Текст книги "Строптивая девственница"

Глава 4

– Мамуль, привет! Ну как ты?

– Да все со мной нормально, доча! На курорте вот отдыхаю, – в голосе мамы послышалась улыбка, и я украдкой выдохнула с облегчением.

Самой мне было даже не плохо, а дурно. И сил ехать в больницу не осталось совсем. Я до квартиры-то еле добралась, практически ползком. Голова трещала и подташнивало.

– Мам, ты не обидишься, если я приеду к тебе завтра?

– И завтра не нужно! Нечего тебе сюда таскаться, не ближний свет. Завтра у тебя выходной – выспись лучше.

– Высплюсь и приеду, – пообещала я.

Я еще немного поговорила с мамой, стараясь делать это бодро. И похоже, на это ушли остатки моих сил.

Господи! Во что же я вляпалась?! – вопрос прострелил голову новой и резкой болью. Я аж застонала и помчалась в туалет. Там меня вывернуло наизнанку, но стало немного легче. Головная боль притупилась, и я могла более-менее спокойно подумать. И как же хорошо, что мамы дома не было! Вернее, конечно, нет ничего хорошего в том, что она в больнице, но если бы была сейчас здесь, то точно просекла бы, что со мной не все в порядке.

Я все осознавала. Все то, что сегодня услышала от Волошина. Одного никак не могла понять – спланировал ли он все это заранее? И если да, то зачем ему это? Зачем ему я? Как он выразился, он купил меня. Цена вопроса – долг отца. Ну что ж, для меня, наверное, цена еще и завышена, – размышляла я, подключая самоиронию. Но сути я все равно не понимала, как и боялась думать о том, что скрывается под словами Волошина: «Чтобы делать с тобой все, что придет мне в голову». Вывод напрашивался один – Волошин ненормальный и извращенец. И я всецело нахожусь в его власти. А времени мне дали неделю. На что? Если все равно я не могу отказаться? Сдается мне, не согласись я переезжать к нему добровольно, он заставит меня сделать это силой. Иначе… Как сложится наша с мамой жизнь в другом случае, мне даже думать не хотелось.

* * *

Почему этот краснощекий и какой-то мокрый дядя залез маме под юбку? Проверяет ее трусики, не описалась ли? А пыхтит так громко почему? Потому что толстый? И как мама может описаться, если она уже взрослая? Вот и его за такое ругает? Даже по попе влетает частенько…

– Мам. Тебе плохо? Этот дядя сделал тебе больно?

Дверь открылась беззвучно, хоть обычно и скрипит очень противно. Мама перестала стонать и быстро убрала руку дядьки от себя.

– Ты почему не спишь? – подбежала она к нему и вытолкала за дверь. – Марш в свою комнату, иначе получишь ремня.

– Ты кричала, вот я и проснулся. Тебе было больно? – заплакал он, когда мама потащила его в детскую, больно сжав руку. – Он тебя обижает! Он плохой!

– Ложись в кровать и не смей больше вставать! – строго велит мама. – Если ослушаешься, накажу! Понял?

Кивает, глотая слезы. Как же жалко маму! Ей снова будет больно. Сейчас она уйдет, и он опять услышит ее крики. Только встать уже не осмелится, чтобы защитить маму.

Время идет медленно, уснуть не получается. Он слышит все, что происходит в квартире. Стоны, крики, возня… А потом хлопает входная дверь, и через какое-то время в ванной включают воду. Мама пошла мыться, наверное, так ей становится меньше больно. Это как обожженную руку подставить под холодную воду – не болит же…

– Почему не спишь? – заглядывает мама в комнату и подходит к кровати.

– Не получается.

– Спи, сынок, – присаживается она на самый краешек и гладит его по волосам. – Завтра пойдем в магазин и купим тебе новую курточку. А еще ботинки… И рубашку, и брючки…

Он засыпает с улыбкой на губах в ожидании завтрашнего похода по магазинам. Мама! Любимая мама! Вырастет вот он, никому не позволит ее обижать!

Звонок будильника ворвался в сонное сознание. Стас распахнул глаза и сразу же поморщился. Снова этот позорный сон! Да сколько же можно?! Когда уже эта ерунда перестанет ему сниться? Ведь детство осталось в далеком прошлом. Но и сейчас он испытывает все то, что испытывал во сне. Страх, боль и… радость – такую глупую и такую позорную.

Стас рывком откинул одеяло и встал с кровати. Срочно в душ – он всегда помогает смыть воспоминания, которые порой настырно лезут в голову и дико раздражают. Нет того мальчика уже давно. Нет и не будет. Матери тоже нет – уже десять лет покоится на кладбище. Надо бы записаться к психологу, чтобы похоронить уже и воспоминания о детстве и о матери. Надо! Сегодня же сделает это.

Ни к какому психологу он не запишется и через какое-то время снова увидит этот сон. Стас вытирался полотенцем и посмеивался над собой же. Что это – разновидность мазохизма? Получается, что так.

Дождь зарядил с ночи и отравлял из без того отвратительное настроение. Вчера же еще светило солнце и было по-летнему тепло. А сегодня что случилось? Как может погода быть такой капризной? Впрочем, на то она и осень.

– Доброе утро, Станислав Викторович! Вы как раз вовремя – у меня оладушки поспели. Садитесь скоренько к столу! – встретила его не в меру болтливая домработница, которая в его доме выполняла обязанности и повара. Собственно, она у него работала одна, и это был тот максимум, который мог вынести Стас. Чужих людей в доме не переносил. Приемы устраивал редко, и когда в этом складывалась острая необходимость. С приятелями предпочитал встречаться на нейтральной территории. Ну а Полина Игоревна… что ж, к ней он, пожалуй, привык за столько-то лет. Ее он переманил из дома дяди, когда решил жить самостоятельно.

– Повидло яблочное? – удобно устроился Стас за столом, наслаждаясь ароматом свежеиспеченных блинов.

– Ну конечно! Вчера купила свежее, – поставила перед ним Полина Игоревна полную тарелку румяных оладий. – Знаю же, как вы любите. Приятного аппетита, Станислав Викторович, – вытерла она руки о фартук.

Еще как любит. И любовь эта, как ни странно, шла из самого ненавистного периода в жизни Стаса – из детского дома, в котором он провел два месяца, успев возненавидеть, и из которого его забрал к себе жить дядя – брат матери. Но толстые мучные оладьи, сдобренные густым яблочным джемом, навсегда покорили его сердце.

– Обедать сегодня дома будете? – поинтересовалась домработница. – Задумала я приготовить…

– Нет, не дома, – перебил ее Стас.

– Ну вот, а я-то планировала…

– Полина Игоревна, приготовьте гостевую комнату. Наведите там порядок, докупите мебель, если требуется. В общем, вы и сами знаете, – не собирался Стас слушать треп домработницы.

– К нам едут гости? – удивленно замерла женщина посреди столовой.

– А что вас удивляет? – нахмурился Стас.

Хотя, тут и ежу было понятно, что.

– У нас будет гостья, которая прибудет на днях, – решил он проявить снисходительность. Излишняя грубость и строгость ни к чему, особенно с Полиной Игоревной.

– Молодая? – заулыбалась домработница.

– Да, – принялся Стас за поедание оладий. – М-м-м, вкуснотища какая! – едва не простонал вслух.

– Ой, как я рада! А зачем же ей готовить отдельную комнату?..

– Полина Игоревна, помолчите! – не выдержал и прикрикнул-таки на нее Стас. – Дайте позавтракать спокойно и сделайте так, как я вам велел.

Глава 5

Мы предполагаем, а бог располагает… Кажется, так говорят? В любом случае, выспаться у меня не получилось от слова «совсем». Половину ночи я промучилась от бессонницы, снедаемая мыслями о Волошине. Разговор с ним крутился по кругу в моей голове. И спать хотелось дико, и мысли мешали. Я помнила каждое слово, сказанное этим ненормальным, и сам он постоянно всплывал перед мысленным взором. А еще покоя не давал мой когнитивный диссонанс – как такой красивый внешне мужчина может вести себя так, что поведение его нарушает все законы логики? Да и кроме этого в голове было слишком много вопросов без ответа. И сейчас я еще острее ощущала утрату – смерть отца. Ведь был бы он жив, ничего этого с нами бы не случилось. Папа обязательно нашел выход, защитил нас с мамой. А сейчас, получается, защитить нас могу только я.

Под утро я провалилась в сон, а разбудил меня звонок мобильного. Перед тем как ответить, я зафиксировала, что нет еще и девяти.

– Карасева Людмила? – раздался в трубке незнакомый женский голос.

– Да, – отозвалась я вмиг севшим голосом, чувствуя как холодеют конечности.

– Вас беспокоит медсестра реанимации. Карасева Ольга Леонидовна ваша мать?

– Что с ней? – я была близка к обмороку, и в голову лезли мысли одна чернее другой.

– Успокойтесь, она жива, – торопливо проговорила медсестра, видно пожалев меня. Сухость и казенность из ее голоса тоже исчезли. Дышать стало чуточку легче. – Но она в реанимации в тяжелом состоянии. Ночью у нее случился новый приступ. Приступ купировали, но положение серьезное. Не могли бы вы подъехать? С вами хочет переговорить ее лечащий врач.

– Конечно! Я скоро приеду! – соскочила я с кровати и принялась метаться по комнате.

Плохо соображала, что делала. И оделась слишком легко, не заметив, что на улице дождь. Пока бежала до такси, успела вымокнуть и замерзнуть. Еще и ветер дул порывами и ледяной.

В такси немного согрелась, как и смогла подумать. Мама жива, и это самое главное! А моя паника может только все испортить. Если приступ купировали, то она обязательно поправится. Она должна поправиться, ведь иначе я останусь совсем одна на этом свете.

В лифте больницы, когда поднималась на пятый этаж, мне снова поплохело. Вернулись дурные предчувствия, и в кабинет врача я входила ни жива ни мертва.

– Не буду скрывать, положение вашей мамы очень серьезное, а ее состояние внушает мне опасения, – выдал мне прямо в лоб врач.

С одной стороны, я была благодарна ему за честность, с другой – нельзя же так вот сразу, как обухом по голове. С третьей – начни он издалека, вряд ли мне было легче.

– Она будет жить? – задала я вопрос, который волновал меня всего сильнее.

– Без операции она проживет еще сколько-то, но жизнью это можно будет назвать с натяжкой, – сочувственно взглянул на меня врач. – Ей нужна срочная операция, и тогда она сможет вести почти полноценный образ жизни.

– Так сделайте эту операцию!

– Я не просто так вас позвал сюда, – кивнул врач. – Помимо вашего согласия нужны еще и деньги.

– Сколько? – вмиг охрипла я.

– Много… – и он назвал сумму.

– Но… это очень большие деньги. У нас нет таких.

Из последних сил я держалась, чтобы не разрыдаться. Цена операции была разве что вдвое меньше, чем мы уже задолжали Волошину. Где?.. Где мне взять такие деньги?

– Ищите, что я еще могу сказать, – продолжил врач.

– Сколько у меня есть времени?

– Неделя, больше ждать нельзя. Протянем – начнутся необратимые процессы.

Неделя… И тут мне дают неделю. На этот раз на кону жизнь мамы, даже не наше с ней благополучие.

– Я найду деньги!

Покидала я кабинет врача, точно зная, что буду делать дальше. Спустившись в больничный парк, я нашла в сумочке визитку Волошина и сразу же позвонила ему. Дождя я не замечала, да и ничего остального. Моя судьба зависела от того, что скажет тот, чей номер я сейчас набрала.

– Я согласна! – выпалила я в трубку, опуская приветствие. Потом уже сообразила, что ответить мог вовсе не Волошин.

– Это кто? – в равнодушной манере растягивать слова я узнала его голос. Ну хоть адресатом я не ошиблась.

– Людмила Карасева.

– А-а-а, – понимающе протянул он. – И ты согласна?

– Да.

Говорить было очень тяжело. Каждое слово я буквально выталкивала из себя.

– Хорошая девочка. Тогда…

– Но у меня есть одно условие! – выкрикнула я, боясь, что так и не решусь это сказать. Выкрик получился истеричным, и Волошин какое-то время отмалчивался. Только бы не бросил трубку! – молила я про себя.

– А ты считаешь, что можешь ставить мне условия?

Да! Да! Надсмехайся надо мной, унижай. Хочешь, даже ноги можешь вытереть, но только не отказывай сразу!

– Я так не считаю, просто у меня нет выхода.

Снова предательские слезы готовы были брызнуть из глаз. С большим трудом получалось сдерживать голос, чтобы не дрожал.

– Алло… – голос все же задрожал, а из глаз полились слезы. И остановить их я уже была не в силах, как и не всхлипывать прямо в трубку.

– Ты где? – прозвучал голос Волошина слишком близко, словно он вдруг оказался рядом.

– Возле больницы.

– Говори адрес и жди. Мой водитель сейчас приедет за тобой. О твоем условии поговорим при встрече.

Я назвала адрес, и он отключился, сообщив, что за мной приедет черная иномарка. Только тут я поняла, что сижу и мокну под дождем, что у меня от холода уже зуб на зуб не попадает. Чтобы хоть немного согреться, я пошла на выход из больничного парка. Под порывами ветра стало еще холоднее, я практически заледенела. Но на мое счастье, ждать долго не пришлось. Уже через пять минут, как я устроилась на автобусной остановке под козырьком, к ней подъехала черная тонированная в хлам иномарка. Со стороны пассажирского сидения опустилось стекло, и водитель поинтересовался:

– Людмила?

Я затрясла головой, мечтая оказаться в тепле салона. И в тот момент меня совершенно не волновало, куда он собирается меня везти.

Глава 6

– Милая моя! Откуда же ты такая взялась? – запричитала женщина, что встретила нас у входа в дом.

– Хозяин распорядился позаботиться о ней и устроить со всеми удобствами, – сообщил водитель, передавая меня в руки женщины.

– Да уж, конечно, позабочусь! Горемычная… Как же ты умудрилась вымокнуть до нитки? Разве ж так можно?.. – не переставая вздыхала женщина, ведя меня под ручку, как умирающую, по огромных размеров холлу.

Впрочем, примерно так я себя и чувствовала – умирающей во всех смыслах этого слова. И быстрее всего умирала моя душа.

– Давай-ка, снимай с себя одежду. Первым делом нужно в горячий душ, а потом уже все остальное, – принялась меня раздевать женщина, потому как у самой меня сил не осталось, даже чтобы расстегнуть пуговицу на кофте. – Вот тебе и гостья… Я-то думала… а тут… Ну разве же так можно?..

Она все говорила и говорила, а у меня под аккомпанемент ее голоса слипались глаза.

– Вставай, милая, пойдем греться… – силой подняла меня женщина с дивана и куда-то повела.

Творилось со мной что-то необычное. Ни разу в жизни я себя так не чувствовала – вроде и живой, но в то же время уже нет. Все происходящее я словно наблюдала со стороны. А звуки долетали до меня как будто из очень далекого далека.

Помню, что ванна очень быстро наполнилась паром, как только женщина пустила воду в белоснежную керамическую емкость. Помню, волну удовольствия, что прокатилась по телу, стоило мне только опуститься в горячую и ароматную воду.

– Не спи, милая, потерпи еще чуть-чуть, – приговаривал чей-то голос. И сильные руки поддерживали меня, чтобы не ушла под воду.

Те же руки достали меня распаренную из ванной и укутали во что-то пушистое и большое. Опять мы куда-то шли, на этот раз по лестнице. Ноги переставляла из последних сил и ничего вокруг уже не видела.

– А теперь поспи. Сон лечит… Авось не разболеешься… – дальше я уже не слышала – как только голова моя коснулась подушки, так сразу же провалилась в сон.

Где я? И что тут делаю? – именно эти вопросы появились первыми, стоило мне открыть глаза.

В комнате, где и стояла большая шикарная кровать, на которой я пробудилась, царил полумрак. Но за окном еще не стемнело – эффект такой создавался из-за зашторенных тяжелых бордовых портьер. Обстановка была такой же богатой, как и кровать. Массивная мебель, явно купленная не в Икее, пушистый ковер под ногами, мягкость которого я сразу же оценила по достоинству. Витиеватые бра в изголовье кровати…

По мере окончательного пробуждения в голове моей восстанавливались и все остальные события в хронологическом порядке. Сердце кольнуло болью, когда вспомнила разговор с врачом. Потом звонок Волошину… Значит, сейчас я нахожусь в его доме, а привез меня сюда его водитель. И домработница, что встретила нас, явно ждала меня, была предупреждена.

В ногах еще ощущалась слабость, но в общем чувствовала я себя отдохнувшей. Возможно, не полной сил, но довольно бодрой. Сколько же я проспала?

На пока еще не самых крепких ногах я приблизилась к окну. Отдала должность тому приятному ощущению, что испытывали мои босые ступни, погружаясь в высокий ворс ковра. Сама я была в длинном белоснежном халате. В нем и спала. В него, получается, меня и закутали после принятия ванны.

На улице смеркалось, значит, спала я часов пять-шесть. Ничего себе! Никогда еще столько не спала днем.

Окно выходило в просторный сад, и картина меня зачаровала на время. Безумно красиво! Даже сейчас, когда почти все деревья сбросили листву. Сад казался волшебным и захотелось наведаться в резную беседку, что пряталась в его глуби.

Стоя у окна, я понимала, что тяну время. Пора было уже посмотреть правде в глаза и осознать до конца, где я и в чьей теперь власти. Правда, для начала мне предстояло озвучить свое условие. Ну а пока можно и перекусить. День уже клонился к закату, а во рту у меня не было и маковой росинки. Организм требовал своего, заявляя об этом довольно громко.

Одежды своей в комнате я не нашла, так и пришлось спускаться на первый этаж в халате. Оставалось надеяться, что хозяина этих хором еще не было дома.

Размер и богатство дома, в котором оказалась, я тоже оценила, бродя по нему в поисках хоть кого-то живого. Это не дом, а настоящий дворец или усадьба. Величина сада тоже на это намекала. И человеку, владеющему таким богатством, мой отец умудрился задолжать. А теперь я буду расплачиваться за долг, который кредитору должен казаться мизерным на фоне его богатства. Но думать так я не должна была, конечно же. Самой себе подобные мысли казались мелочными и недостойными.

– Проснулась, наконец-то! – такими словами и радостной улыбкой встретила меня женщина лет сорока пяти, которую я нашла на большой и тоже современной кухне. – Ну как ты, милая? Ничего не болит? Температуры нет? – прикоснулась она к моему лбу, усадив предварительно за стол. – Вроде нет. Голодная, поди?

– Если честно, то да, – призналась я. – И где моя одежда?

– Так выстирала я ее. Сейчас накормлю тебя и сходим за твоей одеждой. Никого кроме нас пока в доме нет, можно и в халате побыть, – приветливо улыбнулась она. – Я тут для тебя бульончика сварила, куриного. А он у меня особо целебным получается. Вот сейчас покушаешь, и всю хворь как рукой снимет. Как звать-то тебя, милая? – пытливо посмотрела на меня женщина.

– Людмила, можно Люся…

– А я Полина Игоревна, работаю в этом доме всеми сразу, – рассмеялась она. – И ты можешь звать меня тетей Полей, если хочешь.

Уже через минуту передо мной в тарелке дымился и источал просто одуряющий аромат бульон. Не забыла тетя Поля добавить туда и вареное вкрутую яйцо, разрезанное на две половинки, и румяных сухариков сыпанула горстку, и сдобрила все это великолепие мелко нарубленной зеленью. Блюдо получилось просто объедение, и умяла я его с большим аппетитом и очень быстро. А все время, пока я ела, тетя Поля разговаривала сама с собой. Мне же даже забавно стало, несмотря на всю плачевность моего положения.

– А ты кем же будешь хозяину? Ох, язык мой – враг мой, не должна ведь задавать тебе лишних вопросов…

– А ты местная или приехала издалека? Вот же болтушка ты, Полька, по головке тебя Станислав Викторович точно за это не погладит…

– А надолго ли ты к нам? Отрезать бы тебе язык, Полька!..

И все в том же духе. Я видела, что любопытство так и распирает добрую женщину, но даже на один из ее многочисленных вопросов она мне не дала ответить. Правда, на многие я и не стала бы отвечать, но дело не в этом. Эта женщина оказалась поразительно болтливой, но чем дольше ее слушала и смотрела на нее, тем больше убеждалась, что плохого от нее ждать не нужно. Добрая душа, хоть и наивная в своей простоте.

Я не знаю, что это было – обед ли, ужин, но насытилась я вволю, чувствуя, как прибавилось сил, а потом тетя Поля выполнила обещание и вернула мне мою одежду – сухую и чистую. В ней я почувствовала себя намного увереннее, не хотелось встречаться лицом к лицу с Волошиным будучи в халате.

– А вот и хозяин пожаловал, – выглянула тетя Поля в окно гостиной. – Заждалась, поди? – метнула в меня любопытный взгляд. – Ну, я на кухню, не буду мешать вам. Да и пора накрывать стол к ужину.

Я же замерла в ожидании, чувствуя, как нарастает во мне страх встречи.

Глава 7

– Ну, я пойду, – быстро проговорила тетя Поля и метнулась в кухню.

Я же осталась в гостиной одна, чтобы встретиться с Волошиным лицом к лицу, так сказать. Страх от этой мысли усилился. А сама я моментально превратилась в комок оголенных нервов.

Он вошел, и снова меня поразила его внешность. Наверное, про таких и говорят: «Красив как бог». Только этот бог казался мне коварным и опасным. И я его боялась. А страх способен любому испортить жизнь. В моей же жизни этих страхов в последнее время стало слишком много.

– Привет! – буднично проговорил Волошин, словно я всю жизнь прожила с ним под одной крышей.

– Добрый вечер! – с трудом прочистила я голос.

– Можно менее официально, – усмехнулся он. – Все же, ты теперь живешь тут. Или нет? – остановился он напротив меня, еще отчетливее демонстрируя свою красоту, и всмотрелся в мое лицо.

– Мне… Мне надо поговорить с вами, – промямлила я, пряча глаза.

– Обязательно поговорим, но позже, – кивнул он. – Сейчас я мечтаю о ванне и ужине, уж извини.

Больше Волошин ничего не сказал и вышел из гостиной. Мне же без него дышать стало легче. Господь! Ну как я буду жить тут, если одно его присутствие рядом сводит меня с ума?

Откуда ни возьмись появилась тетя Поля, словно она только и ждала, когда я останусь одна.

– К ужину накрываю в столовой. Составишь хозяину компанию, милая? – поинтересовалась домработница.

– Да я же сыта…

– Ну значит просто посидишь с ним за столом. Уверена, он будет на этом настаивать. Ты же гостья в этом доме.

Хорошенькая гостья. Разве что, поневоле, – обреченно вздохнула я, что не укрылось от внимания тети Поли.

– А что с тобой, деточка? Почему глаза на мокром месте? – всполошилась она.

– Да нет, ничего… Просто в глаз что-то попало, – потерла я глаза для достоверности.

Но чувствовала я себя, на самом деле, не очень. Сейчас я понимала, что означает фраза «не в своей тарелке». В этом доме я именно такой и была – с боку припеку. И я не понимала, что я тут делаю. Как и уйти не могла.

– Ну ладно, некогда мне… Приходи в столовую минут через пятнадцать, – с этими словами тетя Поля скрылась, а я снова осталась одна.

Так и сидела на диване, сложив руки на коленях и разглядывая входную дверь, пока не вошел Волошин. Его густые и волнистые волосы были мокрые и на этот раз гладко зачесанные назад. С такой прической он выглядел еще опаснее. И без костюма, в просторных брюках и футболке, он не казался мне проще и ближе.

– Расслабься, Люда, – растянулись его губы в улыбке, которая тоже показалась мне хищной. – Я тебя не съем. И вообще, я людьми не питаюсь.

В этот момент в гостиную заглянула домработница со словами:

– Стол накрыт, милости просим!

– Иди за мной, – велел мне Волошин и направился к двери.

На непослушных ногах я последовала за ним. В отличие от тети Поли он даже не поинтересовался, голодна ли я.

Стол, накрытый к ужину в гостиной, показался мне великоват для одного. Ну или для двоих даже. И блюд на нем было слишком много. Кто все это будет есть?

Меня всегда удивляло, когда смотрела кино про какое-нибудь зажиточное семейство, как много повара для них наготавливают. А съедается из всего этого мизерная часть. Остальное куда девается? Не выбрасывается же. Ладно, в былые времена, еду можно было раздать бедным, или в больших домах прислуга доедала остатки еды с хозяйского пира. А сейчас?.. Куда тетя Поля денет все, что не съест Волошин? Но вопрос этот, скорее, был риторическим, и так я пыталась отвлечь себя же от предстоящего разговора. Ведь изложить мне суть своего условия придется, наверное, за ужином.

– Как тебя зовет мать? – задал Волошин неожиданный вопрос, когда мы устроились друг напротив друга за столом, и он наполнил свою тарелку. Моя передо мной осталась стоять пустая. Сейчас мне бы кусок в горло точно не полез, даже если бы испытывала голод.

– Люсей, – ответила я. Так меня называли почти все мои знакомые.

– Мне не нравится, – заявил Волошин после паузы. – Людмила звучит намного красивее. Я буду звать тебя Людой или Людмилой.

Что я могла на это ответить? Да и все равно мне было. Пусть хоть Чебурашкой называет, лишь бы простил отцу долг!

– Почему ты не ешь? – посмотрел он в мою тарелку.

– Я не голодна, меня накормили.

– Тогда, жди, когда я утолю голод, – кивнул Волошин и приступил к еде.

Я замерла, не в силах не наблюдать за ним. Старалась делать это не очень открыто. Но ел он… изящно. Его манеры меня поразили. И взгляд мой то и дело останавливался на его руках, уверенно орудующих вилкой и ножом. Сами руки тоже были красивыми, как у пианиста или хирурга. И вся эта наружная красота не совмещалась с моим представлением о Волошине, как о человеке. Хотя… хищники, как правило, бывают очень красивыми. А он был хищником!

– Я готов тебя выслушать, – отложил Волошин вилку и посмотрел на меня в упор.

В первый момент слова застряли у меня в горле. Пришлось даже прокашляться, прежде чем получилось заговорить внятно.

– У меня мама в больнице…

– Знаю, – кивнул Волошин.

– У нее случился второй приступ, и она в тяжелом состоянии, – продолжила я, стараясь не заплакать.

– Насколько тяжелом? – уточнил он.

– Ей нужна срочная операция.

– И на операцию эту нужны деньги, – проявил он просто чудеса проницательности. Впрочем, собственная ирония сейчас мне казалась не уместной. Сейчас я выступала в роли просительницы, готовой отдать за помощь все! – Сколько?

Я назвала сумму.

– И ты хочешь, чтобы я тебе их дал?

Он не смеялся надо мной, не издевался. А просто констатировал факты. Появилась надежда, в которую я боялась верить.

– Мне больше не к кому обратиться, – отвела я взор. Я не могла больше смотреть в его непроницаемые глаза. Не понимала, что он думает и как ко всему относится. И я очень боялась получить отказ.

– На что ты готова ради спасения своей матери? – задал Волошин вопрос, которому я уже даже не удивилась.

– Наверное… на все.

И это было правдой. Я сидела перед человеком, от которого сейчас зависело все в моей жизни. Всё и все, чем я дорожила, сейчас находилось в его руках. И за это я со своей стороны готова была заплатить по полной. Чего бы он от меня ни потребовал.

– Хорошо! – произнес Волошин после паузы. – Завтра я перечислю необходимую сумму в больницу, и мать твою прооперируют лучшие хирурги.

– Спасибо!..

– Не благодари! – пригвоздил он меня взглядом к стулу. – Я это сделаю не из любви к ближнему или к тебе лично, – губы его дрогнули в презрительной усмешке. Уж не ненавидит ли он меня? – мелькнула в голове мысль, которая напугала до колик. – Так же, я прощу долг твоего отца…

Он замолчал, а я уже боялась вымолвить хоть слово. Да и что я могла сказать, кроме слов благодарности?

– Сейчас я устал и хочу отдохнуть в одиночестве, – отодвинулся Волошин от стола, а потом и встал. – Завтра утром, за завтраком я сообщу тебе, какой отныне будет твоя жизнь. А сейчас… чувствуй себя как дома, – покинул он столовую, оставляя меня в совершенно растрепанных чувствах.