Текст книги "«Везучий, подонок!..». Роман-квест"

Субботин поёжился:

– Чего уставился? День выдался несуразный, как обед в санатории. Отметь его чёрным камешком. Как сегодня со временем?

– Не очень. Предлагаешь сверхурочные? – поинтересовался Ваза.

– Надо бы найти следы внештатного проникновения в квартиру.

Бойцы неведомого фронта обменялись взглядами, и Ваха ответил:

– Обещать не могу. Учти, у нас здесь свой интерес.

– Генку верните. Тогда и за интерес поторгуемся, – отрезал Вилька.

– Ищите и обрящете, – веско произнёс потомок древнего кавказского рода, пожимая плечами.

– Мы ушли! – подытожил Миха.

Всегдашний наш тип общения, подумал Субботин. Задачи поставлены, цели ясны – за работу, товарищи! Охрана терпит беседы личного плана лишь в очень узком кругу. И он, риэлтор, не вхож в этот узкий круг. Между Вилькой и охранным сервисом – не зарастающая межа взаимного недоверия. Напористость вольных стрелков задевала Субботина, подобно тому, как барские замашки раздражают молодого лакея. Но Вилька вынужден был терпеть, иначе затопчут собратья по умыслу-промыслу. Лояльных коллег в этом бизнесе не бывает. Кто дружит в ущерб себе? «Смирись, ушлёпок, – поведал внутренний голос. – Не время права качать. Не дай бог, это беспричинные шалости Доктора… будет серьёзный бенц. В любом случае, письмо придётся сохранить. Хороший повод для возможной торговли! За свою или Генкину жизнь. Письмо упало в почту со смыслом, но вот с каким? Допустим, проверяют на предмет „стучать три раза по телефону“. Так добровольных дятлов в этом городе и так завались! Да и повода к глубокой проверке я не давал. А Миха и Ваха держались странно – тоже не просто так? Чем они заняты? Жаль, не умею я читать по глазам».

Зайдя в тупик, Субботин сразу же успокоился. Появилась возможность переключиться на новую тему: «Что с Генкой? Бить его, вероятно, незачем. Допросят с пристрастием. Размеры пристрастия? Больно, но без последствий. Если это Док, то Док и не такое умеет. Этот мир придуман не нами, оттого и полон идиотизма. Подобные приключения по своей предсказуемости похожи на камнепад в Голодной степи». Если исключить цепочку случайностей, а они бывают тогда, когда ты сел в троллейбус, не взяв билета, и вот, нагрянуло… в итоге имеем не очень удачный умысел. Субботин невольно улыбнулся: он ехал как-то, будучи с изрядного бодуна, в Главное здание университета на сдачу зачёта по физике. Кондиции: ни петь, ни рисовать. Мани ни пенни, пешком до Главного здания не дойдёшь: на октябрьской Неве очень ветрено.

Сдует в воду, и вся любовь. Течение – не выбраться, к тому же мокро и холодно. Ладно, поехали. Но по закону подлости в салон моментально влез контролёр и первым делом обратился к Субботину: «Ваш билет!» Подрёмывая, Вилька держался за поручень на задней стенке троллейбуса.

Не успев осознать размеры грядущих бедствий, студент бодро выпалил: «А я учусь в троллейбусном техникуме».

«Где удостоверение?» – спросил контролёр, слегка потерянный.

«Какое удостоверение?! Я физику еду сдавать!» – отрезал студент. И проверяющий растерянно сник. Зачёт по физике сдан был в наглую, по принципу «первому отвечающему – полбалла за смелость». Вот так и зарабатывается зачётный трояк. Не с тех ли пор расцвело субботинское недоверие к людям, которых, как ни старайся, никогда не видно насквозь? Интересно, легче было бы жить, понимай мы людей «с полтыка»? Куда бы делись все эти толкователи живописи, с её намёками и полутонами? Впали бы в ничтожество, не иначе. Что-то в Михе-Вахе – может быть, постоянные недомолвки – заставляло заподозрить в них «людей государевых». А государевы люди, подумалось Вильке, во многом сродни бандитам: признают лишь собственные интересы, манипулируют попутчиками и сливают приспешников, когда это становится выгодным. Да что там, сбросят за борт любого при первой необходимости! Каста суровых законов гор. Куда нам за ними угнаться… Что-что, а падать за борт, впрочем, Вильке было не привыкать. Жизнь научила не прятаться от ударов, а принимать их. И отвечать, и вновь подниматься на ноги, или зачем всё это? «Дам девушкам разгонную и выеду к Доктору. Пусть Нинка на досуге „силиконовую папку“ крепко поищет!» – решил Субботин, кладя конец своим размышлениям и поглядывая, как Миха теребит кисть золотистой шторы в узком вестибюле, вполголоса беседуя с субботинским главбухом. Глаза у Нины блестели, как после сдачи годового отчёта, но голосок был ровен, без всхлипов и срывов, причёска волосок к волоску. Держись, Нинка! Бухгалтер – это кремень. Ваха подмигнул Субботину и двинулся на кухню, поискать чего-то съестного. На этот раз ему повезло, и девочкам пришлось освобождать холодильник с боем.

Прощаясь, Ваха тронул Субботина за рукав:

– Не грусти, Барон-Суббота, что с другой наедине! Ничего не знает твой Рогалик, ничего и не скажет. А труп, ара – это на крайний случай. Очень крайний! Возни с телами не оберёшься. В кино всё просто… а в жизни одна морока.

– Спасибо, утешил – поморщился Субботин, краем глаза заметив, как вздрогнула Нина, только что проводившая Миху.

В общении сладкой парочки не было даже следов интима. Они не без оснований опасались всевозможных попрёков со стороны неуступчивого Субботина. Охранник и бухгалтерша были опытными заговорщиками, но всё же взрослыми, живыми людьми… скрываться каждому однажды надоест. Стремительно спустилась ночь, и фонари включили свою обычную иллюминацию, скучную, как полицейская сирена. В кабинет ввалились девочки из «гарема», размахивая громадным пакетом со сладостями. Ваха со смехом помял их в широких медвежьих объятиях, понадкусывал всё, до чего успел дотянуться. Вернулась с улицы Даша и сразу же метнулась к Субботину, они пошептались, затем дочка чмокнула папеньку в небритую щёку и направилась к выходу.

– Вечерком забегай! – заторопился Вилька. – Медовик купим, Милицу позовём. Сегодня чай с иван-чаем!

Даша, оглянувшись, махнула рукой. На её губах потихоньку гасла улыбка, но глаза оставались грустными. Недлинный путь красавицы, любившей медовик и пирожное «наполеон», был вымощен, как мостовая булыжником, сплошными тревогами и утратами. Фортуна непредсказуема, и по заслугам огребают не все. Расскажем об этом позже.

Сейчас Даше больше всего хотелось прилечь, чертовски устала, и всё-таки было надо вначале прибраться в папиной комнате. До чего там грустно… а Вилька очень ценит уют. Милице Львовне, обожавшей Дашу, как все, кто регулярно общался с девушкой, тоже приготовлен подарок: старушка обожает киндер-сюрпризы. А медовик никому, кроме Даши и старой шансонетки, не достанется, вот вам! Субботин, конечно, падок на сладкое, но куда ему, диабетику? Перетерпит, перегорит. Что бы такое на ужин сварганить… может, шашлычки из куриных бёдер? Папа их обожает. Решено, подумала Даша. Так и поступим.

Ощущая тяжесть в висках, Субботин легко простился и вышел. Поздний лёд хрустел под ногами, вызывая внезапную жажду. Люди отворачивали лица, словно боясь неприятных взглядов, и спешили к себе в укрытия. Джип охранников стоял на перекрёстке, в кабине о чём-то яростно спорили. Вернувшись в офис, Ваха стал заваривать вечерний кофе, а Миха сел к телефону:

– День добрый, это я. Доходяга подтвердил получение вброса. Он в полной растерянности, активно ищет выход из положения. Запущенный в Гарем Робокоп был срочно вывезен в неизвестном направлении – похоже, теми, кто всерьёз охотится за вбросом, то есть гвардией медика. Эскулап всерьёз озабочен появлением компромата в свободном доступе. Хотелось нам как лучше, а получилось… да-да. Рыбка клюнула не на ту приманку. За Доходягой, его берлогой и офисом установлено круглосуточное наблюдение. Приступаю ко второму этапу «Инсайда». Приём.

Строгий голос отозвался без промедления:

– Резвитесь как угодно, но не пускайте ситуацию на самотек. Ты помнишь взводного в учебке? Мой первый выкормыш. Преодолевая полосу препятствий, он всякий раз любил повторять: чего нельзя добиться по убеждениям, нужно добиться страхом. Доходяга должен броситься в ловушку либо в наши объятия, иначе мы не завалим даже мышку-норушку. даже больше, чем надо. Я сам предупрежу их службу безопасности. Пускай весь офис Доходяги месяц трясётся от страха. Не прозевайте главного: куда теперь отправится Доходяга? Про папку доложу руководству. Возможно, это новая цель. Следующая цель, пока на мелочи не разменивайтесь. Докладывать по графику. Конец связи.

Миха опустил трубку на рычаг и поднёс руку к пустой голове, отдавая честь невидимому начальству. Какая досада, что щёлкнуть каблуками уже не удастся… поздновато лезть в военную форму.

Глава 6-я. Ничего личного!..

Среда, 23 марта 2008 г., 19.55.

То дождь, то снег, то снова непогода. Деревья набухли почками, напоминая, что лето не за горами, а ничего ещё не закончено. Дозвониться к Доку не удалось, телефон постоянно был занят нескончаемым потоком жаждущих и страждущих. Что ж, личный транспорт нас пока что не подводит, привычно пропел риэлтор и через пару шагов вышел на остановку. Троллейбус тормозил на каждом шагу, хоть пассажиров по дороге подбирай. Стайка молодёжи, стоявшая неподалёку, взорвалась брызгами смеха, и Вилька поневоле прислушался:

– В интернете нашла, послушайте: «Отвечая на звонок, произносить «Чё?», «Да!» и «Какого хрена!» становится старомодным. Интеллигентный человек всегда отыщет форму для обращения: «Внемлю». В качестве ответа на вопросы нежелательного характера, где так и хочется сказать: «А это тебя е… ёт?», предложена современная версия: «А вам-то, сударь, что за печаль?» Ряд идиоматических выражений, типа: «Ё… твою мать!» или «Ну ни х…я себе!», заменяется фразой «Мне больно это слышать», произносимой с невыразимым трагизмом. Вульгарную идиому «Иди ты нах…!» воспитанный человек легко заменит крылатой фразой: «Я вижу, вы далеко пойдёте».

Молодёжь разразилось взрывом хохота, и даже Вилька, занятый серьёзными мыслями, чуточку улыбнулся. Он никогда не готовился к серьёзному разговору, полагая, что мозги отмобилизуются, как только время наступит. Он торопился войти в нужное эмоциональное состояние.

Скромный с виду особняк, скрывавший сердце Дока «Паннония-Центр», убежище Циклопа и его штаб-квартиру, не воспрепятствовал Субботину на входе. Однако миловидная секретарша, привычно пряча ножки под стол во избежание дежурного комплимента, сказала, что Доктор уехал на таможенный склад. Ожидалась партия важного импортного препарата. Вздохнув, Субботин присел на стул, от души жалея, что важная встреча, назначенная на три часа, сорвётся. На этом сюрпризы не кончились.

В кабинет, приятно улыбаясь, вошла статная дама в сопровождении двух мужчин. Приблизившись к Субботину, дама попросила разрешения присесть рядом с ним. Вилька удивился, свободного пространства в приёмной было хоть отбавляй. Но соизволил даме присесть. Таинственная дама пригнулась к Вилькиному уху и томно произнесла: «Теперь мы встанем, попрощаемся с секретаршей и вместе выйдем из кабинета. Не возражайте, не делайте лишних движений. Это в ваших же интересах».

Дослушав сей удивительный монолог, Вилька замешкался, но всё же поднялся со стула. Простился с миловидной Циклоповой цербершой и двинулся к выходу. По-прежнему улыбаясь, женщина и двое мужчин проследовали за ним. Секретарша, пожав плечами, вернулась к чтению «Cosmopolitan»: обычное дело – меньше фигур, легче играть.

Далее события, как пишут в романах, развивались более чем стремительно. Субботина усадил в большой микроавтобус с тонированными стёклами. Завязали глаза, руки стянули жгутом. Порычав слегка, Субботин решил беречь силы. На боевиков не похоже – скорей всего, это «Фирма».

И точно, проведя его запутанными маршрутами, таинственные конвоиры втолкнули его в некую камеру, сняли путы и захлопнули дверь. Мигая и щурясь, Субботин стал вглядываться в сиротливо обставленный интерьер. Похоже на тюремную камеру…

– Слышь, конь педальный! Закурить не найдётся?

Эге, подумал Субботин, возможна прокачка с тыла. Допустим, я не курю, но признаваться в этом не собираюсь. Молчание – это вызов. «Помалкивай, дятел, – шептал ему внутренний голос. – Во что-то влип, дальше некуда… куда, блин? To Dublin!». Вздохнув, новоявленный узник прошёл по стеночке в тёмный угол возле зарешёченного маленького окна. Пора обживаться на новом месте. Усевшись, провёл ребром ладони по ребристому краю шконки: м-да, на разделочной колоде поспать гораздо удобней! Зря не пошёл в мясники: был бы при еде, при воде и при девочках.

Две фигуры, лениво беседуя, то и дело поглядывали в Вилькину сторону. На первый взгляд, обычные работяги, принятые за воровство цветмета. На самом же деле…

– Глухой, что ли, мать твою? Так я не только уши прочищу…

Субботин оставался неподвижен, как китайский божок, но был уже собран, готов к любым неприятностям. «Так. Это не урки, наблюдение точное. Я ведь могу при случае и убить. Обычные дешёвки, их припугнули и наняли что-то изобразить. И что же? Сыграем-ка в подкидного», – решил Субботин:

– Зря ты. И маму не надо трогать, умерла недавно.

– Сыночка, значит, успела вписать в казённую хату…

Легко вскочив, Субботин крутнулся вокруг вертикальной оси и въехал локтем в полутёмную фигуру обидчика, целясь в нижнюю челюсть. Почти попал, но в целом очко засчитано. Фигура замычала от боли, согнулась. Не раздумывая, Субботин добавил ему по печени.

В ответ ему ловко разбили нос. Кто-то нежданный, пока не видный из темноты. «Неаккуратно, – подумал Субботин. – Плохая тактика, если вдуматься». Второй нападавший, по-кошачьи гибкий, вытащил, судя по всему, небольшую заточку, выполненную на токарном станке из твёрдосплавной отвёртки.

– Слышь, пролетарий умственного труда, – сказал Вилька. – Ты лучше не зли меня.

Вышло неубедительно. Последовал выпад, от которого Суботин едва успел увернуться. «Однако! – подумал он, отдышавшись. – Вот скоты. Ещё одна такая же попытка, и барышни в гареме останутся коллективной вдовой».

– Минуточку, б… дь! – гаркнул Вилька, и «скоты» изумлённо замерли.

Слегка рисуясь, Субботин извлёк из пояса брюк хорошо укрытую «рыбку» опасной бритвы. Раскрыл блеснувшее лезвие, помахал угрожающе. Удача в схватке стала переменчивой, как ей и полагалось. Но торжество оказалось недолгим. Кровь хлынула ручьями из разбитого носа, словно перед этим дожидалась сигнала. Дождавшись нового выпада, Субботин встретил врага мощным ударом ногой в голень. Несчастный взвыл. Не мешкая, риэлтор схватил его за горло и ударил головой в стену. Подтянулся вновь первый из нападавших, но, встреченный ботинком по гениталиям, огласил камеру мощным воем. В дверях загремел замок, ввалился караульный:

– Чего тут у вас?

– Неуютно как-то, – пожаловался Субботин. – Мебель переставляем.

– Она же привинчена!

– Ну вот, соседи и нервничают…

Дверь, скрежетнув петлями, захлопнулась. «Везучий ты, подонок! – сказал себе Вилька. – Закапаешь сейчас помещение… с не ытым полом. Тем лучше, для этого и били. Вид, как у в полночь засватанного. В допросной могут быть дамы, а я помят, изгажен и небрит… всё, баста, хорош бакланить!».

Пошёл отработанный ритуал. Усевшись на шконку, Субботин сдёрнул ботинки, оставшиеся без шнурков, а заодно и носки. Свернул хэбэ-носочки в трубочку, терпеливо ойкая, засунул концами в ноздри. Теперь есть пара минут, но надо с толком их провести. Стащив пуловер с сорочкой, пока что ничем не заляпанные, риэлтор стащил и брюки вместе с трусами. Приходи, кума, любоваться. Умыться бы… но такая роскошь, как умывальник, в камере не предусмотрена. Вздохнув, Субботин помочился в трусы, заранее собранные воронкой. Выжал часть лишней влаги на пол, сложил мокрую тряпку возле себя. Застелил шконку снятой с себя рубашкой. Прохладно, но делать нечего. Свернув, сложил пуловер в изголовье – одетым не засну, придётся помёрзнуть… когда-то он так и не смог привыкнуть к подвальному обиходу. Пришла пора освободиться от носков и вернуть их на прежнее место. Соседи, обалдев, наблюдали сценку, разыгранную, как по нотам, искренне полагая, что пострадавший помешался от горя. Лишь бы в буйные не записывался, подумал Субботин. Но буйствовать было некогда. Заново натянув на себя носки и брюки, Субботин прилёг со вздохом и водрузил изгвазданные, но тщательно выжатые трусы на переносицу. Сей фокус означал, что через три-четыре минуты кровопотеря прекратится… удивительно, но и синяков от удара не останется!

Проверено в трудных подвальных буднях… и вот уже трусы летят в дальний угол, отслужив своё. Драчуны даже вздрогнули, снова переглянулись. Такая вам, братцы, сегодня цыганочка с выходом, подумал Субботин. Соседи пошушукались и притихли, глядя на Вильку с растущим недоумением: неужто тронулся засиженный новичок? Довершив картину отборной бранью и жалобами, Субботин запел хриплым тенором про солнце, которое всходит и заходит.

В ответ «строитель» с отбитыми гениталиями пробурчал:

– Не ной уже, слушай. Здесь так попросят, что не откажешь. Вот нас и попросили. Прости, земеля – ничего личного!

– Как пелось в старинном романсе, – пробурчал Субботин, закрыв глаза и готовясь вздремнуть, – мне всё равно, страдать иль наслаждаться…

«Хорошо, что девочки пока что не в курсе, – рассеянно думал Субботин. – Устроят под окнами плач сабинянок. Хочу узнать, чья это харя гадит теперь под нашими окнами. Пора понять, что происходит, и делать ответные ходы. Без матросов нет допросов… остаётся надеяться, что скоро за мной придут». И в самом деле, через минуту-другую дверь распахнулась. Конвоир с погонами прапорщика и потёртым, как лестничные перила, лицом отставного военного окинул взглядом Вилькиных обидчиков, но ни о чём никого не спросил. Повернувшись, Вилька еле сдержал готовый вырваться стон. Какое скверное дежа вю! Он стал вглядываться в полутьму, пытаясь рассмотреть, что за обувь у соседей… нет, сандалетами ребро не сломаешь.

Прапорщик замер, увидев застывшее лицо постояльца, но промолчал. Мотнул головой к дверям, а когда Субботин поднялся, отвёл его на допрос.

«Я обидел его, я сказал: старшина, никогда вам не быть офицером, – хмыкнул Вилька, разглядывая обшарпанные стены унылого кабинета. – Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие. Мало тебе наваляли?».

– Следователь Немцова. Я веду ваше дело, – невысокая веснушчатая женщина лет сорока в ловко сидящем кителе с погонами майора, мельком оглядев Субботина, уткнулась в бумаги. – Что в камере произошло? Вы здоровы?

– Упал с подоконника. А что за дело ведёте, товарищ майор?

– В камерах нет подоконников!

– Откуда мне было знать… теперь запомню.

Помолчали. За окнами пронёсся тихий ангел.

– Знаком вам доктор Нетцигер? – спросила Немцова.

– Э-э… он, кажется, зубы дёргает?

– Здесь я задаю вопросы. Будете придуриваться, отправлю в карцер. Там вам не только нос расквасят, но и почки починят.

– Многообещающе. А что у нас с почками? В чём меня обвиняют?

– Вам задан вопрос! Ещё попытка, и я вызываю конвойного. Вы были задержаны в офисе…

– Доктора, э-э… Нецигина? Кажется, был у меня подобный клиент. Квартиру в центре чуть купил. Я после этого лечиться у него не рискую. Хирурги, они безбашенные. И медицина, это не наука. Отрежет что-нибудь важное… и переправит за большие деньги на Запад.

– А что, у вас есть что-нибудь, что может стоить хороших денег? Вы меня удивляете. Его фамилия Нетцигер. Ну, ладно. Оставим вопрос на потом. Что вам известно о рейдерских захватах? Вы работали со корпорацией автострахования «Тутанхомон»? Есть у вас связи с тамошней службой охраны?

Субботин напрягся: уже горячо. Воробьями запрыгали мысли: «Ну, рейдеры-шмейдеры, это ясно, куда ветер дует… „Тутанхомон“ в письме мелькал, и даже неоднократно. Причём тут служба охраны? Неужто племянничек… ай да Юрасик, вот мерзота. Скажите мне, люди: во что же я влип?». С трудом сдержав вопрос, уже готовый сорваться с губ, Субботин попробовал улыбнуться. Не получилось. Ответил сдержанно:

– Не имею отношения ни к рейдерству, ни к страхованию. Мои заботы – ипотека, тёти из жилконторы и прочие места общего пользования.

– Не будете со мной откровенным, присмотримся к работе агентства в целом. Вас кто-то пытался ограбить?

– Дома или на службе? Девчонки вечно клянчат на конфеты. Более ничем похвастать не могу. Возможно, при падении мозги отшибло.

– У нас опасные подоконники. Порой залезть на них не успеешь. Жалобы, пожелания, просьбы?

– М-м… вчерашнее суфле подгорело.

– Накажем повара, оставим без соли. За вас тут просят… серьёзные люди. Пока свободны. Из города просьба не выезжать.

«Тюрьма – торжество насилия, а равнодушие – орудие дьявола. Мы, креативные души, духоподъемная церковь. Мы – тоже тело Христово, когда что-то делаем сообща. Не в банде, не в сговоре, а именно сообща, – размышлял незадачливый философ, бредя за паспортом и прочим барахлом и вяло переставляя ноги по переломам коридора со свежевымытым полом, украшенным затёртыми линолеумными плашками. – Выйти смог, но ничего не узнаю». С плаката косились на него физиономии редкостной одухотворённости, украшенные заголовком «Их разыскивает полиция». Передёрнув плечами, риэлтор поёжился: бельё бы поскорее сменить, отмыть тюремные страсти.

Двое суток провёл в узилище, а сколько всего пришлось пережить. Милица, небось, гаремным девочкам телефон обрывает: куда, заразы, дели Дюшу? Субботина в который раз передёрнуло: «Вернусь, конфет старушке куплю. Но чтобы Дюшей не дразнила! Каждый человек, если он вещь в себе – тоже церковь, – затараторил он внутренним голосом, пытаясь обрести душевное равновесие. – Похоть и ненависть, амбиции и корысть – суть, запечатлённые страсти. Господни они или нет, неизвестно. Чтобы избавиться от страстей, многим надо бы пренебречь… то, что Христу не по нутру, и нам порой не по карману».

Улыбнувшись непрошеному экспромту, Вилька прикрыл за собой тяжёлые двери, ведущие на свободу, и потянул ноздрями промозглый мартовский воздух. Двухэтажный дом барачного типа, оставшийся за спиной, казалось, вздохнул с облегчением.

От серебристого «ниссан икс-трейла», стоявшего за проржавевшей оградой, обнимавшей по периметру затоптанный двор с островками травы, обглоданным кустарником и клочьями усталого снега, отделилась знакомая фигура и вперевалку, по-борцовски двинулась навстречу Субботину.

– Йо-ху-у!! – заорал Вилька, приветственно вздёрнув руки. – На свободу – с пустым карманом, ясным разумом, добрым сердцем!

– Не темница, но ещё не свобода, – пробурчал Миха, скрывая улыбку. – Ты выглядишь, как полный идиот. Пятнадцать суток схлопочешь. Примут назад как миленького.

– Миленький ты мой, возьми меня с собой… ах, Миха, до чего же здорово на свободе! Столько встреч, а надо в ещё баньку успеть, шарахнуть в душу берёзовым веничком. Знаешь ли ты, Миха, как переводится «идиот»?

– Идиоты в мире не переводятся! – заржал рулевой Ваха.

– Остроумно, но как-то безрадостно. «Идиотос», господа юнкера, означает «идущий своим путём». Это по-гречески. Вы говорите по-гречески? Нет?! Жалость какая. А я как раз хотел побеседовать… жаль, что контору вы уже окрестили. Тоже мне, ЧОП «Руно»! Почти Чупрунок. Деревенька моя…

– А надо было как? «Торжество демократии»? – вскипел Миха.

– Можно пофантазировать. Например, агентство «Додекаэдр».

И Вилька еле увернулся от дружеского подзатыльника. Друзья ухмыльнулись и обнялись. Сначала в баню, это решено было сообща, дела на потом. Что в бане главное? Неспешный пар, пустые разговоры. Неповторимые, ироничные и раздумчивые.

– Что главное в сексе, я вас спрашиваю? – горячился Ваха, уже без всякого намёка на акцент. – Не выглядеть кастратом! Кастратос – здорово звучит! Но беспонтово. Сделайте даме красиво. Пусть за минуту окажется в неоплатном долгу. И тут она сама…

– Чего «сама»? – прорычал Субботин. – Подружки и старушки ничем вам не обязаны, дармоеды не сильно мужского пола. Стала женщина мамой – прекрасно, не стала – украсила чью-то жизнь… хотя бы своим отсутствием!

Собеседники покатились со смеху, уткнувшись в пивные кружки. Вытерев пену, как пот с лица, Миха, боявшийся сморозить что-нибудь лишнее, заметил:

– Женщину надо перетерпеть, как сильную боль. Пока её недостатки не станут твоими достоинствами.

– Ну уж! – хмыкнул Субботин. – Стоит ли быть владельцем женских пороков в отсутствие мужского достоинства?

– Вот уж! – подсыпал Ваха огоньку. – Достоинство – орган речи, а не отросший придаток. Душевные проявления не могут быть на виду. Негодяи! Чего вы ржёте, как стадо баранов?! А-ха-ха… не давите меня самомнением, освежая свой дивный оскал!

– Дивный оскал… ты с кем это сейчас разговаривал? – изумился Миха. – Простынка сползла? Что у кого торчит на виду?

– Что имею, то и введу! – отрезал Субботин, ощутив, что пора закругляться. Его теребили вопросами до тех пор, пока компания снова не покатилась со смеху. Вытирая слёзы, Субботин ловко нарезал рыбку, разложил на приготовленные ржаные краюшки с маслом и вскинул кружку с остатками тёмного пива: «За отсутствующих здесь дам! Гусары, не ржать!».

– Кстати, о гусарах. Можешь разок застройщиков пропустить? – спросил Ваха, пока Субботин задумчиво гладил струны – в бане всегда имелась рабочая гитара-шестиструнка из категории «для своих». Кому и быть своими, как не охране?

– Могу, – откликнулся риэлтор. – Если вначале скажут, куда поедем.

– Лялька приглашает выпить по чашечке кофе. В сети Инюрколлегии заплыл, похоже, здоровенный сазан. Импортный, из Франции, подлинно европеец. Кажись, он ищет, куда бы выметать наследную икру.

Риэлтор прокашлялся. Темы Ляльки в беседах с друзьями он старательно избегал. Не поминайте всуе, и всё такое.

– Вот кстати, о рыбной ловле, – с небрежным видом сказал Субботин. – А как вы сняли меня с крючка? Отвечайте по-хорошему, демоны!

– Следователю Немцовой предложен был довод из области неотразимых. Не дёргайся, взяток она не берёт, – ответил Миха, стараясь быть на высоте положения. – Дело-то обоюдное. Мы тоже поможем. И даже понятно, чем.

Субботин подавил готовую вырваться рискованную остроту – хорош, на сегодня хватит. Ребята скрывают тайны? Ну, пусть… жареному коню в зубы не смотрят. Риэлтор хмыкнул, но промолчал. Не очень-то и хотелось.

– Так вот, о рыбалке, – сказал Миха, выждав, не скажет ли Вилька что-нибудь важное. – Мы ждём твой парад-алле, а по итогам отсыплешь маней по-братски.

– У толмача уже что, есть деловое предложение? – сказал Субботин, и настроение его угасло. У Ляльки был яркий, креативный ум, прижатый доселе в иных деловых кругах.

– Хорош понтоваться. Приехал в Город гость из Парижа, – сказал Миха, – по замашкам рыжий гад, лавочник и зануда, который ищет повод для инвестиций. У мосье здесь объявилось наследство. Дед, въехавший на лечение, вначале женился сдуру, потом на отдыхе в гостинице крякнул. Перекупался, похоже… вдова его пережила, но ненадолго. Искомое наследство – какие-то акции, я не в курсах – перевести в тугие еврики можно запросто. А вывезти на историческую родину – не-ка. Поборы всякие, сутяги…

– А что ты на меня смотришь? Я что тут, чёртик из бутылки? Или продажный нотариус? – произнося эту фразу, Субботин пытался выманить Миху на полную откровенность. Некстати вспомнился Рогачёв: вот кто сейчас пригодился бы! И Вилька сразу же опечалился.

– Вот и решил наследничек, – продолжал Миха, поняв, что снова толку не будет, – что деньги, вырученные от реализации наследства, надо вложить в недвижимость, оформить ренту честь по чести и плыть восвояси. Ему ведь невдомёк…

– Риэлторы с деньгами не бегают! – резко сказал Субботин.

Речь шла о недавнем скандале в риэлторской Гильдии. Юрист, доверенное лицо одного из агентств, скрылся из виду с крупной суммой своего доверителя. Субботин понимал: парадокс в том, что охранители, служители сервиса, воспринимают риэлторов как лакеев, но изменить здесь ничего не удастся. Разве что по лбу навесить за нанесённое вслух оскорбление. Но Вильке это очень дорого обойдётся.

– Вольно, садись! – сказал Ваха, промокая смуглый потный лоб уголком белой простыни. – Место встречи – вип-ресторан «Потёмкин»! В программе Лялька, принцесса дословного перевода, глава бюро «Сила слова», а у неё на подпевках матёрый лавочник из Парижа – барабанная дробь, тра-та-та-та! – Тьери Руссель. Плохиш, мальчиш-нувориш. Младенцу в питерских джунглях приспичило барыжить с нами свежим активом. Учти, Барон – французы шикарно платят! В «Потёмкине» ждёт поляна на четверых, с омарами и шампанским, каждый квадратный сантиметр стола стоит бешеных денег. Мы с Михой выступаем как группа поддержки… я знаю кучу хороших тостов! Гвоздь вечера – Субботин, король летучих проектов и комбинаций… ферштейн?

Помолчали, обдумывая своё. Разговор был закончен. Тронув струны, Субботин запел вполголоса:

Я садился напротив, я видел её глаза,

Я был честен и кроток, шептал ей про жизнь и смерть,

Пил за тех, кто был против, когда надо было – за,

Пел про тех, кто судьбе в смертный час приказал: не сметь!..*

* (Текст автора).

Таврические бани, где отдыхали пираты и кавалеры малого и среднего бизнеса, не обладали в табеле о рангах сколько-нибудь серьёзным статусом, однако сводчатый потолок предбанника и стены в изразцах, увешанные дубовыми вениками, создавали уютную атмосферу, наделяя атмосферу бездумного отдыха нежным внутренним светом, а в данную минуту и гулким эхом. Народ бытовал случайный – с бору по сосенке. Но песни подлинные, от сердца, здесь очень любили, поэтому редко включали радио. Народу не втюхаешь что попало. Народ на этом железные зубы нажил.

Внимая Вилькиному голосу, негромкому и домашнему, затихли ноющие звуки водопроводных кранов и сливных колодцев, и даже уличный трамвай, казалось, надеялся проехать беззвучно. Витольд Аристархович, седой, как лунь, старейшина банного пара, носивший прозвище «Лунный Царь», прислонился к вытертому добела рукомойнику, опустив натруженные руки в узелках сиреневых вен, и благоговейно выслушал песню. Как всё хорошее на свете, она отзвенела быстро. Друзья сочувственно помолчали и начали готовиться к выходу. Подошёл к ним бодрый старичок, завернутый в полотенце с разводами генезиса совершенно неясного, украшенный бородкой с жёлтыми, прокуренными, но крепкими зубами, и просипел:

– Позвольте и мне.

Старикашка, взяв гитару, выдал парочку таких забористых частушек, что передать их дословно было бы затруднительно. Тематика варьировалась, преобладали темы «у нас карманы, у них фигуры, мы дартаньяны, а бабы дуры»… но бабы, между тем, определённо были не дуры. Теория блондинок – это маскировочная сеть Матери Паучихи, вытканная, дабы возвысить женский род над гендерным мужским шовинизмом. Возникла перебранка на тему «Манипуляция страстями», но разговор догорел и скис. Чтобы настроиться, Субботин попросил комбатантов заткнуться хотя бы на полчаса. Охранители решили, что речь о встрече с французом, но Вилька размышлял, как дальше быть с Лялькой. Нельзя же голову дурить бесконечно. И поработать вместе не выйдет, если не поставить заранее точки над «ё». Новая мысль обожгла его: что, если это Доктор похитил Генку? И проводит беседы с пристрастием. Простого шприца достаточно. «Тогда уже несдобровать, – решил Вилька, храня наружную невозмутимость. – Повесят за… хлястик. На люстре, в убогой лачуге. Я непременно буду орать, но постараюсь помалкивать, поскольку неизвестно, кого тут легко подставить. Егорыч, разумеется, что-нибудь резкое вякнет, прилетит ему ответно по печени, и этого может хватить до поминок. Милица получит заряд слезоточки и будет скорбно лить слёзы… эпич твой кирпич! Как всё звучит убого!». Бело-жёлтый приземистый «киа риа», нанятый Вахой в качестве извозчика эконом-класса, ждал не святую троицу прямо у колоннады, неподалёку от входа. Пятёрка бетонных колонн, покрытых слоем разведённого мела – вот и всё, кроме тазиков-веников, что оставалось неизменным в тяжёлой поступи банно-прачечного прогресса.