Текст книги "Миссис Ингланд"

Когда мы шли обратно той же дорогой, Декка поскользнулась. К счастью, я все еще держала ее за руку и помогла девочке устоять на ногах. Мистер Ингланд вернул мне Чарли на лестнице. Следуя правилам приличия, я поинтересовалась, сколько же станков имеется на фабрике.

– Девятнадцать, – довольно ответил он. – Когда я стал здесь хозяином, их было шестнадцать. А вы в детстве ходили на работу к отцу?

– Мы жили непосредственно над нашей лавкой, – ответила я, краснея от стыда. – Поэтому всегда знали, что там происходит.

– Чем торговали?

– Начинали с зелени. А сейчас продаем разные бакалейные товары.

– Так ваш отец коммерсант. У нас с ним есть кое-что общее.

Однако эти мужчины жили в разных мирах. Трудно вообразить, как отец в рабочем халате сидит в кабинете мистера Ингланда за массивным столом красного дерева и пачкает грязными руками кремовые листы бумаги. Вечером отец отмывал руки на кухне, и вода в раковине становилась густого коричневого цвета. Я представила его в одежде мистера Ингланда, с бокалом виски в руке, в клубах сигарного дыма, подсвеченного газовыми рожками. Мой отец никогда в жизни не курил и еще до моего рождения стал членом Общества трезвости.

– И как идет торговля? – поинтересовался мистер Ингланд.

– Благодарю вас, сэр, хорошо, – ответила я.

Мы поднялись на третий этаж, почти не отличимый от второго, и мистер Ингланд разговорился с главным мастером, который из вежливости кивнул детям, а меня даже не удостоил взглядом. Я хотела спросить, сколько лет самому младшему работнику фабрики, но после разговора с мистером Бутом решила, что не стоит. Вместо этого я поинтересовалась, откуда привозят хлопок.

– Через Рочдейлский канал[33]33
  Рочдейлский канал – судоходный канал в Северной Англии между Сауэрби-Бридж в Западном Йоркшире и Манчестером. Название дано по городу Рочдейл в Большом Манчестере, через который проходит канал.


[Закрыть], – ответил мистер Ингланд и, видя мое озадаченное лицо, широко улыбнулся.

Я смущенно рассмеялась и усадила Чарли в коляску.

– В наше время мы получаем хлопок из Австралии, – пояснил мистер Ингланд. – А ведь я один из последних производителей хлопковых тканей в здешних краях. Все остальные перешли на шерсть или обрабатывают бомбазин, получая вельвет, саржу, молескин и трип.

Мистер Ингланд потянулся к моей накидке и пропустил ткань между пальцами. Я почувствовала, как у меня участился пульс.

– Это габардин, разновидность саржи. Возможно, ткань произвели в нашей долине, – заметил он.

Мы стояли во дворе фабрики. Внезапно у мистера Ингланда сделался усталый вид, и он вытащил сигару из серебряного футляра, который хранил в нагрудном кармане. Я подумала о том, что внутри полно огнеопасного материала; малейшая искра, и вся фабрика сгорит за считаные секунды.

– Курить на фабрике запрещено, – проговорил мистер Ингланд, словно прочитав мои мысли. – За такое грозит увольнение, даже мне.

Это было логично. И теперь становилось ясно, почему мистер Ингланд так много курил дома.

– Мне понравилась экскурсия, – сказала я.

– Можете приходить в любое время, – улыбнулся он.

Шагая по каменному мосту и взбираясь на холм, я чувствовала радость и прилив сил. Я видела, где работает хозяин – удачливый коммерсант, который хорошо обращался со своими подчиненными. И хотя я не имела желания работать на фабрике с ревущими печами и покрытыми сажей кочегарами, с вертящимися колесами и рамами, которые с грохотом ездят туда-сюда, все-таки мне понравилось бы осознавать себя малой, но жизненно важной частицей единого организма, где у всякого человека и предмета есть свое место и роль.

Почти каждое утро я из окна детской видела, как рабочие идут на фабрику, шагают друг за другом по тропинке, будто муравьи. Женщины, укутанные в коричневые и серые платки, почти сливались с деревьями. Никто не проходил рядом с Хардкасл-хаусом, но на вершине холма была деревушка, и пару раз я замечала, как люди пересекают мост и исчезают среди деревьев на нашем берегу. Холм был очень крутой, с едва заметной тропкой, которая вилась по склону. Карабкаться по ней дважды в день требовало недюжинной ловкости, а зимой и подавно. Вспомнилась кашляющая девушка: с кем она живет, как выглядит ее дом? Я посмотрела на свои руки в белых перчатках, обнимающие пухлые ножки Чарли. Интересно, что подумала обо мне та девушка? Догадалась ли, что мы с ней не такие уж и разные?

Вечером, зажигая лампы в детской спальне, я кое-что обнаружила на своей подушке. Там лежала темная веточка с белыми пушистыми, как одуванчики или заячьи хвостики, цветами. Я взяла ее в руки, чтобы лучше разглядеть. Мной овладело странное, волнующее чувство, будто я делала что-то исподтишка. Из коридора донесся шум; ко мне прибежала Милли, и я быстро спрятала веточку под подушку. Позже, когда дети спали, я достала с полки ботаническую энциклопедию Декки и стала сверяться с картинками. Дойдя до буквы G, я нашла то самое растение: Gossypium hirsutum – хлопок. Я поднесла веточку к лампе и нежно погладила пушистые цветки.

Глава 7

Жизнь в Хардкасл-хаусе вошла в колею, и новое стало привычным. В ходе генеральной уборки игровой комнаты и детской спальни стало ясно, насколько няня Нэнгл пренебрегала своими обязанностями – или же плохо видела. Моего внимания не избежал ни один предмет, ни один угол: я протерла каждую игрушку, каждый пузырек с лекарством, вымыла окна и стены, проветрила и зашила детскую одежду и выделила в шкафу место для каждого ребенка. Я отчистила с мылом расчески, натерла до блеска ночные горшки и выстирала шторы. Дети помогали в меру сил – протирали пыль и раскладывали по местам вещи.

Я падала в кровать совершенно без сил, и однажды Саул разбудил меня затемно, сообщив, что у нас в крыше, наверное, дыра, так как в его кровать натек дождь. Взглянув на часы, я поняла, что уже семь утра. Я проспала лишний час, и вода, которую оставила за дверью Блейз, успела остыть. Слушая Саула, я быстро оделась и собрала постельное белье с его кровати, чтобы отнести Эмили на стирку и заодно попросить у нее еще горячей воды.

– У мастера Саула неприятность, – сказала я Эмили, складывая мокрое белье в корзину.

– Ох, неужели опять? – сочувственно проговорила она.

– И часто такое случается?

– Время от времени, – пожала плечами она.

Блейз гладила в углу.

– Блейз, не могли бы вы принести нам еще воды?

– Сначала с этим закончу.

– А есть ли запасная клеенка?

– Только та, что у малыша. – Блейз водила утюгом по нижней юбке, не глядя на меня.

Мне всегда было неловко обращаться с просьбами, но Блейз умудрялась сделать так, что я чувствовала себя просто ужасно. Хотя я сумела найти общий язык с кухаркой миссис Мэнньон, Блейз по-прежнему меня недолюбливала, а Тильда и Эмили отмалчивались. Я подозревала, что Блейз настроила их против меня. Пусть бы судачили сколько душе угодно. Я знала, что они сплетничают – каждый раз, стоило мне зайти на кухню сквозь качающуюся дверь, служанки замолкали. Но я не желала подчиняться воле Блейз и заискивать перед ними, радуясь малейшим крохам внимания, которые мне кидали.

Позже утром, когда в дверь детской постучали, я поняла, как сильно страдаю от одиночества. За дверью, к моему изумлению, стояла миссис Ингланд с письмом в руках.

– Это вам, – произнесла она, входя в детскую и вручая мне письмо.

Хозяйка со мной тоже почти не разговаривала. Она лишь здоровалась, если мы виделись в доме, или задавала пару вежливых вопросов, когда я приводила детей в гостиную. Все они вели себя как чужие, и это меня очень огорчало. Малыш Чарли никогда не просился к матери, а меня не отпускал ни на шаг. Однажды вечером я передала Чарли на руки миссис Ингланд, надеясь, что это укрепит между ними связь, но малыш стал выгибаться и почти заплакал. Перехватив беспомощный взгляд миссис Ингланд, я поспешила забрать ребенка.

– Благодарю вас, мэм, – произнесла я, принимая конверт.

При виде почерка Элси мое сердце учащенно забилось. Конверт показался мне тяжелым, плотно набитым, как будто сестра исписала десяток листов вместо традиционного одного. Видимо, я заулыбалась, так как миссис Ингланд медлила, словно хотела что-то сказать.

– Как вы устроились? – наконец промолвила она.

– Очень хорошо. Спасибо, мэм.

Она посмотрела в сторону стола.

– Девочки составляют каталог местных растений, – пояснила я.

– Да?

Это была моя идея, и на прогулках мы собрали уже с десяток разных видов. На столе лежали разные травы, которые зарисовывала Декка. Она решила, что после описания флоры займется фауной и начнет с птиц. Я пообещала раздобыть членский билет публичной библиотеки, и Декку мои слова привели в восторг. Она увлеченно занималась каталогом, иногда позволяя принять участие Милли, хотя у той имелась собственная тетрадь. Схемы, составленные Милли, было невозможно разобрать, однако мы с Деккой всегда осыпали ее похвалой.

– Девочки, покажите миссис Ингланд вашу работу, – попросила я, втайне надеясь, что хозяйку не возмутит грязь на скатерти.

Декка и Милли пододвинули к матери свои тетради. Миссис Ингланд послушно рассматривала рисунки, раздумывая, что бы спросить.

– А что это такое? – наконец поинтересовалась она.

Декка с готовностью ответила:

– Боярышник. Еще его называют колючка дикая, петушиная шпора, майское дерево. Майское дерево! Как няня Мэй![34]34
  Мэй в переводе с английского означает «май».


[Закрыть] – просияла она.

– Не знаю, стоит ли мне радоваться, что мы тезки с этой колючкой! – с улыбкой заметила я.

Декка указала на следующий рисунок.

– А вот папоротник мужской. Смотрите, как красиво изгибается.

– По-моему, он выглядит скорее женственно. – Миссис Ингланд огляделась. – Детская прямо сверкает чистотой.

– Мы вчера занимались уборкой, – заявила Милли, желая, чтобы ее похвалили.

– Ты занималась уборкой?

– Я помогала.

Еле заметный кивок и лишь намек на улыбку стал ей ответом.

– Мэм? У Саула вчера ночью произошла неприятность, – тихо сказала я, когда мы с миссис Ингланд отошли к камину.

Она непонимающе нахмурилась.

– Мэм, он намочил кровать.

– О!

– Мне следовало бы сообщить хозяину еще утром, но я не успела. Я не знаю, как часто такое случается с Саулом.

– Часто, – громко ответила Декка из-за стола.

– Есть ли клеенки для остальных детей или только для Чарли? Блейз полагает, что клеенка есть только у малыша.

– Боюсь… – Миссис Ингланд несколько раз открыла и закрыла рот. – Боюсь, я не знаю.

– А нельзя ли приобрести еще одну клеенку? Видите ли, матрас очень долго сохнет после мытья.

– Я не знаю, где взять еще клеенку.

– Я могла бы ее купить. Полагаю, они стоят пару шиллингов, не больше.

– Вам лучше обратиться к мистеру Ингланду. Прошу прощения.

И она выбежала из детской, оставив нас в изумленном молчании. Даже Чарли, который стучал по барабану оловянным солдатиком, казался удивленным. Я разгладила руками фартук и уселась рядом с детьми на крохотный стульчик.

– Итак, – начала я, – кто мне скажет, что это за растение?

Пока они искали ответ, я вскрыла письмо от Элси. Сгорая от нетерпения узнать новости из дома, подошла к окну и стала читать.

«Дорогая Руби!

Я не знаю, где находится Йоркшир, но попрошу мисс Селлерс мне показать. Неизвестно, когда я снова пойду в школу. Руки в последнее время не очень. На прошлой неделе я уронила чайник. Он разбился и оставил на полу пятно. На этой неделе нам написал отец: одно письмо для всех нас и отдельное тебе. Я вложила его в конверт. Решай сама, станешь ли читать. Мама говорит, ты должна. Арчи взяли в футбольную команду. Он тренируется во дворе с цветной капустой, мама страшно недовольна. Тед копит на биноколь. Не знаю, как правильно пишется это слово, но речь о штуке, которую надо подносить к глазам, чтобы рассмотреть далекие предметы. Ты спишь на отдельной кровати? И если да, то можно ли тебя навестить? Пожалуйста, напиши поскорее! Красивые ли у детей игрушки? Я подумываю отдать Констанцию. Я уже слишком взрослая для кукол. Если твои дети захотят, путь забирают. Ей пора в новые руки.

С любовью,

Элси»

Рядом с письмом сестры лежал еще один небольшой, с пачку масла, конвертик, на котором стояло мое имя. Я взяла его, ощущая вес написанных внутри слов, и вышла из детской. В спальне опустилась на колени возле своей кровати и, открыв чемодан, вытащила небольшую пачку писем, завернутых в старую блузку. Запихнула письмо в перевязанную шнурком пачку и снова спряла ее в темноте.

– Покажем няне Мэй наш фокус?

– Да!

Мы сидели в гостиной. Мистер Ингланд пребывал в хорошем настроении. Он сыграл на пианино две песни и теперь с наслаждением курил. Обрезки сигар усеивали ковер. Благодушие мистера Ингланда передалось и остальным: дети радостно бегали по комнате, а Чарли стучал ладошками по ковру. Мистер Ингланд стоял, широко расставив ноги и подняв напряженные руки, как силач. Милли и Саул повисли на каждой из его рук, обхватив бицепсы отца, а тот поднимал детей так высоко, что их ноги отрывались от пола. Ребята, визжа от восторга, болтали ногами в воздухе. Красный от натуги мистер Ингланд, крепко зажав сигару в зубах, тягал отпрысков вверх и опускал вниз, словно гири. Я смеялась, глядя на них. Стоило Милли разжать пальцы, она рисковала растянуть лодыжку, а Саул цеплялся изо всех сил, хотя его ноги почти касались пола.

Наконец, мистер Ингланд прорычал, что у него больше нет сил, и опустил руки. Дети с хохотом рухнули на пол.

– Ну как? – спросил хозяин, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это было чудесно, сэр. – Я, как всегда, старалась не мешать и стояла у двери.

На губах миссис Ингланд играла рассеянная улыбка. Почти всю стену над камином занимал исполинский портрет ее деда, фабриканта Чемпиона Грейтрекса. Мистер Ингланд поинтересовался моим мнением о портрете, и я сказала, что он производит впечатление. На холсте был изображен сидящий в кресле пожилой мужчина в брюках в шотландскую клетку и в сюртуке с золотыми пуговицами; борода с проседью касалась воротничка рубашки. В правой руке мистер Грейтрекс держал черную трость с серебряным набалдашником в виде головы какого-то животного.

– А что это за зверь? – спросила я.

– Альпака, ведь на его фабриках делают ткани из их шерсти – пояснил мистер Ингланд.

– Дети! У меня для вас новость! – позднее заявил мистер Ингланд. Он дождался тишины, а я забрала Чарли с ковра. – Фабричное Общество помощи больным рабочим назначило меня казначеем!

– Чародеем?! – переспросил Саул.

– К сожалению, нет. Я буду отвечать за деньги.

– Ясно, – разочарованно протянул Саул.

– Поздравляю, папа! – сказала Декка.

– Спасибо, Декка. В связи с моим назначением завтра к нам кое-кто придет. Угадайте, кто бы это мог быть?

– Фокусник! – заверещала Милли.

– Нет же, слабоумная. Папа сказал, что волшебство тут ни при чем!

– Саул, не обижай сестру. Между прочим, фокусник – очень неплохое предположение, хоть и неверное. Но ответ действительно начинается на букву Ф.

– Тогда… фанфарон? – попытался угадать Саул.

Все расхохотались.

– Ты откуда таких слов понабрался? – смеясь, спросил мистер Ингланд.

– Миссис Мэнньон сказала так про точильщика ножей. А что это значит?

– Неважно. Но точно не фанфарон.

– Кто же к нам придет, папочка? – наперебой закричали дети.

– Фотограф! – объявил мистер Ингланд, тщательно проговаривая новое для них слово. – Он нас сфотографирует!

– Всех? – уточнила Милли.

– Да, всех шестерых.

– Понятно, – нарочито будничным тоном проговорил Саул. – Кузен Майкл хочет стать фотографом, когда вырастет.

– Няня Мэй, пожалуйста, подготовьте детей к девяти часам, – распорядился мистер Ингланд.

– Слушаюсь, сэр.

Он строго посмотрел на детей.

– Я рассчитываю на ваше безупречное поведение. И никаких пятен от овсянки на одежде!

После завтрака приехал фотограф с помощником. Дети, закутанные мной на время трапезы в банные простыни, устроили настоящую комедию: они с преувеличенной осторожностью подносили ложки ко рту негнущимися, словно механическими, руками. Я смотрела из окна, как двое мужчин выгружают оборудование из повозки Бродли и устанавливают во дворе фотокамеру в брезентовом чехле. Богачи предпочитали фотографироваться на улице, чтобы показать на снимке свой особняк. Сегодняшняя погода способствовала продолжению этой традиции: молочно-белое небо светилось умиротворением.

Дети столпились рядом, выглядывая в окно.

– Это и есть фотоаппарат? – возбужденно спрашивал Саул.

– Да. Ты уже видел такие?

– Ага, но этот какой-то маленький.

– Вас когда-нибудь фотографировали? – обратилась я к детям.

– Я тогда был совсем крохой, – отозвался Саул. – А нянь тоже фотографируют?

– Меня фотографировали, – кивнула я. – Кстати, я не видела ни одной твоей фотографии в доме.

– В Грейтрексе был спортивный праздник, – неожиданно сообщила Декка.

– Грейтрекс – название усадьбы? – уточнила я.

– Нет, это город нашего прадедушки.

– У него есть собственный город?! – Я пораженно уставилась на Декку.

– Да, прадед выстроил его вокруг своей фабрики. Для рабочих. Там есть школа, и воскресная школа, и парк, и общественные бани. Там даже больница имеется.

– И огромная статуя, – добавил Саул, высоко поднимая руку.

– Ну, не такая уж и огромная. А еще там есть железнодорожный вокзал, – произнесла Декка.

Если бы я услышала эти слова от кого-то еще, то не поверила бы. Грейтрексы, словно белые шашки, постепенно завоевывали всю доску.

– Хотела бы я увидеть город Грейтрекс, – пробормотала я себе под нос, собирая со стола тарелки.

Я вымыла детям ладошки и лица, затем спустилась вместе с Чарли, чтобы узнать, все ли готово для съемок. Мистер Ингланд в светлом льняном костюме и бордовом галстуке, стоя спиной к дому, обсуждал с юным помощником фотографа химические реактивы. В нескольких шагах от ворот появился брезентовый шатер, где устроили темную комнату для проявления снимков. Фотоаппарат, направленный на особняк, установили на деревянную платформу. Единственный круглый глаз объектива смотрел прямо на меня. Миссис Ингланд пока не появлялась.

Я застыла в выжидательной позе возле мистера Ингланда, и вскоре он обернулся.

– Няня Мэй, это мистер Клив, помощник и племянник мистера Харпендена. Мистер Клив, это няня наших детей.

Я вежливо кивнула молодому человеку и обратилась к мистеру Ингланду:

– Мне привести детей, сэр?

– Думаю, скоро мы будем готовы, – ответил мистер Клив, глядя, как поднимается полог шатра и оттуда выходит третий мужчина.

– Мистер Лоуден! – позвал мистер Ингланд. – Дом в вашем полном распоряжении. Мы вас не задержим!

– Я подожду здесь, сэр, – ответил мистер Лоуден, нагибая голову, чтобы зайти в шатер. – Перси не возражает, если вы не против.

– Конечно, не против. – Усы мистера Ингланда растянулись в улыбке. – Няня Мэй, захватите и мою супругу.

– Слушаюсь, сэр.

– Полагаю, вам придется вытащить ее из-за туалетного столика.

Мистер Клив деликатно улыбнулся. А я с маленьким Чарли направилась в дом. Не обнаружив миссис Ингланд внизу, я поднялась на второй этаж и постучала в дверь ее комнаты.

– Да? – раздался изнутри напряженный голос.

– Фотограф готов начинать, мэм, – сообщила я.

Дверь резко распахнулась, и я отступила назад. На пороге возникла миссис Ингланд с полным ртом шпилек, которые она вкалывала в волосы. По всей комнате, словно в мастерской портнихи, были раскиданы юбки, платья, корсажи и пояса. На хозяйке красовалось великолепное лавандовое платье из шелка и отделанного кружевом шифона.

– Я думала, они приедут к десяти, – произнесла она.

– К девяти, мэм.

Она подбежала к туалетному столику и уселась на банкетку, придирчиво глядя на себя в зеркало. Затем порывисто развернулась и начала искать что-то на кровати.

Наконец, найдя одну перчатку кремового цвета, миссис Ингланд простонала:

– Ох, ну где же вторая?

– Лилиан! – крикнул из холла мистер Ингланд.

– Иду, Чарльз!

– Позвольте, я помогу, – сказала я, проводя рукой по кровати в поисках второй перчатки.

В следующее мгновение мне удалось нащупать пропажу под поясом из жатого шелка, и я тут же передала ее хозяйке. Миссис Ингланд торопливо натянула вторую перчатку и повернулась к платяному шкафу. Она стала снимать с полок шляпные коробки и зашуршала упаковочной бумагой.

– Лилиан!!!

Меня беспокоило ее непоследовательное поведение и забывчивость. Вчера в гостиной хозяин четко сказал про девять часов, а сейчас уже пробило четверть десятого.

На пороге комнаты возник мистер Ингланд.

– Я думал, ты наденешь белое.

Миссис Ингланд замерла возле гардероба с полосатой коробкой в руках.

– Я выбрала платье в тон твоему костюму. Если бы ты сказал, что будешь в сиреневом, я бы тогда надела черное шерстяное.

Мистер Ингланд негромко произнес:

– Я не могу найти свой белый шелковый костюм. Видимо, он у Эмили. Я бы мог надеть… – Он вздохнул. – Впрочем, неважно… Я переоденусь.

С этими словами мистер Ингланд исчез в соседней комнате. Дверь за умывальником соединяла два смежных помещения, и миссис Ингланд уставилась на нее, держа в руках широкую кремовую шляпу, будто поднос.

Я ощутила, как внутри закипает раздражение – горячее и жгучее, словно осиный укус. Дети ждали целых полчаса; еще немного, и малышу Чарли придется менять слюнявчик. Он ползал по полу и пытался засовывать слюнявчик в рот. Я снова подхватила малыша на руки. «Насколько все было бы проще, если бы Ингланды наняли экономку», – в очередной раз промелькнуло в голове. Фотографы уже вовсю работали бы, а остальные занимались бы своими делами.

Я проводила детей во двор, и когда мистер Ингланд сменил костюм и собрал всю семью, он вдруг заметил, что в одном из окон дома штора висит криво. Хозяин отправился лично поправить штору. Миссис Ингланд немного пришла в себя: она поздоровалась с фотографами и стояла возле детей, сцепив руки в белых перчатках.

– Какое красивое платье, – застенчиво проговорила Декка.

Мать слегка улыбнулась дочери в знак благодарности и погладила ее по плечу. Мистер Клив расставил детей. Декку с малышом Чарли на руках он расположил в центре, между Милли и Саулом. По бокам от детей на стульях, принесенных из столовой, сели родители. Мистер Ингланд устроился, но вскоре заявил, что стул слишком низкий и нужно кресло из его кабинета. Мистер Клив принес кресло, но тут из-за постоянных задержек и суеты разревелся Чарли, и мне пришлось пройтись с ним по двору, поглаживая и ласково успокаивая малыша. Наконец, Ингланды были готовы к съемке, и фотографы принесли пластины. Мистер Харпенден, поглаживая усы и отступив на пару шагов назад, оценивал композицию.

Ненадолго настала благостная тишина, и вдруг мистер Ингланд спросил:

– А куда лучше встать няне Мэй?

Полагая, что он имеет в виду время, пока фотографы будут делать снимки, я ответила:

– Я могу зайти в дом, сэр.

– Нет, – возразил мистер Ингланд. – Конечно же, вы должны быть на снимке. Как вы считаете, мистер Харпенден, за Деккой подойдет?

– Вполне, – ответил фотограф.

Мои ноги неожиданно сделались ватными. У меня оставалась лишь пара секунд, чтобы придумать отговорку и при этом не показаться грубой или своевольной. Увы, в голову ничего не пришло, шанс был упущен.

– Няня Мэй? – позвал мистер Ингланд.

Сообразив, что все ждут меня, я неохотно пересекла выложенный брусчаткой двор. Третий мужчина, мистер Лоуден, с блокнотом под мышкой и карандашом за ухом наблюдал издалека. Мистер Клив проводил меня к выбранному месту за Деккой и Чарли справа от миссис Ингланд. В голове крутился вопрос: почему меня пригласили фотографироваться, а остальных слуг нет? Трое специалистов, сосредоточенно сдвинув брови, оглядели нашу группу, и мистер Харпенден исчез под покрывалом фотоаппарата.

После того как снимок сделали, а мистер Клив занялся пластинами, я забрала Чарли у Декки, и она облегченно встряхнула руками. В следующий миг подошел мистер Лоуден. Он был в старом коричневом костюме, а испачканными свинцом пальцами, словно сигарету, держал карандаш. Облизнув большой палец, мистер Лоуден перевернул страницу потрепанного блокнота.

– Не скажете ли пару слов о достоинствах Общества, сэр? Почему фабричным рабочим стоит в него вступать? – обратился он к мистеру Ингланду.

У меня внутри все сжалось: мистер Лоуден оказался журналистом! Я стала спешно поправлять детям воротнички.

– Со дня вступления в Общество, – заговорил мистер Ингланд, – каждый член имеет право на выплату по пятнадцать шиллингов в неделю в течение первых шести месяцев болезни, а далее по восемь шиллингов.

– Как эта сумма соотносится со ставкой мужчины-рабочего?

– Выплата отражает среднюю зарплату рабочих долины с учетом всех квалификаций.

Мистер Лоуден записывал в блокнот.

– Как откликаются рабочие? – спросил он.

– Нам еще долго тут стоять? – заныла Милли.

– Пока мистер Харпенден и мистер Клив не закончат работу над снимком, – ответил мистер Ингланд.

– И когда же?

– Когда они объявят об этом.

– Я хотел бы стать фотографом, только ни за что бы не стал снимать семьи, – заявил Саул. – У кузена Кристофера есть фотоаппарат Brownie[35]35
  Kodak Brownie – фотоаппараты простейшего типа, выпускавшиеся компанией Eastman Kodak в течение нескольких десятилетий, начиная с 1900 года. Фотоаппарат первоначально предназначался для детей. Всего выпущено несколько десятков моделей простейших бокс-камер этого бренда общим тиражом в несколько миллионов экземпляров.


[Закрыть], но он крошечный. Мой будет гораздо больше.

– Оба ваших шурина занимают пост президента и вице-президента, – проговорил мистер Лоуден. – Напомните, как их зовут.

– Генри и Майкл Грейтрексы.

– Ах да. Я пытался договориться с ними об интервью, но эти джентльмены очень заняты.

– Очень, – произнес мистер Ингланд, поправляя галстук.

– А как зовут детей?

Мистер Ингланд представлял каждого ребенка, положив руку на его голову:

– Саул, Ребекка, Миллисента, а малыша зовут Чарли.

– А ваша супруга?

Мы все, включая саму миссис Ингланд, забыли, что она тоже здесь.

Очнувшись, она ответила:

– Лилиан.

– В девичестве Грейтрекс?

– Верно.

– А вас как зовут, мисс?

Я не сразу поняла, что мистер Лоуден обращался ко мне.

– Как меня зовут? – переспросила я.

Он кивнул, держа карандаш наготове.

– Боюсь, я не имею отношения к Обществу помощи больным. Я даже не помню, как оно называется. Прошу прощения, – замотала головой я.

– Нет, мисс, для фотографии в газете, – пояснил мистер Лоуден.

Повисла неловкая тишина.

– Фотографию напечатают в газете?

– В Halifax Courier на следующей неделе. Ваше имя, мисс?

Меня бросило в пот, сердце пустилось в бешеный галоп.

– Вряд ли кого-то заинтересует моя скромная персона, – возразила я.

– Няня Мэй скромна и не любит быть в центре внимания, – вмешался мистер Ингланд.

– Няня Мэй, – тут же записал мистер Лоуден в своем блокноте.

– Вероятно, для газеты будет более приемлема фотография семьи без меня? – поинтересовалась я.

– Ничего подобного! Мы желаем похвастаться своей няней из Норланда, – отрезал мистер Ингланд. – Пометьте, Лоуден, она из лондонского Норланд-колледжа. Говорят, у принцессы Греческой[36]36
  Принцесса Греческая и Датская – Мария Георгиевна (1876–1940), дочь короля Греции Георга I и великой княжны Ольги Константиновны, внучка короля Дании Кристиана IX.


[Закрыть] такая же няня.

Мистер Лоуден все зафиксировал, а мистер Ингланд вынул свой портсигар.

– Хотите?

– Нет, благодарю вас, сэр, – отказался журналист.

– Момент, я оставил нож для сигар дома.

Во рту у меня пересохло, а сердце стучало так громко, что, кажется, все слышали его удары. Ну почему я не отказалась? Теперь я вряд ли смогу убедить фотографов, учитывая, что снимок уже сделан и пластины проявляются. И все же я должна была что-то сделать!

– Мэм, вы не подержите Чарли минутку?

Я вручила малыша его матери, которая от неожиданности не нашлась что возразить, и устремилась за мистером Ингландом.

– Сэр, мне очень жаль, что я не предупредила вас заранее, но наш директор, мисс Симпсон, будет очень недовольна, если одна из нас появится в газете без надлежащей формы. Если бы я знала, что окажусь на снимке, обязательно надела бы накидку и перчатки.

– Тогда несите их скорее. Не хватало еще, чтобы вы вызвали недовольство своего директора.

– Я не могу оставить детей без присмотра. Нельзя ли сделать еще один снимок, без меня? Мне бы совсем не хотелось всех задерживать.

– Чепуха! Когда еще вам представится шанс появиться в газете? Переодевайтесь в форму. А я предупрежу мистера Харпендена. Пока вы отлучитесь в дом, дети подождут с матерью.

Я взглянула на детей, стоявших возле миссис Ингланд. Она неловко качала Чарли, а Декка ласково гладила его ножки. Почувствовав, что я смотрю на нее, миссис Ингланд поймала мой взгляд и на сей раз не отвела глаза.