Электронная библиотека » Строуб Тэлботт » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 1 февраля 2016, 13:20


Автор книги: Строуб Тэлботт


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

«Правда, было бы здорово, если бы Советская империя распалась?»

В пятницу, 18 августа 1989 года, через двадцать дней после частной беседы Бейкера с Шеварднадзе, ближайший советник Горбачева Александр Яковлев выступал на пресс-конференции по вопросу о трех Прибалтийских республиках. Яковлев «безоговорочно» осудил пакт, заключенный между Гитлером и Сталиным в 1939 году, приведший к аннексии Латвии, Литвы и Эстонии Советским Союзом.

Через четыре дня после заявления Яковлева парламент Литвы объявил советскую аннексию «противозаконной». Чувствуя послабление со стороны Кремля, Прибалтийские республики решили поднажать и побыстрее добиться возможно большей независимости. Организации, выступающие за отделение, заявляли о «праве» прибалтов не зависеть от Москвы. Миллион людей составил цепь в четыре сотни миль длиной, которая связала три прибалтийские столицы – Таллинн, Ригу и Вильнюс. Прибалтика и Кремль вступили на путь конфронтации.

Перед Бушем и Бейкером возникла дилемма – как строить теперь политику США. В течение пятидесяти лет Соединенные Штаты отказывались официально признать государства Балтики частью Советского Союза. Эмигранты-антикоммунисты из трех республик имели миссии в Вашингтоне и Нью-Йорке. Американские официальные лица избегали посещать Прибалтику, так как для подобных поездок требовалось разрешение Москвы.

Такова была общественная позиция Америки, однако частные мнения были иными. Американские официальные лица от президента и ниже опасались, как бы этот неожиданный всплеск сепаратизма не привел к разгулу насилия, а возможно, даже и к гражданской войне, в результате чего Советский Союз может расколоться на части и ядерное оружие окажется под контролем неизвестно кого.

Буш, Бейкер и Скоукрофт – все надеялись, что руководители Прибалтики не станут слишком уж нажимать на Горбачева, требуя независимости, по крайней мере сейчас. «Вовсе не в интересах Соединенных Штатов поощрять развал Советского Союза»,– сказал Скоукрофт в частной беседе. Произнеси он подобные слова публично, американские правые сняли бы с него скальп, обвинив его в одобрении советской оккупации Прибалтики.

Тем временем в Польше выбранный Ярузельским премьер-министр-коммунист не сумел сформировать правительство. Тогда Ярузельский обратился к известному активисту «Солидарности» Тадеушу Мазовецкому с предложением создать коалиционное правительство. Коммунисты – сторонники жесткой линии – заартачились, и только 22 августа, после звонка Горбачева, руководитель польской компартии Мечислав Раковский согласился не препятствовать переходу власти к первому с 1940 годов правительству в Восточной Европе, возглавляемому некоммунистом.

Вернувшись в Вашингтон после отдыха в Вайоминге, Бейкер даже присвистнул, узнав о том, что произошло, пока он отсутствовал. «Горбачев явно оседлал тигра, но такое впечатление, что он еще и пришпоривает его»,– заметил Бейкер…

Во вторник, 12 сентября, Борис Ельцин подъехал на своем лимузине к Западному крылу Белого дома с получасовым опозданием. Группа наиболее активных членов съезда народных депутатов впервые приехала в Соединенные Штаты на восемь дней и должна была выступать в Нью-Йорке, Балтиморе, Вашингтоне, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.

Финансировали эту поездку калифорнийский институт Эсален и советский фонд по изучению и лечению СПИДа. Ельцин получал за свои выступления по двадцать пять тысяч долларов.

Буш не очень стремился принимать Ельцина. Буш считал Ельцина – при его репутации человека пьющего, несдержанного и неуместно вспыльчивого – чем-то вроде незакрепленной пушки на скользкой, покачивающейся палубе советской политики. Что если он устроит на этой встрече спектакль, который потом поставит в ложное положение и Буша и Горбачева?

Роберт Гейтс, никак не разделявший то, что он называл «горбоцентризмом» в политике США, попросил президента все-таки встретиться с Ельциным. Фриц Эрмарт, председатель Национального совета по разведке, поддержал это предложение. Эрмарт не считал, что Горбачев долго продержится в политике; к тому же на него произвело впечатление возвращение Ельцина на политическую арену. Он сказал Кондолизе Райс, что Ельцин, возможно, эксцентричен и самоуверен, но он выказывает большее мужество,– куда большее, чем Горбачев, выступая по тем же позициям, какие должны поддерживать и Соединенные Штаты.

Скоукрофт согласился, что надо бы устроить неприметную встречу между Ельциным и Бушем. В 1975 году, когда Скоукрофт был советником президента по национальной безопасности, Джералду Форду пришлось решать, следует ли ему встречаться с Александром Солженицыным, Нобелевским лауреатом, писателем, изгнанным из Советского Союза в предшествующий год. Генри Киссинджер, бывший тогда госсекретарем, заявил, что Форду «не выгодно» принимать столь видного критика Кремля, и Форд с ним согласился. К возмущению многих консерваторов, Солженицына не впускали в Белый дом.

Теперь Скоукрофт напомнил своим помощникам, как они с Фордом «обожглись» тогда на Солженицыне. Не желая ставить себя и Буша в такое же положение с Ельциным, Скоукрофт попросил Блэкуилла и Райс придумать форму встречи, которая всех бы удовлетворила. Они предложили Скоукрофту принять гостя в угловом кабинете Западного крыла. Поскольку Ельцин был просто членом парламента, президент не обязан уделять ему время – Буш и Куэйл могут порознь просто «заглянуть» туда, так что потом не будет ни оповещения в печати о приеме, ни серьезных разговоров на эту тему.

Райс встречала Ельцина у бокового входа, и Ельцин бросил ей: «Когда гости приезжают к президенту, они входят не здесь». Она сказала: «У вас встреча с генералом Скоукрофтом». Ельцин скрестил на груди руки и высокомерно объявил: «Я не сдвинусь с места, пока не получу заверения, что встречусь с президентом!» Райс, говорившая по-русски, попыталась убедить Ельцина войти в здание, но он продолжал неподвижно стоять.

Наконец она сказала: «К сожалению, генерал Скоукрофт – человек очень занятой, и если мы не собираемся к нему идти, надо об этом сообщить». Ельцин сдался: «Ну хорошо, пошли»,– сказал он.

Райс провела его в кабинет Скоукрофта с большими окнами до полу, выходящими на старое серое здание аппарата президента и северную часть участка, окружающего Белый дом. Буш зашел минут на пятнадцать и постарался подчеркнуть «свои очень позитивные отношения» с Горбачевым: американский народ, сказал он, разделяет надежды советского лидера на «успех реформ в Советском Союзе». Ельцин вел себя безупречно. Впоследствии Буш сказал своим помощникам, что гость показался ему «славным малым».

Когда Буш ушел, Скоукрофт задал Ельцину один-единственный вопрос: «Каковы цели вашей поездки?» Ответ Ельцина продолжался почти час: он изложил свои мысли о реформе цен, о конвертируемости рубля, о возможности совместного американо-советского полета на Марс. Нехватку жилья в Москве он намерен решить, «пригласив» западных специалистов, чтобы они построили миллион квартир. Он намерен поощрять приток западных капиталов, передав в частную собственность пятнадцать процентов советской экономики.

На середине этого монолога Скоукрофт заснул. А Ельцин, казалось, и не заметил. За десять минут до конца встречи зашел Куэйл. Намекая на не слишком благоприятные для него самого и для Ельцина статьи в американской прессе, Куэйл сказал: «Я читал про вас в печати. А вы читали про меня?». Ельцин лишь рассмеялся в ответ.

Скоукрофт так организовал эту встречу, чтобы у репортеров не было возможности говорить, что Буш имел серьезную беседу с наиболее видным критиком Горбачева. А Ельцин, выйдя из Западного крыла, сообщил собравшимся журналистам, что он представил Бушу и Куэйлу «план из десяти пунктов» для «спасения перестройки». Скоукрофт, сидя в своем кабинете, возмутился: Ельцин – «ловкач» и «гонится за двухгрошовой рекламой в газетах».

Следующей остановкой Ельцина был Госдепартамент. Скоукрофт сообщил Бейкеру о тактике парового катка, примененной Ельциным в Белом доме. Госсекретарь устроил чрезвычайно изощренное представление: он то и дело прерывал Ельцина, оспаривая наивность его представлений об экономике и предлагая собственные решения по части реформы цен и конвертируемости рубля.

После встречи Бейкер, обращаясь к своим помощникам, воскликнул: «Ну и щелкопер! Горбачев на его фоне отлично выглядит, верно? К тому же Горбачеву можно посочувствовать, если ему приходится иметь дело с таким человеком». Росс же заметил, что Ельцин показался ему совсем не таким ужасным, каким представил его Скоукрофт. А Бейкер ответил: «Это правда, но он, безусловно, ничего не понимает в рыночной экономике. По сравнению с ним Горбачев просто эксперт!»

Вслед за президентом и высокопоставленные американцы в частных разговорах не раз противопоставляли простецкие манеры Ельцина и его тягу к выпивке «западному» стилю поведения Горбачева. Кто-то даже пошутил, что самым важным американцем, с которым Ельцин встретился в ходе этой поездки, был, похоже, «Джек Дэниэл».

В январе 1989 года Киссинджер презрительно назвал реформы Горбачева «атмосферными помехами». Даже в сентябре никто по справедливости не мог еще сказать, что Горбачев серьезно изменил политическое лицо СССР в мире.

В Афганистане армии кабульского режима, поддерживаемого Советами, продолжали наступление. С помощью тяжелой артиллерии, поставленной Москвой в январе после того, как Кремль вывел из страны своих солдат, кабульский режим сумел подавить поддерживаемых США моджахедов в Джелалабаде, втором по величине городе в стране. В Камбодже, хотя вьетнамцы и уходили оттуда, продолжалась гражданская война. На Ближнем Востоке Сирия продолжала окапываться в Ливане, где ее войска и силы мусульман по-прежнему сражались с христианской милицией.

В Центральной Америке тоже все кипело. На урегулирование дел в этой неспокойной точке планеты Буш и Бейкер положили больше сил, чем на что-либо другое.

Все лето помощник госсекретаря Бернард Аронсон и его советский коллега Юрий Павлов вели переговоры о том, чтобы обеспечить свободные и справедливые выборы в Никарагуа в феврале 1990 года. А тем временем советское оружие и оружие стран Варшавского пакта продолжало потоком поступать в арсеналы сандинистов.

Когда Павлов обвинил в этом Кастро, Аронсон заметил, что Советы могли бы обуздать кубинского лидера, если бы захотели. Павлов сказал: «Кастро не слушается ничьих приказов. Неужели в Соединенных Штатах никому не приходило в голову, что некоторые из наших друзей не заинтересованы в улучшении отношений между нашими двумя правительствами?»

На одном заседании с другими американскими официальными лицами Кондолиза Райс сказала: «Мы без конца говорим Советам, чтобы они прекратили набивать военным снаряжением каждую складочку и щель в «третьем мире». Мне кажется, мы должны снова задать себе нелегкий вопрос: в чем же состоит ощутимая разница с прошлым?» Райс сказала, что «новое мышление» Горбачева может на поверку оказаться просто «другим прикрытием политики силы»: «оно такой же инструмент негибкой внешней политики, как и старое мышление… Так почему же, учитывая все это, мы должны им помогать?»

Скоукрофт, Гейтс и Блэкуилл были согласны с ней. Не лучше ли, считали они, не оказывать Советам серьезной помощи – пусть Москва немного поварится в собственном соку. Они полагали, что, если внутренний кризис в СССР резко обострится, это может повлечь за собой решающую конфронтацию между реформаторами и реакционерами. И наоборот: если Запад поможет Кремлю, это может непроизвольно повлечь за собой ослабление стремления к реформам…

А в Москве Горбачев волновался по поводу того, что за визитом Ельцина в Белый дом может последовать ужесточение американской политики в отношении Советского Союза. Вскоре Маргарет Тэтчер, возвращаясь из поездки в Токио, остановилась в Москве. Она получила письмо от Буша, в котором тот просил передать от его имени Горбачеву следующие заверения. Во-первых, что он поддерживает перестройку – лично и безоговорочно. Во-вторых, его не тревожат предсказания того, что советские реформы потерпят провал. В-третьих, его политика в отношении Восточной Европы не будет угрожать Советскому Союзу, и он не воспользуется теми трудностями, которые есть там у СССР. Тэтчер передала все это Горбачеву.

В начале того месяца украинские патриоты вышли на улицы Киева, требуя независимости для Украины, второй по величине республики Советского Союза и главного источника снабжения страны продовольствием. В ответ Горбачев исключил украинского партийного вождя Владимира Щербицкого, сторонника жесткой линии, из Политбюро. Но во время завтрака с Тэтчер Горбачев мановением руки отмел национальные проблемы. Вспомнив слова де Голля о том, как трудно быть президентом в стране, которая производит свыше 120 различных сортов сыра, он сказал: «Вы только представьте себе, насколько труднее руководить страной, где свыше ста двадцати различных национальностей».

«Да! – вставил Леонид Абалкин, заместитель премьер-министра и экономический советник Горбачева.– Особенно, если нет сыра»…

В четверг, 21 сентября, Шеварднадзе впервые прибыл в Белый дом с тех пор, как Буш стал президентом. В последний раз они виделись ровно за год до того, на завтраке в резиденции вице-президента. В Овальном кабинете президент указал Шеварднадзе на одно из белых кресел у камина, а в другое сел сам. Бейкер, американские и советские помощники сидели на двух белых диванчиках.

После того как телевизионщики и фотографы покинули помещение, Буш повторил три пункта послания, которое он направил Горбачеву с Маргарет Тэтчер. Шеварднадзе просил президента не обращать внимания на сообщения о том, что Горбачев сталкивается со сложностями в стране: советский президент твердо держит в руках бразды правления и исполнен решимости продолжать реформы. Буш ответил, намекая на Ельцина, что другой советский гость, который недавно был у него, дал положению дел противоположную оценку. Шеварднадзе улыбнулся одними губами и сказал: «Ну, не всему надо верить, что слышишь».

Министр иностранных дел не отрицал, что проблемы, со всех сторон окружающие Горбачева, с каждой неделей становятся все более грозными. В противоположность тому, что говорил Горбачев в Москве Тэтчер, Шеварднадзе сослался на «болезненные» национальные проблемы: «Мы со своей стороны полностью отдаем себе отчет в том, в какой мере улучшение отношений между государствами зависит от внутренней стабильности».

Анализируя со Скоукрофтом встречу с Шеварднадзе, Буш не скрывал того, как он дорожит сохранением статус-кво в Восточной Европе… Он сказал Скоукрофту, что Соединенным Штатам было бы «крайне глупо» делать заявление или вести политику, направленную на поощрение центробежных сил, которые могли бы разорвать на части Советский Союз.

Скоукрофт в основном согласился с этим: «В наших интересах умерить националистические высказывания. Пожалуй, лучше, если возникнет что-то вроде федерации, а не такое положение, когда все эти республики взбрыкнут и каждая пойдет своим путем».

Буш заметил: «Так хочется сказать: «Правда, было бы здорово, если бы Советская империя распалась?» Но это и непрактично и неумно, верно?»

Скоукрофт предупредил, что, если Соединенные Штаты станут поощрять сторонников отделения, это может породить «серьезный обвал» и «изменить характер центрального правительства», сделав его гораздо более милитаристским и авторитарным. Пусть даже некоторые советские республики отделятся,– все равно Соединенным Штатам по-прежнему придется иметь дело с Россией, глубоко враждебной Западу, имеющей на вооружении 25 тысяч ядерных ракет и способной вызвать в мире немало смуты.

Буш повторил: надо выжидать, чтобы «ситуация там немного застопорилась и поулеглась». Ему хотелось бы дать Горбачеву и Шеварднадзе «время взять все под контроль и двинуться в правильном направлении».

После встречи с Бушем Бейкер привез Шеварднадзе снова в Госдепартамент. На книжных полках его небольшого личного кабинета стояли книги, написанные друзьями-журналистами и общественными деятелями, а также фотография в рамке, подписанная Рональдом Рейганом, на которой Бейкер шагает рядом с Рейганом.

Не без гордости Бейкер торжественно показал цветную, сделанную с воздуха фотографию своего ранчо в Вайоминге, где должны были состояться их беседы «глядя в корень». Фотография стояла на деревянном столе, приставленном к письменному, рядом с видавшим виды телефоном, который напрямую соединял Бейкера с Иглбергером, Татуайлер, Россом и Зёлликом.

Вечером Шеварднадзе и Бейкер отправились на военно-воздушную базу Эндрюс и полетели в Джэксон-Хол. По просьбе госсекретаря его помощники устроили американскому и советскому министрам иностранных дел встречу в самой непринужденной обстановке, какая когда-либо бывала в истории взаимоотношений между двумя странами. На ранчо Бейкера два государственных мужа будут удить рыбу на мух, бродить по тропам и обмениваться мнениями о положении в мире среди покоя на берегу озера Джэксон и в долине реки Снейк, с лиловатыми, увенчанными снегом горами Гранд-Титон на горизонте.

На борту самолета Бейкера Шеварднадзе, перекрывая шум моторов, вспоминал о том, как будучи партийным лидером в своей родной Грузии, он противостоял в 1978 году Кремлю. Леонид Брежнев и его коллеги, вечно боявшиеся бунтов на национальной почве, потребовали, чтобы русский стал официальным языком во всех советских республиках. А грузины, пояснил Шеварднадзе Бейкеру, всегда были страстно преданы своему родному языку.

Опасаясь, как бы бунтовщики не подожгли Тбилиси, Шеварднадзе, невзирая на угрозы покушения, вышел на городскую площадь и через рупор объявил, что готов рассмотреть требования националистов. Затем он позвонил Брежневу и решительно настоял на компромиссе. Похваляясь Бейкеру, он добавил: «Это мы, грузины, первыми установили принцип, согласно которому русский язык является языком Союза, но не языком республик».

В ходе четырехчасового полета в Вайоминг Бейкер спросил Шеварднадзе и о том, как Горбачев предполагает разрешить проблему отделения республик от Советского Союза. Бейкер знал, что в последние месяцы советский президент при решении вопросов, связанных с движениями за независимость в Грузии, Прибалтике и других местах, опирался на опыт своего министра иностранных дел.

Шеварднадзе ответил в том же духе, что и во время многочисленных частных бесед, которые были у него с Бейкером после парижской встречи в конце июля: «Если нам придется подавлять внутреннее диссидентство силой, это будет означать конец перестройки. Так что это не выход из положения».

И продолжал: «Мы должны разрешать эту проблему, не прибегая к насилию. Мы должны воспринять уроки прошлого и по возможности избегать создания такой ситуации, которая неизбежно приведет к эскалации. Принимая те или иные меры, мы не должны превращать протесты в бунты, а бунты – в кровопролития».

Бейкер в ответ сказал: «Тогда почему вы не разрешите провести референдум по вопросу об отделении от СССР? Отпустите прибалтов! Право же, вам будет лучше иметь рядом три маленькие Финляндии»…

К Бейкеру и Шеварднадзе, сидевшим в переднем отсеке самолета, присоединился Николай Шмелев, экономист, сотрудник Института США и Канады в Москве, член Верховного Совета, рьяно выступавший за быстрые и всеобъемлющие экономические реформы.

Шмелев был за введение в Советском Союзе свободного рынка не только для товаров и услуг, но и для валюты. Он выступал за то, чтобы рубль получил естественное соотношение с валютами Запада, то есть за меру, которая приведет к массированной девальвации. Бейкер обнаружил, что Шмелев одержим идеей конвертируемости рубля, считая это панацеей от всех болезней советской экономики. Так или иначе, включение в группу Шеварднадзе такого человека со стороны и такого упорного в своих убеждениях, как Шмелев, было умной тактикой.

Бейкер уже не один месяц подчеркивал, что Советский Союз должен произвести фундаментальные изменения в своей экономике. И вот он увидел в свите советского министра иностранных дел экономиста, который был с ним согласен. Шеварднадзе рассчитывал, что присутствие Шмелева будет расценено Бейкером как признак того, что Москва с уважением относится к самым радикальным предложениям. Именно так Бейкер это и понял.

Самолет приземлился в Джэксон-Холе после заката солнца. Два дипломата вышли в вечернюю прохладу и пошли по темно-красному ковру, привезенному отцами города за пять сотен миль. Губернатор Вайоминга Майкл Салливан преподнес Бейкеру и Шеварднадзе стетсонские ковбойские шляпы. Помощники Салливана тщетно пытались выяснить в советском посольстве размер головы министра иностранных дел и узнали наконец с помощью ЦРУ.

В последующие два дня оба министра гуляли по тропам среди мачтовых сосен, в рощах желтых осин и тополей. Шеварднадзе был в восторге. Он говорил, что пейзажи – просто «дивной красоты».

У моста Кэттлмена на реке Снейк они ловили форель. Когда Шеварднадзе стал выбирать спиннинг, Бейкер сразу понял, что его гость понятия не имеет, как им пользоваться, но слишком горд, чтобы спросить. Ведущий «Новостей» Эн-би-си Том Брокоу, сосед Бейкера по участку, помахал ему и усмехнулся, увидев, как Шеварднадзе сражается с удочкой. Министр иностранных дел ничего не поймал, но это, казалось, ничуть не испортило ему удовольствия от выезда на природу.

В пятницу вечером к мужчинам присоединились жены, и они вместе поужинали свежей форелью и лососиной. В субботу они обедали в охотничьем домике на озере Джэксон, где им подали ребрышки и бифштекс из мяса буйвола; помощники Бейкера роздали всем соломенные шляпы, повязки и булавки с изображением вставшей на дыбы дикой лошади, а оркестр играл мелодии кантри и вестернов.

В уединении дома, затерянного в горах, два дипломата наконец взялись за дело – решение старой проблемы о контроле над ядерными вооружениями. Они обсуждали главный пункт повестки дня – СНВ, почти готовый договор об ограничении стратегических вооружений, который Буш унаследовал от Рейгана.

Шеварднадзе привез письмо от Горбачева на девяти страницах, в котором говорилось, что Советы готовы пойти на новые уступки. Уступки касались главным образом СОИ. С 1985 года Советы отказывались подписывать договор по СНВ до тех пор, пока Соединенные Штаты не подтвердят своей приверженности договору ОСВ-1 по противоракетной обороне, который, с точки зрения Советов, исключал СОИ. Но летом 1989 года ситуация изменилась: Советы втихую дебатировали, следует ли Кремлю настаивать на увязке СНВ с подтверждением приверженности ОСВ-1, что означало бы отказ от СОИ? Или же Советам следует заслужить благосклонность США, отступив и не настаивая на этом все еще горячем вопросе, и поверить, что Буш не даст им повода сожалеть об этом и не станет двигать вперед СОИ?

Шеварднадзе усиленно нажимал на то, чтобы идти этим путем. Его аппарат провел несколько закрытых семинаров, на которых ведущие советские ученые выступали за то, чтобы «отвязать» СНВ от СОИ. В числе этих ученых были физик-ядерщик Евгений Велихов и давний руководитель советской космической науки Роальд Сагдеев – обоих Горбачев высоко ценил. В столь специальном вопросе, как противоракетная оборона, этим ученым, стоявшим скорее на либеральных позициях, было несложно взять в дискуссии верх над сторонниками жесткой линии из партийной и военной среды.

В письме, которое Шеварднадзе привез Бушу в сентябре 1989 года, Горбачев писал: «Давайте на время отложим наши концептуальные споры о том, укрепит ли размещение оружия в космосе… стратегическую стабильность или будет иметь противоположный эффект. Не надо этой проблемой осложнять и без того нелегкие переговоры».

В Овальном кабинете Шеварднадзе сказал также Бушу, что Кремль мог бы демонтировать большую радарную станцию близ Красноярска, в Сибири, которая, по мнению американских экспертов, была создана в нарушение договора по ОСВ-1. Американские ястребы заявляли, что эта радарная станция указывает на постоянное и наглое мошенничество со стороны Советов, нарушающих договора по контролю над вооружениями. Заявление Шеварднадзе о закрытии этой станции равнялось признанию Советами своей вины и являлось, как сказал министр иностранных дел Бушу, «политическим решением».

Из слов Шеварднадзе явствовало, что Горбачев одержал верх над возражениями военных, хотя на самом деле именно Шеварднадзе добился этих уступок в Москве. Во время напряженных переговоров с администрацией Рейгана по контролю над вооружениями министр иностранных дел испытывал все возрастающее чувство огорчения и безысходности, наталкиваясь на чисто рефлекторную реакцию Министерства обороны и Генерального штаба блокировать почти любое изменение в позиции Советов на переговорах. И Шеварднадзе решил, что может превысить свою власть и ускорить процесс принятия решения в Москве в обход генералов.

Шеварднадзе видоизменил существовавшую практику и поручал теперь собственным экспертам по контролю над вооружениями разрабатывать новые инициативы, которые он затем предлагал американцам. После того как американцы принимали его предложения, он представлял достигнутые результаты на одобрение Горбачеву и только уже потом знакомил с ними военных Поскольку этот гамбит срабатывал часто и успешно, Шеварднадзе терпеть не могли советские военные в высших эшелонах власти.

Вот так же смело, основываясь на своих дружеских отношениях с Горбачевым, Шеварднадзе решил – как он в частной беседе сказал своим помощникам – «проколоть нарыв» радаром в Красноярске. Убежденный в том, что военные никогда не признают вину Советов в этом вопросе, он сделал это по собственной инициативе…

Во время бесед с Бейкером в охотничьем домике, Шеварднадзе уделил внимание намеку в письме Горбачева на то, что СНВ и СОИ все-таки можно наконец-то разделить: Советский Союз готов подписать договор по СНВ без отдельного соглашения, ограничивающего оборону в космосе.

Сделав столь крупную уступку, Шеварднадзе предложил американцам в ответ согласиться на то, чтобы провести отдельные переговоры по тем аспектам СОИ, которые совместимы с договором ОСВ-1. Это было несколько видоизмененным предложением, слухи о котором Советы распространяли во времена рейгановской администрации.

Бейкер знал, что твердолобые сторонники СОИ, возглавляемые в правительстве вице-президентом Куэйлом, будут выступать против того, чтобы вести переговоры по какой-либо отдельной части программы. А посему он сказал Шеварднадзе: «Мы это уже видели, и мы это уже завернули».

Шеварднадзе был разочарован. Уступки, на которые он пошел, не только не вызвали со стороны американцев желания проявить гибкость, но привели к тому, что американцы уперлись и не желают продвигаться вперед. Ему стало ясно, что Бейкер и его люди пришли к определенному выводу – надо-де сидеть спокойно, класть в карман все, что предложит Кремль, и ждать новых предложений.

Если Буш и Бейкер не были большими энтузиастами договора по ОСВ, рассматривая его как незавершенное наследие рейгановской администрации, то по договорам, которые они могли назвать своим детищем, они стремились достичь более быстрого прогресса. Одним из них был договор о запрете химического оружия.

Буш поручил заниматься этой проблемой Бейкеру, который предложил быстро заключить соглашение о сокращении существующих запасов химического оружия на 80 процентов, пока будут идти переговоры по «последующему» договору, который сократит их еще больше.

В Джэксон-Холе Бейкер обсудил этот план с Шеварднадзе, и через три дня Шеварднадзе на заседании Генеральной Ассамблеи ООН призвал к немедленному уничтожению сверхдержавами своих запасов отравляющих газов и предложил запретить дальнейшее производство химического оружия. Бейкер был более чем когда-либо восхищен Шеварднадзе: «В противоположность многим дипломатам он поддается влиянию, уступая разумным доводам. Он тебя выслушает, примет нелегкое решение, а потом будет отстаивать его дома перед Горбачевым и военными»…

В последующие три недели Бейкер дважды публично протягивал руку Горбачеву. Выступая в среду, 4 октября, перед сенатской финансовой комиссией, он сказал, что советские реформы выглядят «многообещающе». На той же неделе его помощник Роберт Зёллик полетел вместе с председателем Федеральной резервной системы США Аланом Гринспэном на пять дней в Москву, где они провели встречи с экономическими экспертами Горбачева, давая рекомендации, как построить финансовую систему, ориентированную на свободный рынок.

Выступая в Нью-Йорке в понедельник вечером, 16 октября, перед Ассоциацией внешней политики, Бейкер сказал: «Было бы ошибкой заключить, что проблемы слишком обескураживающи или что препятствия к успеху слишком велики. Пока что Горбачев приобрел за эти годы большую власть и всячески выказывает свое намерение «держаться избранного курса».

О выступлении Бейкера в сенате и его речи в Нью-Йорке можно сказать, что это была самая восторженная официальная поддержка, какую Горбачев и его политика получали до сих пор. Бейкер подчеркивал, что общим знаменателем по сути всей политики Горбачева является свобода. Он отмечал, что Кремль дал отдельному гражданину беспрецедентную свободу слова, равно как и свободу выбора делегатов на съезд народных депутатов. Перестройка постепенно продвигается к свободному рынку. Распространяя «новое мышление» на Восточную Европу, советские руководители, похоже, даже готовы дать волю своим сателлитам.

Бейкер особо стремился доказать несостоятельность утверждений пророков из администрации Буша, предрекавших падение Горбачева. Услышав, как Бейкер упомянул, что есть люди, которые считают проблемы «слишком обескураживающими», Роберт Гейтс сразу понял, кого госсекретарь имел в виду.

В то же время Бейкер старался не порождать надежд на размеры экономической помощи Соединенных Штатов или Запада Горбачеву. Он стремился сделать позицию США соответствующей заявлениям самого Кремля о том, что успех перестройки зависит от советских людей, а не от помощи извне…

А в Москве Шеварднадзе впервые публично заявил, что советское вторжение в Афганистан в 1979 году было нарушением общечеловеческих ценностей. Шеварднадзе тщательно провел разграничительную линию между теми, кто виноват, и кто не виноват. Он отметил, что в декабре 1979 года, когда режим Брежнева начал вторжение, «М. С. Горбачев и я были кандидатами в члены Политбюро. Я узнал о том, что произошло, по радио и из газет. Решение, имевшее очень серьезные последствия для нашей страны, было принято за спиной партии и народа. Нас поставили перед свершившимся фактом».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации