Текст книги "Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С. Шевырева в 1847 году"

Переславль-Залесский

Неразговорчив был извозчик, который вез нас из Александрова в Переславль до станции. Он не езжалый человек, не покидал своего Холопова, или, как он произносил, «Фолопова», меняя букву «х» на «ф» и тем доказывая, что он верен своему местному произношению. Вообще заметил я, что мужики мало ездившие, а более сидевшие в деревнях своих, неразговорчивы, необразованны. Оно и естественно. Общение с людьми прежде всего образует человека. Красивый, высокий мужчина сменил его на станции. Крестьяне в Петров день разговелись: кто молочком, а кто побогаче – говядинкой.

Плохих лошадей, измученных работой, мы должны были сменить в другом селе. Сельский писарь, умный малый, вывез на лихой тройке. «У нас окружный-то, – говорил он мне, – вот кажется и со всяким младенцем поговорит. Никого словом не обездолил». В день Петра и Павла бывает праздник у ботика Петрова на озере Переславском и гулянка у крестьян села Веськова. Об озере рассказывает народ, что оно все выплескивает, чтобы в него ни бросили, хотя бы в самую середину. От того и названо, конечно, Плещеевым. Раз везли по озеру камень во сто пуд, он упал в воду каким-то образом. Озеро не в силах было волнами своими выплеснуть его на берег – так весной, когда ломало лед, икрами вытерло его на то место, где его и показывают. Икрами называются огромные льдины. Дно всего озера – чистый песок, в нем нет ни ила, ни растений. Вода так прозрачна, что в ней решительно видно все, на какой бы глубине что ни кинули, как говорит народ и подтверждают очевидцы. Чистота воды дает и рыбе вкус превосходный.

Ночью приехали мы в Переславль. Вдали белой полосой лежало озеро. Перед гостиницей, где мы остановились, виднелись обгорелые развалины каменных домов после пожара, недавно бывшего. В городе это было еще свежим грустным событием. Но вместе с несчастьем рассказывали и о благотворительных подвигах купечества. Первый помог Алексей Петрович Столбов, старейший из граждан переславских. Затем помог из Москвы племянник его Константин Алексеевич Куманин. Ждали, что пришлют Киселевы из Шуи, а они родня Темерину-Додонову, голове, которого фамилия старинная в Переславле; дом его также сгорел. Честь и слава доброму нашему купечеству! Оно первое является на помощь в подобных бедствиях.

Рано утром пошел я осматривать древности Переславля. В то время, когда на улице затруднялся я в проводнике и разговаривал о том с мальчиком гостиницы, заметил мое затруднение шедший по улице мещанин. «Что вам угодно, барин?» – спросил он у меня. «Да вот, взглянуть на вашу древность, на ваши соборы и монастыри». – «Извольте, барин, я вам все покажу. Как нам не знать своего города!» – «Да у тебя, может быть, есть дело». – «Ничего, ничего, батюшка. Рад вам послужить». Этот переславский чичероне – Аким Алексеев, мещанин Федоровской слободы. Я рекомендовал бы его всякому, кто бы захотел познакомиться с Переславлем: преумный малый знает в городе все старое и новое, а грамоте не учился. Я не расставался с ним целый день.

В новом соборе нет ничего древнего, кроме двух икон. Одна – Владимирской Богоматери. Об ней существует следующее народное предание, рассказанное мне Акимом. В Переславле народ покланялся идолу Купалу. Когда Владимир внес Христианскую веру, переславцы хотели все-таки продолжать свое языческое поклонение. Но Владимир прислал к ним икону Пресвятой Богоматери и тем удалил их от кумира. Потому и празднуют ей накануне того дня, как праздновали Купалу. А икона в народе слывет до сих пор Купальницей. Другая икона – Спаса Нерукотворенного, так же весьма уважаема народом как древняя святыня. Она была обожжена в каком-то пожаре. Протоиерей полагает, что перенесли ее из старого собора. Судя по стилю, этот образ должен напоминать самые первоначальные времена Переславля. В сохранении его нет ничего необыкновенного. Во время пожаров, конечно, прежде всего спасали святыню.

Но вот неподалеку от нового собора, близ высокого вала, – древний собор Спасо-Преображенский, сложенный из белого камня, об одной главе. Поразительны простота и гармония этого здания. Можете взглянуть на изображение его в «Русской старине» г. Мартынова и на прилагаемый рисунок, но здесь ясна будет для вас одна внешняя его форма, а не стройность размеров, которую можно передать только посредством архитектурного рисунка. В 1152 году, говорит Никонова летопись, великий князь Юрий Долгорукий «град Переславль от Клещина пренесе, и созда болши старого, и церковь в нем постави камену Святаго Спаса». Стало быть, древнейший город находился на берегу озера Плещеева, в старину Клещина или Клешнина; теперешний же город отдален от него, а вал, окружавший древний город, строенный князем Юрием, еще далее от озера. Собор стоит почти у самого вала. От вала обращен он на восток. И.М. Снегирев в описании этого храма передал нам исторические воспоминания, соединенные с ним.

Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском

Иконы внутри храма большей частью древние. Замечательнейшая – Спаса Милостивого, по сторонам Спасителя Богоматерь и Иоанн Креститель. Лицо сего последнего – тип превосходный, чисто византийский. На свитке, находящемся в руках его, надпись, по стилю букв и языку древняя: «Се агнец Бжии вземляи миру грехи». Буква «ж» необыкновенной формы, буква «з», по Востокову, весьма древняя. Замечателен дательный падеж: «миру грехи» вместо «грехи мира» – также древний славянский оборот, которого нет и в Остромировом Евангелии на этом месте. Снятие этой иконы можно бы рекомендовать художнику-археологу, который захотел бы у нас заняться собранием икон замечательных. Здесь же есть удобство для такого изучения, чего нет в других храмах, иконы без окладов и доступны во всей их целости.

По правую сторону от царских дверей вторая местная икона весьма примечательна не столько древностью своей, сколько содержанием. Наверху читаете надпись: «Образ Распятия Господа – Седмь Таинств». Посередине иконы изображен Спаситель, распятый на Кресте, а вокруг него семь таинств. Шесть изображено в кружкáх, и лица самого меньшего размера. Но видно, что на таинство брака живописец обратил внимание гораздо большее. Оно представлено внизу и как бы указывает повод, по которому икона была написана. Иерей благословляет чету, богато одетую, соединяя руки жениха и невесты, на которых одежды древнерусские. Возле невесты стоит женщина не молодая, также в богатом наряде, под фатой, и в левой руке у нее свеча, а правой держит она венец на голове невесты, которая с распушенными волосами, по обычаю, даже теперь существующему у наших крестьянок около Москвы, подает правую руку жениху, в левой же дер жит ширинку. На шее и на груди ее много монистов и драгоценных каменьев. На платье из парчи узорочной обозначена талия поясом с городками. Жених, с подобранными волосами на голове, в парчовой ферязи с петлицами, из-под которой виден зипун, подает правую руку невесте. При женихе стоит мужчина, еще наряднее одетый, чем сам жених, судя по узорам ферязи, с длинными волосами, вьющимися по плечам и как у женщины, в одной руке у него свеча, другой же он держит венец на голове жениха. Венцы жениха и невесты различные, на последней он имеет вид пламени, бьющего кверху. Кругом всего образа написаны стихиры, которые поются на Воздвижении Креста. Над таинством же брака большая надпись: «Тайна седьмая святого бракосочетания». Над головой жениха: «Брак есть таинство, в котором служитель церковный обручает два сочетающиеся лица». Над головой невесты: «О них же речено: еже Бог сочетает, человек да не разлучает, и будете оба в плоть едины». В самом же низу иконы читаете: «В лето 7190 (1682) поставил сей образ в соборней и апостольстей церкви Преображения Спасова по обещанию своему подьячий Никита Ведерницын. Писал иконописец Стефан Казариново». Вероятно, этот образ имеет отношение к браку подьячего. Совершение обряда и древние наши одежды, особенно женские, большая у нас редкость, весьма любопытны. При невесте дружкой женское лицо, не как теперь. Письмо иконы фряжское.

Краски весьма ярки, но с желтизной. Эта икона стоит того, чтобы снять с нее копию, особенно с нижней ее части. Прилагаемая здесь литография послужит живым объяснением к моему рассказу[7]7
  Весьма рад, что мое описание икон Спасо-Преображенского собора, равно и некоторые другие подробности перешли в описание Переславля, составленное Г. Савельевым-Ростиславичем после полугодичного его пребывания в этом городе и напечатанное в 6-й книжке «Сына Отечества» 1848 года.


[Закрыть].

В алтаре церкви гробница; думают, что здесь погребен князь Иоанн Дмитриевич Переславский, внук Невского, основываясь на летописи, которая расточает ему большие похвалы, не означая, однако, места погребения. В самой церкви две гробницы; предполагают, что похоронены его предшественники. Но, впрочем, все это гадательно, потому что надписей нет. Древняя Русь не считала нужным, как видно, надписывать имена лиц на надгробных камнях.

Изображение бракосочетания в древних одеждах русских, снятое с иконы 1682 года, хранящейся в том же соборе

Неподалеку от древнего собора находится церковь Св. Петра Митрополита, вторая по своей древности. Новые пристройки безобразят, к сожалению, ее изящную архитектуру. Особенно красива верхняя часть ее: восьмиугольник суживается кверху и осеняется главой, которая имеет сходство с архиерейской митрой. Нет ли в этой форме какого-нибудь символического значения? Не было ли у нас различия в образах церковной архитектуры, смотря по посвящении храма? В Угличе я видел древнюю церковь во имя святого Алексея митрополита, точно такого же вида как Переславская. На древних Спасских соборах глава также всегда одинаковой формы. Символика нашего древнего зодчества – тайна, еще не разгаданная у нас, но тут не может быть случайности. Все, конечно, было определено. Внутри церкви иконопись до того подновлена чьим-то усердием, что не осталось и следов ничего древнего. Грустью отзывалось мне в сердце слово: поусердствовали, которое я нередко слыхал в монастырях и древних наших храмах. Конечно, никто не осмелится порочить благочестивых побуждений в таком священном деле, но если хотите построить или украсить храм Богу, то зачем же непременно вам надобно разорить для того или заново изменить какое-нибудь здание, которое служит памятником молитвы ваших предков и прожило несколько столетий? Вы строите в XIX веке: архитектура храма должна отвечать новым потребностям времени. Еще ужасно видеть, как рука нового живописца размазывает на древних иконах свои новые румяные и дебелые изображения, в которых самоуслаждается его развитая личность. Да неужели же нет для того простого дерева? Зачем же надобна непременно для таких подвигов древняя икона, на которой печать веков? Великий художник, конечно, не совершит такого святотатства, а совершить его может один невежда, с развитой, безусловно, личностью.

В церкви я нашел одну только древнюю икону – святителя Петра, висящую на стене с левой стороны, и та сохранена, как сказывал мне священник, по приказанию его императорского высочества великого князя цесаревича.

День был светлый. Я взошел на колокольню нового собора, и оттуда открылся мне прекрасный вид на озеро, город и его окрестности. Озеро Плещеево стелется вдаль, ясное и лазоревое, и шумит, весело плеща своими волнами. По небесному цвету поверхности вы видите, как чисто должно быть песчаное дно его. По краям видны села: слева Веськово, памятное ботиком Петра Великого, Соломидино, справа Борисоглебское, Воронцово, а там, далеко-далеко за озером, село Купань[8]8
  В «Москвитянине» я было напечатал: «Кутань», хотя мне и назвали село, как записано у меня в дневнике: «Купань». Г. Савельев-Ростиславич меня поправил. Но считаю обязанностью оправдаться. На карте стоит Кутань. Я поверил карте, думая, что, может быть, ослышался и записал неверно, а вышло так.


[Закрыть]. К озеру от города примкнула рыбачья слобода, где ленивый и грязный Трубеж вливает свою мутную волну в его лазоревую и чистую влагу. Город весь виден как на ладони. Отсюда вы легко можете обежать глазами весь зеленый вал, который образует параллелограмм промеж домов и церквей. Взгляните отсюда, как были малы древние города! За валом лежали слободы и посады. Живописно, но нескладно разметан город по ровному месту. Новые улицы отличаются от древних прямизной. Двадцать две церкви возвышаются над домами: из них заметнее красотой стиля древний собор и церковь Петра Митрополита. Обилие Божьих храмов – принадлежность древних городов. Церкви, сады, огороды, дома каменные, деревянные, домики, хижины, лачуги, площади, улицы, пустыри, извилины реки, зеленая трапеция вала – все это в живом разнообразии перемешано произвольно и изображает вам нескладное раздолье самой жизни. За городом, в разных сторонах, возвышаются монастыри; всех живописнее – слева на горе упраздненный монастырь Горицкий, где прежде был архиерейский дом, а теперь развалина; подалее монастырь девичий Федоровский, основанный Грозным в 1557 году, в память рождения сына его Феодора и во имя святого Феодора Стратилата; ближе к городу, у въезда от Москвы, – монастырь Св. Данила Переславского, а направо вдали – монастырь Св. Никиты Столпника. С одной стороны глаза разбегаются по голубой равнине озера, с трех других сторон – по полям и горам, которые оживлены нивами, лугами, лесами, деревнями. Это один из светлых, привлекательных видов, которые не так часто встречаются в нашем краю. Над всем городом и над озером летает изумительное множество белых рыболовов. То дают они широкие круги – над домами, во все стороны города, то реют, как белые точки в небе, над озером, то, завидя рыбку, бросаются стремглав на воду.

Замечательно изобилие этих птиц в Переславле. Они очень красивы: малы телом, белы, как мартовский снег на солнце; клюв и лапки у них розовые. Такие же ручные, как голуби в Москве, но еще ласковее и дружелюбнее к человеку. Летают по домам, по дворам, садятся на окнах; иногда так пролетят над вашей головой, что чуть-чуть не заденут. Народ их любит, кормит и не бьет. Рыбаки считают даже грехом убить рыболова, несмотря на то, что, конечно, эта птица поедает здесь множество рыбы. Но русский человек не жаден, не корыстен – и любит давать волю прекрасному Божью созданию, которое своим полетом оживляет для него мертвую природу. Мы еще не дожили до того, чтобы птицам бояться промышленности нашего народа.

Из собора мы отправились в монастырь Даниила Переславского. Аким был нашим спутником. Хоть он и не грамотен – а чего не знает в Переславле, и про старое, и про новое время. Жития переславских чудотворцев ему известны подробно. Сначала рассказывал он мне о святом Данииле, как он из Горицкого монастыря смотрел часто на то место, где теперь стоит его обитель; потом заговорил о Никите Столпнике – и то передавал мне живой устной речью, что я сам только что прочел в рукописном житии Никиты, которое было со мной. Вот то, что я слышал от него.

Часовня на месте столпа Св. Никиты Переславского, стоящая на большой дороге

«Никита жил в Переславле и был друг мытарям». – «А кто такие мытари?» – «Да сборщики податей, батюшка. Сбирали подати княжеские и промышляли воровством и разными неправдами. Вот Никита раз пошел на рынок купить мяса: купил, приносит жене своей. Жена начала варить его в горшке. Смотрит в печку: бьет из горшка страшная пена, и всплывает то голова, то рука, то нога человеческая. Сказала она о том мужу; Никита пришел в ужас, покаялся и сказал жене: иду в монастырь».

Никита Переславский жил в XII столетии. Этот рассказ, записанный в житии и до сих пор живущий в устах народа, указывает на свирепые нравы времени.

«Вот приходит Никита в монастырь к игумену и открывает ему грех свой. Никиту в монастырь не принимают. Он пошел да и лег в ближнее болото, во сто саженях от монастыря. Лежит он день, другой, третий, не ест и не пьет… Вдруг увидели монахи: над болотом столп комаров и мошек вьется от земли до самого до неба. Вздивились они тому, пришли до того места, смотрят: лежит Никита, – они и взяли его с собой. Там он и постригся. Доныне, батюшка, на праздник Никиты Переславского, 26 мая, если случается ведряное время, столп комаров и мошек вертится на том самом месте, где в болоте лежал Никита, а в другие дни этого не бывает.

Недолго прожил в монастыре Никита. Он заключил себя в столбе, что стоит у большой дороги, и носил вериги. Стал служить народу, исцелять и творить чудеса, и много людей начало к нему стекаться со всех сторон. Вот мытари, его бывшие содружебники, позавидовали ему, что к нему много народу приходит, и убили его. Вериги-то на нем считали они золотыми или серебряными, сняли их, повезли в Ярославль; как при везли и увидали, что они были железные, бросили их в реку Которость… Вериги-то поплыли».

Какие нравственные мысли почерпает народ из этого рассказа? Гражданин, неправдами и разбоем достигший крайних пределов порока, вдруг раскаивается и в смрадном болоте очищает свое злодеяние. Постригшись в монастыре, он не остается, однако, в затворе обители. Заключив себя в придорожном столбе, он служит народу словом, советом, поучением, врачевством, милостыней. Чистая слава его и польза сзывают к нему всех, но и порождают зависть. Он, очищенный и прославленный, убит прежними своими друзьями, свидетелями его прежних злодейств. И вот природа сама нарушает для него закон, чтобы почтить святого, и железо, удручавшее его тело, не тонет на воде, а сохраняется на па мять народу. Так, самоочищением от всякой мерзости и благодеяниями народу снискал Никита святость; он про должает служить ему и теперь.

Церковь во имя князя Андрея Смоленского, где покоятся его мощи, не сохранила ничего древнего. Усердие поновило все.

С особенной грустью вспоминал мой Аким о прошлом великолепии Горицкого монастыря, когда там был архиерейский дом и когда Амвросий Бантыш-Каменский положил в нем основание Гефсимании. Теперь уже все опустело, и только изредка бывает служение. По мере того, как идешь к Данилову монастырю, и Горицкий вправо растет по горе и виднеется яснее и красивее.

От времен древних мы в разговоре переходили и к новым временам. Главный доход города – рыба, говорил Аким. Но рыбой заведывает не город, а особая рыбачья слобода. Рыбы столько в озере, что можно наловить, по крайней мере, на 60 000 ассигнациями в год. Так по расчету Акима, конечно, в пять раз преувеличенному его воображением против статистической действительности, которую предлагают «Владмирские губернские ведомости». «Рыбаки, – продолжал он, – еще в озере запродали рыбу. Рыбаки переславские не русские, а все чухна: переселены Петром Великим. У них речь-то хоть и русская, да лица-то вовсе не русские. Ростом малы, безобразны. С нами, русскими, они не водятся, да и мы тоже с ними. У них и обычай другой, и нравы другие, чем наши». Это замечание Акима мне подтвердилось совершенно на том рыбаке, которому заказал я копченых сельдей и лодку на озере. Лицо у него чухонское, рост маленький. В обращении смесь низости с грубостью. «Сто раз поклонюсь в ноги, а не обидьте», – говорил он мне, не будучи доволен никакой платой за своих сельдей. Никогда не скажет этого русский простолюдин – и не будет кланяться в ноги из лишнего алтына.

Я сделаю замечание, относительно сближений русского народа с иностранцами. Когда переселяется к нам человек отдельный из другого народа, мы за него беремся и в третьем поколении претворяем его в нашу собственную народность. Когда же переселяется целое племя или колонии, тогда оно остается неприкосновенным и никак не смешивается с народонаселением русским. Возьмите в пример немецких колонистов в южных губерниях; возьмите татар, цыган, чувашей, мордву; сюда же относятся и корелы, переселенные Петром Великим в переславскую Рыбачью слободу. Они потеряли свой язык, но сохранили наружность и характер. Народ наш не воспримет в себя другого народа, из уважения как к своей собственной народности, так и к чужой.

В монастыре Данилове я, к сожалению, не нашел настоятеля. В ризнице не могли показать мне ничего примечательного. Любопытнейшие грамоты напечатаны в описании обители, которое составлено из подлинных монастырских бумаг и издано в 1834 году. У раки преподобного Даниила я увидел почтенного старца, который молился: седой, как лунь, высокого роста, сложения исполинского. Но старость брала уже свое в его нетвердых движениях. Этот поклонник святого, схоронивший жену свою в монастыре и часто посещающий ее могилу, – тот самый Алексей Петрович Столбов, который помог погорелым переславцам. Воспоминание о месте, где почивает преподобный Даниил, слилось в моем воображении с величавым видом благочестивого старца.

Аким возил меня на своей тележке в Веськово, село близ которого хранится ботик Петра Великого. Народ изготовлял дорогу для сановного лица. Влево на горе виден Горицкий монастырь во всей красоте своей. За Веськовым, на месте, называемом Гремяч, находится домик, достроенный августа 1-го дня 1803 года и в котором, по желанию переславских дворян, разрешено было хранить ботик Петра Великого. Березовая аллея ведет к нему. На этом самом месте был дворец Петра. Остатки его вовсе не существуют, но кое-где на земле видны еще следы оснований зданию. Березы, саженные Петром Великим, срублены чьей-то рукой. Осталось две, но это едва ли не внучки прежних. Аким, который все знает, уверял, что в этом дворце, когда он был цел, жили фрейлины Ягужинские, после они постриглись в Федоровском монастыре. Ботик поставлен в большой зале. Вот зерно русского флота! Вот игрушка отважного Петра, которому Переславское озеро было пер вой школой мореплавания! Сюда уезжал он из Москвы от матери, под предлогом, что едет молиться к Троице. Здесь тешил юный дух свой и воображал себе море. Число августа 1-е, выставленное на домике, напоминает тот крестный ход на озеро 1692 года, когда царь сам, при погружении креста в воду, палил из пушек со своих фрегатов.

Прочная постройка ботика весьма примечательна. Он вмале пророчит что-то великое. Тут навалены якори, мачты, топоры, канат, разные снасти… Об этом-то корабельном хламе народ говорит, как я слышал от извозчика, что все тут есть, всякое снадобье, все делал царь, все сам – и даже лапоть крестьянский плел да не доплел: сказал, что это самая трудная работа.

В верхнем этаже домика хранятся остатки окон из слюды от прежнего дворца. По слюде изображены красками воины и горожане в разных костюмах, русских, но более голландских. Вероятно, сделаны в Голландии.

Тут же в особом столе хранится и указ Петра Великого, писанный его собственной рукой:

«Указ воеводам переславским.

Надлежит вам беречь остатки кораблей, яхт и галеры, а буде опустите, то взыскано будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегших сей указ.

Петр.

В Переславле, в 7 день февраля 1722 года».

Строгий указ, как видим, строго и исполняется.

Когда выйдешь из этого домика к берегу, открывается очаровательный вид на озеро, на город вдали, на монастырь Горицкий. День был прекрасный, ветер совсем утих, ровно и спокойно расстилалось голубое озеро и напоминало своим цветом отчасти лазурь средиземную. До сих пор я помню это впечатление. Странно, как мы не умеем наслаждаться тем прекрасным, которое у нас под рукой. Подумаешь: во 120 верстах от Москвы, по гладкому шоссе, которое скоро вполне будет окончено, лежит это прекрасное озеро с своими окрестностями. И никто из нас никогда не вздумает прокатиться сюда, чтобы полюбоваться на его чудные волны, заглянуть в его серебряное дно, посмотреть на прекрасные виды, его окружающие. Когда русская жизнь внутри отечества забьет сильнее, когда мы сознáем красоты и блага земли своей, когда от одного пустого комфорта, вкусных обедов и бесконечного преферанса перейдем к чистым и благородным наслаждениям мыслящей жизни – тогда под тысячами весел заплещут волны Переславского озера, запестреют разноцветные флаги судов, раздастся одна полная хоровая песня – и будут петь ее тысячи голосов. Это мечта, скажут мне. Нет, это сбудется непременно. Не все же нам дремать в праздной скуке! Не понапрасну же Бог расточил по земле Русской красоты Своей природы! Не для одних же сельдей существует Переславское озеро. Гуляла же по нем яхта Петра Великого – и раздавалась его потешная пальба. Церковь совершает по Трубежу и по водам озера торжественное плавание в лодках с хоругвями и иконами в шестое воскресенье после Пасхи, при звоне всех колоколов переславских, при пении клира, в сопровождении многочисленного народа. Если Церковь в своих торжественных молитвах освящает нам красоты природы, от чего же мы не пользуемся ими для благородных общественных наслаждений – и дремлют понапрасну воды озера, как дремлет там и наша русская жизнь, без мысли, без чувства, без песен и без чистых радостей? Отчего так сонны, и праздны, и скучны наши красивые города? Отчего как будто не для них эти голубые, многоводные реки, не для них густая тень лесов и широкое раздолье полей.

Последние часы в Переславле провел я в беседе с почтенными представителями владимирского и переславского дворянства. А. А. Б., слушавший у меня лекции словесности на первом курсе, теперь почетным смотрителем переславских училищ. В уездном 84 ученика и в том числе 12 дворянских детей, в двух приходских – по 56, в женском – 42 девочки. Молодые дворяне наши, живущие по деревням семейно, весьма охотно занимаются земледелием, не по системам Западной Европы, а практически, согласно с потребностями жизни и края. Отвлеченные статьи журналов по большей части не удовлетворяют их. Лучше бы было, если бы они писали сами по своим собственным опытам и наблюдениям и обменивались друг с другом такими сведениями.

Губернский предводитель владимирского дворянства сообщил мне много дельных сведений о своей губернии, которую, как видно, он изучает внимательно. Есть мысль прекрасная – составить местное археографическое общество для того, чтобы совокупными силами привести в известность, сохранить и поддержать, описать и издать в рисунках все памятники древности, которыми так богата Владимирская губерния. Пожелаем от души, чтобы это благородное предприятие исполнилось.

Встречаются иногда такие прекрасные мысли в нашем просвещенном сословии. Но есть препятствия к исполнению их – и более всего заключаются они в том, что западная цивилизация породила в нас множество нужд роскоши, удовлетворение которых для нас необходимо, потому что вошло в привычку и дает нам признаки внешней образованности, а между тем, обходится нам чрезвычайно дорого и отнимает средства для исполнения других высших потребностей.