Текст книги "Жизнь в эпоху перемен. Книга первая"

– Именно в этом возрасте и начинается юношеская тяга к девушкам, – убежденно возразила Фрося, – еще ничего неизвестно, про любовь, но уже всего хочется. Я, помню, в твоем возрасте начала заглядываться на парней, пока один из них, постарше, тоже не присмотрел меня. Мы прогуливались вместе по селу, ходили на посиделки за околицу, а через год он посватался и стала я мужней женой. Потом он утонул в нашей речке, и оказалась я при твоем отце Петре Фроловиче, вначале в прислуге, а потом уж, когда твоя матушка померла, стала невенчанной женой твоему отцу, каковою и пребываю и ничуть об этом не жалею. И ты, конечно, присмотришь здесь соседскую девушку, например, Дашу, что неподалеку живет – тоже вошла в невестин возраст и расцвела, будто цветочек полевой.

Подкатись к ней, но без баловства, глядишь, и летом скучать не придется, – посоветовала Фрося и ушла на кухню готовить обед, а Ваня, покраснев от смущения, остался в своей комнате, где и состоялся этот разговор.

Девушку Дашу, он уже видел, проезжая мимо ее дома с отцом и заметил, как она вскинулась взглядом на него и быстро отвела глаза долу, склонив голову. Ваня не признал в ней соседскую девчонку, которая в прошлый его приезд часто пробегала мимо него к реке, – там у нее была укромная заводь, где девчонка купалась в одиночестве или с подружками, обнажаясь донага на пустынном берегу и с визгом бросаясь в воду, чтобы смыть пот и усталость после дневной работы.

Сейчас девчонка превратилась в миловидную девушку с округлыми формами тела и завораживающим взглядом голубых глаз.

Пробыв у отца с неделю, Ваня дважды встретил девушку около ее дома, когда она направлялась вечером к реке, где видимо и купалась как в прошлые годы. При этих встречах Ваня торопливо здоровался с девушкой и быстро отводил глаза, встречая открытый взгляд Даши, которая, не скрывая интереса к юноше, пристально смотрела на него, любуясь смущением и застенчивостью Вани при встречах с ней.

Как– то вечером, завидев Дашу, направляющуюся к реке, Ваня тайком последовал за ней, скрываясь за деревьями рощи, что тянулись от его дома до самой реки. Увидев, что девушка спустилась к реке, он пробрался в кусты шиповника, что росли над обрывом у берега, и осторожно раздвинув колючие ветки, посмотрел вниз.

Даша плескалась в воде чуть выше пояса и упругие девичьи груди то показывались из воды, то исчезали в волнах, когда девушка, повизгивая, окуналась в воду с головой, так, что на поверхности оставались лишь длинные пряди распущенных русых волос.

Накупавшись, Даша пошла к берегу и предстала пред юношей во всей прелести девичьей наготы. Точеные девичьи формы плавными изгибами бедер окружали пушистый треугольник ее лона, который манил взор юноши ещё неведомым ему блаженством. Кровь желания удалила Ване в голову и он, тихо выскочив из кустов, кинулся в лес не разбирая дороги и сохраняя в памяти всю наготу девушки.

Обнаженное женское тело он увидел впервые в своей жизни, и оно манило его, как мотылька манит свет лампы, зажженной вечером на веранде и мотылек подлетает к лампе и, обжигаясь, падает рядом серым недвижимым комочком.

Подбежав к дому, Ваня присел на лавочку у ворот и чуть отдышавшись, увидел Дашу, возвращавшуюся с реки. Волосы девушки были завязаны узлом и скрыты под косынкой, а ситцевое платьишко плотно прилипло к мокрому телу, рельефно очерчивая все формы ее тела, которые недавно Ваня видел наяву. При виде девушки, сладкий спазм возник у юноши в паху, его плоть восстала и он, покраснев от смущения, проводил девушку долгим взглядом вслед. Даша прошла мимо, не оборачиваясь, дошла до своего дома и лишь там, обернулась и, помахав Ване рукой, скрылась во дворе.

Весь вечер Ваня ходил как потерянный, вспоминая наготу девушки и всякий раз испытывая прилив ранее неведомого ему желания. После ужина он пошел в свою комнату, полистал книгу, отбросил ее и, улегшись в кровать, снова и снова видел перед глазами изящную наготу девичьего тела. Он представлял себе, что Даша здесь рядом, и он прикасается к ней, обнимает за талию, скользит рукой вниз к бедру и вот уже наглаживает пушок девичьего лона.

От этих мыслей, его юношеская плоть восстала вновь, мучительная сладость возникла в паху, ударила в голову и содрогнувшись в неведомом желании его плоть толчками извергла из него семя омочив простыню. Юноша замер в опустошении, впервые в жизни испытав приступ мужского желания, которое вдруг удовлетворилось само собой от одних лишь мыслей и мечтаний о близости с женщиной.

Ване стало стыдно за случившееся, и он носовым платком старательно затер пятна на простыне, чтобы Фрося не дай бог случайно, не увидела на простыне результаты его мечтаний о девушках.

Через неделю Ваня познакомился с Дашей, когда она снова пошла на речку. Ваня, как бы случайно, тоже пошел к реке по той же тропинке, и Даша первой заговорила с ним. Ваня по юношеской неопытности еще не знал, что мужчина выбирает ту женщину, которая его уже выбрала и своим поведением облегчает первое знакомство и последующие отношения – если после знакомства ее мнение не изменилось.

– Куда это вы, Ваня, направились, – уж не купаться ли со мной задумали, так я с вами купаться не буду: на мне лишь одно платье, мочить его я не желаю, а нагишом взрослые люди вместе не купаются, – засмеялась девушка.

– Откуда вы знаете, Даша, как меня зовут, – изобразил удивление Ваня, сразу же приблизившись к девушке, чтобы продолжить путь вместе.

– Да вас Иван Петрович, может только слепой Степан, что живет у церкви, не знает, – ведь, вы сынок нашего соседа Петра Фроловича, бывшего барина. Вы тоже знаете, как меня зовут, и я этому не удивляюсь: на селе почти каждый всех сельчан знает в лицо, а уж приезжих из города бабы обсуждают у колодца каждый день. Я поначалу не признала вас, в прошлом году вы приезжали совсем мальчиком, а сейчас парень – хоть завтра женить можно.

– А вы, Даша, и вовсе превратились в лебедушку из серой уточки и мне ни за что вас не признать, если бы тётя Фрося не указала, что вы и есть та девчонка, что прошлым летом бегала мимо нашего дома на речку, где и купалась голышом: я не видел, но ребята говорили, – добавил Ваня, увидев, что девушка зарделась от стыда, думая, что Ваня подглядывал за ней в прошлом году. Она покраснела бы еще больше, если бы узнала, что совсем недавно, и он видел ее прелестную наготу уже не девочки, а почти взрослой девушки.

За разговором они подошли к речке, но купаться не стали, а лишь посидели на берегу. Ваня стал рассказывать о своей жизни в городе, об учебе в училище и о друзьях, а Даша внимательно слушала его, интересуясь подробностями городской жизни и вздыхая, что здесь на селе жизнь довольно скучная, и если бы не постоянная работа по дому, то кроме посиделок молодежи за околицей – других развлечений и нет. А на посиделки она будет ходить лишь с осени, когда ей будет шестнадцать лет.

Ване осенью тоже должно было исполниться шестнадцать: они оказались ровесниками, но в мыслях и поступках Даша была уже взрослой девушкой, а Ваня оставался отроком, хотя и заканчивал через год полный курс училища. Даше учиться довелось лишь два года в земской школе села у учителя, который учил когда-то и Ваню, потом Даше исполнилось тринадцать лет, и дальше учиться вместе с мальчиками было уже нельзя – такие правила на селе. Но крестьянская сметливость и женская интуиция восполняли девушке недостаток образования, и общаться с ней было Ване легко и интересно, не говоря уже о сильном влечении, этих молодых людей друг к другу, повинуясь природе.

Они встречались под вечер на берегу речки, садились рядом и рассказывали о том, как прошел день или о каком-нибудь случае из их коротких ещё жизней. Больше говорил Ваня, а девушка внимательно слушала, иногда прося пояснений или высказывая свое мнение, но ненавязчиво, чтобы не обидеть Ваню. Сидя рядом, с девушкой, Ваня как бы ненароком и случайно касался рукою ее плеча, а помогая встать, обнимал Дашу за талию, и вся кровь приливала ему к лицу, когда он ощущал под руками нежное и податливое тело девушки.

Даша, чувствуя желание юноши, отстранялась не сразу, давая ему возможность дольше прикасаться к ней. Однажды, как бы нечаянно, Ваня прикоснулся ладонью к груди девушки и, не встретив отпора, сжал грудь в своей руке, ощущая нежную и тонкую упругость этой запретной части девичьего тела. Даша тогда резко отстранилась от Вани, вспыхнула лицом и тихим голосом попросила не делать этого больше.

– Я знаю, что тебе не пара и нам никогда не быть вместе. Ты барин и скоро уедешь учиться дальше, а мне оставаться здесь жить навсегда. Если я уступлю тебе сейчас – это будет радость для нас обоих, но ты уедешь, а я останусь здесь порченной – так называют у нас девушек, которые побаловались с парнями: их никто потом не берет замуж, а часто и родители выгоняют из дома. Будем просто друзьями, можешь иногда обнять меня – это так приятно, находиться в объятиях юноши, который нравится – но больше никаких вольностей: я себя буду блюсти для будущего мужа.

Ваня послушно выполнял эти условия девушки: прощаясь на опушке, он обнимал и тискал девушку, целуя ее в шею, Даша со смехом вырывалась и убегала домой, а Ваня, разгоряченный, еще долго сидел на лавочке возле своего дома, вспоминая теплую упругость девичьего тела и взгляд ее бездонных голубых глаз при расставании. Потом он шел в дом, выпивал стакан молока, что оставляла ему Фрося на столе веранды, и бросался на свою кровать, подминая и тиская подушку, как – будто это была Даша, пока сон не одолевал его мечты о близости с девушкой. Часто ему во сне проходила Даша, совсем нагой, как он видел ее на реке, прижималась к нему всем телом, и Ваня просыпался в сладко – мучительном семяизвержении, которое случалось с ним наяву от сновидений.

Незаметно лето подошло к концу. Ваня хотя и не добился желаемого от Даши, но считал, что это лето он провел с пользой, встречаясь с девушкой, которая ему нравилась.

Накануне отъезда, вечером, Ваня долго обнимал и целовал Дашу в шею, прижимал ее всем телом к себе, чувствуя, как девушка ощущает желание его восставшей плоти войти в нее, отчего Даша содрогнулась и, наконец, отстранившись от него хрипловатым от волнения голосом, тихо сказала, впервые целуя Ваню в губы, бесстрастно, но нежно:

– Жаль Ваня, что ты барчук, а я крестьянка и нам никогда не быть вместе. Был бы ты крестьянским сыном, я сейчас же отдалась бы тебе полностью, всматриваясь, как твои разноцветные глаза туманятся страстью обладания мною. А осенью ты бы взял меня в жены, и жили бы мы долго и счастливо, как говорится в сказках. Но крестьянка барину женою быть не может, а быть полюбовницей я не хочу и не могу. Вот и приходится нам расставаться навсегда, не познав себя, как муж познает жену. Почему люди рождаются в разных сословиях и почему не могут быть вместе? Разве это справедливо?

Ты нравишься мне, я понравилась тебе – что еще нужно людям для счастья? Но ты дворянин, я крестьянка и у нас не может быть счастья на двоих.

Прощай Ваня, навсегда, и помни меня, а я буду помнить тебя как первого юношу, которого сама целовала в губы. Побежали, слышишь, отец кличет меня домой, опасаясь, чтобы мы не наделали глупостей, – закончила Даша, крепко и страстно поцеловала Ваню снова в губы, отчего у него закружилась голова и зазвенело в ушах, вырвалась из его объятий и убежала на зов отца, оставив юношу одного.

С опушки леса он видел, как Даша подбежала к своему отцу и покорно пошла за ним в дом, успев повернуться и тайком помахать Ване рукой на прощание.

Они скрылись во дворе, а тем временем отец Вани вышел из ворот усадьбы и уселся на лавочке, дымя самокруткой, и видимо поджидая сына. Ваня пошел к дому, делая вид, что возвращается с речки. Подойдя к отцу, он присел рядом и молча наблюдал, как солнце коснулось вершин деревьев и медленно катилось вниз, сгущая воздух отблесками заката.

Отец покурил, потом повернулся к Ване и, похлопав его по плечу, участливо сказал:

– Не расстраивайся сынок, расставанием с девушкой. Ты, только входишь в мужской возраст и у тебя будут еще и встречи и расставания, пока ты не найдешь себе девушку по сердцу и по душе. Потом женишься на ней, пойдут дети, в заботах о них, пройдут годы, и оглянуться не успеешь, как станешь стариком, как я, и будешь также сидеть у дома, поджидая, когда сын или дочь вернуться с посиделок.

Надеюсь, ты не согрешил с Дашей напоследок? Давеча отец её, Николай, заходил ко мне и остерегал, чтобы ты не причинил обиды его дочери. И так по деревне слух прошел, что вы встречаетесь на берегу и этот слух уже навредил репутации девушки, ну а если бы вы согрешили по молодости, то Николай обещался спалить нашу усадьбу дотла за девичий позор.

Хорошо, что все закончилось без греха и тебе завтра уезжать. Я сам был молод когда – то и знаю по себе, как тянет юношу познать женщину всю целиком. Вот тебе сынок пять рублей, когда приедешь к тёте Марии, сходи к какой-нибудь гулящей девке, что помоложе, заплати ей, и она научит тебя обращению с женщиной. За деньги, оно конечно не так сладко, как по симпатии, но сможешь понять, в чем суть, обладая женщиной, а дальше все уладится само собой, – с этими словами Петр Фролович, сунул в руки сына пятирублевую ассигнацию, которую Ваня машинально упрятал в карман, удивляясь поступку отца.

– Только тётке ничего не говори, – предупредил отец. Она и сама не против побаловаться с мужичком, но будет на меня ворчать, что сына послал к блудницам, если узнает. Не всё женщинам надо знать о нашей мужской жизни, а ты Ванюша, уже почти мужчина. Хватит горевать о Даше: помял, потискал её и довольно. У неё будет своя крестьянская жизнь, а у тебя будет своя, жизнь достойная дворянина, если выучишься и выйдешь в люди.

Нынче без капиталов наверх можно пробиться лишь через ученость – вот учись и учись сынок, пока есть такая возможность. Пошли в дом, а то Фрося будет ругаться, что ужин остыл: она запекла курицу к твоему отъезду, и будет обижаться, если мы не подойдем во– время.

Так, ничем, закончились встречи Вани с первой девушкой на заре своей юности, но он потом никогда не забывал, как впервые увидел нагую Дашу, выходящую из реки, после купания: с распущенными волосами в отблесках солнечного света на мокрой прекрасной фигуре девушки.

На следующее утро, Петр Фролович отправил сына с соседом на своей коляске в уезд, откуда Ваня должен был самостоятельно добраться поездом до Чаусс. Петр Фролович решил, что сын достаточно взрослый, чтобы самостоятельно добраться до тётки Марии, где ему оставался последний год обучения.

Добравшись до тётки Марии, юноша первым делом исполнил наказ отца посвятиться в мужчины с какой-нибудь гулящей девкой. В городке было заведение с девицами, которое содержала какая – то жидовка, но Иван не рискнул туда сунуться: городок небольшой и посещение им публичного дома не осталось бы не замеченным и могло получить огласку до смотрителя училища.

Товарищ по классу, с которым Иван поделился своим замыслом, посоветовал ему сходить в Заречье, где в двух – трех домах гулящие девки принимали клиентов за деньги. Он сам недавно посетил такой домик и остался, весьма доволен: девка оказалась молодой лет двадцати, еще не измызганная, но опытная и за пару часов посвятила его в мужчины, взяв всего денег три рубля.

Иван отправился по указанному адресу и вскоре вошел в приземистую избушку, где его встретила хозяйка: бойкая женщина в теле, но не размазня. Увидев входящего юношу, девка опытным взглядом оглядела будущего клиента и услужливо подсказала: -Что мальчик, пришел потерять невинность с блудливой девкой? А деньги за услугу у тебя найдутся?

Ваня смущенно показал зажатую в кулаке бумажку и девка, сразу подобрев, молвила: – Пойдем мальчик учиться любви, как у вас говорят. Давай свою пятерку, а все остальное я сделаю сама.

Ваня отдал деньги, которые тут же исчезли в складках халата, накинутого на девку. Ваня остался стоять, не зная, что ему делать дальше. Девка распахнула халат, обнажившись перед Ваней полностью, потом и вовсе скинула халат и, подойдя к юноше вплотную, стала сама раздевать его, пока Ваня не остался в одном исподнем белье, которое служанка любви тоже решительно скинула с него. Голый юноша продолжал стоять перед обнаженной женщиной, словно в трансе разглядывая женское тело. Девка осторожно взяла рукой его мужскую плоть, которая тут же воспряла, и повела юношу на кровать. Улегшись навзничь, девка, приобняв юношу, потянула его на себя, раздвинула свои ноги и ввела мужскую плоть в лоно, прижав юношу к себе. Иван едва успел сделать два движения, как в паху возникла щемящая сладостная боль, и его семя толчками изверглось вглубь девки, а Иван, разом обмякнув, замер в неподвижном оцепенении.

– Так я и знала, что ты мигом обслюнявишь меня, мальчик, – сказала девка освобождаясь от Ивана, откинула его к стене, встала, вытерлась какой – то тряпкой и снова прилегла рядом. – За пять-то рублей, придется мне поработать, как следует, чтобы ты из мальчика стал мужчиной, – хохотнула девка, и начала руками мять и тискать юношу, поглаживая его плоть, потом положила руку Ивана, на свою грудь и, почувствовав, что юношеская плоть восстала, вновь овладела юношей, втиснув его желание в себя. Иван ощутил упругую горячую глубину женского лона и инстинктивно начал двигаться, вжимаясь в женщину до упора. В этот раз он успел сделать с десяток движений, прежде чем снова извергся семенем.

– Вот уже лучше, – засмеялась женщина, но бог любит троицу и за твои деньги, я разрешаю тебе еще раз попользоваться мною. Она встала, нагишом прошлась по избе и, возвратившись к Ивану, поднесла ему кружку кваса. – На попей, и продолжим твое обучение.

Иван выпил квасу, почувствовав, как силы возвращаются к нему. Женщина снова прилегла рядом, Иван самостоятельно начал мять и тискать женскую грудь и ощутив, что мужская сила возвратилась к нему, уже самостоятельно овладел продажной девкой, вновь и вновь вжимаясь в теплую глубину ее женской сути, пока снова не наступило семяизвержение, обессилившее юношу окончательно.

Девка высвободилась из – под Ивана, встала, снова вытерла тряпкой укромное место не стесняясь глазевшего на нее юношу, одела свой халат и молвила: – Пожалуй, я отработала свои деньги и дала тебе первые уроки отношений с женщиной, а дальше вас, мужиков и учить не надо: сами с усами, и уже, как бог даст – так и будете обращаться с бабами. А ты, мальчик, заходи ещё – если будут деньги, спросишь Ольгу – это я и есть и мы с тобой покувыркаемся на постельке к твоему удовольствию. Мне деньги – тебе удовольствие, наверное, это и есть торговля любовью.

Бабки – знахарки снимают с людей порчу, врачуют травами, а мы, девки, освобождаем мужика от похоти, если у него нет жены или она больная. Получается, что мы тоже врачуем мужиков, но нас презирают, а знахарок уважают.

– Прощай и уходи, мне еще один клиент зайти обещался, надо привести себя в порядок после твоих излияний.

Услышав о новом клиенте, Иван вздрогнул от отвращения, представив себе, что какой – то старый, толстый мужик будет мять и тискать эту давку. Заметив это, Ольга насмешливо сказала: « Что не нравятся мои клиенты? Возьми меня мальчик на полное содержание и будешь тогда один пользоваться мной. Не можешь? Тогда уходи и не мешай работать».

Иван быстро оделся и вышел на улицу. Вспоминая происшедшее, он не ощутил восторга от обладания женщиной. Даже во сне, представляя Дашу в своих объятиях, он получал большее удовлетворение, чем в объятиях этой девки.

– Сюда ходить можно, чтобы снимать похоть с тела, а за женскою любовью надо обращаться к девушке, которая нравится. – Интересно, что бы я ощутил, если бы добился Даши? – думал Иван, уходя прочь от продажной любви.

Так, уроками от гулящей девки, за деньги, Иван стал мужчиной, познав женщину, но, не познав всей сладости любовного соития с любимой девушкой.

XI

Последний год обучения в училище отличался от предыдущих тем, что мальчики превратились в юношей, стали интересоваться девушками, познакомиться с которыми возможно было лишь по-соседски или на официальных городских вечерах по случаю какого-нибудь торжества: тезоименитства государя Николая Второго или церковного праздника, например Рождества.

В городке была женская прогимназия, выпускницы которой тоже вступали в возраст зрелости, как и выпускники училища. По традиции, еще при прошлом директоре училища, были устроены музыкальные вечера совместно с девушками из прогимназии. На этих вечерах, которые проводились три раза в неделю, юноши и девушки учились танцам, под присмотром учителя музыки, устраивались спевки, разучивались романсы под фортепьяно, и всем было весело и интересно. Иван вполне успешно учился танцам, памятуя разговор отца, что мужчина обязан уметь хорошо танцевать, чтобы этим умением, завлекать девушек, которые ужасно любят танцевать.

Однако петь Иван так и не обучился за все годы учебы в училище: слух у него был неважный, и он отчаянно фальшивил, напевая даже простую народную песню, не говоря уже о романсах, но слушал пение других с удовольствием.

В танцах Иван весьма преуспел и, кружась в вихре вальса с девушкой из прогимназии, он, ощущая гибкое и трепетное тело девушки в своих руках, понимал, почему отец настоятельно рекомендовал ему обучаться танцам: ничто так не сближает с девушкой, как танец, никакие слова и даже песни, не позволяют юноше держать девушку в своих руках, а в танце это необходимое условие.

Для выхода в свет подросшего племянника тетя Мария, пошила Ивану пару костюмов, в которых он выглядел худоватым, но почти взрослым мужчиной и даже рыжеватый пушок начал пробиваться у него над верхней губой.

Войдя в возраст взросления, Иван тщетно искал себе друзей среди сверстников по училищу: приятельские отношения у него были со всеми, но вот настоящих друзей, с которыми можно делиться самыми сокровенными мыслями, не находилось.

Случайно, на танцевальном вечере, он разговорился с девушкой из прогимназии, которая стояла в одиночестве у стенки, с любопытством разглядывая окружающих.

В это время начали разучивать танец польку и Иван вызвался составить девушке пару. Разучивая пируэты, они разговорились и уже через полчаса стали настоящими друзьями. Девушку звали Машей: она была жизнерадостна, приветлива и охотно слушала рассказы Ивана о прошедшем лете, которое он провел у отца в деревне.

Маша была местная уроженка, жила с родителями на другом конце городка и, видимо раньше никогда не встречала Ивана, потому что искренне удивилась его разноцветным глазам, с детской непосредственностью разглядывая его так и эдак, пока окончательно не убедилась, что глаза юноши действительно разные: зеленый и голубой.

– Как это необычно, – развеселилась девушка и даже захлопала в ладоши, – вам Ваня, надо непременно прийти к нам в гости, в это воскресенье. Я представлю вас как своего друга и пусть папа, и мама тоже удивятся вашим глазам.

– Что я, обезьяна, какая, чтобы меня разглядывать? – Обиделся юноша, но Маша вдруг прижалась к его плечу и прошептала: – Я скажу им, что вы волшебник и сами изменили себе цвет одного глаза: посмотрите, как они будут охать и ахать, а мы посмеемся вместе над предрассудками старших.

Иван почувствовал, что ему легко и просто общаться с этой девушкой и самое удивительное заключалось в том, что он не чувствовал к ней привычного притяжения как к женщине – пусть и юной, но уже оформившейся: в неброской красоте лица с правильными чертами и нежным румянцем на щеках, на котором выделялись большие карие глаза в обрамлении длинных и пушистых ресниц. Тёмно– каштановые волосы ниспадали девушке на плечи шелковистыми прядями, и от этого Маша казалась выше ростом, хотя была ниже Ивана на пару вершков. Стройная, тонкая фигурка девушки постоянно меняла позы, что говорило о её непоседливости.

Заметив, что–то интересное, она легким толчком руки привлекала внимание Ивана, восклицая громким шепотом: – Смотрите, смотрите Ваня, как импозантен пианист; – или что – то другое, например: – Видите ту девушку – красавицу блондинку? Она полька, но православная, и мы учимся с ней в одном классе.

За вечер они сдружились, будто были знакомы много лет и Иван не спрашиваясь, пошел провожать Машу, а она, уцепившись в темноте ему за локоть, шла рядом, рассказывая какой-то случай из своей, гимназической жизни.

Иван с улыбкой взрослого мужчины, слушал девичий лепет Маши, удивляясь как легко и непринужденно ему рядом с этой милой девушкой, которая взяла его под руку, что было бы совсем недопустимо при свете белого дня.

Незаметно они подошли к дому, где жила Маша, поговорили несколько минут и, уговорившись встретиться через день снова на танцевальном кружке, Маша ушла в дом, помахав Ивану рукой на прощание.

– Какая милая девушка, это Маша, – думал Иван, возвращаясь, домой к тёте Марии. – Мне с ней легко и просто и удивительно, что у меня не возникло к ней чисто мужского желания. Пусть она будет моим другом: может же быть дружба между мужчиной и девушкой – я читал об этом в книгах, но не верил.

На следующее утро Иван, как обычно пошел в училище доучиваться до получения свидетельства об окончании училища, чтобы потом выучиться на учителя. На последнем году обучения занимались только повторением пройденного ранее, для подготовки к испытаниям за полный курс училища, поэтому учеба была уже необременительна для Ивана, обладавшего хорошей памятью.

Стояла вторая половина октября. За ночь подморозило, и Иван весело шагал по подмерзшим лужицам, похрустывая сапогами по тонкому льду, покрывшему дорожные выбоины и колею, заполненную водой.

– Хорошо, что Маша вчера держалась за меня, и не поскользнулась на этой грязи, – весело подумал юноша, вспоминая вчерашний вечер и свою новую знакомую. – Завтра встретимся и поболтаем ни о чём с этой милой девушкой, а если будут танцы, то и потанцуем в свое удовольствие. Она сказала, что я хорошо танцую и надо постараться не разочаровать девушку в своем умении вальсировать.

С этими мыслями Иван и вошел в училище, предварительно вымыв сапоги от вчерашней грязи в колоде с водой, что лежала у входа. Группа была уже в сборе полного состава в количестве 14 человек, и ждали нового учителя. Прежний учитель Борис Олегович или Боб, как звали его ученики, закончив курс, весной переехал на жительство в Витебск и теперь класс доучивал другой учитель: сухой и желчный старик – Павел Евгеньевич Тухманов, которому оставался год до выхода на пенсию и поэтому он усердно занимался с учениками, чтобы выпустить их с хорошими отметками.

Прозвенел звонок в коридоре, дверь открылась, и вошел Петух – так прозвали ученики своего нового учителя: по начальным буквам. Учитель и впрямь был похож на взъерошенного петуха с хохолком на лысой голове, бородкой и прыгающей походкой. Положив журнал на стол, Петух оглядел класс и, убедившись, что все на месте приступил к урокам.

Повторяли материал лишь по предметам, по которым будут испытания: учитель давал задания из учебника, письменное или устное, ученики готовились и потом отвечали учителю вслух, а Петух поправлял учеников, если они ошибались, вновь и вновь повторяя пройденное за прошлые годы: вот и всё учение на последнем году. Иван постоянно удивлялся никчемности последнего года обучения и считал его потерянным временем жизни.

На следующий день, вечером, Иван поспешил в гимнастический зал училища, где проходили уроки танцев, чтобы встретить свою новую знакомую Машу. Девушка оказалась на месте, и, увидев Ивана, радостно улыбнулась и призывно помахала ему рукой.

Весь вечер они провели вместе: учились танцам, слушали песни и романсы, которые осмеливались исполнять некоторые гимназистки и юноши из училища – надо сказать, что некоторые ученики пели весьма неплохо и вызывали одобрение присутствующих. Маша, тоже достаточно искусно, сыграла на фортепьяно какую–то вещицу, заслужив аплодисменты. Когда вечер закончился, Иван проводил Машу до дома уже знакомым ему путем, оживленно обсуждая увиденное и услышанное.

– Жду вас, Ваня, к нам в гости в воскресенье, – сказала девушка на прощанье. – Я уже сказала родителям, что познакомилась с хорошим юношей, и мы уже подружились. Можно, мы будем говорить между собой на «ты» ? – спросила девушка, – мы же друзья, хотя и недолго, а друзья не говорят на «вы».

Получив согласие Ивана на простое обращение, Маша захлопала в ладоши и воскликнула: – До свидания Ванечка, спокойной тебе ночи, – засмеялась и убежала во двор дома, где в двух комнатах светились лампы: видимо родители ожидали возвращение своей дочери.

В воскресенье, после полудня, Иван надел свой новый костюм и, сказав тёте Марии, что идет в гости к родителям знакомой девушки, отправился в путь, услышав вслед пожелание тетки, быть осторожнее с девушками, чтобы не попасть в неприятную историю, а какую она расскажет потом.

Родители Маши встретили Ивана радушно, так же, как и дочь, подивились его разноцветным глазам, а отец девушки – Юрий Алексеевич, земской доктор, сказал, что впервые в своей практике сталкивается с таким явлением, хотя и слышал о разноцветных глазах. Родители Маши оказались приветливыми и открытыми людьми, простыми в общении, и обед прошел за оживленным разговором, где родители расспрашивали Ивана об его родителях и жизни здесь, на что юноша отвечал охотно.

Когда он упомянул, что живет у тётки Марии, Юрий Алексеевич нахмурился и сказал, что знает эту женщину с родимым пятном на лице, и она однажды лет пять назад обращалась к нему за советом, но каким не уточнил.

После обеда родители удалились к себе, а Маша провела Ивана в свою комнату для занятий, где они и провели время до вечера за разговором, рассматривая книги и альбомы с фотографиями, которые стало модным заводить в обеспеченных семьях.

Отец Маши служил земским врачом, выезжал в сёла к больным, лечил людей в городской больнице и вел частную практику, поэтому числился местным интеллигентом. Мать Маши домохозяйничала, но будучи набожной, посещала церковь ежедневно, в пику мужу – атеисту. Юрий Алексеевич, как– то сказал Ивану, что сколько врачи не изучают тело человека, нигде не находят у людей места для души, а коль нет места, то нет и самой души.

Маша была их единственной дочерью, в которой родители души не чаяли. Вечером, попив чаю, Иван распрощался и ушел вполне довольный проведенным временем.

С того дня и повелось, что Иван частенько захаживал к Маше в гости, иногда нечаянно и без приглашения, но всегда встречал радушный прием без навязчивого любопытства о его отношении к Маше.

На тезоименинство царя в женской гимназии был устроен вечер, куда пригласили и старших мальчиков из училища. Иван много танцевал с Машей, и они показывали публике свое умение, что приобрели в танцевальном кружке. Когда часы пробили полночь, все вокруг стали целоваться, поздравляя с днём тезоименинства царя, и Маша тоже расцеловала Ивана в обе щеки, чем смутила и удивила юношу: он -то относился к ней вполне дружески, без тайных желаний, но прикосновение девичьих губ сменило в нем дружескую привязанность к Маше, на медленно разгорающуюся страсть к ней, как девице.