Текст книги "Дело об оффортах"

Глава восьмая
Майков начинает действовать

За 27 дней до судебного процесса

Майков проснулся в отличном настроении. Вчерашний ресторанный ужин дал повод начать новое дело, хотя пришлось помучиться с Федяем, пока дотащил его до вахты института, где его мамаша работала вахтером. В какой-то момент он даже засомневался, стоит ли дальше «раскручивать» это дело. Жена известного художника работает вахтером? Сын очень смахивает на недотепу и начинающего алкаша. Все ли в порядке у самого художника? Но, поразмыслив, подумал, что стоит. Тем более что ничего подходящего и не предвидится пока. Собственно, план очередной аферы, которую он с ходу придумал еще там, в ресторане, по обрывкам фраз, услышанных от Федяя, личности и успешные граждане в этом деле были совершенно необязательны. Достаточно было следовать его указаниям и строго выполнять их.

Майков был виртуозным мошенником и, следовательно, имел собственную систему работы над такими делами. Он легко мог бы защитить даже диссертацию, ибо эмпирического материала у него накопилось предостаточно, а та филигранная, можно сказать, выверенная матрица, по которой действовал Майков, хотя иногда и давала сбои, в большинстве случаев приносила вполне выгодный результат.

Любая афера Майкова строилась на законе, точнее, на его несовершенстве. Это позволяло ему действовать легально, занимать сильную позицию, а если он понимал, что это «не его день», то отступал также под прикрытием закона. Ибо несовершенство всегда позволяет рассуждать, прикидывая «с одной стороны, с другой стороны». В данном конкретном случае, который Майков для себя обозначил как «Дело о натюрмортах», им был сделан скорый, но многообещающий вывод: писатель и художник-оформитель при подготовке книги получили устное согласие художника использовать несколько его офортов в качестве иллюстраций. Но согласие художника на такое использование ничем не подтверждено, а значит, есть все основания заявить о нарушении его авторских прав. Если договора нет, а истец настаивает на причиненном вреде, стало быть, нанесен финансовый и моральный ущерб.

Но любой хороший закон уязвим с точки зрения его применения. Ведь чтобы справедливость восторжествовала, следует предъявить немало бумаг, прямых доказательств, свидетелей и пройти многочисленные судебные процедуры. Спицын не может просто так потребовать и получить деньги за нарушение авторских прав. Он должен определить «вес» ущерба, доказать его реальность и т. д. и т. п. А поскольку о возможности получить деньги с писателя и оформителя Спицын и не думал, то и путей к ним он, разумеется, не знал.

В игре с законом, несмотря на веские, железные основания возместить ущерб в ходе судебного процесса, возрастала и уязвимость Майкова. Ведь состряпанные им вполне законные требования обязательно должны были быть обставлены кучей договоров, заявлений и прочими бумажками, которые докажут, что ущерб есть. Но любая такая правильная «стряпня» спустя месяцы после открытия «дела» – всего лишь подлог…

Майков, наспех перекусив, стоял перед большой интерактивной доской и чертил схему действий. По его мысли обвинение будет строиться так.

Он уговорит Федяя заставить папашу написать заявление в суд и потребовать компенсацию за использование его рисунков. Сто тысяч евро в переводе на рубли будет нормально, чего мелочиться. Фирма, которую возглавлял Чижевский, поди, не разорится, а в следующий раз владелец станет умнее.

Дальше начнется досудебный торг, и он, Майков, согласится уступить тысяч пятьдесят. И это будет замечательный результат, ибо он, Майков, был просто уверен: все решится до суда. Факт публикации рисунков налицо. Договора нет, а все люди интеллигентные, не желающие огласки и сплетен.

Если все-таки дело дойдет до суда, то органу правосудия дело престанет в таком виде: еще давно художник Спицын заключил договор с господином N. Он передал ему все права распоряжаться многими своими работами, в том числе рисунками, которые попали в книгу Чижевского. Распоряжаться означало любые действия – продать, издать, обменять. В договоре черным по белому будет записано: если Спицын без согласия господина N опубликует хотя бы один из рисунков или использует фрагмент любого в оформлении книги, он выплатит N неустойку в размере ста тысяч евро. Коли Спицын обязан будет выплатить неустойку, ему ничего не остается, как подать в суд на Чижевского персонально и его компанию. Два иска – две суммы.

А что же N? N, разумеется, никаких картин в реальности не покупал, не оплачивал, он и Спицына-то в глаза не видывал, а договор подпишет за символическую плату в несколько тысяч рублей и будет счастлив, что заработал на голом месте.

Дело настолько очевидное, нарушение закона об авторских правах столь явное, что Майков был просто уверен в скорой победе. Единственное, что еще не решил до конца Майков, на сколько денег он «кинет» самого художника…

У Майкова была дорогая квартира в престижном районе города. Был и кабинет, в котором он работал. В прямом смысле, конечно, эту комнату кабинетом назвать было трудно, но свое личное пространство каждый обустраивает сообразно собственному вкусу и удобству. Кабинет Майкова выглядел так: посредине стояло два круглых стола, которые разделяла большая современная интерактивная доска. К ней был подключен компьютер. Майков «рисовал» на доске схемы каждой операции с одной стороны. А на другую «лепил» всю необходимую для этого же дела информацию на бумаге. За каждым столом стояло большое массивное кресло. А больше в этом кабинете не было ничего. Тяжелые шторы плотно закрывали свет, отгораживая Майкова от улицы.

Если взглянуть на ту часть доски, которая была уже испещрена стрелочками и надписями, то можно было бы легко представить, куда и как предполагает двигаться Майков в процессе, который он назвал «Дело о натюрмортах». Причем тут натюрморты, ведь Спицын рисовал улицы города и превращал их именно в офорты? «Несущественные мелочи», – сказал бы Майков, для которого не существовало разницы между художественным жанром и техникой исполнения. Просто ему показалось, что «так» звучит лучше. В любой афере, свято верил он, тоже должна присутствовать гармония. Не случайно две стены в кабинете Майкова были заставлены книгами – исключительно детективами. Если разобраться, то Майков был героем мошеннического труда. Он перечитал практически все доступные книги разоблачения, где таких как он, Конан Дойл и Эдгар По, Агата Кристи и Деймс Чейз, Рекс Стаут и другие выводят на чистую воду. Майков читал и перечитывал эту классику не за завтраком, не на лежаке у теплого моря, не в попыхах между перелетами. Он делал это с карандашиком, подчеркивая и выписывая что-то важное для себя. Так что классические схемы организации преступлений Майков изучал на лучших примерах всех времен и народов.

После размышлений и прикидок Майков придумал следующий план действий.

Через Федяя он выходит на Спицына, и под обещание получить хороший куш, уговаривает его начать игру. После чего Спицын напишет претензию Вигдору Чижевскому, где объявит себя потерпевшей стороной. На самом деле претензий будет две: частному лицу Чижевскому и его компании. Их содержание Майков уже придумал.

«Директору компании «Светлые просторы» Чижевскому Вигдору Борисовичу

Уважаемый Вигдор Борисович!

Друзья по случаю дня рождения подарили мне Вашу новую книгу – энциклопедию «Истории старого Лесовска». Интересное красочное издание, открыв которое, я увидел на его страницах свои работы. Список прилагаю. Со мной использование моих работ Вы почему-то забыли согласовать. Я постоянно проживаю в городе, и Вам не составило бы труда решить вопросы авторства. Размещение моих произведений в печатном издании без моего разрешения является прямым нарушением моих авторских прав как художника и автора работ. Мне хотелось бы узнать, как такое было возможно в наше просвещенное время. И хотелось бы получить от Вас письменное разъяснение о том, каким образом моими работами оформлена и украшена ваша книга без моего на то согласия.

Заслуженный художник Спицын Александр Петрович»

«Директору Агентства «Светлые просторы» Чижевскому Вигдору Борисовичу от Спицына Александра Петровича

ПРЕТЕНЗИЯ Вашим Агентством была издана книга «Истории старого Лесовска». Автор Чижевский В. Б. В данной книге без моего на то согласия и соответственно без заключения договора на передачу авторского права были в качестве иллюстраций помещены мои картины.

Считаю, что данные действия агентства являются грубейшим нарушением ст. ст. 1255, 1256, 1259, 1265, 1266 ГК РФ. Ст. ст. 5, 6, 7, 9, 15, 16, 30, 31, 48 в редакции Федерального закона от 20.07.2004. № 72 ФЗ и ст. 146 УК РФ.

Учитывая вышеизложенное и руководствуясь п. 2 ст. 49 ФЗ № 72 от 20.07.04 г., считаю возможным со стороны агентства урегулировать данный конфликт выплатой компенсации в размере 100 000 евро и принесением официальных извинений.

В случае, если в течение 30 календарных дней я не получу официального ответа по данной претензии, я буду вынужден на основании ГК РФ и ФЗ «Об авторском праве» обратиться в суд».

После заявления Майков созвонится и встретится с Вигдором и предложит решить дело мирным путем. Сто тысяч евро будет начальным посылом. Во время переговоров Майков будет готов опуститься тысяч на пятьдесят.

Если Вигдор откажется, начнется суд. И это для него, Майкова, не лучший вариант по многим причинам. И потому он пока не думал о материалах для судебного процесса, а что, собственно говоря, он сможет предъявить суду? На доске этого ничего еще нет. «Это» пока еще только у Майкова на уме.

А пока пора начинать игру. Точка отсчета в ней – визит к Федяю.

Федяй открыл дверь без «кто там», «вам кого» и иных подобных вопросов. Видок его не мог не вызвать сожаления после вчерашней «встречи» с приятелями, которую сам Федяй называл «Бла-бла-бла пати».

Майков без приглашения переступил порог, и еще какое-то время они стояли молча в предбаннике, как будто изучали друг друга. На самом деле Федяй с утра еще плохо соображал, кто этот человек, который пришел вот так запросто. Но вот, кажется, Федяй стал «догонять».

– Э-э, проходи. На кухню проходи.

– Мальчик, перестань тыкать. Запомни, я твоя скорая помощь, а эта служба работает по экстренным вызовам. Тебе давно уже надо было обратиться за ней и как можно вежливее.

Вежливость делает нашу жизнь более активной. Люди склонны к доброте и чувству локтя.

Федяй поморщился от высокопарной тирады.

Кухня, на вкус и взгляд Майкова, оказалась местечком малоприятным. Но Майков сделал вид, что не замечает весь этот пейзаж из немытой посуды, горы окурков, разнокалиберной стены чашек и тарелок и прочего разбросанного домашнего скарба.

– Вот, значит какое дело, Федяй. Ты вчера очень просил о помощи. Я человек отзывчивый и соглашусь помочь твоей семье. Суть моего предложения такова. Твоего отца подло обманули воротилы полиграфического рынка. Взяли без разрешения и без договора художественные работы, украсили ими книгу, которая после этого пошла на ура и была продана. Теперь нужно восстанавливать справедливость. Ты сам или с отцом напишешь заявление в суд. Вот тебе образец. – Майков положил на свободный уголок стола заявление, – где вы просите оградить вас от наглых посягательств акул капиталистического рынка. Далее. Вы делаете нотариально заверенный документ – доверенность, в которой прописано, что я, Майков, являюсь доверенным лицом твоего отца и от его имени веду все дела, связанные с ущемлением его авторских прав. Вот вам копия этого документа.

Еще один лист лег на свободный угол стола.

– Теперь устно и без бумажек. Если я выиграю дело, а шансы достаточно велики, вы получите часть отсуженных денег. Думаю это что-то порядка тридцати тысяч евро. И будет всем нам хорошо.

Федор поморщился.

– Маловато, однако. Всего тридцать штук, притом, что картины наши.

Майков откровенно презрительно поглядел на Федяя.

– Судя по всему, никто ничего у вас не украл. Высокое искусство осталось при творце. Так что деньги, можно сказать, из воздуха. Пока вы будете дрыхнуть до обеда и рассуждать о бесцельно прожитых годах, как истинные интеллектуалы, мне придется каждое утро обливаться холодной водой, дабы выглядеть бодрым и здоровым, встречаться с разными людьми, не всегда приятными в общении. Вот, ты, Федяй, хоть раз в жизни общался со следователями, прокурорами, операми, налоговыми инспекторами? Мне придется искать свидетелей и писать несуществующие договора, брать на себя все риски, которые, увы, никуда не денутся из этого дельца. Так что с неба вам падают неплохие деньги. Обсудите, конечно, все в семейном кругу. Но что-то подсказывает мне, вы примете правильное решение. Набери меня, Федяй, до ужина, ибо во время него я предпочитаю не отвечать на звонки деловых партнеров. Работа должна приносить радость, Федяй, ведь так? И удовлетворение, чтобы хотелось снова и снова браться за дело.

Майков с нескрываемым презрением посмотрел на Федяя. Тот сидел на табуретке, склонившись к столу, и молча поднимал и опускал чайную ложку в стакане с остывшим чаем. Ему ничего не хотелось отвечать Майкову. Хотелось денег, хотелось, чтобы что-то произошло и вмиг все изменилось: эта прокуренная квартирка, доставшаяся от бабки, приобрела вид нормального жилья, куда не стыдно было бы привести Светку, и чтобы его восстановили в институте.

Светка бросила его еще месяц назад, сказала, что опустилась с ним на дно, а это не в ее планах. Он загулял и так и не смог перевалить третий курс. Нужно было восстанавливаться и платить за это деньги.

В общем, Федяй катился вниз и слабо пытался остановить или хотя бы притормозить падение. И куда-то подевались даже те, кто день и ночь советовали, как жить правильно и лучше.

Федяй заплакал. Но не от горечи и обиды, а как-то все получилось самопроизвольно, без особого напряжения. Подумал и заплакал, заплакал и перестал думать вовсе.

Обещанные Майковым деньги очень бы пригодились в возвращении его, Федяя, к нормальной жизни. Он восстановится в институте, вернет Светку и будет стараться работать. Ведь руки у Федяя хорошие, мастеровые. Он мог ими пилить и строгать, резать по дереву, превращать обычную медную заготовку в самый настоящий антиквариат, мог придумывать товарные знаки, оформлять книги. Да мало ли что может делать сын художника!

Деньги, обещанные Майковым, вдруг оказались водоразделом между гибелью и возрождением.

Разговор с отцом не клеился. Спицын при всем своем неуживчивом и вспыльчивом характере прежде старался не подличать, и за ним закрепилась слава человека с нейтральным мнением. Как-то само собой сложилось, что никто не обращался к нему за помощью, да и он сам привык все решать за себя. Он приспособился к старому времени, а с новым совладать никак не получалось. От былой спокойной, понятной и в общем-то сытой жизни не осталось и следа – одни долги и унижение. Ушли крупные социальные заказы, и никто и не горел желанием тратиться на «высокое» искусство. Работы стали покупать плохо, если бы не заграничные туристы, которые по дешевке скупали картины, то самый раз отправляться на паперть. Вот и жене Нюсе пришлось пойти на работу. Их пенсии уже не хватало на прежние статусные поездки на юг, путешествия на пленэры. Да еще Федор, который, кажется, катится по наклонной: не работает постоянно, гуляет, бражничает, словно у него нет никаких обязательств ни перед кем.

А тут такой случай с этой книгой Чижевского – деньги и по закону. Ну и что ж, что когда-то он разрешил использовать свои работы для оформления книги. Могли хотя бы на презентацию позвать, оказать уважение.

А Савелий в прошлом месяце «спалил» все лампочки на площадке, и он, Спицын, уважаемый человек, был вынужден самолично менять их. Они тогда крепко поругались. И потом, кто он ему? Сват? Брат? Даже не седьмая вода на киселе! Чужие люди!

Спицын размышлял обо всем этом и в нем время от времени просыпался человек совестливый, попавший между молотом и наковальней. Спицын уже плохо слышал, о чем говорит Федор. Быстро уловив главное, он как бы раздвоился и где-то там, на внутреннем ринге его сознания, сейчас шла яростная битва двух Спицыных – хорошего и плохого, злого и доброго, уступчивого и упертого.

Время от времени, пытаясь наблюдать за собой, что называется, «изнутри» или «со стороны», он ловил себя на мысли, что ему уже многое не под силу: прощать, не замечать чужих слабостей, уступать, пытаться найти середину даже там, где она очевидна. Нашлось и оправдание: кто ж виноват, что жизнь пошла такая, что наступили лихие капиталистические денечки?

– Федор, остановись, не части, – Спицын похлопал сына по плечу. – Давай, сынок, пиши это заявление, все подпишу. Может, и нам повезет, вернем часть утраченного. Раз уж так твой приятель уверен, что дело правое, чего нам сомневаться. Мы люди творческие. Мы деньги не умеем приумножать, нас частенько обманывают. Только одно условие: меня по судам да следствиям не таскать. Пусть твой умник отрабатывает.

– Это правильно, отец. Раз взяли без спросу, пусть ответят по закону. Такой случай выпал.

– А не маловато ли обещает твой знакомый? Может, накинет твой адвокат еще немножко? Мы бы с матерью отдохнуть съездили, а то она на вахте своей умаялась совсем.

– Не накинет, жучара еще тот, – забубнил Федор, потом спохватился, что от такой характеристики отец может изменить решение. – Поглядим, как дело пойдет. Это бы получить…

В это же самое время Селина, прикинув, что свидетель автокатастрофы вполне еще человек в здравом уме, решила поискать его и порасспрашивать о той жуткой истории. С адресом ей помогли оперативники – бывшие сослуживцы, и она отправилась в деревню Большая Заречка, где и проживал, по сведениям, главный свидетель ДТП Гильштейн. А вдруг он видел что-то такое, о чем забыл от волнения рассказать следакам, ну как всплывет какая-нибудь «деталька», действительно важная и отсутствующая в этом деле.

До Большой Заречки Селина добралась меньше чем за час. Дом Гильштейна утопал в зелени, так сразу и не увидишь его за большими соснами и елями. Калитка была открыта, надписи «Злая собака» не было, и Селина, не найдя никаких других обычных заборных предупреждений, осторожно пошла по тропинке, мощенной лиственничными плашками. Тропинка между тем к дому не привела, а вывела к берегу озера, где на полянке она увидела большую компанию из детей и взрослых. Она остановилась, ожидая, что на нее обратят внимание. И правда, к ней направился высокий худой человек. Это и был Гильштейн. Он подошел, вежливо поздоровался и смущенно, словно бы он нарушил покой, сказал:

– Я Гильштейн, чем обязан такой гостье? Может быть, вы страховой агент или сотрудник собеса, но я уже застрахован и пока передвигаюсь без палочки.

Селина улыбнулась. Гильштейн явно располагал к беседе и, кажется, был приятным человеком, от него прямо исходило доброжелательство.

– Извините, пожалуйста, я без приглашения и договоренностей. Понимаете, я не знала, согласитесь ли вы поговорить со мной о деле, которому минуло много лет. Ну вот, без разрешения приехала. Меня зовут Селина.

– Интересное имя, я такого раньше не встречал. Вы, вероятно, намекаете на автокатастрофу, которая произошла тут неподалеку. И вы представляете, именно в эти места меня занесла жизнь, когда появилась возможность купить маленький домик и эту райскую полянку.

– Если честно, то да, мне хотелось бы поговорить с вами о той странной аварии.

– Да за ради бога! Но должен предупредить, меня определили в главные свидетели и столько раз со мной разговаривали, что вряд ли я смогу сделать какое-то открытие.

– И все-таки, спустя столько лет, не показалось ли вам что-то странным в той истории?

– Мне? Показалось? Да там все было странным, но никто же никого не слышит, никто ничего не хочет услышать. Зачем? Все просто: автомобиль, скоростная трасса, случайность. И вот одного человека нет, а другой весь пораненный, но уходит с места происшествия самостоятельно. Говорили, что погибшая девушка была восходящей оперной звездой. А мужчина уже являлся известным художником. Так вот мне ничего никогда не кажется. Мне точно многое показалось странным.

– Например?

– Например то, что машина после аварии имела весьма плачевный вид. Но мужчина каким-то образом сумел выбраться из нее. Пассажирку выпиливали из груды металла спасатели. Например, ремень безопасности на девочке был и, видимо, во время аварии его заклинило. А его ремень каким-то чудом даже не пострадал. Возможно всякое, но скорее всего он им не пользовался.

– Или пользовался, но перед аварией отстегнул.

– Вы, Селина, случайно не исполнительный директор детективного агентства? Так точно мыслите. Я спрашивал себя, почему те, кто понаехал сюда после аварии, не задавали мне таких вопросов. Но потом подумал-подумал, люди взрослые, важные, зачем им мои дилетантские сомнения. Да, и вот еще что, опять же из моих сомнений. Понимаете, когда теряешь близкого человека, не дай бог, да еще при трагических обстоятельствах, ты вроде бы должен быть на месте происшествия до последнего. Художника после первого же допроса здесь, на месте аварии, отпустили, и он даже не попросил увезти его, а ушел на трассу и уехал на попутке. Я еще тогда подумал, наверное, слишком тяжело оставаться с таким горем. Но потом, наблюдая за его реакцией за всем происходящим, подумал и другое: как-то уж он очень неестественно быстро покидает место происшествия. Мог бы дождаться, пока погибшую увезут.

Селина строила всякие догадки из услышанного. Ничего особенного Гильштейн, конечно, не рассказал. В авариях случается всякое – один остается цел и невредим, другого узнать невозможно. Единственное, над чем действительно стоило подумать, какие у Спицына были причины уехать с места аварии побыстрее? Такая автокатастрофа, безусловно, могла привлечь внимание прессы: пострадавшие – люди в городе известные, так что реакция Спицына скорее всего объясняется этим – лишние вопросы обязательно рождают не только правду, но нередко и полную чушь.

Скорее всего, авария – роковое стечение обстоятельств, а быстрый отъезд – психическая реакция, желание как можно быстрее покинуть место, которое напоминает о трагедии.