Текст книги "Непридуманная жизнь. Повесть, рассказы, стихи"

Вдруг приходит телеграмма – папка приезжает, с датой приезда и номером эшелона. Еле дождалась я этого дня. На станцию летела быстрее ветра, пять километров пробежала – не заметила. Прискакала на станцию, бегаю между составами, спрашиваю – не приходил такой поезд? Никто не знает. Потом увидела дядьку в железнодорожной форме. Я к нему пристала. Пошел он куда-то, вернулся и говорит: «Есть такой эшелон, Но только где-то в пути его задержали. И когда будет, кто его знает. А кто у тебя там?». «Папа». «Ну, тогда жди. Обязательно будет». Ждала я до самой темноты. Но нет, не пришел. Так горько было. Обратный путь был такой длинный. Шла, шла, еле дошла. Поплакали мы с т. Таней: «Ничего, дочка, обязательно приедет, чуть позже».

(Мама замолчала. «Ну, так что, приехал?» «Ложись, сынок спать. Завтра расскажу». )

Часть 4. Вечер третий

Плохо я спала в эту ночь. Все думала: «Вдруг папка приезжал, а я не дождалась». Пришло утро. Значит, не приехал, война все-таки. Занялась привычными делами по дому: там убрала, там подстирала, там подмела. Пошла дать поросятам воды. Вышла на крыльцо с ведром, смотрю, а у калитки папка с Витей стоят. Кинула я это ведро, да как брошусь к нему. Запрыгнула на шею, плачу, смеюсь и у него смотрю на щеке слезинка. Оказалось, эшелон его задержали на сутки, а увольнение ему дали только на двое. Были мы с ним целый день. К маме в больницу сходили, там поплакали от счастья, что свиделись, поговорили обо всем. Договорились, что пока мама в больнице, я остаюсь в детях, а Витю папа с собой забирает. Он там с начальством договорился, что Витя будет, вроде как сын полка. Папа к тому времени уже поваром в части был, так что Витька голодным не будет и с папой, чего еще надо? Вечером я их провожала. Папа сказал на станцию не ходить: «Что ты, дочка, пойдешь туда, потом потемну обратно топать. Мы с Витькой мужики взрослые, сами уедем». А взрослому мужику Витьке, пяти еще не было. Проводила я их. Хоть они и уехали, а на душе светло от встречи было. И надежда, что все хорошо будет с нами появилась, ведь папка живой и нас любит. А приезжал он потому, что письмо мое получил. Он начальству его показал, оно и разрешило увольнение, но только на двое суток – время то военное, вообще никого никуда не отпускали, а вот ему разрешили.

Потекла потихоньку жизнь дальше. Папка письма стал почаще писать. А вот маме становилось все хуже и хуже. И увезли ее в больницу в Читу. Далеко, туда не доехать. И осталась я одна, без мамы. Плохо, ну да куда деваться, жить надо. Время идет. В школу я пошла, в пятый класс, год то я пропустила. Учусь, живу, от мамы иногда письма получаю, были у нее минуты просветления, тогда и писала. А потом приходит сообщение, что мама умерла. Сидела я целый день за ящиком фанерным и плакала, никто меня не трогал, не успокаивал, понимали, что никак не успокоишь, да и не надо, надо поплакать. (Мама заплакала. Я подумал: «Ведь столько лет прошло, а рубцы на душе и сердце от таких бед не рассасываются. И, никогда, не пройдут – чтобы помнили и не забывали.»)

Теперь я понимаю, что мама извела свою душу заботой, тревогой о детях. Выела себя всю изнутри и не осталось ничего, что жить должно, вот и умерла, закончились душевные силы.

А жизнь продолжается. Так и должно быть: одни умирают, другие нарождаются – так жизнь и продолжается.

Прошел уже 1943, идет новый – 1944г. Мне 13, 14-тый год. Весной, ближе к лету приходит от папки телеграмма – встречай нас с Витей тогда-то. Вот счастье то. Пошла я на станцию, когда было написано в телеграмме. Ну, думаю – будет, как в прошлый раз. Хожу вдоль и между составов, спрашиваю, ищу, мне говорят: «Да пришел, вон стоит». Я туда, бегаю – нету нигде. Смотрю, в сторонке карапуз в военной форме, с ремнем, в пилотке, т.е. при полном параде, на узлах сидит. Елки-палки, да это Витька, серьезный такой, да таким большим мне показался. Я его в охапку, целую, он отбивается – ну что ты – воин, а к нему с телячьими нежностями. А папка побежал меня искать, ни минуты не сомневался, что я прибегу. Ну, нашел меня уже вместе с Витей, а пока меня искал, уже с подводой договорился доехать до Доросуна. Приехали. Папка в тот же день у тетки пол хаты снял, чтобы было где жить. И стали мы снова втроем. У папы в армии нашли язву желудка и дали год отсрочки, для восстановления здоровья. Значит – не было бы счастья, да несчастье помогло. Он где-то пытается работать, я по-прежнему т. Тане помогаю.

Я уже большая и рассказал мне папка свою историю. Как мама умерла, появилась у него в армии женщина. Да и в самом деле, здоровый мужик, как ему без женщины. Хорошая женщина, красавица, Витю полюбила, ухаживала за ними. Это она военную форму Витьке пошила. И все у них хорошо во всех отношениях, только молодая больно, всего 25 лет, медсестра. И, уволить ее должны скоро из армии, война то, к концу идет. И любят друг друга, и жить она с ним хочет. Знает, что я есть, и говорит, что общий язык со мной найдет. «Ты что, дочка, скажешь?» «Пап! Маму ведь не вернешь. А ты что один с нами будешь маяться. Витя ее уже знает, говорит – хорошая. Решай сам, я за тебя». Расчувствовался папка: «Ну, спасибо, дочка, что понимаешь. Совсем ты большая стала». И через какое-то время пришла папе телеграмма от той женщины – если хочешь увидиться – буду проезжать тогда то, поезд такой. Пошел папа на станцию. Я думала приведет он эту женщину, наверное и хорошо бы было. Но пришел он один. «Что, пап, не согласилась с нами жить?» «Да нет, Нина. Она согласна, с удовольствием. Да вот я? Нравится мне эта женщина, сильно нравится. Но ты подумай. Ей всего 25, а мне уже 44. Через 5—6 лет, ей будет всего 30, а мне – 50. Какой я к тому времени мужик буду, кто знает, а ей мужчина нужен будет, а не приложение к ней. Чего я буду ей жизнь портить. Найдет она кого помоложе.» Вот так закончилась эта папина история. А сейчас думаю – зря. Пока хорошо – живи, а дальше – как Бог покажет.

Пожили мы и решил папка обратно в Красноярск подаваться. Не сидится ему на месте. И нас с собой конечно. Т. Таня просила папку: «Пантелей Гаврилович! Оставь Нину у нас, она нам родная. Мы ее выучим в школе, а потом в институт определим. Будет образованная и путь в жизни будет хороший, все-таки Паша у меня начальник рудника, связи у него есть. Все что нужно для нее устроим. А ты же едешь и сам еще не знаешь как и где жить будешь.» Папа и сам это понимал и сказал: «Дочка, решай сама, может Татьяна и права». Ну, да как я их с Витькой брошу, хотя и понимаю, что здесь будет так как т. Таня говорит, но ехать нужно с папой.

В Красноярске снова какое то время жили у т. Нюры. Папа устроился работать на зону охранником, водил заключенных на работы. В это время карточки еще не отменили и опять было голодно, но зато мы вместе были. Месяца два, папка охранником поработал, а потом узнали, что он в армии поваром был и перевели в повара. Тут, уж, полегче стало. Я каждый день к нему на зону ходила с котелком, он нам с Витькой каши давал. Однажды, меня зеки окружили и карточки на хлеб отобрали, хорошо хоть ничего другого не сделали. Я к папке прибежала заплаканная. Он распросил – кто, и убежал, а я осталась на кухне. Я таким разъяренным его никогда не видела. Вернулся, отдал карточки, котелок с кашей и проводил за ворота. Потом мне охранники рассказали, что если бы его не оттащили, он бы этих троих, руками бы порвал. Не побоялся, что их там много вокруг было. Зеки его сильно зауважали и больше ко мне никогда не приставали, и даже провожали по зоне, чтоб никто не обидел. Так и жили. Папка нашел женщину и мы переехали жить к ней в Емельяново. А летом 1944 года, я не знаю, чего папка не работал на зоне, то ли отпуск у него был, не знаю. Нанялся он на баржу матросом, возить грузы в Дудинку и обратно и меня взял с собой помощницей. На барже был шкипер Саша, для папы, потому что он был намного моложе папы, а для меня д. Саша, – главный, он и команду набирал. Там не один матрос был, человека четыре. Д. Саша с женой на барже и с ребенком маленьким, папа со мной и еще три человека. Хорошо по реке плыть. Енисей большой, берега разные, то тайга, то какая то лысина, то перекаты, то плавно, а к Дудинке так вообще широченный, просто водный простор.

Основные дела на погрузке и разгрузке. В пути тоже есть, но не так много. Отходили мы навигацию, а на зиму папа снова на зоне поваром. Получал денег он мало, но на еду, учитывая, что еще и каша с зоны была, хватало, но и только. Что-либо из вещей купить денег не было.

Пора и самой на работу устраиваться, деньги нужны, да и нельзя человеку, чтобы не работать.

Конечно, все это от нищеты, нужно бы учиться, да жить не на что. Устроилась я в Красноярске на вагонно-строительный завод учеником фрезеровщика обтачивать вагонные пары. Тогда рабочих мужиков мало было: или старики, или совсем молодые, остальные на войне, так что девчонок тоже брали на любые специальности, лишь бы рабочие руки были. Работали посменно – и днем и ночью, как смена выпадет. Я достаточно быстро научилась, начала норму выдавать и брак был в пределах дозволенного. Стала работать сама без наставника. Утром и днем нормально было добираться до завода, а вот в ночную страшно. Нужно несколько километров по лесу от Емельяново идти, а потом еще по ночному городу до завода, и не понять, где страшнее в лесу или в городе. Приспособилась. Мы подружились с девочкой Людой. Рядом работали: я на фрезере, она на токарном, и в одну смену, а жила она недалеко от завода. Вот, как мне в ночную, я пораньше, пока светло, соберу дома картошки вареной, хлебца и к ней домой. Они вдвоем с мамой совсем бедно жили. Поедим мы, поболтаем, когда и поспим перед сменой, а на смену в ночь вдвоем идем, все не так страшно. Работаю, втянулась, зарплата 38 рублей, все лучше, чем ничего. Как-то пошла в гости к т. Нюре, у нее ребятишки мне двоюродные сестры да братья – родня, я их проведывала. У тети гости, ну я пошла в комнату к детям. Слышу: «А это кто?» Т. Нюра: «Да ты что, Варька, это же Нина Мотина дочка!» (Мотя – это Мария, моя бабушка, т.е. мамина мама, а Варвара и Нюра, ее младшие сестры). «Ой, Нинка, ну ка иди сюда. Я-то тебя совсем маленькой помню». Стала расспрашивать, что да как. Ну, я все рассказала. Т. Варя жила с мужем в Норильске. Она и говорит: «Нинка, что ты здесь колотишься. Все равно денег на нормальную жизнь не заработаешь. Приезжай ко мне в Норильск, устроим тебя на работу, будешь зарабатывать в 2—3 раза больше. Да и город строится большой, комбинат большой, работы много, может и жилье, со временем, получишь. А здесь ты фиг чего дождешься и заработаешь. Приезжай, а вызов я тебе сделаю». Норильск был закрытый город и попасть туда можно было или по вызову родственников или по вызову комбината, как специалисту. Да я-то готова, с папой нужно говорить. Поговорили: «Дочка, есть силы, желание – езжай, здесь и вправду ничего не добьешься». Появилась мечта – как я приеду в Норильск, как там хорошо буду жить, работать, денег будет много, чтобы на все хватало: и на еду, и на платья, и на туфельки и на много чего еще. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Весна 1945г. Война закончилась. Победа. Все радуются, кругом лица улыбаются, просветлели. Вот теперь жизнь пойдем. Теперя ча, не то, что давече. Теперь хорошая жизнь будет. Однако, сразу ничего и не меняется, да и не может быть так, что было очень плохо, и вдруг раз – и хорошо. По-прежнему живем. Лето в разгаре, приходит письмо от т. Вари, мол приезжай в Дудинку, я тебя оттуда заберу, вызов есть. Я бегом к начальнику цеха с заявлением на увольнение. Да шиш вам – ты ценный работник, мы тебя учили, деньги государство на тебя потратило, кем я тебя заменю, завод приравнен к оборонному – будешь работать. На заявлении резолюция: «Не разрешаю, в связи с отсутствием замены». Елки-палки, мечта рушится. Я к начальнику завода на прием, объясняю, что тетя родная, она меня там выучит. Ответ: «Нам кадры самим нужны». Резолюция: «На усмотрение нач. цеха». Приехали: «Здравствуй, Норильск». Я начальнику цеха: «Не отпустите, я так уеду». «Попробуй. Твой паспорт в отделе кадров, без заявления тебе его не отдадут, без паспорта, где тебя возьмут? Да и я в суд подам за оставление рабочего места на оборонном предприятии и тебя посадят». Вот, сука. (Мама, вспоминая, улыбается, а тогда, наверное, было не до улыбок). Пишу т. Варе. «Нина, тут я тебе помочь не могу. Решай сама, как решишь, напишешь, вызов будет». Здание надежды рушится, но каркас еще стоит. Да и у папы обострилась язва, должны были в больницу на операцию положить, Витю одного не оставишь. Приходится оставаться. Работать что ли плохо нужно, брак гнать, чтобы уволили, так ведь не уволят, а посадят за саботаж, а это поболе, чем оставление рабочего места. Время катится и еще год прошел. Снова лето. А в Норильск добраться можно только по реке, железной дороги нет. Может тогда самолеты и летали, так я об этом и подумать не могла. Я снова к начальнику цеха – отпусти, тот уперся как осел, и ни в какую. Но тут мне повезло. Вызывает меня начальник отдела кадров. Я была прописана в дер. Еловая, а жила в Емельяново, а так нельзя, нужно из Еловой выписаться, а прописаться по месту проживания в Емельяново. И должна она была это сделать сама, не выдавая мне на руки паспорт, а лень мотаться по деревням. Она дала мне паспорт: «Сходи – в Еловой выпишись, а в Емельяново пропишись». Пошла и даже не подумала тогда, что вот паспорт на руках – езжай, когда еще тебя хватятся, да начнут искать. Выписалась из Еловой в тот же день, а в Емельяново уже поздно, закрыто все, ну да ладно, завтра. Иду и встречаю т. Настю, жену шкипера, с которым мы с папкой ходили на Дудинку. Опять же, давно не виделись, все переговорили. Она говорит: «Дак, что же ты? Паспорт то у тебя на руках, или ты уже не хочешь в Норильск?» «Да как не хочу, совсем хочу!» «Да бери паспорт и езжай». Елки-моталки, и в самом деле, паспорт то у меня! А как ехать, на пароход нужно. «Зачем тебе пароход? Мы послезавтра ставим баржу на погрузку, загружаемся и уходим на Дудинку. Так и тебя возьмем с собой. Надумаешь, приходи завтра на причал, с Сашкой (шкипер баржы и ее муж) поговорим да порешаем.» Вот такой фортель. С одной стороны – очень хочется в Норильск, там же по моим понятиям манна с небес сыпется, а с другой стороны – нач. цеха, сволочь, подаст в суд, да и посадят, правда, если найдут. С папкой поговорила и была не была – поеду. Пришла на следующий день на баржу. Д. Саша говорит: «Ради Бога. А чтобы не просто так каталась, оформлю тебя приемщицей, будешь грузы при погрузке считать, ну и деньги какие-то за работу получишь. Только одно условие: зарплата у нас, сама понимаешь, не великая. Когда будут грузить, ты на барже считаешь, там ящики, или бочки, или коробки, а тетка на причале. В конце погрузки вы сверяете свои записи. Так ты указывай на бочку ли, коробку поменьше, она вряд ли проверять будет, лазать по трюму да пересчитывать, а ты настаивай на своем, подпишет, никуда не денется. Ну, а уж если все ж таки проверит, скажешь, что мол – извините ошиблась, я первый раз. Но не думаю, что полезет. А нам жрать что в пути будет и деньги сэкономятся.» Страшно обманывать, но ехать хочется. Стала я делать, как он сказал: там бочку с рыбой не досчитаю, там ящик с чем-то, там коробку, и ничего, все прошло как по маслу. Сейчас понимаю, что он на этом деньги сколачивал, а тогда думала, что на общее дело, чтобы поесть. Ушли из Красноярска, идем по Енисею. Мне радостно, в новый мир еду, что там будет не известно, но обязательно будет хорошо. Помогаю т. Насте на кухне, когда палубу мою, делать то все равно нечего. Мне уже 15,5 лет, сформировалась как девушка, да и симпатичная была и на лицо, и на фигуру. Мужики на меня уже посматривают, я же вижу. Паренек был на барже 20летний, все за мной ухаживал, разговоры разговаривал. Ну да разговаривает, и пусть себе. Я и не замечала, что Сашка, шкипер, на меня глаз положил. И что ему, заразе, нужно – жена рядом, да и самому за 30. Как то подловил он меня одну в моей кондейке, напал, изнасиловать хочет. Завалил на кровать. Я так яростно сопротивлялась, что не даю ему ничего с собой сделать, кричу. А он здоровый и силы у меня кончаются. Я ему кричу: «Я все расскажу папке, он тебя убьет». Он знает крутой нрав папы, ходили же одну навигацию вместе.

То ли это помогло, то ли я слишком яростно сопротивлялась, отстал он от меня на этот раз. Поплакала, да пошла и рассказала все т. Насте. Она говорит: «Ох, Нина, он и сидел за это, и меня силой взял. Не отстанет он от тебя. До Дудинки осталось чуть больше суток, будь все время рядом со мной на кухне. А в Дудинке он сразу пойдет в порт по делам, ты ничего не жди, как только уйдет, сразу забирай вещи и иди в Дудинку, не жди никакого расчета, иначе он тебя просто так не отпустит.» Кое-как мы с т. Настей промучились эти сутки, а в Дудинке – я ноги в руки и бегом с баржи. Иду в никуда. Да ладно, где наша не пропадала, свет не без добрых людей, все равно сюда ехала, только вот в кармане «вошь на аркане». А тут навстречу Сашка идет: «Ты куда?» «Да от тебя подальше. Или, ты думаешь, я тебя дожидаться буду, чтобы ты меня изнасиловал?»

«Ну и куда пойдешь?» «Да прямо, а там что-нибудь придумаю». «Ладно, пойдем со мной». «Ага, бегу и падаю». Я осмелела, ну не кинется же он меня посреди улицы насиловать. «Пойдем в отдел кадров порта, там у меня знакомая работает». Пошли. Там женщина, Светлана Васильевна, начальник отдела кадров, Сашкина знакомая. Объяснил Сашка, что нужно мне на месяц-два на работу устроиться, пока тетя моя не приедет с вызовом и не заберет. Та посмотрела, да говорит, что нет работы в порту, но ей нужна помощница по дому. У нее трое детей и приходится оставлять их одних, да и обслуживать семью одной трудно. Хочешь, иди ко мне жить и помогать по хозяйству. Кормить, поить будем хорошо, но денег не много. Ну что, дело привычное, как-нибудь два месяца проживу. Стала я у них жить, вроде как домработница. Муж у нее начальник продуктового склада, конечно дом – полная чаша, все есть, не говоря уже про еду.

Детей трое: старший уже большой – 8 лет, в школу ходит, средняя девочка пяти лет и малыш 2 года. Я все по дому делаю, старшего в школу провожаю и встречаю, с младшими гуляю, вроде все ничего и жить можно. Только мужик мне не нравится: какой-то угрюмый и девочка его очень боится. Перед его приходом забьется в самый дальний угол, коленки подожмет и тихонько плачет. Я и так и так: «Что такое, Вика, что ты плачешь?» Молчит, мне ничего не говорит, почти месяц молчала. Но потом, видать прониклась ко мне доверием, видела, что я к ней хорошо отношусь, сказала. «Он меня сильно бьет и за волосы тягает, я его очень боюсь, особенно когда мамы дома нет». «Как за волосы тягает?» «Да за волосы хватает и к потолку поднимает. Очень больно, а если я плачу то бьет, чтобы не ревела». Вот садист, скотина. Я в тот же день рассказала Светлане Васильевне. Она говорит: «Он и меня бьет. А Вика от первого брака, он, поэтому ее не любит. Да куда деваться? Куда я одна с тремя детьми в наше время, чем кормить их буду, как учить, одевать да обувать? Вот и терплю». Я говорю: «Вы можете терпеть, а я не могу смотреть и слушать, как этот гад над ребенком издевается. Я от вас ухожу». А что я могла еще сделать? Морду ему набить? Так он здоровый мужик. Могла, конечно, расцарапать, так посадил бы, говнюк. Собрала вещички и ушла. Хорошо, что за тот месяц, что у них жила, познакомилась с девочкой, моей ровесницей – Гулей. Пришла к ней и попросилась переночевать. Родители ее узнали, почему я ушла, и говорят: «Так поживи пока у нас, вон с Гулькой и спать будешь». А, Гуля и рада, у нее два брата, один много младше, другой старше, а тут девчонка, есть с кем говорить да гулять. Живу, кормят они меня, хотя у самих не богато, но совесть иметь надо, вообще чужие люди – пришла, живу, да еще и объедаю. Пошла искать работу, да в один день и нашла. Правильно говорят: дураков работа любит. Устроилась в кондитерскую помощником пекаря, булочки, батоны, пряники и др. выпекать. Тепло, вкусно пахнет, булочками и пряниками кормят, только работай. Пекарем был старый кореец. Научил он меня и тесто правильно составлять, и месить, и сворачивать, чтобы красиво было, и выпекать хорошо. Через небольшое время я и сама все могла. Чтобы дед рано не приходил, я пораньше все тесто замешу, он попозже придет, и уже вместе скручиваем и выпекаем. Все меня хвалил: «Ох, молодец ты внучка, руки золотые, все можешь. Вот помру, ты за меня пекарем будешь.» А т. Варя все не едет, что-то у нее там не получается. Я живу у Гули. Вечером с работы иду мне дед пряников, булочек даст, я их в Гулину семью и отдавала, сама то на работе наемся, а они детям пряники сами не купят – дорого.

Как то гуляли на улице, вдруг вижу, ребятенок ко мне бежит, кричит: «Нина, Нина!» Смотрю Вика. «Ой, Викуля, здравствуй, девочка моя. Как ты живешь?» Она звонко так рапортует: «Я хорошо живу!», и на ушко мне: «Он меня больше не бьет и за волосы не тягает» и мордашка радостная, счастливая, светлая. Светлана Васильевна подошла. Я спрашиваю: «Как у вас жизнь, по-прежнему?» «Нет, Нина, спасибо тебе, намного лучше!» «Здрасте, приехали. А я при чем?» «А ты ушла и мне горько так стало. Чужой человек не может смотреть как ребенка обижают, а я, родная мать, терплю. Стыдно мне стало и обидно. Плюнула на все, будь что будет, но больше терпеть не буду. Пошла в ГорКом партии и все рассказала. Видать хорошо ему там дали. С тех пор ни детей, ни меня пальцем не тронул. Даже какой-то другой стал, мягче что ли. Так что теперь мы живем хорошо». Ну и, Слава Богу.

Наконец приехала т. Варя с вызовом. Кончились мои мытарства. Однако, рано обрадовалась. Опять меня с работы не отпускают. А паспорт, при приеме на работу, у меня забрали, не отдают. Будешь работать и все тут. Я опять – тетя родная, она меня выучит и дальше по сценарию. Ни фига. Директорша: «Дура, ты, Нинка. Я тебя сама выучу здесь, а потом в Красноярск пошлю в институт пищевой с направлением, тебя обязательно примут. Закончишь, за меня останешься. Все время при хлебе будешь». «Да я к родным хочу. С родными жить легче». Уперлась и ни в какую. Т. Варя пошла уговаривать, да ругаться. Все бестолку – хоть плачь, хоть смейся. Во, ценный то работник, даже сама себя зауважала, а в Норильск уехать не могу. Т. Варя побилась два дня, да ей обратно, на работу нужно. Я бы и сбежала вместе с ней, да испугалась: там убежала, тут убегу – рецидивист какой то. Т. Варя говорит: «Оставайся пока, может, уговоришь, так я и приеду снова. Благо не так далеко». Осталась и стала начальнице капать на мозги, чуть ни каждый день. Елки-палки, а ей хоть кол на голове теши, как об стенку горох. Но ведь вода и камень точит. И снова случай помог. Опять я встретила т. Настю, Сашкину жену. И чего это они зимой в Дудинке делают? Оказалось, пришли они поздно осенью, а обратно уйти не смогли, лед на Енисее встал, вот и зимуют здесь. Поболтали обо всем и, черт возьми, вот же жизнь как складывается. Сашка скоро в Норильск едет по делам порта и может в пропуск, для проезда в Норильск, кого хочешь вписать. Хочешь – тебя впишет, и вместе с ним уедешь. «Ага, чтоб он меня изнасиловал». «Да ты че, Нинка! Что ж он тебя принародно в поезде снасильничает, что ли? Там же народу туча едет». Ну, в общем-то, да, вероятность не велика. Решительно, настроенная, пошла к директорше: «Не отпустите, завтра и так уеду, и хрен с вами!». «Езжай, езжай. Найдут тебя». Ну, я уж если сказала, то и сделать должна. Собрала вещички, с Гулькой попрощалась и с утра на поезд, там договорились с Сашкой встретиться. Пришла на станцию, а там начальница меня ждет. Я думаю: «Вот, сучка, сейчас еще милицию вызовет». Она подходит и говорит: «Ладно, Нинка, хотела я как лучше, ты мне как дочка, своих то нет. Но поняла, что упертая ты и своего добьешься. Езжай с Богом. Все у тебя получится, потому как хороший ты человек. И знай – худо будет ко мне едь. Мы с тобой не пропадем». А что я хороший человек? Обычный, как все, просто ей приглянулась. Отдала она мне паспорт, деньги, что я заработала, даже чуть больше, дала булочек на дорогу. Мы с ней расплакались, расцеловались, да и поехала я.

(Засиделись, мы с мамой очень допоздна. Я то, дурак, не соображаю, что маме 80, ей и отдыхать нужно. Быстренько закруглил и пошли мы спать. Будет день и будет пища.)