Текст книги "У вас семь новых сообщений"

Глава 16
Серьезный разговор

Я стараюсь не встречаться с отцом этим вечером, опасаясь того, что случайно могу произнести слишком жестокие слова. В дверь стучат, я напрягаюсь. К счастью, это всего лишь Тайл.

– Разве тебе не пора спать?

– Элиза здесь, так что правила больше не работают, – улыбается он.

– Разве ты не чувствуешь запах? Что-то вроде лука или чего-то такого… фу…

– Это называется пачули.

– Па… что?

Мне хочется оказаться его ровесницей, чтобы было не так тяжело. Смерть нашей матери станет для него серьезной потерей в сознательном возрасте. Особенно когда он узнает, что я сейчас пытаюсь раскопать. А хочу ли я знать больше? Есть ли другая причина, по которой отец не сказал мне, с кем тогда ужинала мама?

Я прошу Тайла уйти и пытаюсь расслабиться. Некоторое время я слушаю свой айпод – музыка всегда помогала мне отвлечься – и наконец засыпаю.

На следующее утро я собираю все фотографии Дарии и складываю их в большой конверт. Отец все еще с Элизой, и – Тайл прав – правила больше не действуют.

На этот раз я еду в Гринпойнт на такси, водитель которого очень громко разговаривает по телефону, кажется, на суахили. Его речь похожа на пение и немного успокаивает меня.

Я прошу таксиста подождать, взбегаю по лестнице и стучу в квартиру номер четыре. Дария открывает дверь в халате. Кажется, она только проснулась. Девушка закатывает глаза, и я решаю зайти в другой раз.

– Это они? – хрипло спрашивает она.

– Да.

Дария делает приглашающий жест. Я отдаю конверт, и девушка достает из него мою лучшую фотографию, ту, где она сидит в парке на скамейке. Она хихикает и просматривает остальные, раскладывая их на полу. В какой-то момент ее халат соскальзывает, обнажая сосок. Я отвожу взгляд и изучаю комнату. Изрядную ее часть занимают тренажеры.

– Надо же. Да у тебя, моя дорогая, настоящий талант.

Я не знаю, что на это ответить кроме «спасибо».

– Слушай, мне бы надо еще поспать, но у меня есть мысль. Могу я их пока оставить?

– Ммм… Ладно.

– Позвони мне во вторник, а сейчас езжай домой. Я знаю, что сама тебя пригласила, но тебе же нельзя сюда, верно?

– Да. Внизу меня ждет такси.

Она целует меня в обе щеки, обдав запахом яблок, исходящим от волос, и идет обратно в спальню, почесывая на ходу зад.

Спускаясь к такси, размышляю, зачем ей понадобились мои снимки и почему я так легко согласилась их оставить.

Мы едем обратно на Манхэттен, и меня окутывает чувство, что во всем происходящем есть смысл. Единственное, чего я не могу понять, – ложь отца. Я прошу водителя высадить меня у блинного ресторанчика, заказываю апельсиновую газировку и говорю себе, что готова услышать следующее сообщение. Отец врет мне, а у мамы был роман с мужчиной, который носит вычурные запонки. Что может быть хуже? Я так сержусь на них, что мне хочется разбить телефон об пол. Но вместо этого я, как учила мисс Грей, делаю глубокий вдох.

Привет, это я. Я получил твое письмо и хотел поговорить лично. Предстоит тяжелый разговор. Перезвони.

Я сразу узнаю Ричарда – маминого брата, который живет в Италии. О чем это он?

На похоронах… я сидела у пианино и, завороженная движениями тонких пальцев, смотрела, как играет его любовник Джулиан. Думаю, Шопена, мелодия была невероятно красивой, но очень грустной. Утром мы втроем завтракали на кухне, и Ричард перешептывался с Джулианом. Я помню его слова: «Это ее и убило». Когда мужчины заметили меня, время, казалось, остановилось на секунду, а потом они попытались как-то увести разговор от этой темы. Мне это показалось странным, но тогда я не обратила внимания. Мне было о чем подумать. Например, о том, как прожить всю оставшуюся жизнь без мамы.

Зайдя домой, я сразу почувствовала какое-то напряжение в воздухе. Отец сидел на лестнице, растерянно держа в руках фотографию Коула.

– Луна, какого черта происходит? Откуда это у тебя?

– Ты заходил в мою комнату?

Он встает и дрожащими руками протягивает мне снимок.

– Повторяю. Откуда это у тебя?

Я выхватываю фото у него из рук со словами:

– Ты его знаешь?

Его трясет, мне немного страшно. Он молчит и смотрит на меня так, будто не узнает.

– Это с ним мама была в тот вечер?

Он отворачивается, и я понимаю, что он старается сдержать слезы.

Глава 17
Беззастенчивость

Весь вечер я сижу у себя в комнате, глядя на фотографию мамы. Отец заперся в кабинете, а мы с ним так и не поговорили. В голове крутятся возможные ответы, но мне не хочется размышлять над ними. Достаточно того, что мамы нет рядом.

Чтобы отвлечься, я листаю журнал «Нью-Йорк» с Дрю Бэрримор на обложке. Однажды я встретила ее на пробах к одному из фильмов отца. Она опоздала, чем все были недовольны: продюсеры, их помощники, даже мой отец, который обычно очень спокоен. Думаю, потому, что они уже не верили в успех фильма. Две студии отклонили сценарий, несмотря на участие многих звезд. Но, как выяснилось, человек, с которым Дрю должна была пробоваться, тоже не пришел, так что ей пришлось ждать в той же комнате, где я пыталась играть на пианино. На улице стеной шел дождь, и Дрю стояла у окна, положив руки на стекло, как будто пытаясь что-то вспомнить. Тогда я толком не знала, кто она такая. Дрю села на пол и принялась пролистывать сценарий, потом призналась, что всегда хотела поработать с моим отцом. Я спросила почему, и она ответила:

– Трудно сказать. Мне нравится фильм «Ленивая дорога», в нем есть что-то особенное.

Мне было всего восемь, однако я уже успела привыкнуть к тому, как люди льстят отцу. Но Дрю говорила правду. Она сказала это не для того, чтобы привлечь меня на свою сторону. В любом случае я не имела никакого отношения к выбору актеров.

Мы сидели там, пока дождь не кончился. Дрю сказала, что у меня загадочные глаза. Мне это запомнилось, потому что никто раньше не делал подобных комплиментов.

Большая часть актеров, которых я встречала на пробах, изрядно нервничали. На самом деле я не любила там бывать, потому что их мандраж передавался мне. Дрю вела себя так, будто пришла к дантисту на профилактическую чистку. Казалось, все это ее совершенно не трогает. Я спросила, почему она так спокойна, и Дрю, улыбнувшись, ответила, что в шоу-бизнесе с детства, а потому ей пришлось быстро повзрослеть.

«Ты хочешь столько всего узнать, столько всего пережить, но лучше пусть это происходит постепенно. Мне же пришлось многому слишком быстро учиться».

Сейчас, слушая на айподе, как Имоджен Хип поет «Прятки», я пытаюсь понять, действительно ли хочу знать все это. Кажется, дело не ограничивается Коулом. Это как с матрешками: открываешь одну, а в ней другая – поменьше, и еще одна, и еще. Крохотная куколка в середине может сделать так, что я никогда не стану прежней. Но уже поздно. Семя посажено и пустило корни. Его ветви простираются надо мной. Я должна знать. Я могла бы повторить слова песни.

 
Где мы?
Какого черта с нами происходит?
В пыли на ковре
Остаются круги —
Предчувствие непоправимого…
 

Я стучу в дверь и вхожу. Отец смотрит на заставку монитора, где карандаш рисует персонажей, которые оживают и убегают с экрана. Сколько он вот так сидит?

Я подхожу к окну.

– У тебя опять это выражение лица, – говорит он.

Я чувствую, что теряю над собой контроль, и слова сами срываются с губ. Я рассказываю о маминой квартире, о телефоне, о Бенджамине и, наконец, о Коуле.

Он ошарашенно смотрит на меня. Когда я упоминаю Коула, его глаза вспыхивают ненавистью. Но неожиданно его взгляд становится мягче, и он делает глубокий вдох.

– Кто он?

– Моряк, – тихо отвечает отец. – Предлагает яхты в аренду в Европе. У него вилла в Тоскане, недалеко от Ричарда. Думаю, там они и познакомились.

– Папа, я всего лишь хотела узнать, как она умерла. Ты не можешь вечно избегать этой темы. Мне уже достаточно лет…

– Но зачем, солнышко? Разве это знание что-то тебе даст? Не лучше ли помнить ее живой? Да, с ней был Коул. Но я же говорил тебе, ее сбило такси.

– То есть у них был роман.

Кажется, отец сейчас взорвется, но он мягко отвечает:

– Да, Малия. Был.

Он называет меня настоящим именем. Обычно это означает, что разговор окончен. Все, на что мне сейчас стоит рассчитывать, – подтверждение. Я пытаюсь понять, каково было ему, и вижу по лихорадочному румянцу на щеках и бегающим глазам, что это оказалось очень тяжело принять. И трудно до сих пор. Я чувствую себя так же.

Он щелкает мышкой, и заставка исчезает. Фоном для рабочего стола служит афиша его последнего документального фильма. На ней изображены три пожилые женщины, сидящие на скамейке в парке. Над их седыми головами невероятно синее небо. Фильм рассказывает о несчастной любви – угадайте почему. Каждая из этих женщин была замужем пять раз. Отец потратил несколько месяцев на то, чтобы выяснить все факты их биографии.

– Как это вышло?

– Я задавал себе тот же вопрос.

Мы помолчали.

– Я безумно зол на нее, но как можно сердиться на мертвую?

– Ничего страшного. Только не копи гнев. Отпусти его.

– Как думаешь, ты еще когда-нибудь женишься?

Он серьезно смотрит на меня, желая убедиться, что я не шучу.

– Наверное, нет. Но в моей жизни случалось много такого, чего я не ожидал.

– В моей тоже.

Мне продолжает казаться, что он что-то скрывает. Видимо, придется отыскать Коула и спросить самой. Чем больше я буду знать, прежде чем услышу следующее сообщение, тем лучше.

Я подхожу к отцу и кладу руки на его сильные плечи. Некоторое время мы смотрим на этих пожилых дам, каждая из которых по-своему красива.

– Пойду спать, пожалуй, – говорю я.

– Я тоже.

Он выключает компьютер, и мы выходим из кабинета. Я направляюсь к своей комнате и слышу топот ног Тайла. Он заходит вслед за мной.

Я не из тех девочек, которые не выносят присутствия младших братьев в своей комнате. Да, это священное и неприкосновенное место, но Тайл не нарушает атмосферы. К тому же сейчас я рада любой возможности отвлечься.

– Я видел твои фотографии.

– Тайл!

– Знаю, мне туда нельзя, но я ничего не трогал. Было скучно. Я не могу постоянно смотреть телевизор.

Я улыбаюсь. Он продолжает:

– Мне понравились те, с девушкой. Но ты должна рассказать, как вы познакомились. Ты не можешь вот так подружиться с человеком, которому – сколько ей – тридцать.

Он ходит вокруг меня, а я пытаюсь придумать ответ.

– Я встретила ее у Оливера. Она подруга его мамы.

Кажется, это сработало. Он опускается на колени и чертит пальцем узоры на ковре.

– Из-за чего вы с папой поругались?

– Не из-за чего, – отвечаю я и прячусь за дверцей шкафа, чтобы переодеться в ночную рубашку.

– Мне так не показалось.

– Я могу сказать, но тогда мне придется тебя убить.

– Ха! – восклицает он в восторге от того, что я тоже начала говорить репликами из сценариев.

Я забираюсь под одеяло и выключаю свет. Красный ночник в виде паровоза отбрасывает на наши лица зловещие отблески. Мама привезла его из Италии, когда мне было лет пять. Она сказала, чтобы я, если ее нет рядом, смотрела на этот паровоз и знала, что мама в любом случае вернется. Почему все эти трогательные фразы, которые говорят родители, помогают только на время? Она всегда возвращалась, да, но где мама сейчас?

Тайл садится у меня в ногах и тихо спрашивает:

– Почему вы с папой так странно себя ведете?

– Тайл, я собираюсь спать. И тебе бы пора.

– Я знаю. Но я так по ней скучаю.

Он кладет голову мне на ногу.

– Иди сюда.

Я обнимаю его, стараясь передать ему все оставшиеся силы. Он не должен узнать то, что знаю я, Тайл такого не заслужил. Не сейчас. Он совсем ребенок.

Вскоре Тайл встает и подходит к ночнику, проводит по нему рукой и выдергивает шнур из розетки. Комната погружается в темноту.

Глава 18
В засаде

Утром я звоню Оливеру, и он предлагает зайти в десять. Дверь открывает его экономка. На этот раз с ней ребенок – мальчик с большими каре-зелеными глазами. Я ему улыбаюсь, он тянется ко мне, и я беру его на руки. Экономка закатывает глаза, словно говоря: «Попробуй, побудь его матерью». Малыш тут же начинает ерзать, я опускаю его на пол, и он бежит в кухню.

– Извините, я так и не знаю, как вас зовут.

– Дениза, – отвечает она и, показывая в направлении кухни, добавляет: – А это маленькое бедствие зовут Фелипе. Оливер у себя в комнате.

Поднимаясь наверх, я рассматриваю фотографии в простых серебристых рамках, висящие на стене. В основном на них изображены родители Оливера на светских мероприятиях и мама на лошади. Интересно, где глава семьи? В последний раз я видела его пару лет назад. Он выглядел очень серьезным.

Я вхожу в комнату, и Оливер быстро прячет журналы которые читал. Не для взрослых ли они?

– Привет, Пятнадцать, – говорит он, убирая с глаз волосы.

– Привет. Я познакомилась с Фелипе. Он такая прелесть.

– Правда? Он бывает тут, только когда нет мамы. Это наш секрет. Дениза заботится о малыше, ведь ее сестра – наркоманка.

– Ужас.

– Не рассказывай маме.

– Естественно.

– Так что за авантюра предстоит нам сегодня?

Я достаю мамин телефон.

– Ну, отец подтвердил, что у нее был роман с Коулом, но больше ничего.

– Ох. – Он смотрит на меня с сочувствием, и я быстро пытаюсь его отвлечь. Я плюхаюсь на кровать рядом с ним и озвучиваю план:

– В общем, теперь я хочу его найти.

– Ты знаешь, где он живет?

Я просматриваю контакты в телефоне.

– Нет, но у меня есть его номер.

Оливер берет телефон и нажимает на кнопку вызова.

– Стой!

Он поднимает руку, прося меня успокоиться, и медленно, изменив голос, говорит:

– Да, вас беспокоит компания «Ди-эйч-эл». У нас посылка, но адрес указан с ошибкой, не могли бы вы… да… замечательно… да… Спасибо, до свидания.

Я подпрыгиваю от нетерпения. Вот так просто? Несмотря на то что нахожусь под впечатлением, пытаюсь сдерживаться и вести себя как обычно.

– Хорошо придумано.

– Я смотрел много детективов.

Он живет неподалеку от «Лаф-лаундж». На этот раз нас везет туда водитель Оливера. У них, по всей видимости, договоренность обходиться без лишних вопросов.

Мы едем мимо модных клиник на Парк-авеню, и я неожиданно понимаю, что рада происходящему. Нас это сближает. Я пытаюсь представить, каково будет, когда Оливер наконец поцелует меня. Или я его. В любом случае я чувствовала, что это скоро произойдет, так ясно, как ощущаешь чье-то присутствие за спиной. Осталось дождаться нужного момента.

Коул живет в новостройке, втиснутой между двумя старыми двухэтажными кирпичными зданиями. Один из многочисленных признаков того, что новый мир постепенно вытесняет старый. Яппи занимают место иммигрантов, расталкивая локтями местных. Мы стоим перед башней из стекла и бетона и смотрим друг на друга.

– И что дальше? – интересуюсь я.

В этот момент мужчина в больших черных очках и коротком плаще, с чемоданом в руках звонит в квартиру номер двенадцать, ту, где живет Коул. Ему открыли дверь, ничего не спросив, так что, по всей видимости, там камера слежения. Я оттащила Оливера в сторону. Через несколько минут тот же человек вышел уже с пустыми руками. Мы зашли в магазин, купили себе колы и вернулись как раз в тот момент, когда в дверь снова позвонили. На этот раз девушка в спортивном костюме. Недалеко торгуют шляпами, и мы делаем вид, что рассматриваем товар. Оливер примеряет на меня парочку и одобрительно улыбается. Я почти забываю, что на самом деле мы сидим в засаде…

Мы устраиваемся на лестнице напротив, которую закрывают большая магнолия и несколько мусорных баков. Я решаю расспросить Оливера о его отце.

Он спрашивает взглядом, действительно ли я хочу это знать. Я киваю.

– Отец живет в Ист-Хэмптоне, – начинает Оливер так, будто Ист-Хэмптон – это где-то в России. Он неподвижно смотрит в пустоту, и я решаю, что не стоит продолжать. Мимо проходит маленький мальчик с маской и трубкой.

– О, мне тут пришло в голову, надо будет как-нибудь сходить поплавать. В доме, где живет Жанин, есть прикольный бассейн.

Оливер меняется в лице, такое впечатление, что у него приступ. Мне страшно, и я спрашиваю, в чем дело.

– Я не купаюсь, – говорит он и аккуратно ставит бутылочку с колой на ступеньку.

Я не уверена, достаточно ли хорошо его знаю, чтобы задавать вопросы, но Оливер, будто прочитав мои мысли, продолжает так тихо, что мне приходится подвинуться ближе.

– Мой отец… он вроде тех типов, которые учат правильно жить, быть лидерами и все такое. Ему кажется, что он должен контролировать всех вокруг.

Я вижу в его взгляде такую хрупкость и уязвимость, которой никогда раньше не замечала, будто он вот-вот упадет навзничь и заплачет как ребенок. Но Оливер держится и смотрит мне прямо в глаза.

– Мне было около пяти, может, шести. Нас пригласили на вечеринку у бассейна в клубе в Гринвиче. Я был единственным из детей, кто не плавал, – маленьким ботаником. И отец сказал, что я немедленно должен идти в воду. У него было такое же выражение лица, как у Харрисона Форда в кино. Он дал мне понять, что других вариантов нет. В итоге отец бросил меня в бассейн.

Я хихикаю и тут же жалею об этом. Ясно, что он никому об этом раньше не рассказывал. В качестве извинения я кладу руку ему на плечо.

– Единственное, что я помню… – страх. – Теперь он сам смеется, но лучше бы плакал. – Я, собственно говоря, утонул бы, если бы девушка-спасатель меня не вытащила. Я думал, что умру. – Он опять издает этот странный смешок. – Отец в ярости выбежал, а я просто сидел в объятиях этой девушки и кашлял.

У меня на глаза наворачиваются слезы, а Оливер улыбается. На этот раз искренне. Наверное, он рад, что смог кому-то об этом рассказать.

– Знаешь, что странно? Мне было так хорошо рядом с этой девушкой-спасателем, я чувствовал себя в безопасности. Мне хотелось уйти домой вместе с ней, может быть, зажить совсем другой жизнью.

– Жесть, – только и могу произнести я, хотя знаю, что выгляжу как тупая тусовщица. Я допиваю теплую колу.

– Когда я вернулся домой, у меня на кровати лежала виолончель. Мама купила ее, не посоветовавшись с отцом. Ей рассказали, что произошло.

Темнеет, начинается небольшая морось, но меня не пугает перспектива промокнуть или выглядеть лохматой из-за распушившихся от влаги волос. Единственное, чего мне сейчас хочется, – это оставаться здесь, на этом месте, и чтобы ничего не менялось.

– С тех пор музыка стала единственным моим прибежищем. И иногда, когда я встречаю людей с грустными или недовольными лицами, мне хочется взять и надеть на них наушники, понимаешь?

Я чувствую то же самое, и мне хочется во все горло крикнуть «Да!», но вместо этого только улыбаюсь и киваю. Мы сидим и молча разглядываем прохожих. Морось превращается в дождь. Он поднимает голову и смотрит в небо.

– А что для тебя «Поющие под дождем»?

Я недоуменно моргаю, и он объясняет, что всегда очень любил свою бабушку по матери. Она была балериной и за свою жизнь сменила трех мужей. Последние недели жизни Оливер читал ей вслух. Он не совсем осознавал, о чем книга, но старался читать так, будто знает историю и рассказывает ее наизусть. Приятно смотреть, как светятся его глаза, когда он рассказывает о бабушке, однако я все еще не понимаю, при чем тут «Поющие под дождем».

– Это был ее любимый фильм, и она всегда говорила, что у каждого есть такой фильм, который заставляет тебя смотреть на вещи по-другому.

Мне даже не приходится думать над ответом:

– «Свидетель».

Он улыбается:

– Харрисон Форд.

– Да. Ты знал, что он впервые снялся в кино, когда ему было тридцать семь?

– Ну, некоторым приходится ждать. А почему «Свидетель»?

– Это очень мрачный фильм, но он потрясающе снят. И я обожаю амишей, такое чувство, что они из другого мира. Я была на съемках в Пенсильвании с отцом и там познакомилась с семьей. Я подарила девочке свой старый айпод, и ей пришлось прятать его от родителей.

– Только не говори мне, что ты доила коров.

– Фу, нет, конечно!

Через несколько минут выходит сам Коул. Он закуривает и вприпрыжку спускается по лестнице. Мама ненавидела табачный дым. Однажды она нашла в кармане моей куртки сигареты и пришла в ярость. Это были сигареты Жанин, но я не стала говорить – это бы выглядело глупым враньем. Она бы никогда не вынесла курильщика рядом с собой. Наверное, Коул недавно начал курить. Он выглядит старше, чем на фото. И не таким уверенным, слегка сутулится.

Оливер толкает меня, и я шепчу, несмотря на то что Коул с другой стороны улицы, разумеется, не мог нас слышать:

– Я не представляю, что ему сказать.

– Ну, – отвечает Оливер тоже шепотом, – если ты хочешь докопаться до сути того, что случилось с твоей мамой, я бы советовал тебе с ним подружиться.

Я встаю, но к этому времени Коул успевает докурить и возвращается в дом. Я подбегаю к краю тротуара, но в этот момент мимо проезжает длинный лимузин, и мужчина успевает закрыть за собой дверь.

Оливер приветствует мое возвращение фразой:

– Ты такая милая, когда злишься.

Наши бедра слегка соприкасаются, и я чувствую, что между нами пробегает ток, тепло наших тел смешивается.

Некоторое время ничего не происходит. Мы просто сидим. Люди часто пытаются о чем-то говорить, чтобы заполнить разделяющее их пространство. О погоде, о чем угодно, лишь бы слышать собственный голос. Мы с Оливером просто сидим, молча наблюдая за жизнью города.

– Я думаю, что наше приключение подошло к концу, – говорит он наконец.

Поднимается ветер, и мир накрывает тень. Неожиданно раздается гром, и начинается ливень. Навес над нашей лестницей совсем маленький, поэтому мы вынуждены стоять совсем вплотную. Мне приходится напоминать себе, что я не в одном из отцовских фильмов. Мы смеемся над собой и дождем. Успокоившись, Оливер касается моего лица, и я знаю, что сейчас произойдет. Эти губы, о которых я так долго мечтала, касаются моих, и я закрываю глаза.