Текст книги "КлаТбище домашних жЫвотных"

Луис еще помнил свой сон и связанный с ним случай сомнамбулизма, но теперь все это казалось далеким и смутным, словно произошло с кем-то другим, с каким-нибудь дальним знакомым или героем старой телепередачи. Точно так же ему вспоминался его единственный в жизни визит к проститутке в Чикаго шесть лет назад: совершенно незначимый, эпизодический случай, кратковременное отклонение от маршрута, отдающееся мнимым эхом, словно звуки в эхо-камере.

Он совершенно не думал о том, что сказал или не сказал умирающий Паскоу.

В ночь Хэллоуина изрядно похолодало. Луис и Элли начали с Крэндаллов. Хохоча во все горло, Элли проехалась на метле по кухне Нормы и получила положенную похвалу.

– Самая милая ведьма из всех, что мне доводилось видеть… да, Джад?

Джад согласился с женой и закурил.

– Луис, а где Гейдж? Думал, вы и его нарядите.

Они собирались взять Гейджа с собой – Рэйчел особенно не терпелось его нарядить, потому что они с Мисси Дандридж смастерили ему что-то вроде костюма жука с усиками из перекрученных металлических вешалок, обернутых гофрированной бумагой, – но Гейдж простудился и кашлял. Луис прослушал его легкие (в них были хрипы), взглянул на термометр за окном (всего сорок градусов по Фаренгейту[1]1
  4,4°С. – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.


[Закрыть] в шесть часов вечера) и объявил, что Гейдж остается дома. Рэйчел немного расстроилась, но спорить не стала.

Элли обещала принести Гейджу конфет, однако ее преувеличенное сочувствие наводило на мысли, что она даже рада, что Гейдж никуда не пойдет и не будет ее задерживать… и не помешает ей оставаться в центре внимания.

– Бедный Гейдж, – сокрушалась она тоном, какой обычно приберегают для смертельно больных. Гейдж, не знавший о том, что ему предстоит пропустить, сидел на диване и смотрел мультики по телевизору. Рядом с ним дремал Черч.

– Элли-ведьма, – ответил Гейдж без особого интереса и снова уставился в телевизор.

– Бедный Гейдж, – повторила она еще раз с тяжелым вздохом.

Луис подумал о крокодиловых слезах и улыбнулся. Элли схватила его за руку и потянула к двери:

– Папа, пойдем. Ну пойдем же, пойдем.

– Гейдж что-то раскашлялся, – сказал Луис Джаду.

– Как жалко, – заметила Норма. – Ну ничего. В следующий раз ему будет еще интереснее. Подставляй свой мешок, Элли… ой!

Она взяла из большой вазы на столе яблоко и «Сникерс», но не удержала их в руке. Луис даже поразился тому, какой слабой и скрюченной была эта рука. Он наклонился и поднял яблоко с пола. Джад подобрал «Сникерс» и бросил его в мешок Элли.

– Возьми лучше другое яблоко, милая, – предложила Норма. – А то это побилось.

– Ничего страшного, – возразил Луис, пытаясь положить яблоко в мешок Элли, но та сделала шаг назад и прижала к себе мешок.

– Я не хочу битое яблоко, папа, – сказала она, глядя на отца как на ненормального. – На нем будут темные пятна… фу!

– Элли, это невежливо!

– Не ругайте ее за правду, Луис, – попросила Норма. – Только дети говорят то, что думают. На то они и дети. Темные пятна – это и вправду фу.

– Спасибо, миссис Крэндалл, – произнесла Элли с победоносным видом.

– На здоровье, моя хорошая, – отозвалась Норма.

Джад проводил их на крыльцо. К дому как раз подошли два маленьких привидения, в которых Элли узнала друзей по садику. Она увела их обратно на кухню, и на какое-то время Луис с Джадом остались вдвоем на крыльце.

– Ей стало хуже, – сказал Луис. – С артритом.

Джад кивнул и загасил окурок.

– Да. Осенью и зимой ей всегда хуже, но в этом году совсем плохо.

– Что говорит ее врач?

– Да ничего. Что он может сказать, если она к нему не обращается?

– Что? Почему?

Джад посмотрел на Луиса, и в свете фар микроавтобуса, дожидавшегося привидений у въезда во двор, лицо старика казалось растерянным и беззащитным.

– Я хотел попросить тебя об этом в более подходящее время, Луис, но раз уж собираюсь злоупотребить нашей дружбой, то, наверное, всякое время будет неподходящим. Ты ее не посмотришь?

Из кухни опять донеслись завывания привидений и ведьминский смех – Элли его репетировала всю неделю. Веселые хэллоуинские звуки.

– С Нормой что-то не так? Что-то кроме артрита? – спросил Луис. – Она боится чего-то еще, Джад?

– У нее боли в груди, – тихо проговорил Джад. – Она не хочет обращаться к доктору Уэйбриджу. Я немного волнуюсь.

– А Норма волнуется?

Джад на секунду замялся.

– Мне кажется, она боится. Наверное, поэтому и не хочет обращаться к врачу. Одна из ее старых подруг, Бетти Кослоу, умерла в больнице. Совсем недавно, в прошлом месяце. Рак. Они с Нормой ровесницы. Она боится.

– Конечно, я ее посмотрю, – пообещал Луис. – Без проблем.

– Спасибо, Луис, – произнес Джад с искренней благодарностью в голосе. – Когда соберемся опять попить пива и она выйдет посидеть с нами, вот тут ты ее и отловишь…

Он резко умолк и склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.

Позже Луис не смог припомнить, в какой именно миг все изменилось. Когда он начинал думать об этом, у него кружилась голова. Он помнил только, что в какой-то момент его охватило дурное предчувствие: где-то что-то случилось. Они с Джадом встревоженно переглянулись. Это было мгновение, когда ты уже понимаешь, что случилась беда, но еще не представляешь, что надо делать.

– У-у-у-у-у-у-у-у-у, – завывали на кухне хэллоуинские призраки. – У-у-у-у-у-у-у. – Потом завывания вдруг превратились в жуткое: – О-о-о-о-о-О-О-О-О-О…

А затем одно из привидений пронзительно завопило.

– Папа! – раздался звенящий, встревоженный голос Элли. – Папа! Миссис Крэндалл упала!

– О Боже, – почти простонал Луис.

На крыльцо выскочила Элли в развевающемся черном платье. Она сжимала в руке метлу. Ее зеленое личико, вытянувшееся от испуга, сейчас походило на лицо карлика-алкаша на последней стадии алкогольного отравления. Следом за ней бежали два рыдающих привидения.

Джад бросился в дом с поразительной для своих лет быстротой и проворством. На бегу он выкрикивал имя жены.

Луис наклонился и положил руки на плечи Элли.

– Стой здесь, на крыльце. Никуда не уходи. Поняла, Элли?

– Папа, мне страшно, – прошептала она.

Гремя конфетами в сумках, два привидения со всех ног мчались к микроавтобусу и звали маму.

Луис побежал в кухню, не обращая внимания на крики Элли, которая звала его и просила вернуться.

Норма лежала на полу у стола среди рассыпавшихся яблок и «Сникерсов». Видимо, падая, она задела рукой вазу, которая валялась посреди кухни, напоминая крошечную стеклянную летающую тарелку. Джад держал жену за руку и растирал ей запястье. Он обернулся к Луису. Лицо старика было бледным и напряженным.

– Помоги мне, Луис, – сказал он. – Помоги Норме. По-моему, она умирает.

– Подвиньтесь немного, – велел Луис. Не глядя под ноги, встал на колени и раздавил одно яблоко. Почувствовал, как липкий сок пропитывает ткань старых вельветовых штанов. Кухня внезапно наполнилась ароматом легкого яблочного сидра.

Ну вот, снова Паскоу, подумал Луис, но тут же прогнал эту мысль.

Первым делом он нащупал пульс. Пульс был, но едва различимый, частый, неровный и слабый – не удары, а спазмы. Сильно выраженная аритмия, за которой явно должна была последовать остановка сердца. Норма, давайте не будем играть в Элвиса Пресли, подумал Луис.

Он расстегнул ее платье, под которым обнаружилась кремово-желтая шелковая комбинация. Двигаясь в собственном ритме, повернул голову Нормы набок и приступил к непрямому массажу сердца.

– Джад, слушайте меня, – сказал он. Нижняя часть левой ладони лежит на грудине, на четыре сантиметра выше мечевидного отростка. Правая рука сжимает левое запястье, удерживая его и обеспечивая давление. Нажимай твердо, но не дави слишком сильно, чтобы не сломать старые ребра. Паниковать еще рано. И ради Бога, не повреди ей легкие.

– Да, – отозвался Джад.

– Возьмите Элли и идите к нам. Осторожнее на дороге, не попадите под машину. Расскажите Рэйчел, что случилось. Скажите, что мне нужна моя сумка. Не та, которая в кабинете, а та, которая в ванной, на верхней полке. Рэйчел знает. Скажите ей, пусть позвонит в бангорскую больницу и вызовет «скорую».

– Бакспорт ближе, – заметил Джад.

– Из Бангора приедет быстрее. Идите. Сами не звоните, пусть Рэйчел звонит. Мне нужна моя сумка.

Когда Рэйчел узнает, что здесь происходит, добавил он про себя, она вряд ли примчится сюда, чтобы скорее передать мне лекарства.

Джад ушел. Луис слышал, как хлопнула входная дверь. Он остался наедине с Нормой Крэндалл и запахом яблок. Из гостиной доносилось мерное тиканье часов.

И тут Норма сделала долгий, хрипящий вдох. Ее веки затрепетали. Луис вдруг преисполнился леденящей, жуткой уверенности.

Сейчас она откроет глаза… О Боже, сейчас она откроет глаза и заговорит о кладбище домашних животных.

Но она лишь посмотрела на Луиса мутным взглядом и вроде бы даже его узнала, а потом ее глаза снова закрылись. Луису сделалось стыдно за свой глупый, нерациональный страх. Однако он испытал облегчение. У него появилась надежда. В глазах старой женщины была боль, но не предсмертная агония. Похоже, на этот раз все обошлось.

Луис уже выбивался из сил. Он тяжело дышал, обливаясь потом. Непрямой массаж сердца дается легко только врачам из телесериалов. Хороший, действенный НМС сжигает много калорий, и Луис уже знал, что назавтра у него будут болеть руки и плечи.

– Я могу чем-то помочь?

Луис оглянулся. В дверях стояла женщина в брюках и коричневом свитере. Она нерешительно переминалась с ноги на ногу, прижимая к груди сжатую в кулак руку. Мама тех двух привидений, подумал Луис.

– Нет, – ответил он, потом добавил: – Да. Намочите, пожалуйста, тряпку. Отожмите как следует. И положите ей на лоб.

Женщина прошла к раковине. Луис посмотрел вниз и увидел, что Норма снова открыла глаза.

– Луис, я упала, – прошептала она. – Кажется, я потеряла сознание.

– У вас был сердечный приступ, – сказал Луис. – Вроде бы ничего серьезного. Расслабьтесь, Норма, и молчите. Вам нельзя разговаривать.

Он передохнул пару секунд и снова проверил ее пульс. Слишком быстрое сердцебиение. Пульс напоминал азбуку Морзе: сердце билось ровно, потом вдруг ускорялось почти до мерцательной аритмии, затем опять билось ровно. Тук-тук-тук, ТК-ТК-ТК, тук-тук-тук-тук. Это было нехорошо, но все же значительно лучше, чем прежде.

Женщина подошла, положила влажную тряпку на лоб Нормы и неуверенно отступила на пару шагов. Вернулся Джад с сумкой Луиса.

– Луис?

– С ней все будет хорошо. – Луис смотрел на Джада, но говорил для Нормы. – «Скорая» едет?

– Твоя жена им звонит, – сказал Джад. – Я не стал дожидаться.

– Не надо… в больницу, – прошептала Норма.

– В больницу надо, – твердо возразил Луис. – Пять дней под наблюдением врачей, медикаментозная терапия, и вернетесь домой в лучшем виде. А если скажете еще хоть слово, я заставлю вас съесть все эти яблоки. Вместе с огрызками.

Норма слабо улыбнулась и снова закрыла глаза.

Луис открыл сумку, нашел исодил и вытряхнул на ладонь крошечную таблетку, которая легко уместилась бы в лунке ногтя. Закрыл пузырек и зажал таблетку в пальцах.

– Норма, вы меня слышите?

– Да.

– Откройте рот. Напасти вы нам уже устроили, а теперь получите сласти. Я положу таблетку вам под язык. Такую маленькую таблеточку. Держите ее, пока она не рассосется. Она горьковатая, но ничего. Потерпите. Хорошо?

Норма открыла рот. Вместе с дыханием наружу вырвался дурной запах зубных протезов, и Луис вдруг испытал острую жалость к этой старухе, лежавшей на полу своей кухни среди рассыпавшихся яблок и шоколадных батончиков. Он подумал, что когда-то ей было семнадцать и все соседские парни с большим интересом пялились на ее грудь, и все зубы были своими, и сердце работало как часы.

Он положил таблетку ей под язык. Норма слегка поморщилась. Да, лекарство горчило, тут ничего не поделаешь. Но Норма Крэндалл – это не Виктор Паскоу, ей можно помочь, ее можно спасти. Луис подумал, что Норма еще поживет. Норма еще повоюет. Она слабо взмахнула рукой, и Джад ласково взял ее руку в ладони.

Луис поднялся, подобрал с пола вазу и принялся собирать рассыпавшееся угощение. Женщина, представившаяся как миссис Баддингер, соседка с той же улицы, помогла ему и сказала, что ей пора. Ее мальчики ждут в машине. Они страшно перепугались.

– Спасибо за помощь, миссис Баддингер, – сказал Луис.

– Так я же ничего не сделала, – отозвалась она. – Но сегодня я буду молиться и на коленях благодарить Бога за то, что здесь оказались вы, доктор Крид.

Луис смущенно махнул рукой.

– А уж как я буду благодарить, – подхватил Джад, глядя Луису прямо в глаза. Взгляд старика был спокойным: он уже взял себя в руки. Страх и смятение прошли. – Я твой должник, Луис.

– Да бросьте вы, – ответил Луис и помахал на прощание миссис Баддингер. Та улыбнулась и помахала в ответ. Луис взял яблоко. Оно оказалось настолько сладким, что все вкусовые сосочки на языке на мгновение онемели… но это было приятное ощущение. Сегодня ты заслужил вкусненькое, Лу, подумал он, вгрызаясь в яблоко. Он вдруг понял, что страшно проголодался.

– И все-таки, если тебе потребуется помощь, – сказал ему Джад, – сразу же обращайся ко мне.

– Хорошо, – согласился Луис.

«Скорая» из бангорской больницы приехала через двадцать минут. Когда Луис вышел во двор следом за санитарами, грузившими Норму в машину, он увидел, что Рэйчел стоит у окна в гостиной и наблюдает за происходящим. Он помахал ей. Она помахала в ответ.

Они с Джадом остались стоять на крыльце, глядя вслед «скорой», которая отъехала с включенной мигалкой, но без сирены.

– Наверное, мне надо ехать в больницу, – сказал Джад.

– Сегодня вас к ней все равно не пустят. Сейчас ей сделают ЭКГ и положат в реанимацию. Первые двенадцать часов – никаких посетителей.

– Она же поправится, да, Луис? С ней все будет хорошо?

Луис пожал плечами:

– Гарантии никто не даст. Это был сердечный приступ. Насколько я могу судить, с ней все будет нормально. Может быть, даже лучше, чем было, поскольку ее там подлечат.

– Ага, – отозвался Джад, закуривая «Честерфилд».

Луис улыбнулся, посмотрел на часы и удивился. Было всего лишь без десяти восемь. Ему казалось, что времени прошло гораздо больше.

– Джад, мне надо идти. Мы с Элли еще успеем собрать угощения.

– Да, конечно, иди. И передай Элли, чтобы набрала побольше сластей. Думаю, страстей с нее уже хватит.

– Обязательно передам, – сказал Луис.

Когда Луис пришел домой, Элли еще не сняла свой костюм ведьмы. Рэйчел пыталась уговорить ее переодеться в пижаму, но Элли упрямилась, надеясь, что игра, прерванная сердечным приступом, может продолжиться. Когда Луис сказал, чтобы она надевала пальто, Элли радостно завопила и захлопала в ладоши.

– Луис, уже поздно, – возразила Рэйчел. – Ей скоро спать.

– Мы возьмем машину. Пусть ребенок порадуется. Она готовилась к этому дню целый месяц.

– Ну ладно… – Рэйчел улыбнулась. Увидев это, Элли снова радостно завопила и побежала в прихожую за пальто. – С Нормой все хорошо?

– Думаю, да. – Луис чувствовал себя превосходно. Он, конечно, устал, но настроение было отличным. – Это был легкий приступ. Ей надо будет себя поберечь, но в семьдесят пять лет человек обычно понимает, что здоровье уже не то.

– Как удачно, что ты оказался рядом. Прямо как по Божьему промыслу.

– Я согласен и на простую удачу. – Луис улыбнулся Элли, которая вернулась в гостиную уже в пальтишке. – Ты готова, ведьмочка?

– Я готова! – воскликнула Элли. – Пойдем-пойдем-пойдем!

Через час, по дороге домой с мешком, наполовину заполненным конфетами (когда Луис сказал, что пора закругляться, Элли запротестовала, но как-то вяло – она устала), дочь ошарашила его вопросом:

– Папа, это из-за меня у миссис Крэндалл случился сердечный приступ? Из-за того, что я не взяла битое яблоко?

Луис удивленно взглянул на дочь, задаваясь вопросом, откуда у детей берутся такие странные суеверия. На трещину наступишь – маму свою погубишь. Любит – не любит, плюнет – поцелует. Если в полночь улыбнешься, папа утром не проснется. Это снова навело его на мысли о КЛАТБИЩЕ ДОМАШНИХ ЖЫВОТНЫХ с неровными концентрическими кругами. Он хотел улыбнуться, но почему-то не смог.

– Нет, солнышко, – ответил он. – Когда ты была на кухне с теми двумя привидениями…

– Это не привидения, а просто близнецы Баддингеры.

– В общем, пока вы были на кухне, мистер Крэндалл рассказал мне, что у его жены начались боли в груди. На самом деле ты спасла ей жизнь. Во всяком случае, помогла избежать худшего.

Теперь пришла очередь Элли удивленно уставиться на него.

Луис кивнул:

– Да, малышка. Ей нужен был врач. Я врач, но я оказался там лишь потому, что ты пошла собирать хэллоуинские угощения.

Элли надолго задумалась, а потом кивнула.

– Но, наверное, она все равно умрет, – сказала она совершенно спокойным голосом. – После сердечного приступа люди всегда умирают. Даже если они живут, у них скоро случается еще один приступ, и еще один, и еще, а потом… бац!

– Могу я спросить, где ты выучилась этой мудрости?

Элли только пожала плечами. В этом жесте Луис узнал себя. Все-таки дочь была очень на него похожа.

Она разрешила ему внести в дом ее мешок с конфетами – свидетельство почти беспрецедентного доверия, – а Луис размышлял над их разговором. При мысли о смерти Черча дочь ударилась в истерику. Но мысль о смерти старенькой Нормы Крэндалл восприняла совершенно спокойно. Как нечто само собой разумеющееся. Как она там говорила? Еще один приступ, и еще один, и еще, а потом… бац!

В кухне никого не было, но Луис слышал, как Рэйчел ходит наверху. Он положил на стол мешок с конфетами, доверенный ему Элли, и сказал:

– Бывает по-разному, Элли. У Нормы был очень слабый сердечный приступ, и мне удалось сразу оказать ей помощь. Не думаю, что ее сердце пострадало. Просто она…

– Да, я знаю, – чуть ли не весело перебила Элли. – Но она уже старая и все равно скоро умрет. И мистер Крэндалл тоже. Папа, можно мне съесть яблоко перед сном?

– Нет, – сказал Луис, задумчиво глядя на дочь. – Иди чистить зубы, малышка.

Неужели кто-то и вправду считает, что понимает детей? – подумал он.

Когда Луис с Рэйчел уложили детей и сами легли в постель, Рэйчел тихо спросила:

– Элли тяжело это перенесла? Она расстроилась, Лу?

Нет, подумал он. Она знает, что старики периодически умирают, как знает, что надо выпустить из рук кузнечика, когда он начинает стрекотать, и что если, прыгая через скакалку, собьешься на тринадцатом прыжке, твоя лучшая подруга умрет… как знает, что могилы на кладбище домашних животных нужно располагать концентрическими кругами.

– Нет, – сказал он. – Она держалась молодцом. Давай спать, Рэйчел, ладно?

В ту ночь, когда они спали у себя дома, а Джад не спал у себя, снова ударил мороз. Ближе к утру поднялся сильный ветер и сдул с деревьев почти все оставшиеся листья – уже совсем бурые, неинтересные.

Ветер разбудил Луиса, он приподнялся, опираясь на локти, сонный и плохо соображающий. Со стороны лестницы доносились шаги… медленные, шаркающие шаги. Паскоу вернулся. Только теперь, подумал Луис, прошло два месяца. Когда откроется дверь, его взору предстанет разлагающийся кошмар в заплесневелых спортивных трусах, с огромными дырами на тех местах, где от костей отвалилась плоть, с мозгом, превратившимся в кашу. И только глаза будут живыми… яркими и живыми. На этот раз Паскоу не скажет ни слова – сгнившие голосовые связки уже не способны производить звуки. Но глаза… Паскоу позовет его взглядом.

– Нет, – выдохнул Луис, и шаги стихли.

Он встал с кровати, подошел к двери открыл ее оскалился, чувствуя одновременно страх и решимость. По спине пробежал холодок. Сейчас он увидит Паскоу, застывшего перед дверью с поднятыми руками, словно мертвый дирижер, готовый дать сигнал к первым грохочущим тактам «Вальпургиевой ночи».

Ничего похожего, как сказал бы Джад. В коридоре было пусто… и тихо. Слышался только вой ветра с улицы. Луис вернулся в постель и заснул.

21

На следующий день Луис позвонил в реанимационное отделение окружной больницы Восточного Мэна. Ему сказали, что состояние у Нормы по-прежнему критическое; но так всегда говорят обо всех пациентах в первые сутки после сердечного приступа. Однако доктор Уэйбридж, лечащий врач Нормы, выразил Луису искреннюю признательность.

– Все шло к инфаркту, но обошлось, – сказал он. – Рубцов нет. Теперь она ваша должница, доктор Крид.

В конце недели Луис заехал в больницу с букетом цветов и обнаружил, что Норму уже перевели в обычную двухместную палату – хороший знак. Ее как раз навещал Джад.

Норма обрадовалась цветам и попросила сестру принести вазу. Потом велела Джаду налить воды, поставить в вазу цветы – причем не как-нибудь, а красиво – и разместить их на столике в углу.

– Мамочка явно чувствует себя лучше, – пробурчал Джад, в третий раз меняя местами цветы в букете.

– Не умничай, Джадсон, – сказала Норма.

– Да, мэм.

Наконец Норма повернулась к Луису.

– Хочу сказать вам спасибо за все, что вы сделали, – застенчиво проговорила она. Эта застенчивость была очень искренней и оттого вдвойне трогательной. – Джад говорит, вы спасли мне жизнь.

Луис тоже смутился.

– Джад преувеличивает.

– И вовсе я не преувеличиваю. – Джад прищурился, глядя на Луиса, и почти улыбнулся. – Луис, а мама тебя не учила, что нехорошо отмахиваться, когда тебе говорят спасибо?

Мама ему ничего такого не говорила, во всяком случае, Луис не помнил, но однажды она сказала, что ложная скромность – это полпути к гордыне.

– Норма, – сказал он, – ничего особенного я не сделал, просто выполнил свой долг врача.

– Вы хороший человек, – ответила Норма. – А теперь сделайте милость, уведите отсюда это чудовище, и пусть он угостит вас пивом. Мне опять хочется спать, а я никак не могу его выгнать.

Джад тут же вскочил со стула.

– Черт возьми! Луис, быстрее пойдем. Пока она не передумала.

Первый снег выпал за неделю до Дня благодарения. Двадцать второго ноября опять был сильный снегопад, но накануне праздника небо очистилось, день выдался холодным и ясным. Луис отвез семью в бангорский аэропорт: Рэйчел с детьми летела в Чикаго, навестить своих родителей.

– Это неправильно, – сказала Рэйчел уже, наверное, в сотый раз с тех пор, как они начали обсуждать этот вопрос еще месяц назад. – Мне не нравится, что ты остаешься совсем один на День благодарения, Луис. Все-таки это семейный праздник.

Луис пересадил Гейджа с одной руки на другую. В своем первом «взрослом» пуховике сынишка казался каким-то уж очень большим. Элли смотрела в огромное окно, как взлетает военный вертолет.

– Я не собираюсь сидеть в одиночестве и рыдать в кружку пива, – заверил Луис. – Джад и Норма пригласили меня на индейку. Черт, это я чувствую себя виноватым. Я вообще не люблю все эти праздники с затяжными семейными посиделками. Сидишь, пялишься в телевизор, смотришь какой-то футбольный матч, начинаешь пить уже с трех часов дня, в семь засыпаешь, а наутро просыпаешься с таким чувством, будто у тебя в голове скачут чирлидерши «Ковбоев Далласа» и вопят во весь голос: «Давай! Давай!» Мне просто не нравится отправлять тебя одну с двумя детьми.

– Я справлюсь, – заверила Рэйчел. – Лечу первым классом, чувствую себя принцессой. И Гейдж наверняка будет спать всю дорогу от Бостона до Чикаго.

– Надейся, надейся, – ответил Луис, и они оба рассмеялись.

Объявили посадку, и Элли тут же сорвалась с места.

– Это наш, мама. Пойдем, пойдем, ну пойдем же. А то самолет улетит без нас!

– Не улетит, – сказала Рэйчел. Она сжимала в руке три розовых посадочных талона. На ней была шуба из искусственного темно-коричневого меха… видимо, предполагалось, что это ондатра, подумал Луис. Но что бы это ни было, она в этой шубе смотрелась просто очаровательно.

Возможно, чувства отразились в его глазах, потому что Рэйчел порывисто обняла мужа, чуть не зажав Гейджа между ними. Тот, кажется, удивился, но вовсе не огорчился.

– Луис Крид, я тебя люблю, – сказала она.

– Мама-а-а, – протянула Элли, подпрыгивая от нетерпения. – Пойдем-пойдем-пойдем.

– Да, идем, – отозвалась Рэйчел. – Будь умницей, Луис. Веди себя хорошо.

– Я постараюсь, – улыбнулся он. – Честное слово. Передавай привет родителям, Рэйчел.

– Да ну тебя. – Рэйчел сморщила нос. Она не дала себя одурачить; она прекрасно понимала, почему Луис не едет с ними в Чикаго. – Не смешно.

Он смотрел, как они вошли в посадочный «рукав»… и пропали из виду на всю ближайшую неделю. Луис уже начал по ним скучать. Он подошел к окну, в которое прежде смотрела Элли, и принялся наблюдать, как в самолет грузят багаж.

Правда была проста. Мистер и миссис Гольдман из Лейк-Фореста невзлюбили Луиса с самого начала. Он был человеком другого круга и не имел ни гроша за душой, но это было не самое страшное. Хуже того, он посмел предположить, что их дочь станет терпеть лишения и всячески его поддерживать, пока он будет учиться в медицинском колледже, откуда его наверняка очень скоро отчислят за неуспеваемость.

Луис мог бы со всем этим справиться и, в общем, неплохо справлялся. Но потом кое-что произошло. Рэйчел об этом не знала и никогда не узнает… во всяком случае, от Луиса. Ирвин Гольдман предложил оплатить весь курс учебы Луиса в медицинском колледже. В обмен на эту «дотацию» (слово Гольдмана) Луис должен был прекратить все отношения с Рэйчел.

Луис Крид был не в том возрасте, чтобы правильно реагировать на подобные оскорбительные предложения (или подкупы, если называть вещи своими именами), но людям в том возрасте – лет этак в восемьдесят пять – такие предложения никто не делает. Начать с того, что он страшно устал. Восемнадцать часов в неделю он ходил на занятия, двадцать часов корпел над учебниками и пятнадцать часов подрабатывал официантом в пиццерии рядом с отелем «Уайтхолл». Плюс к тому он разнервничался. Необычная приветливость мистера Гольдмана в тот вечер была совсем не похожа на его обычную холодность, и когда мистер Гольдман пригласил его в кабинет выкурить сигару, Луису показалось, что он заметил, как тот быстро переглянулся с женой. Позже – значительно позже, когда Луис уже успокоился и смог осмыслить случившееся – он подумал, что подобное смутное беспокойство, наверное, чувствуют дикие лошади, почуяв дым от пожара в прерии. Он ждал, что Гольдман объявит о том, что ему все известно. Известно, что Луис спит с его дочерью.

Когда вместо этого Гольдман сделал неслыханное предложение – и даже достал из кармана чековую книжку, словно какой-нибудь толстосум в фарсах Ноэла Коуарда, – Луис взорвался. Он обвинил Гольдмана в том, что тот относится к дочери как к музейному экспонату, что ему наплевать на всех, кроме себя самого, и что он отвратительный, самодовольный мерзавец. Уже гораздо позже Луис признался себе, что его ярость отчасти происходила из чувства облегчения.

Все эти проникновенные замечания о характере Ирвина Гольдмана были, возможно, правдивыми, но уж никак не способствовали цивилизованному общению. Всякое сходство с Ноэлом Коуардом исчезло; если в дальнейшей беседе и присутствовал юмор, то лишь вульгарного свойства. Гольдман велел Луису убираться и заявил, что если тот еще раз явится к ним на порог, он его лично пристрелит, как бешеную собаку. Луис ответил, что Гольдман может засунуть чековую книжку себе в задницу. Гольдман сказал, что в любом опустившемся бомже больше потенциала, чем в некоем Луисе Криде. Луис сказал, что Гольдман может засунуть свои золотые кредитки туда же, куда и чековую книжку.

Понятно, что это был не лучший задел к установлению теплых, дружеских отношений с будущим тестем.

В конце концов Рэйчел их примирила (уже после того, как оба успели остыть и пожалеть о сказанном, хотя их мнение друг о друге осталось прежним). Не было никаких мелодрам, никаких угнетающе-напыщенных сцен «с этого дня у меня больше нет дочери». Чтобы Гольдман отказался от дочери, ей надо было бы выйти замуж за Тварь из Черной лагуны. Однако на свадьбу Луиса и Рэйчел он явился в траурном черном костюме, и его лицо как-то уж слишком напоминало лица, высеченные на египетских саркофагах. В качестве свадебного подарка он преподнес им фарфоровый сервиз на шесть персон и микроволновую печь. Никаких денег. Пока Луис учился в колледже, Рэйчел работала продавщицей в магазине готового платья. И по сегодняшний день она знала только, что у Луиса всегда были несколько «напряженные» отношения с ее родителями… особенно с ее отцом.

Луис мог бы поехать в Чикаго с семьей, хотя ему пришлось бы вернуться в университетскую клинику на три дня раньше, чем Рэйчел с детьми. Это было бы несложно. С другой стороны, четыре дня с Имхотепом и его женой Сфинкс – это чересчур.

Дети, как это часто бывает, смягчили их отношения. Луис подозревал, что он мог бы достичь окончательного примирения, просто сделав вид, что забыл ту некрасивую сцену в кабинете Гольдмана. Пусть даже все понимали бы, что он притворяется. Но дело в том (и у Луиса хотя бы хватало смелости признаться в этом себе самому), что он не хотел примирения. Десять лет – долгий срок, но он не забыл мерзкий привкус, вдруг возникший во рту, когда Гольдман достал из кармана чековую книжку. Да, Луис тогда испытал несказанное облегчение от того, что старик не знал о ночах – всего их было пять, – которые они с Рэйчел провели на его узкой, продавленной кровати, но омерзение было настолько пронзительным, что не забылось до сих пор.

Луис мог бы поехать в Чикаго, однако предпочел отправить тестю его внуков, его дочь и привет.

Самолет тронулся с места и начал выруливать на взлетно-посадочную полосу… в одном из иллюминаторов Луис увидел Элли, бешено машущую рукой. Он улыбнулся и помахал ей в ответ. А потом Рэйчел – а может, и Элли – поднесла к иллюминатору Гейджа. Луис помахал ему, и Гейдж помахал тоже – то ли и вправду увидев его, то ли просто подражая Элли.

– Доставь их в целости и сохранности, – пробормотал Луис, застегнул куртку и вышел на стоянку. На улице был сильный ветер, который едва не сдул с Луиса кепку. Пришлось придержать ее за козырек, чтобы она не слетала. Уже садясь в машину, он увидел, как над зданием аэропорта взлетел самолет, устремив нос в безоблачное голубое небо.

Луис вновь помахал рукой, вдруг почувствовав себя брошенным и одиноким – почти до слез.

Унылое настроение не прошло даже под вечер, когда он вернулся домой после пива у Джада и Нормы Крэндалл. Норма выпила бокал вина, что было не запрещено, а даже рекомендовано доктором Уэйбриджем. Сегодня они сидели в кухне – погода не располагала к посиделкам на крыльце.

Джад затопил маленькую дровяную печку, и они все уселись вокруг нее, в тепле и довольстве, с холодным пивом, и Джад рассказал, как двести лет назад индейцы микмаки прогнали англичан из Макиаса. В то время микмаки были изрядно воинственными, сказал он и добавил, что их и теперь считают таковыми некоторые юристы, занимающиеся вопросами федерального землевладения.