Текст книги "Миссис Ингланд"

Сим удивленно на меня взглянула.

– Боюсь, вам придется. Няня Дженкинс вернется в конце недели, а первого сентября к нам приедут новые студентки. – Она изучающе посмотрела на меня пару мгновений. – Никто не хочет возвращаться домой с поджатым хвостом. Тем более, – добавила Сим с сочувствием в голосе, – тот, кто покинул родное гнездо и обрел некоторую независимость. И все же это ненадолго. Нужно будет оплатить лишь билет. Сколько дней отпуска у вас осталось в этом году?

– Все.

– Я постоянно сетую, что няни не расходуют свой отпуск, – расстроилась Сим. – Столь длительный отпуск предусмотрен не просто так. При такой работе отдых крайне важен. Измотанная няня – никуда не годная няня.

– Мне нельзя в отпуск. Я должна найти работу. Пожалуйста, мисс Симпсон! – взмолилась я. – Половину жалованья я раз в квартал посылаю домой и не могу пропустить следующие месяцы.

Сим вздохнула.

– Кем работает твой отец? – спросила она мягко.

– У родителей бакалейная лавка. Мои братья и сестра дома, все четверо. Мальчики работают, а Элси, ей одиннадцать, второй год ходит в школу. Но учиться ей трудновато из-за слабости в руках и ногах. Видите ли, у сестры больной позвоночник. Она хромает. Обычно Элси не жалуется, однако временами бедняжке совсем невмоготу, поэтому носить тяжести или за кассой стоять она не в состоянии. Элси сложно удерживать вещи в руках, и она очень расстраивается и… В общем, я хотела бы, чтобы сестра продолжила учебу. Она умеет писать обеими руками. Специально выучилась, на случай, если правая рука совсем ослабеет.

Сим поставила чашку и, выдвинув один из ящиков своего стола, достала оттуда пачку писем.

– Я уже просмотрела заявки, но, повторюсь, летом поток желающих пригласить наших нянь превращается в скудную струйку. Обычно люди возвращаются к делам не раньше конца сентября. А для няни, у которой за плечами лишь год опыта… Так, что тут у нас?

Глядя, как Сим внимательно изучает бумаги, я судорожно сжала в руках перчатки.

– Помню, было письмо от дамы из Сент-Джонс-Вуд[15]15
  Сент-Джонс-Вуд – исторический район Лондона, часть административного округа Вестминстер. Он стал первой частью Лондона, застроенной особняками.


[Закрыть]… Где оно?.. Ах да. Они предлагают платить тридцать фунтов в год. Совершенно неприемлемо! Я напишу им о наших расценках.

– Колледж размещает свою рекламу? – спросила я.

– Боже, нет. Никогда не размещали, и миссис Уорд не собирается. Вот заявка от разведенной актрисы… Ну уж нет, такое нам точно не подходит!

– Я не против, – робко заметила я.

– Боюсь, что я против! – отрезала Сим.

Она извлекла из конверта очередное письмо.

– От миссис Чарльз Ингланд из Йоркшира.

Я терпеливо молчала.

– «Прошу вас выслать фотографию и самые подробные сведения о няне, а также указать рекомендуемый вами размер жалованья»… Уже лучше, – проговорила Сим. – Но куда же подевалось…

Она перевернула несколько оставшихся элегантно надписанных конвертов.

– Я видела заявку от дамы из… Ах да, Эдвардс-сквер. Миссис Эскью-Лэинг. Какое знакомое имя… «Мой дорогой друг, миссис Генри Кадоган[16]16
  Генри Кадоган – скорее всего, имеется в виду один из представителей аристократической династии Кадоганов, процветающей и в наши дни.


[Закрыть], рекомендовала ваше учебное заведение…» Эксью-Лэинг… Кажется, они занимаются аукционами? – Сим плотнее сжала губы, пристально вглядываясь в письмо. – Нужно уточнить у миссис Уорд, но я почти уверена, что они владеют аукционными домами.

Я просияла и расправила плечи.

– Да, у них дома на Пиккадилли и, насколько я знаю, в Нью-Йорке. Ох… – вырвалось у Сим, заметившей отчаяние на моем лице. – Никаких зарубежных поездок. Полагаю, эта семья проводит в Лондоне лишь несколько месяцев. Спрашивать было бы глупо. Скажите, вы исключаете для себя только эмиграцию или путешествия по стране тоже?

– Я не имею ничего против поездок на поездах и на чем угодно еще. Главное, не выезжать из страны.

Меня начинал раздражать снисходительный тон Сим. Как будто мои доводы казались ей иррациональными и надуманными. Безусловно, Сим работала по собственному желанию, а не по необходимости. Она никогда не стояла в очередях, чтобы выслать почтовым переводом деньги своей семье, и никогда бы меня не поняла.

– Тогда, боюсь, вы весьма ограничены в возможностях, няня Мэй. Семьи, подающие заявки в Норланд, рассчитывают на гибкость. Если подождете пару недель, придут новые заявки, но я еще должна устроить нынешних выпускниц. Миссис Уорд осведомилась у доверенных лиц, и у нас назначено нескольких интервью. Кстати, – сверкнули золотом часы на поясе, – мне нужно спешить на встречу в Марилебон[17]17
  Марилебон – зажиточный квартал в центре Лондона.


[Закрыть].

– А что насчет дамы из Йоркшира?

– А что насчет нее?

– Миссис… Ингланд.

Сим отыскала письмо и стала внимательно читать.

– Четверо детей: двое сыновей, две дочери. Семья владеет ткацкой фабрикой. – Судя по тону директора, Ингланды могли быть хоть акробатами. – Миссис Ингланд прочла о нашем колледже в газете, у них недавно скончалась няня, которая растила еще мистера Ингланда… Они ее очень любили… Требуется опыт работы с ранимыми детьми. Упоминает, что старший ребенок не совсем здоров. «Детская находится в отдельном крыле с собственным входом, там же устроено помещение для няни. Или, если она пожелает, можно выделить комнату в главном доме». Тут даже обсуждать нечего. – Директор перевернула страницу, чтобы взглянуть на подпись. – Собственное имя миссис Ингланд не указала.

– Я согласна.

– Вы готовы жить в такой глуши? Возможно, у них имеется дом в Лондоне, хотя я сомневаюсь. Здесь явно не центр торговли текстилем.

– Мне все равно, куда ехать, мисс Симпсон, – ответила я.

Она изучающе на меня посмотрела и продолжила читать письмо.

– Вы прошли обучение и, несомненно, владеете нужными навыками, но воспитание четверых детей – задача не из легких. Сдается мне, других нянь там нет, и вы окажетесь без помощи. Кроме того, о состоянии сына миссис Ингланд пишет уклончиво. Если мальчик инвалид, ему может понадобиться помощь специалиста-медика. Я напишу ей на неделе.

Мисс Сим вложила письмо в конверт, считая вопрос решенным.

– Я бы очень вас попросила отправить ответ с сегодняшней вечерней почтой, – произнесла я. – И сообщить миссис Ингланд, что нашли для нее няню.

Сим ответила не сразу.

– Няня Мэй, – наконец заговорила она, откинувшись на спинку кресла, – вам известно, почему стипендиальной программой я наградила именно вас?

Я ощутила легкую досаду: она все-таки не забыла.

– Нет, – помотала головой я.

– Если помните, я наблюдала за ходом экзамена, сидя в лекционном зале. Через некоторое время одна из абитуриенток уронила карандаш. И он выкатился почти к доске. Вы, не раздумывая, поднялись со своего места и подали девушке упавший карандаш. Вы прошли к задним партам, чтобы найти владелицу и вернуть ей пропажу, пожертвовав собственным экзаменационным временем. Еще не читая ваши ответы, я знала: вы достойны здесь учиться!

– Потому что я подняла карандаш? – удивилась я.

– Больше всего дети нуждаются в доброте, заботе и терпении. Будущую няню можно этим качествам научить, однако лучше, если они заложены с самого рождения. Когда мы беседовали после экзамена, я убедилась, что вы обладаете не только этими качествами, но и… – Сим прищурилась, подыскивая нужное слово, – целеустремленностью. Вы отчаянно хотели здесь учиться. Пожалуй, больше, чем любая другая абитуриентка на моей памяти. У вас есть жизненный опыт, няня Мэй, который для воспитания детей гораздо важнее образованности. Поверьте, гораздо важнее, чем способность пересказать поэму «Энох Арден».

Меня в очередной раз поразила способность директора помнить все до мельчайших деталей и видеть человека насквозь.

– Я думала, что Энох Арден – это премьер-министр. Я так и написала, – призналась я.

– Помню. – Едва заметная улыбка тронула уголок рта Сим, и атмосфера в кабинете немного разрядилась. – Вы уверены насчет Йоркшира? Как только я напишу миссис Ингланд, обратного пути не будет. Напоминаю: няни, которые трижды не справились, лишаются членства в колледже.

Я расправила плечи и твердо посмотрела директору в глаза.

– Я больше не подведу вас, мисс Симпсон. Даю слово.

– Очень хорошо. Я напишу миссис Ингланд, когда вернусь.

– По-моему, это идеальная семья, – сказала я, стараясь звучать уверенно.

– Идеальных семей не бывает, – с сухим смешком заметила Сим.

«Дорогая Элси!

Пишу тебе из Норланда, сидя на своей прежней кровати. Так странно снова оказаться здесь… Впрочем, несмотря на теплые воспоминания, мне уже не терпится поскорее уехать. Моя спальня, олицетворение христианской воздержанности, совершенно не изменилась: все те же страшные бежево-коричневые обои, шаткую половицу возле гардероба так и не починили, треснувшую каминную плитку тоже.

Я с детства привыкла делить комнату с маленькими детьми, которые быстро засыпают и иногда плачут. И совсем забыла, каково это, когда на соседней кровати твоя ровесница полночи читает с включенной лампой, а потом говорит с тобой шепотом в темноте. Мою соседку по комнате зовут няня Бэнфорд, днем она работает в детском отделении больницы. Возвращается поздно, но мы несколько раз мило побеседовали.

Я жду, пока выяснится, дадут ли мне новое назначение в семью в Йоркшире. Если это произойдет, в следующий раз напишу оттуда. Пожалуйста, помолись за меня! И не забудь сохранить мой адрес в надежном месте, когда придет письмо.

С Рэдлеттами я расставалась с тяжелым сердцем: они обходились со мной очень хорошо, и я успела к ним привязаться.

Надеюсь, ты продолжаешь учебу! Пожалуйста, передавай мой сердечный привет мальчикам и скажи маме, что я вышлю ей сентябрьское жалованье, как только его получу.

С любовью,

Руби»

В течение следующих нескольких дней все было устроено. Я нарочно не распаковывала вещи, дабы не создавать у окружающих, да и у себя самой, ложное впечатление, будто мой визит на Пембридж-сквер может затянуться. Кроме того, няня Дженкинс оставила в ящиках кое-какие свои вещи: полупустую коробочку с грушевыми монпансье, два или три запылившихся носовых платка и пустую тетрадь. Днем я отсиживалась в комнате или бродила по улицам, наблюдая, как листва на деревьях постепенно становится желтой, золотистой, карамельной. Тем временем мои рекомендации были высланы, билеты на поезд заказаны, а вещи выстираны и выглажены. Доктор, прислонив к моей спине стетоскоп, предупредил о влажном климате севера и дыме из труб ткацкой фабрики.

Утром, перед отъездом, я умылась, надела форму и позавтракала. Затем в последний раз заправила кровать, хотя знала, что не успеет на нее опуститься и пылинка, как горничная снимет постельное белье. У забора ждал кеб, и, спускаясь по лестнице, я смущенно смотрела на делегацию провожающих в вестибюле. Там стояла Сим с парой студенток, а также сама миссис Уорд, которая ласково взяла меня за руку и пожелала счастливого пути. Я ужасно стеснялась, так как не привыкла находиться в центре внимания, тем не менее успела заметить восхищенные взгляды выпускниц, которым не терпелось покинуть эти стены и начать самостоятельную жизнь.

Водитель захлопнул за мной дверцу кеба, и я, помахав скромной группе на крыльце, отодвинулась от окошка, мучимая жаждой и вспотевшая от волнения.

Автомобиль мчался на восток по Бэйсуотер-роуд, а я не могла избавиться от ощущения, что еду не в ту сторону – как будто стрелки на часах стали крутиться назад. Больше не будет походов в театр с другими нянями, не будет испеченных Эллен коржиков. Я вспомнила, что оставила в кресле экземпляр Woman’s Signal, который дочитала лишь до половины. За окном, словно жуки, медленно ползли вплотную друг к другу блестящие черные кареты, пестрела яркая реклама какао, мыла, горчицы, сменялись разные магазины и уличные торговцы, цветочницы, подметальщики перекрестков, чистильщики обуви… Первое время меня поражало огромное количество работавших на улицах детей, но постепенно они стали частью городского пейзажа и казались иным биологическим видом (что конечно же не так), в отличие от своих пухлых, розовощеких ровесников, за которыми присматривала я и мои коллеги-няни.

На дорогах, соединяющих разные концы города, образовались заторы, и от всех вокруг веяло раздражением и жаром. Когда кеб затормозил у вокзала Кингс-кросс, до отправления поезда оставалось лишь двадцать минут. Я расплатилась за поездку и дала водителю на чай, не преминув в очередной раз отметить горькую иронию судьбы: кто бы сорил деньгами!

Вокзал с головокружительно высоким арочным потолком напоминал гигантский стеклянный шар, заполненный паровозным дымом. Уточнив номер платформы, я стала пробиваться сквозь толпу. Я чуть не расплавилась от жары, пока добралась до пустого купе во втором классе. Мне хотелось поскорее открыть окно, как только поезд отъедет от окутанной дымом крытой платформы, и я начала нетерпеливо обмахиваться перчатками. Через пару минут раздался свисток кондуктора. Двери вагона с грохотом закрылись. Послышался мощный гудок, и поезд, набирая скорость, покатился по рельсам с утробой, полной угля, и «глазом», устремленным на север.

Глава 3

Далекий гудок паровоза вырвал меня из дремы. В Йоркшир мы прибыли уже ночью, в потолочной лампе болтались остатки керосина, которых едва хватало, чтобы давать свет. Еще несколько часов назад в Лондоне стоял жаркий летний день; теперь сквозь неплотно закрытое окно в купе пробирался холод, а стекло покрылось узорами дождя. Все еще в полусне я оглянулась, ожидая увидеть Элси с леденцом во рту, отца, смотрящего в окно, но потом сообразила, где нахожусь, и поняла, что поезд остановился.

Я проверила, в кармане ли кошелек, и спешно отправилась на поиски кондуктора. Когда я в Лидсе пересела на этот паровоз, он был набит битком. Со мной в купе ехала семья с тремя детьми. Сейчас вагон опустел, и я забеспокоилась, не проспала ли свою остановку. Кондуктор сообщил, что мне выходить на следующей. Разом нахлынули страх и облегчение, трепет и радость.

Я подняла с пола книгу, которую выронила во сне, и стала приводить себя в порядок. Вглядываясь в смутное отражение в темном окне, поправила выбившиеся пряди волос и завязала ленты накидки.

Через пять минут поезд остановился. Снаружи царила кромешная тьма, словно мы въехали в туннель. Кроме меня, никто не высаживался, и, проходя сквозь вагоны, я заметила, что все они пусты. В обоих концах платформы тускло светили два фонаря, наверное, отчаявшись преодолеть ночной мрак. Хотя дождь прекратился, воздух, плотный и сырой, напоминал сохнущее на морозе белье. Раздался свисток главного кондуктора, и поезд, грохоча вагонами, медленно отъехал от станции.

Я окинула взором платформу: ни души. С противоположной стороны от путей находилось здание станции. Вход освещался множеством фонарей, имелась даже контора носильщика. Я взяла саквояж, готовясь пробираться через рельсы, как вдруг услышала торопливые шаги. Под платформой был проход, и кто-то уже поднимался сюда по пандусу. Передо мной возник мужчина: сначала показался котелок, затем веселое лицо с темными усами и, наконец, элегантное черное пальто и зеленый жилет с изящной золотой цепочкой. Крупные пальцы сжимали ручку фонаря, который незнакомец поднял повыше. Он производил впечатление добродушного хозяина гостиницы. При виде меня этот высокий, крепко сложенный мужчина радостно улыбнулся.

– Няня Мэй! – Он произнес мое имя с такой уверенностью и простотой, словно мы встречались раньше.

Я опустила на землю саквояж и шагнула ближе, чтобы поздороваться. Незнакомец сильно сжал мою руку и энергично затряс ее, глядя на меня своими черными, блестящими, как драгоценные камни, глазами.

– Да, – кивнула я. – Рада знакомству.

– Тысяча извинений за опоздание! Лошади пришлось менять подкову, и Бродли… Впрочем, неважно! Главное, я здесь, и сейчас мы поедем к нам. Позвольте поднести ваш багаж. Давайте-ка мне ваши вещи. Кстати, как прошла поездка? Надеюсь, хорошо? – тараторил он, не переставая трясти мою руку.

Наконец я вытащила свою ладонь, и мы спустились в проход, едва освещаемый тусклыми лампами. Лучи фонаря в руке моего провожатого периодически выхватывали из тьмы рекламные плакаты на стенах.

– Поездка прошла хорошо. Благодарю вас, – ответила я. – Вы кучер?

– Ха! – Громкий возглас эхом отразился от темных стен. – Боже правый, нет! Я не успел представиться. Чарльз Ингланд!

– Мне ужасно неловко, мистер Ингланд, – пролепетала я, сгорая от стыда. – Я не сообразила.

– Ничего страшного, няня Мэй, – прогудел мистер Ингланд. Моя оплошность искренне его позабавила.

Я проследовала за ним мимо закрытой билетной кассы во двор, где ждала карета, в которую был запряжен черный с белыми пятнами конь.

– Это Чибис. И, пожалуйста, полюбуйтесь его новыми подковами, а не то он страшно обидится.

Мистер Ингланд ласково похлопал коня по шее и, открыв дверцу экипажа, забросил туда мой саквояж, словно пушинку. Я поблагодарила его и забралась внутрь. Карета покачнулась, когда мистер Ингланд лихо взлетел на козлы, а я кляла себя на чем свет стоит за досадную ошибку. Кучер! Что он обо мне подумает?! Наверняка, что большей дуры не встречал. И теперь эта дура будет заботиться о его детях!

Я оправила платье и отодвинула шторку, однако за окном царил непроглядный мрак. Разглядывая просторную, дорогую карету с кожаными сиденьями, я задумалась, почему Ингланды не завели кучера. Почему меня встречал сам хозяин? У них же есть прислуга? Надеюсь, от меня не ждут дополнительной помощи по дому сверх того, что я в силах сделать, в одиночку присматривая за четырьмя подопечными и поддерживая детскую в чистоте? В любом случае я собиралась решить все вопросы с хозяйкой по прибытии на место.

Дорога пошла в гору и стала петлять, а я вспомнила о длинных извилистых тропах, вьющихся по крутым склонам ущелья. Я прикрыла глаза, отгоняя воспоминания, и попыталась представить места, которые станут моим домом, по крайней мере, на ближайшие годы. Интересно, лягут ли дети спать или дождутся меня? Целых четверо. Внезапно я осознала, как это много. Хотя вряд ли сильно отличается от того, когда ты старшая из пятерых детей. Наши родители не покладая рук трудились в лавке, а я много лет была матерью для своих братьев и сестры. Именно ко мне они прибегали, когда разбивали коленку или хотели есть. Я умывала, одевала, воспитывала. Именно у меня мама спрашивала, где Тед и не знаю ли я, где кепка Арчи. Я уверяла себя, что уже делала это раньше и приобретенные навыки никуда не делись.

Минут через пять-десять дорога пошла под уклон, мы поехали медленнее и наконец остановились. Но вместо тишины снаружи раздавалось громкое шипение, словно там был паровоз или огромный клапан, выпускающий пар. Экипаж вновь сильно покачнулся – мистер Ингланд спрыгнул с козел. Светя фонарем, он распахнул дверцу кареты, и я ощутила непривычную для конца августа промозглую сырость.

– Отлично! Вас не растрясло по дороге! – заулыбался мистер Ингланд. – К сожалению, здесь я вынужден попросить вас выйти: подъем до дома слишком узкий и мы рискуем свалиться с обрыва. Если дадите мне минуту, я распрягу лошадь и уберу на ночь карету.

Он оставил меня посреди брусчатки, а сам отправился с фонарем к смутно угадывавшимся в темноте постройкам. Странное шипение не прекращалось, и, как только мои глаза привыкли к темноте, я смогла различить темно-синее небо, на котором сквозь неплотные облака проглядывала луна. Справа высилась черная громада – огромное здание или, возможно, густой лес. Во влажном воздухе отчетливо угадывался запах листвы, который мы, городские жители, улавливаем безошибочно. Я с наслаждением вдохнула этот аромат, прохладный и свежий, как весенний ручеек, и совсем не похожий на привычную для меня смесь густого дыма и пыли.

Мгновением позже я заметила приближающийся фонарь. Мистер Ингланд взял мой саквояж и пошел вперед с такой уверенностью, словно умение видеть в темноте было для него совершенно обычным делом.

– Сейчас вам не видно, но это двор ткацкой фабрики, – пояснил он. – Перейдем через реку, поднимемся на холм, вот мы и дома.

Конечно, шумела река. Теперь звук стал громче, словно мы ее потревожили.

Видимо, я встала как вкопанная, так как мистер Ингланд встревоженно спросил, направив на меня едва светивший фонарь:

– Няня Мэй, вы в порядке? К сожалению, здешняя дорога лишена благ цивилизации.

– Сэр, как же мы перейдем реку?

– В резиновых сапогах. У меня как раз припасены две пары на берегу, – серьезно ответил он.

На пару мгновений повисла ужасающая тишина, а потом мистер Ингланд засмеялся:

– Шучу! Не настолько мы в Йоркшире лишены благ цивилизации! Идемте!

За пределами лучей фонаря существовал лишь шум бурлящей воды и темнота. Шагал мистер Ингланд быстро; вскоре фабричный двор остался позади, и мы очутились на каменном мосту, ширина которого, несомненно, позволяла проехать экипажу, но с крохотным запасом по паре дюймов с каждой стороны. Небольшой горбатый мост от мощного потока воды отделяло футов пятнадцать[18]18
  Пятнадцать футов – порядка 4,5 метра (1 фут = 0,3 м).


[Закрыть], не больше. Переходя реку по этой конструкции, я старалась не смотреть вниз, и вот мы уже на другом берегу.

Мистер Ингланд свернул налево, и мы стали карабкаться по ухабистой тропинке, уводящей от речного берега вверх. По обеим сторонам тропинки росли деревья; мокрые стволы, блестевшие в лучах фонаря, напоминали вход в таинственную пещеру.

– Дом расположен уединенно, – проговорил мистер Ингланд. – Сорок лет назад дед моей жены построил его с видом на ткацкую фабрику внизу. Вам что-нибудь известно о текстильной промышленности, няня Мэй?

– Боюсь, немного, сэр, – ответила я, задыхаясь от быстрой ходьбы.

– Вероятно, вы заметили, какая тут влажность. Идеальные условия, чтобы хлопок не пересыхал. А вот шерсти дальше наших краев вы не увидите. Чем восточнее от Ливерпуля, тем реже встречаются хлопкопрядильные фабрики. Камвольные ткани[19]19
  Камвольная ткань – тонкая ткань из высококачественной шерстяной пряжи, произведенной гребенным прядением. Волокна многократно прочесываются гребнями, вытягиваются и разглаживаются. В результате получается гладкая и блестящая пряжа.


[Закрыть], бомбазин[20]20
  Бомбазин (бумазея) – плотная хлопчатобумажная ткань с начесом на изнаночной стороне.


[Закрыть], молескин[21]21
  Молескин – с английского языка (moleskin) переводится как «кожа крота». В России ткань получила название «чертова кожа». Это очень прочное и плотное хлопчатобумажное полотно с небольшим блеском, созданное специально для производства повседневной и защитной одежды, переплета книг и блокнотов.


[Закрыть] – вот что мы производим в этом маленьком сыром захолустье. А фабрика, мимо которой мы прошли внизу – вы ее, конечно, не разглядели, но обязательно увидите днем, – принадлежит мне. Я произвожу только хлопковые ткани, на шерсть так и не перешел. Семья моей жены занимается шерстью, а ее дед – настоящий шерстяной магнат. По сравнению с ним мы жалкие сопляки! На фабрике мистера Грейтрекса двенадцать сотен станков ежедневно производят тридцать тысяч ярдов[22]22
  Тридцать тысяч ярдов – порядка 27 км (1 ярд = 0,9 м).


[Закрыть] материи! Знаете, сколько это миль?[23]23
  Миля (английская сухопутная) = 1,6 километра.


[Закрыть]

– Боюсь, что нет, сэр, – ответила я, с трудом поспевая за мистером Ингландом.

– Восемнадцать. Мой объем производства измеряется ярдами, не милями, хотя у меня на фабрике трудятся двадцать четыре рабочих. Когда я здесь начинал, их было шестнадцать… Альпаки! – воскликнул он, внимательно глядя в свете фонаря на мое озадаченное лицо. – На них Чемпион Грейтрекс и сделал свое состояние. Почти шестьдесят лет назад он первым стал производить ткани из шерсти альпак[24]24
  Альпака – домашнее животное, является частью семейства верблюдовых Южной Америки. Шерсть у альпак ценна своей износостойкостью и отсутствием жира, поэтому изделия из нее долго не загрязняются. Она гораздо теплее овечьей, практически водонепроницаема и не вызывает аллергии.


[Закрыть]. Вы имеете представление, о каком животном я говорю?

– Вряд ли, сэр.

– Он обнаружил три дюжины мешков с этой шерстью, сложенных возле склада в Мерсисайде[25]25
  Мерсисайд – графство на западе Англии. Крупнейший город – Ливерпуль.


[Закрыть], и сказал: «Я заберу всю партию». Грейтрексу стали возражать, мол, шерсть слишком грубая, никто не знает, как с ней работать. Чемпион попробовал первым, и теперь… восемнадцать миль. Скоро получит титул баронета[26]26
  Баронет – наследуемый дворянский титул в Англии, составляющий переходную ступень между низшим (джентри) и высшим дворянством (аристократия).


[Закрыть]. По крайней мере, все так говорят.

– Надо же!

– Вы знаете, откуда родом альпаки? Попробуйте угадать.

Еще минуту назад я и понятия не имела о существовании такого животного.

– Из Шотландии? – предположила я.

– Ха! – Его смех грянул в темноте, словно ружейный выстрел. – С таким же успехом вы можете искать там слонов! Нет, альпаки родом из Перу. Кстати, няня Мэй, видимо, вы путешествуете налегке, даже без чемодана?

– Его доставят позже.

– Прекрасно. Вот мы и на месте.

Мы пересекли еще один мощенный брусчаткой двор, направляясь к большому лишенному декора дому, будто вросшему в склон горы. Слева угадывались очертания надворных построек, а перед фасадом начинался обрыв – земля, густо поросшая деревьями, уходила круто вниз, к реке. Массивная входная дверь была выкрашена в красный цвет. Мистер Ингланд отпер замок одним из ключей, висевших в связке у него на поясе, и занес мой саквояж внутрь.

– Пойду поставлю фонарь на место, иначе Бродли утром мне устроит! А вы поднимайтесь в детскую. Дети спят, познакомитесь с ними утром. Вы голодны?

– Нет, благодарю вас, сэр.

Какой необычный человек! Встретил меня сам, рассказал о своей работе, да еще и поесть предложил! Чувствуя себя не в своей тарелке, я могла лишь пробормотать слова благодарности в спину быстро удаляющемуся мистеру Ингланду. Фонарь он мне не оставил, а внутри дома царил густой мрак. Где-то негромко тикали часы. Я вытянула вперед руку, пытаясь на ощупь добраться до лестницы. Наконец, я коснулась перил и, скользя ладонью по их гладкой поверхности, стала подниматься наверх. Ощущался слегка затхлый запах, как от давно не чищенных ковров или мокрых пальто. Ступени оказались из камня, а потому не скрипели под ногами. Наверху было совсем темно. Мистер Ингланд велел мне отправляться в детскую, но напротив лестничной площадки виднелось несколько дверей. Я решила дождаться возвращения хозяина. Без сомнения, он уже подумал, что я мямля и невежда, а теперь еще убедится в моей тупости, если обнаружит стоящей здесь, как перепуганное дитя. Я вспомнила о Сим, о моей невозмутимой, прямолинейной соседке Бриджет – они бы не топтались в нерешительности. Они бы отправились вниз на поиски лампы, вероятно, на кухню, которую, впрочем, могут запирать на ночь.

Внезапно раздался тихий щелчок, и из-за открывающейся двери показался свет. Из комнаты вышла женщина в пеньюаре, наспех накинутом на белую ночную сорочку. Доходившие до талии распущенные волосы обрамляли маленькое круглое личико с аккуратным носиком и большими черными глазами. Я застыла, незнакомка тоже. Она смотрела на меня с таким испугом и недоумением, что я подумала, уж не ошиблась ли домом.

– Миссис Ингланд? – наконец вымолвила я. Женщина глядела на меня, как на привидение. – Я няня Мэй. Прошу прощения, что побеспокоила вас. Я только что приехала, мэм.

– Няня? – испуганно переспросила женщина, сильнее сжав фонарь и запахивая пеньюар. – Вас пригласил Чарльз?

– Я полагала, меня ждете вы. Я детская няня.

– О! – воскликнула незнакомка. – Вот как! – Складка меж ее бровей разгладилась.

Я судорожно сглотнула: во рту почему-то разом пересохло.

– Мистер Ингланд велел подниматься в детскую. Не могли бы вы показать, в которую из комнат мне идти?

– Я думала, вы приедете завтра, – последовал едва слышный ответ.

Она была на пару дюймов ниже меня ростом и гораздо моложе, чем я рассчитывала.

– Мистер Ингланд встретил меня на станции сегодня вечером, – обмирая от страха, произнесла я. – Он сейчас понес фонарь на место.

Моя собеседница взглянула вниз: в холле по-прежнему царил мрак.

– Я провожу вас в детскую.

Она посветила на обитую сукном дверь слева от лестницы. Внутри оказался коридор, в котором сразу же по левую сторону располагалась одна дверь, а в самом конце еще одна. Коченея от холода и не находя слов от смущения, я покорно вошла за моей провожатой в дальнюю дверь. Оба окна в комнате были зашторены. Хозяйка направилась к висевшим над камином газовым рожкам и включила газ. Раздалось шипение, и она стала оглядываться в поисках спичек. Я заметила коробочку на каминной полке за свечой. Желая помочь, я поставила саквояж и взяла спички.

– Позвольте мне, мэм.

В стеклянных сферах вспыхнул свет. Мы были в небольшой, но уютной детской с обоями на стенах и коврами на полу. В уголке, возле деревянного манежа, стояла лошадь-качалка, а рядом крохотная расписная лошадка. Напротив, за детским столиком чинно сидели плюшевые медведи. На низком буфете виднелась красивая лодка с белым косым парусом, а вокруг были расставлены деревянные фигурки животных. У стены я заметила инвалидную коляску со сложенным на сиденье клетчатым одеяльцем. Наконец-то я смогла разглядеть хозяйку: длинные золотистые локоны, персиковый пеньюар. Она внимательно смотрела на меня, словно ожидая, что я заговорю первая.

В доме чувствовался холод, что не редкость для больших домов летом, когда камины не топят. Поскольку миссис Ингланд не предложила мне снять накидку и не сказала, куда ее можно повесить, я чувствовала себя незваной гостьей.

– Вы предпочитаете «мэм» или «мадам»? – поинтересовалась я.

– Любой вариант приемлем.

– Следует ли мне обращаться к вам по вопросам питания и одежды детей?

Она явно растерялась, будто я попросила ее решить сложную задачу.

– Да, – без уверенности кивнула миссис Ингланд. – Или уточните у мистера Ингланда.

– Мне следует обращаться к хозяину? – переспросила я, с трудом скрывая изумление.

– Вероятно, так будет лучше.

Она говорила просто, с сильным местным акцентом. Хозяин изъяснялся более изысканно, но и в его речи безошибочно угадывался йоркширский выговор. Слушая мою новую хозяйку, я сразу вспомнила уроженку Йоркшира, которая по средам приходила к нам в лавку в Балсолл-Хит за покупками: у обеих было совершенно одинаковое произношение.

– Я вас оставлю. Можете пока разложить вещи, – проговорила миссис Ингланд.

– Я буду ночевать в детской, мэм?

– Обычно вы так и ночуете? – Она вновь запахнула пеньюар, прикрывая шею.

– Да, – кивнула я. Повисла неловкая пауза. – Прошу прощения, я думала, наш директор, мисс Симпсон, известила вас о времени моего приезда.

– Да, теперь я припоминаю. Конечно, известила. Спокойной ночи, няня…

– Мэй, – подсказала я.

Миссис Ингланд тихо вышла с лампой руке и, закрыв за собой дверь, бесшумно удалилась по коридору. Я еще долго прислушивалась к царящей в здешнем особняке глубокой, всепоглощающей тишине. Каким далеким казался теперь дом на Перивейл-гарденс. Как сильно новая хозяйка отличалась от миссис Рэдлетт.

Я медленно направилась к стулу возле окна и, подняв плюшевого мишку на подоконник, уселась. Мыслями я невольно возвращалась в прошлое, вспоминала о путешествии через весь Лондон сегодня утром – неужели это было всего лишь утром? – и о беспорядочной суете города. Без малого неделю я провела в состоянии безделья и нетерпеливого ожидания нового жизненного этапа. Теперь те несколько дней представлялись восхитительными, и, зябко ежась от холода в чужой детской, в окутанном тишиной, безжизненном доме, я вдруг поняла, что совершила ужасную ошибку.

Послышался звук, словно шипение свечи, и я с тревогой огляделась. За моей спиной было окно, и мне потребовалась пара мгновений, чтобы осознать: это звуки дождя. Стоило открыть створку, и снаружи донеслись шум реки и крик ночной птицы – совы или козодоя. Я никогда не жила и даже не проводила ночь в сельской местности, которая представлялась мне коварно изменчивой обителью жалящих и кусающихся тварей. Я привыкла к квартирам и магазинам, оживленным дорогам и тротуарам. Мне ни разу в жизни не приходилось пользоваться на улице фонарем!

Впрочем, здешний воздух упоительно чист, и утром наверняка запоют птицы, и необъятное небо наполнится солнечным сиянием. А сколько интересных дел предстоит нам с детьми! Мы займемся поиском кладов, станем собирать цветы и птичьи перья! Пока тепло, мы будем устраивать пикники и кататься на велосипедах!