, догадываюсь: уж не о том, конечно, что Иркутск город большой и кроме кляч в повозках здесь встречаются и автомобили.

Ответить Григорию было нечего, и он только развел руками.

Между тем владелец автомобиля сменил гнев на милость.

– Разрешите представиться, Вадим Петрович Яковлев, владелец иркутского автогаража. Перевозки и переезды за считанные минуты.

– Григорий. Торговый дом Трапани.

– Как же, как же, слыхал. Морские и речные перевозки крупногабаритных грузов, – похлопал по капоту Яковлев. —

Вот этот автомобиль доставлен вашей компаний точно в срок. Благодарствую. Ну, раз уж состоялось наше неожиданное знакомство, предлагаю закрепить его ужином. Приглашаю в ресторан. Тем более что есть повод!

Вадим Петрович поднял руку с вытянутым к небу указательным пальцем:

– Повод самый настоящий! Сегодня курьерским из столицы прибывают мой любимый и золотой друг Фрэнк Черчилль и Элен! Элен! Спустя столько лет мы снова встретимся. Мы хотим отметить эту встречу, присоединяйтесь. Это прямо здесь, в ресторане «Гранд-Отеля». Согласны?

Григорий неуверенно пожал плечами.

– А это удобно? Вы давно не виделись с друзьями, вам есть о чем поговорить, что вспомнить. Я прошу прощения за инцидент, что доставил вам столько неприятных минут…

– Да бросьте вы! Что за сантименты. Вы, кстати, в Иркутск по каким делам – торговым, политическим, образовательным? Нынче в городе много приезжих, ведь строят железную дорогу вокруг Байкала…

Сидоров в двух словах обрисовал цель визита.

– Вот и отлично. Вот и удивительно хорошо. Поговорим и об этом. Я приглашу на ужин еще одного старого знакомого – господина Мульке. Это наша местная знаменитость. Его оптический магазин – достопримечательность города. Здесь приобретаются не только линзы и оправы, но и последние образцы оптических приборов. Недавно он привез телескоп и теперь выставляет его на улице, чтобы горожане могли посмотреть на звезды. И представьте себе, желающих – хоть отбавляй! А по проезжей части все же не ходите, будьте осторожнее. Неровен час, станете добычей кошевников.

Сидоров удивленно посмотрел на автомобилиста.

– Кошевников?

– Ах да, совсем забыл, вы же неместный. Кошевники – это лихие иркутские разбойнички, которые охотятся на зазевавшихся пешеходов с помощью колясок и саней. Намедни мой знакомый обер-кондуктор Сибирской железной дороги Башняк возвращался домой после спектакля в городском театре. Живет он на 2-й Иерусалимской улице. И шел Башняк, представьте себе, не по тротуару, а по дороге. Такой же нарушитель правильного движения, как и вы, милостивый государь. Услышал, что сзади скачет лошадь, обернулся посмотреть и пропустить наездника, как в то же мгновение был сшиблен коляской, из которой выскочило несколько молодцов. И не успел мой приятель пикнуть, как они запихали ему кляп в рот. Двое держали перепуганного обер-кондуктора, а третий вытащил из его пиджака кошелек с пятнадцатью рублями и серебряные часы. Затем вскочили в кошевку – и были таковы. Кошевники – мерзкие воришки. Итак, до вечера. И никаких отказов! Назовем наш вечер встречей старых друзей и новых гостей.

Прощаясь, Яковлев крепко обнял Сидорова, словно они были давно знакомы. Молодой человек пришел в полную растерянность.

«Вот это люди!» – подумал Григорий, не успев оценить, нравится ему такое положение дел или нет. Все произошло, как в калейдоскопе: дорожное происшествие, крики-вопли, конфликт, чуть было не переросший в потасовку, и тут же знакомство, рукопожатия, приглашение на ужин и в итоге объятия. Да, сибиряки народ особый.

«Наверное, это нормально. Наверное, здесь так принято», – успокаивал себе Григорий.

И все же странное знакомство, навязанное ему случаем, было приятно. Он невольно вспомнил историю жизненных случайностей Любаши Подгорбунской. Вспомнил, что и сам оказался здесь по воле случая. Вывод созрел сам собой: случайности ему до сих пор не мешали, а, наоборот, даже помогали.

Поразмыслив, Сидоров решил пойти на дружескую вечеринку, тем более что первые минуты неловкости пройдут, а дальнейшее общение сулит массу интересного. А не понравится, так побудет часок для приличия и удалится. И потом, знакомства для торгового агента лишними не бывают. Приняв решение, Григорий с легким сердцем отправился знакомиться с городом.

Он прошел мимо кирхи, мимо великолепного здания драматического театра, краеведческого музея и библиотеки Русского географического общества и оказался на набережной у памятника императору Александру III. К полудню туман с Ангары словно уплыл вниз по течению. Григорий застал лишь его расплывшийся хвост у левого берега. В остатках тумана раздавались резвые трели железнодорожного хозяйства, оттуда же, видимо, несло паровозным дымом, который ветром, а может быть и туманом, забрасывало на правый берег.

По мере того как туман уплывал, очищалось и пространство. Сияла река. Великолепная чугунная ограда обрамляла памятник. Особая гармония была присуща обыкновенным столбам-фонарям и даже полицейской будке. Все, до чего дотрагивался щедрый солнечный луч, оживало, казалось свежим и блестящим.

Установленная лицом на восток статуя царя возвышалась на солидном постаменте. В форме казачьего войска памятник монарху поставили в знак уважения и признательности за Транссибирскую магистраль, проект которой он подписал, начал воплощать и тем самым окончательно утвердил деятельное присутствие Российской империи на Дальнем Востоке.

Григорий впервые видел памятник царю. Он долго бродил вокруг него, наслаждаясь утренним спокойствием разбитого здесь сада.

Он наблюдал смену караула у резиденции генерал-губернатора, расположенной неподалеку. По едва заметной тропинке спустился к самой воде и, как мальчишка, кидал в воду плоскую гальку, высчитывая количество подскоков. Под ярким утренним светом можно было рассмотреть каждый камешек на дне реки. Ангара была необычайной голубизны, без малейшей морщинки волн. Неторопливо и даже как-то лениво неслась она за сотни километров – к Енисею.

Григорий еще долго бродил по Иркутску, любуясь его красотами, и в один момент почувствовал, что наступило облегчение от дум, от дорожной усталости, от всего-всего. Такое бывает после короткого ливня в знойный день, когда воздух напоен озоном и запахом зелени. На душе стало покойно и светло.

Он брел по набережной в сторону понтонного моста, который соединял оба берега. Вверх по Ангаре шли суда с прямоугольными бортами, похожие на большие утюги из дерева, груженные с верхом; вниз по течению «прочапали», молотя колесами, паровые корабли. На берегу он заметил целую вереницу деревянных складов, штабелей из леса. Река жила. Сидоров поймал себя на мысли, что все увиденное ему нравится, что он мог бы, сложись так обстоятельства, тоже работать на этой чудесной реке и жить в этом солнечном широком городе.

А вот и понтонный мост. По нему шли люди, сновали экипажи. Пройдя по Нижней Набережной, Григорий увидел купола трех храмов – Спасской церкви, Богоявленского и Казанского соборов. Молодой человек перекрестился и поклонился иркутским святыням.

Так гулял он еще довольно долго, предоставленный сам себе. Постоял перед шпилем польского костела, осмотрел здание промышленного училища, на Тихвинской площади потолкался среди многочисленных торговых лавок и по Амурской вновь вышел к «Гранд-Отелю». Приближалось назначенное время ужина. Григорий поднялся в номер, чтобы привести себя в порядок.

Только он раскрыл саквояж, намереваясь достать чистую сорочку, как в дверь постучали.

– Войдите!

В комнату вошел человек в светлом, отлично сшитом костюме. Его располагающее лицо сияло доброжелательностью.

– Хотел представиться лично: Леонид Петрович Дементьев, поверенный Торгового дома Трапани в Иркутске.

– Очень рад. Осведомлен о вашей поистине успешной работе. Григорий Матвеевич Сидоров, главный агент северных направлений Торгового дома Трапани в Одессе, к вашим услугам.

– О вас мне тоже многое известно. Задолго до приезда общались по телефону с самим господином Трапани. Он считает вашу поездку наиважнейшим делом! Надеюсь, обошлось без неприятных приключений.

– Спасибо, все было просто чудесно. Вам ведь известны мои намерения?

– Цель вашего приезда мне известна. Конечно, в одиночку совершить подобное предприятие немыслимо, чистое безумие. Надо знать здешние дороги! И потом, это даже не сельские тракты, а настоящая сибирская тайга. А вы, насколько я понял, опыта таких путешествий не имеете.

– Точно, не имею. Но господин Трапани возлагает на меня надежды в этом деле.

– В таком случае вам нет смысла сидеть в Иркутске. Нужно заручиться поддержкой опытных людей, а еще лучше – стать участником одной из экспедиций, которые организуются у нас во множестве. Почитаешь наши местные газеты, и невозможно не удивиться тому, что каждый день из Иркутска уходят следопыты. Да вот, пожалуйте, намедни в одной из городских газет промелькнула заметка о предстоящей экспедиции на Подкаменную Тунгуску. Организатор – енисейский приказчик Катаев. Я по роду деятельности нашего торгового дома имел косвенное отношение к внутренним перевозкам по Енисею и слышал о Катаеве отменные характеристики. Рекомендую вам присоединиться к его предприятию. Вы берете на счет компании часть расходов по экспедиции, а Катаев берет вас. Даю голову на отсечение, с деньгами у него туговато. Хотя лично я с ним не знаком, но, думаю, затруднений вы не встретите.

– Но вы говорите – следопыт, приказчик, а насколько он знающий человек?

– Весьма знающий. Катаев приехал за консультацией в Восточно-Сибирский отдел Русского географического общества. Я все выяснил. Был у Иван Ивановича Попова, владельца «Восточного обозрения», побывал и у правителя дел нашего географического отдела Дмитрия Александровича Клеменца. Город, знаете ли, маленький, все друг с другом знакомы. Не скажу, что приятельствую с Поповым и Клеменцем, но здороваемся за руку. Так вот, они одобрили катаевский план. И если вам, Григорий Матвеевич, будет это по душе, я немедленно свяжусь с Катаевым и сегодня же условлюсь о деловом разговоре, а то неровен час уедет в Енисейск…

– Очень славно все, что вы предлагаете. Какой у вас чудесный народ в городе. Я сегодня чуть было не попал под колеса авто, устроил, можно сказать, дорожное происшествие, а меня за это на ужин пригласили! Удивительно! А теперь вот вы приходите с готовым планом действий. Иркутску браво! С Катаевым же поскорее свяжитесь. Я планов своих скрывать не буду. Постараюсь стать полезным участником столь серьезного путешествия.