Текст книги "Соседи человека. Самые обычные животные"

Впрочем, самки не всегда торопятся к шумливому кавалеру. Ибо стрекотание стрекотанию рознь. Громкая (на 10–20 децибел громче, чем обычно) и короткая трель – это не что иное, как ругань. А всего в монотонном урчании сверчков специалисты выделили шесть разных сигналов.

В теплую погоду сверчки стрекочут быстро и на высоких тонах, в холода медленнее, и, кроме того, в руладах появляется треск. Американцами даже выведена формула, позволяющая по стрекотанию узнать температуру воздуха. Для домового сверчка эта формула имеет вид:

F = 50+(Ч – 40)/4,

где F – температура по Фаренгейту (1 °F = 5/9 °С), Ч – число стрекотаний в минуту.

Так что если нет под рукой градусника, воспользуйтесь сверчком.

Комариная камарилья

Летит птица не синица: носок тонок, голос звонок – кто ее убьет, тот свою кровь прольет.

Загадка

В 1878 году Хайрам Максим (через пять лет он изобрел знаменитый пулемет) устанавливал электрические фонари возле шикарного «Гранд юнион отель» в Нью-Йорке. Инженер заметил, что новинками электротехники интересуются не только американские и заезжие буржуа, но и представители животного мира: вокруг трансформатора суетились комариные толпы. Судя по пушистым гусарским усам, это были самцы, ибо у комарих усы хилые. К тому же они слетались, лишь когда трансформатор гудел. Максим подобрал камертон и стал собирать усатых кавалеров и без трансформатора. Безусых же созвать не удавалось.

Так инженер сделал зоологическое открытие: усы комаров – это не что иное, как уши, а трансформатор притягивал ухажеров обманом – его монотонный голос напоминал заунывный для нас и чарующий для комаров писк крыльев самок.

Энтомологи подняли Максима на смех: мол, такого не бывает, потому что не может быть. Да и куда суется дилетант! Научные журналы посчитали ниже собственного достоинства публиковать столь примитивные эксперименты, а заодно и вывод. Тогда Максиму пришлось изложить сделанное в письме в газету. Письмо напечатала тогдашняя «Таймс».

Через 70 лет вплотную занялись комарами – переносчиками лихорадки, и Максим был оправдан в глазах ортодоксов. А эксперименты наиученейших энтомологов были немудреные. Комариху подвешивали на тонюсенькой проволочке. Если она махала крыльями, самцы направлялись к ней с галантными намерениями. Если же ее крылья молчали, даже горячие ухажеры пролетали мимо.

И хотя самки услаждают руладами только кавалеров, слух у самцов оказался неважным: песня им слышна не далее чем в 25 сантиметрах. Более поздние и более хитроумные опыты поведали, что усы дрожат в такт крыльям самок своего вида, то есть действуют как избирательные приемники, слабо реагирующие на колебания другой частоты. Это очень удобно. Более того – необходимо. Иначе самцы издергались бы понапрасну: комарихи разных видов взмахивают крыльями от 300 до 600 раз в секунду. Попробуй без дрожи в усах найти суженую…

И другая небесполезная деталь: слух для комара – дело наживное. Лишь спустя несколько дней от роду, повзрослев, став женихами, они начинают слышать крылья самки: волоски на усах, прежде безвольно свисавшие, к свадьбе принимают боевое положение – начинают топорщиться. Был комарик комаришкой, стал комар комарищем. Усы не позволили юному существу истратить силы на в полном смысле слова бесплодную погоню. Да и молоденькие, еще не созревшие комарихи заботятся о том, чтобы сильный пол не попал впросак, – поют не так, как невесты. Зная все это, как-то по-другому осмысливаешь загадку в эпиграфе.

Может сложиться впечатление, будто комары слушают только друг друга. Вовсе нет. Право, не знаю, что им больше по вкусу – балалайка или саксофон, но к низким звукам их чувствительность хуже, а к высоким – лучше, чем у человека.

Вроде бы на комариных усах пора ставить точку. Однако некоторое время назад было провозглашено, что усы не только уши, но еще и носы. На кафедре энтомологии Московского университета это комариное украшение сперва сушили, потом напыляли золото, чтобы сделать крошечные срезы. Срезы фотографировали под электронным микроскопом. И вот на усах (!) нашли реснички (!). Строение ресничек безошибочно свидетельствует, что комары и вправду нюхают усами, или ушами, если вам так больше нравится. Причем в усах молекулы пахучего вещества попадают в жидкую субстанцию, как и в нашем с вами носу. Кстати, бывает ли у комаров насморк, науке пока неведомо.

Зато известно, что облизнуться им не дано: язык у них главным образом на ногах. Ничего не поделаешь – ноги лучше хоботка знают толк в гастрономии: на хоботке вкусовых чувствительных волосков меньше, чем на одних только передних ногах. Лохматы и средние лапки, задние же подкачали – почти лысые, лишь несколько вкусовых волосков.

Сотрудники МГУ, раздражая растворами хлористого калия, сахарами и аминокислотами волоски с подсоединенными к ним крошечными электродами, узнали, что сахарный датчик на лапке комарихи приходит в возбуждение, если соприкасается с аминокислотами – лизином, аланином, гистидином. Это не вызвало удивления – все они содержатся в крови и поте человека и животных. Комарихи тут давно вошли во вкус…

Жаль, что в научной публикации, откуда взяты эти сведения, не сказано про молочную кислоту, которая вроде бы с ума сводит комарих. Этот запах обеда (компонент пота) они будто бы чуют за тридевять земель. Но чем – усами или ногами? А чуют здорово – по некоторым сведениям, голодные комарихи могут обнаружить стадо в трех километрах! Вряд ли такого добьешься с помощью ног: контактные хеморецепторы на лапках – это оружие ближнего боя для правильного нанесения укола. Так что без усов и самой очаровательной комарихе было бы худо.

Комар комару ногу не отдавит.

Пословица

Всемогущий человек без труда отдавит или оторвет комару ноги. Если выдернуть не все, а только передние, все равно комар не сможет как следует уцепиться за гладкие покровы цветка – свалится, не выпив ни капли безалкогольного сока. А особа, ждущая детей, без крючковатой передней пары ног не проткнет кожу – упор будет слабоват.

Комарихи делают больно не со зла: без алой капли не выполнить предназначения матери – не созреют яички. О том, что крови жаждет лишь крылатый прекрасный пол, вроде бы догадывались давно. На столь глубокомысленный вывод наводит танец индейского племени криик. Долгие века во время этого номера индейской самодеятельности женщины, изображая комарих, больно щипали мужчин, и те выделывали ногами немыслимые кренделя.

Комара не ущипнешь. Да и толку от этого не будет – на его тщедушных ногах не попляшешь. И вправду, сперва кажется, будто комарам с ногами не повезло. Например, у шустрых мух ноги короткие и крепкие. А у бледных мучителей, предпочитающих до поры до времени таиться среди хвоинок и былинок, конечности длинные, тонкие, предназначенные не для беготни, а для лазания. Не только коготки на лапках уподобляют комаров альпинистам (те нарочно надевают крючья или трикони) – на сгибаемой ветром былинке вряд ли удержишься без присосок у основания коготков.

По конечностям можно выяснить и кто кусает. Переносчики малярии (анофелес), сев на стену или щеку, этаким манером ставят ноги, что задняя часть туловища прямо-таки нахально задирается вверх. Впрочем, на зимовке и они ведут себя прилично – сидят, как все, – держат туловище параллельно поверхности. Других комаров, кулексов (пискунов) и аэдес (кусак), часто прилетающих к нам на свидание, советуют различать так. У кусак задняя голень длиннее первого членика задней лапки, у пискунов она равна ему или короче. Не правда ли, просто? Поймайте комара, измерьте лапу, и все будет ясно.

Здесь самое время рассеять недоразумение: многие боятся большущих комаров с длинными ногами – долгоножек. Мол, они так могут тяпнуть в палец, что из глаз искры посыплются. Выдумки это. Племя долговязых великанов не кусается. Они вегетарианцы. Ходули же – защита. Нет, добродушные гиганты не лягаются. Сидит себе долгоножка на листике, напоказ расставив ноги. И хищники почти всегда вцепляются именно в ногу. Та неожиданно обламывается и дергается, вроде хвоста, отброшенного ящерицей. Хищника берет оторопь. Долгоножка же уносит остальные ноги.

Коли зашла речь о том, какие бывают комары, нужно сказать и кто они. Они насекомые. В учебниках написано: тельце насекомых разделено на три отдела: голову, грудь (легких в ней нет, это вместилище мышц, двигающих крылья) и брюшко. Тело сложено из сегментов – насечек. Отсюда и пошло слово «насекомые».

А откуда пошли комары? Странный вопрос. Кто не знает, что они выходцы из болота или лужи.

Иначе думали прежде. Одна легенда говорит, будто комары посланы на Землю великим духом в наказание за гнусные сплетни какой-то бабы. А вот сахалинское племя айнов родословную комаров, слепней и прочего гнуса толковало так. На горе среди племени жил громадный одноглазый людоед. Самый смелый айн отважился на схватку со страшилищем и сумел вонзить стрелу в его глаз. Чтобы от душегуба ничего не осталось, сжег тело и развеял пепел. К несчастью, пепел кровожадного тирана превратился в гнус. Но айны мудро рассудили: «Лучше все же страдать от кровососов, чем иметь среди своего народа одноглазого людоеда». Право, лучше!

Заметим, что даже комарихи не всегда лютуют. Они готовы испить воды, особенно в жару, не пренебрегают и витаминизированными соками растений, готовы слизнуть молока, прильнуть к помойке… А кожа их интересует только после свадьбы.

Человек, пострадавший от комаров, слепней и даже пчел, может умерить боль, потерев волдыри зеленым перышком лука: его сок в этих случаях действует успокоительно. Иногда помогает и белое молочко одуванчика. Чтобы лук и одуванчик проявили всю свою силу, нужно выдернуть из кожи вонзившееся жало. Пчелиное выдернуть просто, а вот извлечение крохотного комариного хоботка – предприятие для виртуозов.

Жало комарихи, вернее ее верхняя губа, неимоверно вытянута и срезана, как медицинский шприц. Тонкий и нежный шприц не вонзишь без упругих челюстей, покрытых естественным клеем и потому плотно прилегающих к хоботку. Нижняя губа, словно футляр, держит весь хирургический инструмент в плотной пачке. А пачка, понятно, красуется на физиономии.

Присев на корову или на двуногого интеллигента, комариха копошится, выбирая подходящее место. Затем щетинки (мандибулы) впиваются в кожу, нижняя губа скользит по хоботку и обнажает шприц. Порой его давление превышает давление товарного вагона на рельсы. Но рельсы тверды, а кожа упруга. Предусмотрено и это – шприцу помогают зазубренные челюсти. Они, как пила, ерзают взад и вперед. И вот дело сделано. Сделана дырка. Введен шприц. Чтобы он не засорился, тут же инъекция слюны. Вслед за этим начинает работать глоточный насос. Он устроен вроде простейшего насоса для омывания ветрового стекла автомобилей. Раз есть насос, должен быть и приемник красной жидкости. И вправду, кровь перекачивается в специальный пищевой резервуар. Оттуда она мало-помалу поступает в среднюю кишку, где и идет пищеварение.

Здесь свои сложности. Комарихи, которым повезло с алой калорийной каплей, прежде пили жиденькие растительные соки. Не расстроится ли желудок? Нет. Хотя и совсем мала комариная средняя кишка, да очень удала. Она мигом переключает ферментативную деятельность на переваривание белков. Не потому ли у комарих в кишке преобладает протеаза, а у не меняющих меню самцов инвертаза?

Разбухшая самка (она может слопать больше, чем весит сама) норовит спрятаться в тень. Сидит комариха, занимается пищеварением около недели. Вот вроде бы и все. Нет, не все: одновременно в ее теле зреют яички. Потом она держит путь к болоту или к луже, где на бережке ждет вечера. Ибо таинство разрешения от бремени стыдливыми комарихами совершается под покровом темноты.

Отложив яички, они опять становятся вегетарианками – берегут фигуру до следующего брака. И снова свадьба… А вот третий брак на Руси практически невозможен – летняя комариха живет лишь два месяца.

Прежде чем вести речь о яичках и личинках, остановимся на свадьбе. Вспомните, с чего началось повествование, – американские комары липли к трансформатору. И у нас есть удальцы, готовые в поисках милой обломать крылья и ноги. Но куда больше застенчивых. Собравшись в брачный рой, они пляшут в воздухе. Так сказать, ждут приглашения на белый танец. Облачко из комаров колышется над тропинкой, возле сиротливого дерева в поле, у кромки берега или просто над светлым или темным пятном на земле. В лесу мужские ансамбли выступают над полянами. К танцорам подлетает невеста и увлекает кого-либо за собой.

Н.В. Николаева из Института экологии растений и животных несколько лет занималась комариными фестивалями. Выяснилось, что в мужских ансамблях ежедневно по три-пять часов дружно пляшут комары разных национальностей, разных видов, что в крупных брачных роях показывают свои возможности по 500–800 женихов. И что судьбой им отведено обидно малое время – дней через десять самцы кончают всякие счеты с жизнью.

Казалось бы, надо спешить, чтобы увидеть мир. Увы, застенчивые плясуны отлетят от родной лужи метров на тридцать, хлебнут нектара и ждут запевалы. Потом утомительные групповые демонстрационные полеты. И опять ожидание. Пригласит комариха – хорошо, а если усами или еще чем не вышел, через неделю-другую канешь в Лету, не оставив и следа в биосфере.

А их счастливые подруги оставляют. В Эвенкии за пять минут на предплечье человека садятся 400 комарих, в оленя сразу впиваются 8500 будущих мамаш…

Комары запищали – запасайся плащами.

Примета

Примета верная – в сухой год комаров мало. Им без воды – и не туды, и не сюды. Скорее туды – на тот свет, еще не родившись.

Яйца насекомых невероятные, фантастические. Пожалуй, среди них не найдешь только яйцеобразных. Колыбель сверчка-трубачика похожа на маленькую сардельку, клопа-хищнеца – на вазу, бабочки-поденки – на желудь. Яйцо малярийного комара (читай – комарихи) напоминает лодочку. Лодки мамаша пускает поодиночке. На плаву их держат воздушные камеры. Через пару дней, а если прохладно, то спустя две недели, взматеревшая личинка специальным яйцевым зубом откупоривает лодку и уподобляется аквалангисту.

Пискуниха – не чета малярийной комарихе. У нее нечто вроде яслей – плот из 200–300 яиц. Зато пискуниха не утруждается поисками: кладет плот в канаву, пруд, колодец или бочку с водой. Малярийным же особам подавай водоем, и не любой, а с зарослями, и не с любыми, а что по вкусу (элодея, роголистник…). Они воротят носы от зарослей камыша и рогоза, которые затеняют воду, и потому личинкам живется неважно.

На этом фоне кусака легкомысленна: разбрасывает яички около луж или вдоль дорожной колеи. Те без всякого присмотра валяются до весны – авось талые воды затопят колеи и рытвины. Глупость? Нет. Глупостей природа не прощает. А кусаке и прощать нечего – в ее бесхозяйственности тонкий расчет. Мелкие лужицы быстро прогревает солнце, и новорожденные кусаки первыми из комаров появляются на арене жизни – начинают кусаться уже в мае. (По примете – со дня Лукерьи Комарницы, с 13 мая по старому стилю.)

Более того, их мимолетная жизнь не омрачена наплывом хищников, да и не все перелетные насекомоядные птицы успели вернуться домой.

Мы забежали вперед и второпях обошли личинок. Давайте наведем порядок.

«Чего их мусолить, – подумают некоторые. – Личинки – рыбий корм. Туда им и дорога». Однако не все дороги ведут в рыбьи животы. Хватает комаров и на нашу долю. Когда личинка вырастет, обзаведется крыльями и сыграет свадьбу, уже мы с вами будем кормом. Так каково же детство наших мучителей?

Бросается в глаза, что комариные детишки волосаты. Почему? Волосы личинкам нужны отнюдь не для тепла – это весла и одновременно чувствительные приемники внешних сигналов. А волосяные веера вокруг рта – кормильцы, добытчики. Благодаря им у рта бурлит водоворот, из которого и изымается снедь наподобие того, как кит цедит воду сквозь ус.

Досуг и рабочее время личинки, с нашей точки зрения, проводят не в изящной позе: зад наружу, голова в воде. Дышат жабрами или дырявым хвостом, который чуть торчит из воды. Если надо нырнуть, вентиляционную трубу закупорят предназначенные для этого клапаны.

Личинки малярийных кровопийц не любят болтаться кое-как. По их мнению, во всем должен быть порядок. Иначе им бы незачем причаливать к листику, берегу или щепке. Чтобы глотать блюда с поверхности воды, они, как сова, поворачивают голову на 180°. И ничего – шею не сворачивают. Правда, и сворачивать-то нечего. Плавают же задом наперед.

Идут дни. Личинки наглотались органики, разных там инфузорий, поскоблили водоросли. Набрались сил. Пора окукливаться. Куколки не напоминают кукол – похожи на запятую. В толстой части прозрачной запятой формируются голова и ноги летунов, видны даже глаза будущих созданий.

Наконец верхушки запятых лопаются, и на свет вылезают бесцветные мягкотелые существа. Брюшко у них заполнено воздухом – насекомые заранее его наглотались, чтобы не утонуть. Сидит комаришка на своем утлом челне и на полный ход запускает химическую фабрику в организме: за несколько минут покровы окрашиваются и твердеют. Можно лететь на берег. Там дел невпроворот.

Есть сведения, будто на каждого человека приходится по 250 миллионов насекомых в год. Тут все – и бабочки, и тараканы. Сколько же комаров, пока точно неизвестно. По крайней мере, в тундре их можно сосчитать оптом – над каждым гектаром летает по пять килограммов. Жуть.

Но это как посмотреть. Биологический круговорот веществ в холодной тундре ленив, медлителен. Комары же за какие-то недели возвращают на водоразделы химические элементы, которые вода утащила вниз. На крохотных крыльях с каждых ста гектаров болота ежегодно улетает два пуда углерода, пуд азота, девять килограммов фосфора, шесть – кальция, полтора – кремния. Путешествуют и микроэлементы: молибден, марганец, бор… Иными словами, на сушу испокон веков летит еда для растений. Летит и корм для птиц. Ласточке, чтобы насытиться, и тысячи комаров мало.

Науке нужно сосчитать комаров, получше разобраться в их биографиях. А они все на одно лицо. Как быть? Пометить. Но комар не птица, кольцо ему на лапу не наденешь. Может, метить красками? Не всякие к ним прилипают – годятся лишь спирто– и жирорастворимые и металлические порошки. Однако и каплю они не утащат. Да и метить впору ювелирам – уж больно тонкая работа. Выручили пульверизаторы – комаров стали красить серийно.

Есть такой подсчет: если яркое пятно нанесено на среднеспинку, то за час под лупой можно осмотреть 75 комаров. Если же устроить нечто вроде химчистки – смывать краску растворителем на фильтровальную бумагу, то уже тысячи существ сразу будут отдавать дань науке.

Увы, множество нежных летунов калечится в красильном цехе. А те, что благополучно прошли через горнило, могут стать немечеными – пятнышко смоет дождь. Поэтому придумали изощренные, невидимые метки. Однажды в воду, где обитали комариные личинки, внесли радиоизотопы. И в мир улетели миллионы комаров с невидимым клеймом. На поиск же десяти меченых среди пятидесяти тысяч немеченых с помощью счетчика Гейгера хватит и минуты.

Комаров предпочитают клеймить, пока они еще не комары, – в воде. Интенсивное поглощение личинками самой ходовой метки – радиоактивного фосфора – возможно только при хорошем столе. Поэтому устраивают роскошную жизнь: в воду добавляют мясной порошок, пивные дрожжи, галеты для собак или (стыдно писать!) помет мышей и сусликов. По 0,7 мг органики на личинку в день.

А как быть, если надо метить пожилого комара? Старика-то в личинку не превратишь. Опять-таки выход есть. Комариху подпускают к мышам или кроликам, которым впрыснули радиоизотопы. Комары же дегустируют сахарный сироп с меткой.

Низкие концентрации радиоизотопов не вредят комариному здоровью, не меняют длительности жизни. И при всем при том радиоактивность комарих вдвое выше, чем самцов. А вот как радиация расползается по фигуре: голова – 5–10 %, брюшко самок – 45–55, ноги – 10–25, крылья – 0,5–0,2 %…

Есть и кое-что поновее – нейтронно-активационный метод. Обычно соли селена, марганца или редкие элементы добавляют в комариный рацион. Потом летуна отпускают на волю. Он живет в соответствии с законами племени. Наконец его снова ловят. А поймав, бегут к ядерному реактору – облучают тепловыми нейтронами, и метка становится радиоактивной, выдает носителя. Кое-кто усомнится, стоит ли проделывать такое. Стоит. Преимущество – полная радиационная безопасность.

Поймать удается крохи – менее процента выпущенных комаров. Поэтому метят их сотнями тысяч и миллионами. Ловят же так называемым колоколом Мончадского. Это легкое и простое сооружение: шест да марля, натянутая на кольцо. Под этот зонтик садится человек. Потом живая приманка дергает за веревочку, и марля с кольцом падает вниз, отрезая комарихам путь на волю. Остается собрать живность внутри белого цилиндра, ошарашить эфиром и сложить в какую-нибудь посудину. Самцов же надо приманивать на звук или искать рой, где и сачком управиться можно.

Ловля комаров – хитрое дело. Надо знать, что ночью маленьких оборотней притягивает все светлое, а днем – темное. Что анофелесы предпочитают разыскивать стадо, чем нападать на одного человека. Есть и странные привычки: в экспедиции Н.Я. Маркович, работавшей в Сибири, заметили, что малярийные комары, проживающие на скотных дворах, отправлялись на прогулку вместе с буренками и на них же приезжали обратно. Вот бы узнать, зачем нужен такой променад?

Ловля меченых особей поведала о многом. Выяснилось, что они иногда удирают от места выпуска на 40 километров. Узнали новое о роении, о хищниках, поедающих комариные яйца, о механизме действия ядохимикатов, более точно подсчитали, сколько комарихи выпивают крови… Но знать нужно больше. Увы, период полураспада самой хорошей метки (радиоактивного фосфора) две недели. Так что и впрямь придется засовывать комаров в ядерные реакторы.

За семь верст комара искали, а он на носу.

Пословица

Лет сорок назад вышла любопытная книга – «Животное население Москвы и Подмосковья». Речь в ней и о птицах, и о лягушках, и о зловредных грызунах, и о комарах, конечно. В громадном городе им вольготно – можно плодиться в московских прудах и речках площадью около 800 га. Правда, в благоустроенных прудах центра такого не бывает. Зато окраины, парки и мокрые подвалы для кусачих тварей благодать.

В Москве проживают комары 29 видов. Большинство из них относятся к роду аэдес. Больнее же всего кусаются не чистопородные комарихи, а будто бы дворняжки – помесь из трех видов кулексов. Москвичей летающие кровососки обычно кушают весной (80 % годового поголовья). Летом их меньше, а осенью они и вовсе редкость.

Вообще-то, комары в Москве жили еще до Юрия Долгорукого, но с асфальтобетонным центром они смирились в двадцатых или тридцатых годах прошлого века.

К превеликому сожалению, городские комары не экзотика – они портят кровь жителям европейских столиц, сибирякам (правда, на Дальнем Востоке горожан пока бог миловал). Осенью 1974 года комариные тучи заполонили Ленинград. Про эту напасть писали «Правда» и специальные издания. Что произошло? Почему ленинградские комары перепутали весну с осенью?

Профессор А.С. Мончадский так объяснял случившееся. Яички кусак ждали весны. А она выдалась сухая-пресухая. Мокро стало лишь под осень. Вот комары и перепутали времена года. Но в центре города членов профсоюза, пенсионеров и детей мытарили кровопийцы, настолько привыкшие к городскому быту, что бодрствуют круглый род: размножаются в темных сырых подвалах, где и в мороз плюсовая температура.

Первого кулекса-горожанина в Ленинграде поймали в 1939 году (в Москве раньше). В 1965 году его обнаружили в Киришах, а потом он прописался в других городах Ленинградской области. Причем прописался крепко – в Киришах живет в подвале каждого десятого дома. Полагают, что комары из города на периферию выезжают в автобусах и автомобилях. Ездят с комфортом, но жизнестойкости им не занимать – процветают в духоте подземелий, плодятся в немыслимо грязной подвальной воде, в которой дикие родичи сразу бы умерли.

На улице идет снег, а в домах идет сражение: подвалы и лестничные клетки посыпают и поливают специальными химическими растворами. А сколько мороки с узкими и низкими техническими подпольями, где идут трубы заводских коммуникаций! Увы, через год мытарства начинаются снова. Не лучше ли пустить стрелу в ахиллесову пяту комаров – отнять у них возможность плодиться, высушить подвалы?

В области это проще, чем в городе, который стоит на низком месте, и грунтовые воды лижут фундаменты. Да и за трубами канализации не очень-то следили в Ленинграде. Выбитые стекла, неплотно закрывающиеся двери позволяли насекомым летать под дом и выбираться наружу. Откачка воды и герметизация подземелий дали неплохие результаты – в ленинградском подвале на квадратном метре воды проживало в среднем 4840 личинок комаров, а спустя несколько лет – лишь 154.

Городских насекомых надо держать в узде, иначе они нам покажут, где раки зимуют. Их эволюция стремительна. Вот только одна черта – для диких комаров не годится вода, в которой стирали белье, а для городских нипочем весь канализационный коктейль. И самое печальное, что, даже наглухо закупорив подвалы, мы от них не избавимся – они плодятся бескровным путем, не кусаясь. Кровопийцы могут годами ждать, когда откроют дверь. И уж отплатят долг сторицей.

Чтобы подтвердить, что это не выдумка, сошлюсь хотя бы на работу Ш.Г. Сичинавы. Он собрал куколок кулексов (пискунов) в загрязненных органикой мокрых подвалах Сухуми. В лаборатории благополучно вывелись комарихи. Их разделили на три части. Первые пили воду и ничего больше. Другие – сахарный сироп. Третьи до отвала вонзали жало в цыплят. И что же? Жизнеспособные яйца отложили все, даже те, что пробавлялись чистой водой. Вероятно, они запасают белки впрок, еще будучи личинками. Правда, те, кто мучил цыплят, принесли вдвое больше яичек, чем комарихи, сидевшие на воде. Но сногсшибательный факт остается фактом: кровопийцы могут обойтись дыркой в водопроводе.

Как-то несколько малярийных комаров забрались в самолет, летевший из Африки в Бразилию. Там непрошеные гости расплодились. Для людей это обернулось горем: от эпидемии малярии умерли 12 тысяч человек.

Не одной малярией грозят комарихи – в их арсенале энцефалит, туляремия, желтая лихорадка… Вот слова доктора биологических наук А.В. Гуцевича: «В слюнных железах одного комара может содержаться столько вируса восточно-американского энцефалита, сколько нужно для гибели 100 000 белых мышей». А ведь слюнные железы комарихи – это крохотные трубочки, видимые только под микроскопом.

Летом 1966 года автор в качестве корреспондента побывал на Международном конгрессе по микробиологии. О чем только не говорилось в докладах! И о синтезе микробами белков из нефти, и о выращивании животных, в теле которых совсем нет микроорганизмов, и о глобальных планах искоренения малярии… Было чему удивляться. Было и чего испугаться. Например, французы сообщили, что в мушках-дрозофилах найден вирус, близкий к вирусам бешенства, и что этот вирус процветает в комарином организме. Не прибавится ли к бедствиям, причиняемым комарихами, и ужасное бешенство? Стоит лишь напиться крови бешеной лисы или волка, а в другой раз пообедать на человеке…

Вывод из всего этого один: комарихи – паразиты. И еще какие! Поэтому о них часто и пишут в журнале «Паразитология». И конечно же, с паразитами надо воевать. Об этом и пойдет речь дальше.

Сколько ни хлопай комар крыльями – Земля не перевернется.

Пословица

В самом деле, миллионы лет комары хлопают крыльями, а Земля на месте. Зато сколько человеческих судеб они перевернули! Порой даже влияли на ход сражений – сеяли смерть среди солдат, терзали вьючный скот в обозах.

Не все комарихи атакуют человека – многим животные кажутся аппетитнее. Да и среди людей они сперва рвутся к детям и сильно потеющим взрослым: не любят сухомятки.

Когда знаешь привычки противника, воевать легче. Враги перестают идти в атаку при жаре в 28°. Благодать же для них – это 16° и относительная влажность воздуха 80–90 %. В сухом воздухе ноющие эскадрильи долго не продержатся – теряют воду. Не любит противник и высотных полетов. Этим давно пользовались в малярийных краях – строили для ночлега восьмиметровые вышки.

У врага есть изящные укрытия – цветы. Крылатые амазонки их так обожают, что лезут внутрь. Еще бы – там готов и стол, и теплый кров. Согреться летающее войско в цветке может потому, что вогнутые блестящие лепестки, как зеркала, направляют солнечные лучи к пестику, чтобы быстрее завязывались семена. Поэтому внутри мака на пять градусов теплее, чем на улице. Испачкавшись в цветке пыльцой, враг становится союзником – опыляет растения. В тундре и северной тайге про это нельзя забывать – шмелей и пчел там негусто.

На зиму армия расквартировывается где-нибудь под корой, в щели, чтобы не дуло. Да и в постройках лазутчицы прячутся, где нет сквозняка. Зимняя квартира – предмет большой заботы. Самки пускаются во все тяжкие – разыскивают ее в радиусе 14 километров. Зато на хорошем постое и мороз нипочем.

Крылатая рать печется и о пополнении. Так, личинки аэдес выделяют в воду вещества, подталкивающие развитие личинок кулексов. Следует задуматься и над взаимосвязями, давно подмеченными в народе. «Если много комаров, то не ждать урожая овса и травы будут плохими». «Много комаров – готовь короба для ягод».

Ягодки, цветочки… Едва замрешь, начинает мытарить гнус. Чтобы настроение не портилось, обзаведитесь костюмом, придуманным Л.И. Жуковой. Он схож с грубой рыболовной сетью. Сию сеть надевают под рубаху, чтобы одежда стала толще на 3,9 мм (длина комариного хоботка). И тогда получится по поговорке «Видит око, да зуб неймет».

В союзе с нами и химия: 100 граммов камфоры, испаряемой над горелкой, очистят от пришельцев 300 кубометров помещения. В ходу и средства индивидуальной защиты. В Германии на Балтийском побережье по комарам палят из аэрозольных пушек, распыляя вредоносный для насекомых туман, чтобы курортники не чувствовали себя донорами.

Химические баталии идут и в природе. В лаборатории профессора А.И. Черепанова узнали, что неприятелю не нравятся фитонциды кедра и березы: за одно и то же время в один и тот же день в кедровом лесу поймали 33 комара, в соседнем березняке – 229, а в смешанном лесу – почти полторы тысячи. Враждуют с комарами и водоросли кладофора гломерата и хара элеганс. Они выделяют в воду некое вещество, разрушающее пищеварительный тракт личинок комара.