Текст книги "Все началось с нее (сборник)"

Словом, все говорило за то, что во всем этом скрыта некая тайна, и, возможно, скрыта она где-то в прошлом. В конце концов, Панаев вряд ли просто так признается в том, что он знал эту женщину. Если это была какая-то проститутка и он все-таки виноват в ее смерти, Панаев будет отрицать это до последнего. Основываясь на этих размышлениях, а также на собственной интуиции, Лариса решила действовать по намеченному плану, а именно – опросить всех членов семьи.

– Не надо нервничать, Ирина! Вы взволнованы, вам нужно расслабиться, а от стрессов есть простое народное средство – водка, – сказала Лариса, пытаясь расположить к себе новую собеседницу.

Она бросила красноречивый взгляд на бар, который стоял в серванте около стола в комнате Панаева.

– Вы серьезно? – недоверчиво взглянув на Ларису исподлобья, спросила Ирина.

– Даже врачи советуют в умеренных количествах – почитайте в журналах…

– И то правда, – вдруг оживилась Ирина. – А что – есть водка?

– Я думаю, что у Сергея Дмитриевича должно быть кое-что припасено. Как у многих мужчин.

Котова снова лукаво улыбнулась, встала и открыла дверцу бара. Там она обнаружила больше чем водку – початую бутылку французского коньяка. Это было как раз то, что нужно. Затем она достала две рюмки из серванта и налила в них коньяк.

Ирина сразу осушила свою стопку, а Котова лишь пригубила свою.

– А можно еще? – почти сразу же спросила Ирина, будто ее мучила жажда.

– Конечно, – ответила Лариса и снова услужливо подлила ей коньяка.

Ирина залпом осушила и вторую рюмку.

– Так какие у вас вопросы-то? – явно изменившимся тоном спросила она.

Сестра Сергея буквально на глазах повеселела – куда девались ее совсем недавние зашоренность и зажатость?

– Мне, конечно, есть что порассказать, – продолжила Ирина. – Но о чем, собственно, вы хотели бы услышать?

– Сергей, как мне показалось, был мальчиком впечатлительным. Как он реагировал на измены отца? И потом, вы производите впечатление очень чуткой и внимательной сестры. По-видимому, вы в курсе, скажем так, сексуального взросления Сергея…

– Что вы имеете в виду?

– Да здесь просто снежный ком вопросов! Выбирайте любой. В каком возрасте он узнал о тайне рождения людей? Были ли у него тайные или явные влюбленности – в школе или даже в детском саду? Каких девочек он предпочитал – умных или простушек? Худеньких или пышечек?

Лариса согнулась в доверительной позе и мягко поглядела в глаза Ирины.

– Это было летом, в августе, мне тогда семнадцать стукнуло, а Сережке – пятнадцать, – начала говорить Ирина. – Помню, жарища стояла жуткая. Я ходила вся какая-то увядшая. Мы тогда с Сережкой собрались в кинотеатр, но я, собственно, и не хотела идти. А мой друг, который за мной ухаживал, настаивал, чтобы мы встретились именно там. А чтобы он не очень-то приставал, я взяла с собой брата. По дороге встретили мою подругу Ленку, которая увязалась за нами. Мне всегда принадлежала роль предводительницы, это я сейчас сдала, – махнула рукой Ирина. – А тогда я милостиво разрешила ей пойти с нами. Впрочем, потом сама об этом пожалела. Когда мы переходили улицу и уже почти достигли противоположной стороны, какой-то автомобиль, притормаживая, чуть не боднул меня в зад. Мне пришлось отскочить, чтобы не оказаться под колесами. И так измотала эта жара! Ленка, зануда, вечно что-то канючит под ухом, а тут еще какой-то дурак за рулем. Это уж слишком! Я мстительно обернулась назад, но что я увидела! Машина мне была знакома, да и Сереже тоже. Это были «Жигули» с нашим отцом за рулем. Увидев нас, он сконфузился: рядом с ним на переднем сиденье восседала совсем молоденькая девчонка, почти ровесница Сергея, с черными косичками, крепенькая, с большими глазами. И ноги прямо из ушей. Она мне запомнилась на всю жизнь – наглая, громко хохочущая, точно… Это было так неловко! Наш «жигуль» с папашей за рулем быстро уехал, а мы остались стоять с раскрытыми ртами. Все бы еще ничего, но тут Ленка раскричалась на всю улицу, что особенно было неудобно, – мой парень бежал к нам навстречу с цветами, радостной улыбкой, а эта дура орала: «Я знаю, кто это с вашим папой сидел в машине и почему он не узнал вас!» – «Кто?» – выпалила я. «Это любовница вашего отца! Я их видела в парке Победы, они в кустах целовались!» И Сергей тогда взревел: «Ты лжешь!» – кричал он. «Нет, правда-правда!» – настырничала Ленка и топала ногой.

Ирина вздохнула и умоляюще взглянула на Ларису.

– Можно, я еще выпью?

Лариса тут же кивнула в знак согласия. Она внимательно слушала рассказ сестры Сергея, изредка поддерживая ее кивком головы и легким подбадривающим движением руки. Ирина поднялась, открыла бар и снова достала оттуда бутылку коньяка.

– И как все тогда закончилось? – спросила Лариса, когда Ирина выпила очередную рюмку.

– Сергей заорал тогда истошно: «Лгунья!» – и с размаху врезал Ленке оплеуху. Ленка расплакалась, но остановить ее было невозможно. Мне перед парнем было неудобно, но это ее не интересовало. Она заявила, что выследила моего отца, когда он провожал эту малолетку – ей было тогда всего пятнадцать – в общежитие. И даже, брызжа слюной в лицо Сергею, специально сказала ему номер ее комнаты. Наверное, для того, чтобы тот сходил и сам убедился.

– И что, он ходил?

– Не знаю, – ответила Ирина. – Сергей у нас довольно скрытный человек. Но я думаю, что он не удержался.

– Иными словами, содержанка вашего отца была, возможно, первым или одним из первых сексуальных объектов Сергея? – решила уточнить Лариса.

– Ой, да все мужики одинаковы! – махнула Ирина рукой. – Кто им не дается, того они и ценят. Жалко, я раньше не знала. Умнее бы была. Вот если бы мне мать прямым текстом так объяснила, может, я и не дошла до сегодняшней жизни. А то одинокая, никому не нужная, ни детей, ни плетей…

Лариса почувствовала, что Ирина сейчас села на своего любимого конька и что алкоголь явно располагает к тому, что она будет в течение часа выливать на уши Ларисы свои женские проблемы. Но времени на это у Котовой не было: в ванной находился труп неизвестно как попавшей туда женщины.

Лариса дала себе слово потерпеть еще от силы минут пять – нельзя резко перекрывать фонтан красноречия. «Гуманные психологи не имеют права так бестактно выходить из общения», – похвалила себя Котова, вспомнив одну из фраз Курочкина.

Однако на помощь ей пришел сам подозреваемый номер один – Сергей Панаев.

Глава 3

Как только в комнату вошел брат, Ирина тут же съежилась, затем поднялась и какой-то скованной походкой направилась к двери.

«Физиология берет свое, сказывается большое количество выпитой жидкости», – подумала Лариса.

– Кончайте эту бодягу! – хмуро сказал Панаев с порога. – Нужно дело делать, решение принимать.

Лариса не обратила внимания на эту почти директивную фразу и, глядя прямо в серые глаза Панаева, отчетливо и почти ласково произнесла:

– Ты что-то не договариваешь, Сережа…

Котова все так же ласково улыбалась, но взгляд ее будто стал тверже.

– Это в каком смысле?

– Я спрашивала тебя о наиболее ярких впечатлениях в сексе. Но ты мне так и не рассказал о любовнице своего отца.

– У него было много женщин, – хмуро глядя на Ларису, заметил Сергей.

– Я не о женщинах.

– Что? – В голосе Панаева зазвучали нотки угрозы. – Ты на что намекаешь?

– Это не то, что ты, может быть, подумал, – усмехнулась Лариса. – Я о девочке. Той, пятнадцатилетней брюнетке, которая хохотала, сидя на переднем сиденье отцовского «жигуленка».

– Это Ирка тебе выложила? – Панаев стукнул кулаком по журнальному столику, от чего тот затрясся, и мельхиоровый негритенок упал на пол. – Ей нельзя пить. Дура!

Он посмотрел на две рюмки, бутылку коньяка и все понял.

– Тем не менее та девушка была объектом твоего желания. Ты часто грезил в юности ее телом. – Котова нагнулась, чтобы поднять статуэтку.

– А что в этом такого? – перехватил ее взгляд Сергей.

– Нет, ничего странного в этом нет. Подозрительно другое – почему ты не хочешь рассказать мне об этом интересном событии твоей жизни. Первая любовь, как-никак…

– Послушай, Лариса, – лицо Сергея налилось краской. – Может, хватит ломать комедию? У меня лопается терпение. Сколько можно твердить одно и то же? Ты копаешься в чужом грязном белье, а толку никакого.

Панаев взорвался эмоциями, рванулся к окну и с язвинкой произнес:

– Все ей расскажи, покажи да дай потрогать.

– Я хочу тебе помочь, а ты отвергаешь мои старания, – Лариса подошла к нему и пригласила его снова сесть.

– Да ну вас всех к черту! Не буду ничего рассказывать, – заупрямился Панаев.

– Это отнюдь не копание в грязном белье и выворачивание себя наизнанку, – резко и решительно произнесла Лариса. – Это светлое воспоминание о первом чувстве. Признайся, что ты ее ненавидел и… вместе с тем желал. Это ведь сложное чувство, особенно для пятнадцатилетнего паренька, – внушала Котова.

Сергей не отвечал. Казалось, внутри его давили спазмы, которые он сдерживал изо всех сил.

– Ведь своим поведением эта девочка унижала твою мать, честную женщину строгих правил, – продолжала Котова. – Она тянула деньги из вашего отца. Ты не мог не возненавидеть ее. У мужчин буквально с детства формируется два образа женщины, к которым он тяготеет всю свою жизнь: образ святой, прототипом которой часто является мать, и образ доступной женщины, идеальной любовницы. Любой мужчина разрывается между этими двумя шаблонами, и ты, поверь, не исключение. Так ты ненавидел ее? – повторила свой вопрос Котова.

– Да, – выдохнул Сергей словно под гипнозом.

– Может быть, это было началом ее конца? – Голос Ларисы стал еще более вкрадчивым.

– Я не мог ее не возненавидеть.

– А любить?

Сергей замялся. Потом, немного подумав, сказал:

– Это не любовь… Хотя как знать… Я не поэт и не могу разобраться до конца в своем отношении к ней. А зачем тебе все это?

– Иными словами, образ шлюхи – и нечто похожее на высокое: почти необъяснимая страсть, – уверенно заявила Лариса.

– Да, – снова выдохнул Сергей.

– Расскажи мне о ней.

– А если я промолчу?

– Лучше рассказать и быть откровенным. Я чувствую к тебе доверие и хотела, чтобы ты отплатил мне тем же. Чего бы ты у меня ни спросил – я от тебя не утаю. Мне бы хотелось, чтобы и ты был до конца искренним со мной.

– Я не понимаю, какое отношение это имеет к трупу в ванной? – раздраженно спросил Сергей.

– Как знать, как знать, – постукивая кончиками пальцев по полированной крышке стола, уклончиво ушла от ответа Котова. – Прямого, может быть, и не имеет отношения, но бросает тень, которую твои недоброжелатели, вполне вероятно, подстроившие сегодняшнюю ситуацию, могут использовать в своих целях.

– Да кто об этом знает-то? – вырвалось у Сергея.

– О чем? Ты трахал ее? – жестко вдруг спросила Лариса. – Ты искал с ней встречи?

Крепкая смесь обволакивающей мягкости и неожиданных провокаций, граничащих с жестким навалом, раскачали закрытость Сергея. Он почувствовал, как помимо его воли язык все больше и больше развязывается.

* * *

В коридоре общежития ПТУ-5, куда зашел пятнадцатилетний Сережа Панаев, было темно. Одна-единственная лампочка в конце коридора маячила неверным светом, временами мигая и вновь зажигаясь с тусклым, каким-то грязноватым оттенком.

Вентилятор размером с самолетный пропеллер жутко жужжит над головой, колыша растянувшуюся по углам паутину. В полупустом помещении изредка показывается какая-нибудь фигура – то долговязого паренька, то какой-нибудь девчонки, то взрослой тети, увешанной авоськами, из которых торчат рулоны туалетной бумаги, купленная по талонам колбаса и пакет желанного в советские времена сливочного масла. И всякий раз, вглядываясь в движущийся силуэт, он мысленно про себя отмечает: «Нет, не она».

Вахтерша, сидевшая в своей стеклянной будке, не отрывая взгляда от вязания, услышав фамилию и имя девушки, недовольно начала ворчать:

– Жди. Уроки оканчиваются полвторого. Пока пройдется, покурит еще, наверное, у входа – сейчас же все модные пошли, современные! Так что часа в два будет… Эх, бесстыдница! Такая молодая, а уже кобелей водит.

– Да я лекцию переписать, – смущенно пробормотал Панаев и густо покраснел.

– Знаем мы эти лекции, – отмахнулась вахтерша. – Переписываете-переписываете, а через девять месяцев – ребеночек незаконнорожденный.

Панаев сконфуженно отошел и стал ждать. Ему нелегко было решиться на этот шаг. И зачем он пришел сюда? Он и сам не знал…

Ему вдруг показалось, что дрожь в коленках скоро перейдет в явно видимый нервный тик. Он недовольно прохаживался из одного конца коридора в другой, и вот наконец… навстречу идет она. Шествует по вестибюлю, не замечая его, размахивая сумочкой на цепочке. Она виляет задом, обтянутым джинсовой юбкой, открывающей колени; черные кудри водопадом ложатся ей на плечи, лоб, щеки. Она смеется чему-то своему и напевает модный мотивчик. А он, оробев, любуется, как она переставляет ножки. Ему известно о ней кое-что важное. Но что?

Она – учащаяся первого курса ПТУ-5, шефом которого являлась ткацкая фабрика, где начальником цеха работал его отец. Она ровесница Сергея. Нет, не это! Тогда что? Она приехала сюда из района. Нет, и это все не важно… Ага, вот! Она – любовница его отца.

Сладкий, запретный плод его воображения и реальное достояние его папаши. В этом Сергей внутренне себе признался, будто это было большим подвигом, и он смог преодолеть какой-то внутренний барьер внутри себя. Именно потому, что эта стройная высокая девочка с какой-то почти цыганской внешностью внутренним магнитом тянет его к себе. Поэтому он хочет сказать ей что-то, но забыл, что говорят в таких случаях. И говорят ли?

Ему хочется побежать за ней по лестнице, по которой она уже поднимается, цокая высокими каблучками итальянских туфель. «Подарок отца», – мелькнуло в голове у Сергея. Ему просто хочется быть с ней. Ведь это так просто и трудно признать одновременно. Хочется отвезти ее куда-то на край света или просто завалить на кровать. Хочется бежать за ней, но ноги как будто приросли к земле. Нет, он знает, чего он хочет.

Конечно же, любым путем проникнуть к ней в комнату, поговорить о чем-нибудь, разорвать на ней одежду и грубым образом изнасиловать. Хотя он толком и не знает, как это делается. Но слышал.

А может быть, совсем не это. Ах да, он знает, чего ему хочется… Целовать каждый сантиметр ее тела, утонуть в ее черных шелковистых кудрях, жадно впиться в набрякшие соски и красивый изгиб восточных губ.

За долю секунды им овладевает безумная мысль, обдает его жаром, после чего в душе воцаряется щемящая пустота разочарования. Ведь она уже почти скрылась из виду, ушла, цокая высокими каблучками. А он так и ни на что и не решился…

Он уже думал уйти, повернулся к выходу и рад был вырваться на улицу, как вдруг судьбоносный голос вахтерши, оторвавшейся от своего вязания, громом обрушился на него. Он вернул его в реальность и погнал навстречу мечте.

– Что же вы стоите, молодой человек? – с язвой напомнила ему бабуля. – Вот она, ваша долгожданная! Или уже раздумали лекцию переписывать? Может, там ничего переписывать не надо? Или другой переписчик нашелся?

– Нет-нет, надо, – поспешно возразил Сережа. – Я и не заметил, как она прошла.

– Как это ты не заметил? Я уж глухая, а и то слышу – топот такой от нее вечно стоит! Я ее по туфлям-то сразу признаю.

И Панаеву ничего не оставалось, как развернуться и побежать за ней. Он поднялся на второй этаж, и вот… Она открывает свою комнату и буквально захлопывает перед ним дверь. Она его, собственно, и не ждала. И не знает, кто это. Она даже не удостоила взглядом.

«Хорошо, что вахтерша этого не видела», – стыдливо подумалось тогда Сергею.

И вот, наконец, Панаев, преодолев робость, постучался. Немного гортанный, с хрипотцой, но все-таки приятный, полный молодой энергии и дерзкого задора голос девушки спросил:

– Кто там?

– Почтальон Печкин, – нагло отозвался Панаев. – Принес заметку от вашего мальчика.

В этой его отважности сказывалась выпитая перед приходом в общагу бутылка пива.

– Что ты там принес? – Дверь распахнулась, и девица с вызовом посмотрела на Сергея. – Кто ты такой? Только не говори, что твоя фамилия Печкин…

– Может быть, я все-таки войду? Я по делу…

Снимая кепку, Сергей протиснулся в проем двери, в котором стояла девчонка.

– Так, кто ты такой? – наглым голосом спросила она его. – Отвечай! Ты что, к Маринке пришел?

– Нет, не к Маринке, – засмущался Сергей.

– А у Аньки, по-моему, нет друга. Она книжки читает: книга – лучший друг. А может, она решила поменять хобби?

– Я к тебе.

– Ко мне? А кто ты такой? – Девица оглядела Панаева презрительным взглядом.

– Панаев, – встретив ее взгляд, пояснил Сережа. – Дмитрий Панаев – мой отец.

Этого она не ожидала и как-то неумело почесала себе макушку.

– Твой отец?

– Да.

– Что, он тебя прислал, что ли? – откровенно недоумевала она.

– Нет. Он не знает, что я пришел. И не должен знать.

И тут Сережу охватила паника. Ему захотелось бежать отсюда со всех ног. Зачем он сказал ей это? Зачем пришел сюда?

Он сделал попытку уйти, но она остановила его, уперев ему ладонь в грудь. Ему так хотелось обратно, только вот она никак не убирала руку, а наоборот, кивнула ему:

– Ну-ка, ну-ка, зайди, парень!

Сергей послушно, как сомнамбула, вошел в комнату. Она закрыла за ним дверь, подперла ее спиной и осмотрела его с ног до головы.

– Ты и впрямь на него похож, – заметила она. – Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

– Как и мне. Однако ты прыткий для своего возраста мальчик.

– Ты тоже, девочка, – буквально впившись в нее глазами, заявил Сергей.

– Зачем ты сюда явился, давай разберемся.

Она покрутила на пальце брелок.

– Только забудь это свое дерьмо насчет Печкина. Может, ты пришел поучиться? Потыкаться захотелось? Ну…

Девица все больше входила в раж. Сергей оторопел. Впервые в жизни с ним так нагло разговаривала его сверстница. Но эта несовершеннолетняя шлюха плевать хотела на приличия. Он знает, что она занимается ЭТИМ с его отцом. По полной программе. От этой мысли ему сделалось мерзко. А она встала в вызывающую позу, поставив ногу на стул, откинувшись и вертя брелком. У нее уже развитая грудь, выпирающая из-под водолазки, круглый живот. Такая тесная юбка, облегающая полноватые ножки! Такой соблазнительной и отталкивающей одновременно она казалась ему тогда, почти что недосягаемой. И Панаеву стало тошно от сквозного вихря чувств, мерзким холодом обдавшего его изнутри.

– Кто тебя сюда прислал? Уж не твоя ли мамочка, чтобы ты прочел мне правила поведения в общественных местах и наедине с мужчинами? – Девчонка скорчила презрительную гримасу на лице.

Сергей отрицательно мотнул головой.

– Вот это да! – не унималась юная соблазнительница. – Оказывается, ты сам пришел. Остается предположить, что ты решил переспать со мной? А не слишком ли рано, малыш?

Она расхохоталась ему в лицо и, вытянув вперед указательный палец, надавила ему на нос как на кнопку звонка. Движение ее было настолько сильным, что от неожиданности Сергей отшатнулся назад, – ногтем она поцарапала ему правую ноздрю. Он понял: она ждет, чтобы он отмел это предложение. Он хотел и не смог. Застыл как вкопанный, пялясь на нее как щенок и трогая пальцем царапину на лице.

И вот полоски ее выщипанных бровей ползут вверх. Округляется накрашенный пухлый ротик, расширяются лукавые глаза, подведенные тушью. Она кричит. Ему кажется, что на крик сейчас сбегутся жильцы соседних комнат. Но никого это не колышет. Даже странно… Никого, кроме него и отцовской пассии, нет в эту минуту в комнате.

Ему хотелось сбросить с себя весь этот ужас, проснуться и потом решить для себя, что это был всего лишь страшный сон и что больше этого не повторится. Но это была реальность, которую он сам придумал.

– Тебе известно, что будет, если я расскажу об этом твоему отцу? – Девушка плотоядно улыбнулась и облизала губы. – Он оторвет тебе яйца, маленький ублюдок!

Кровь стучит у него в висках. Кажется, он лишился дара речи. Он только наблюдает за тем, как пламя, поднесенное к фитилю его терпения, подбирается к заряду.

– Прости, – бормочет Сергей. – Пожалуйста, не рассказывай. Я же прошу у тебя прощения.

– Не у тебя, а у вас, – нагло заявила она.

– У меня не было дурных намерений.

– Конечно, не было, – легко согласилась она. – Ты просто вообразил себя настоящим мужчиной. А на самом деле ты слюнтяй и тряпка. Твой отец – мой любовник. А тебе надо еще подрасти.

Она делает шаг к шкафу. А Сергей уже решил уйти из этого кошмара. И вдруг она оглушает его фразой:

– Я тебя еще не отпускала, – ее тон похож на строгую вздорную учительницу. – Мы еще не разобрались во всем.

И Сергей послушно останавливается, наблюдает, как она достает из шкафа бутылку вина и стаканы. Он замечает, что руки ее трясутся. Горлышко звенит о край рюмки, вино проливается на пол. Девушка залпом пьет. Ее взгляд становится еще более нахальным и задумчиво застывает на его ширинке. В ее взгляде чувствуется властная похоть и женский каприз одновременно.

– Я хочу услышать, как ты говоришь одну фразу, – заявляет вдруг она.

– Какую?

– Скажи громко и отчетливо: «Моя мать – грязная шлюха!»

Его скулы сводит судорога. Такого оборота он явно не ожидал. Он не может этого произнести при всем желании.

– Говори! – крикнула она ему в лицо. – Иначе все расскажу твоему отцу. И добавлю, что ты хотел меня изнасиловать.

Она наступает на него, он пятится. Комната небольшая – три шага, и он упирается в стену. Она с размаху бьет его по лицу.

– Говори: «Моя мамочка – шалава!»

Теперь она кричит как заведенная и лупит его своими кулаками, а он всего лишь уворачивается. Он боится даже загородиться руками, потому что это может окончательно ее взбесить.

– Говори, говори же! – наступает девушка.

И это ему надоедает. Он теряет осторожность и, схватив ее за волосы, бьет об зеркало. Оно с шумом разлетается на куски. Он бьет далее ее с силой по лицу, в живот, по спине. Не веря собственным глазам, он избивает девушку, рвет на ней одежду и тащит на кровать. В припадке бешенства он почувствовал возбуждение от прикосновения к ней, но минутное желание близости тут же сменяется отвращением. Он снова бьет ее по лицу.

– Сама ты шалава! – говорит он и плюет ей в лицо.

Вот и все. Ее обессиленная рука падает. Лицо в крови, под глазом – синяк. Она похожа на уличную женщину: по щекам течет тушь, под носом мокро, волосы рассыпались в кошмарном беспорядке. Она не может унять рыданий.

– Я шалава, я шлюха, – выла она, ползая на корточках.

А Панаев, глядя на девушку, уже почти остыл. И, пользуясь тем, что путь свободен, пробирается по стенке к дверям. Робость вновь начинает возвращаться в его душу. Открыв дверь, он еще медлит, как бы желая продолжить наказание. Но она уже не обращает на него внимание и только повторяет:

– Я шлюха!..

* * *

– После этого ты ее больше не видел? – спросила Лариса у Панаева.

– Нет, – нехотя ответил тридцативосьмилетний Сергей. – Так, видел мельком где-то через полгода. Но все уже перегорело. По-моему, отец ее к тому времени уже бросил.

– А с отцом ты разговаривал о ней?

– Нет, мне было стыдно. Но и она вроде бы ничего не рассказала отцу о том, кто ее избил…

– Это серьезная психологическая травма, – раздался вдруг приятный мужской баритон, совершенно не похожий на панаевский.

Лариса повернулась к двери и увидела плотного мужчину лет сорока, с заостренными, как у покойника, чертами лица. В нем она узнала нынешнего сожителя Вероники, адвоката Романа Исааковича Либерзона.

Во всей его внешности было слишком много напыщенного самолюбования не в меру интеллигентного человека. По крайней мере, именно так выражала свое мнение о нем Нонна Леонидовна.

– Нас опять подслушивали, – сокрушенно констатировала Лариса.

Либерзон, не обратив на нее никакого внимания, поправил на переносице очки в роговой оправе и, поморщив лоб, растянуто сказал:

– Глубокая душевная травма. Чем не основание для системы защиты?

Он еще раз нахмурился и вопросительно взглянул на Панаева.

– Душевная травма одурманенного подростка. Это твой случай, Серега! Я смогу тебе помочь.

– Надо же, сколько помощников! – язвительно заметил Панаев. – Нелегкая работа – из болота тащить бегемота.

– Нет, ну надо же! Мы все хотим помочь этому убийце и мошеннику, а он еще нам хамит! – В комнату вошла, заламывая руки и кривя презрительно губы, мадам Харитонова.

Видимо, почвы для ее эмоциональных выплесков в той комнате уже явно не хватало.

А Либерзон тем временем продолжал:

– С научной точки зрения ты, Серега, не виноват. Ты действительно не отвечал за свои поступки.

– Какие поступки? – вскричал Панаев. – Рома, ты что, мне шьешь дело? Я говорил только о том, что избил шалаву своего батька двадцать лет назад…

– Серега, успокойся! – Либерзон подошел вплотную к Сергею. – Никто не хочет тебя посадить. Мы хотим по возможности вообще замять это дело. Если, конечно…

Роман Исаакович взглянул на Ларису.

– Это просто какой-то кошмар! – Нонна Леонидовна считала за благо постоянно вмешиваться в разговор. – Это катастрофа! И все это на мою больную голову. Зачем я отдала свою дочь за этого жулика?!

– Мама, прекрати, – вступила в разговор из-за ее плеча Вероника.

– Он еще ответит за свои злодеяния, – пророческим шепотом загундосила «железная леди», стоя в дверях и потрясая наманикюренными кулаками в серебряных кольцах.

– Пошла на х…! – крикнул ей Панаев.

– Быдло. Ну, форменный идиот! – всплеснула руками Харитонова, буквально выставляемая за дверь собственной дочерью.

Когда дверь за ними наконец закрылась, Панаев, глядя на адвоката горящими глазами, спросил:

– Ты что, действительно считаешь, что я грохнул эту толстую биксу в ванной?

– В собственной ванной! В собственной! – снова заорала Нонна Леонидовна, врываясь в комнату. – Смотрите, он еще и отнекивается!

– Пошла на х…! – спокойно повторил Панаев.

Лариса не обращала внимания на эту перепалку: она анализировала полученную информацию.

А что, если девушка из юношеских лет, как бы ни неприятна была их первая встреча, встретилась на его пути, допустим, спустя несколько лет? Неожиданно? Может быть, в интимной обстановке? Как знать, что могло вызреть из этой истории? Но расспрашивать Панаева в присутствии стольких людей не имело смысла.

Котова обвела взглядом комнату. Она увидела лысоватого крепыша Либерзона, который, ходя из угла в угол, что-то пытался доказать и в чем-то убедить своего оппонента и подзащитного. Ерзающую на стуле Веронику, которая боялась, что мама снова ворвется в комнату с проклятиями. Панаева, который откровенно устал от этого кошмара.

– Может быть, ты все-таки не помнишь? Может быть, ты принудил эту женщину силой заниматься с тобой сексом? Может быть, ты не хотел убивать, а просто так получилось? – методично наседал Либерзон.

– Я не делал этого, – вяло сопротивлялся Панаев.

– Может быть, ты просто хотел ее унизить, решил запугать пистолетом? Просто так получилось, – Либерзон прищурил левый глаз. – Случайно, так сказать, неожиданно…

– Нет.

– Кстати, Сережа, где пистолет, из которого было совершено убийство?

– Я не знаю…

– Ты писал эту записку, это же твой почерк! – предъявлял вещественное доказательство Либерзон. – Ее нашли в ванной, на полочке, около банки с зубными щетками.

– Я не писал…

Лариса еще раз посмотрела на Панаева, словно стараясь понять, где этот человек говорит неправду, а где искренен. У нее складывалось впечатление, что где-то скрывается тайна. И что Панаев не до конца откровенен.

Она вышла в другую комнату, где сидели представители старшего поколения и Николай. Последний просматривал какие-то журналы и казался невозмутимым, но Лариса по дрожи его рук и крайне напряженной позе определила, что мальчик явно нервничает.

Лариса подошла к Марии Ильиничне и спросила ее, как можно связаться с ее мужем. Ответ она получила очень быстро.

– Он сейчас дома. Я сама позвоню.

Мария Ильинична набрала номер и, расплакавшись в трубку, произнесла:

– Тут весь дом на ушах стоит. Сережку в убийстве обвиняют… Приезжай быстрее…

В ожидании прошло еще полчаса. За это время Либерзон несколько раз настаивал на том, что пора вызывать милицию. Вероника умоляла его подождать, словно это могло что-то изменить. В конце концов решили подождать прибытия Панаева-старшего и только после этого позвонить по «02».

Наконец прибыл Дмитрий Федорович. Это был сухопарый высокий мужчина с довольно симпатичными, а на взгляд Ларисы, даже благородными чертами лица. Для своего возраста – шестидесяти лет – он весьма неплохо смотрелся. Он с порога сдержанно поздоровался и тут же направился в ванную.

«Наложница», как и следовало ожидать от хладного трупа, по-прежнему находилась там.

Панаев-старший быстро кинул взгляд, на некоторое время застыл, потом вдруг резко поднес правую руку ко рту и слегка надкусил ноготь. Другой же рукой он интенсивно потер мочку уха. Через некоторое время совершил дерганое движение в сторону ванной, как бы наклонился. Казалось, он хотел сделать позу наложницы более удобной.

Когда он повернулся и собрался выйти, Лариса увидела капельки пота на его лбу. «Подозрительно – так на незнакомых люди не реагируют», – подумала Лариса.

И она решила немедленно взять Панаева-старшего в оборот. Представившись подругой Вероники, она попросила его о краткой беседе.

Дмитрий Федорович выглядел слегка растерянным, но присутствия духа не терял. Он довольно быстро согласился на разговор. Лариса и Панаев-старший прошли в комнату Сергея и попросили всех находившихся оттуда удалиться.

– Вы понимаете, что ваш сын является главным подозреваемым в убийстве этой женщины? – довольно напористо начала разговор Лариса.

– Вы что, считаете, я воспитал убийцу? Что я совершил грубые педагогические просчеты? Уверяю вас, я не знаю, в чем виноват как отец, – Дмитрий Федорович потер свои мозолистые ладони. – Я всего лишь простой инженер, вышедший из рабочих. Много учился и работал. Был даже начальником цеха на ткацкой фабрике. Сам никогда никаких грехов не совершал, хотя соблазнов было много.

– А ваши отношения с женщинами – это что, грех или добродетель? – Лариса усмехнулась ироничной полуулыбкой.

– С женщинами – у кого же не бывало…

– Вы уважали тех, с кем проводили время?

– Я всегда уважал женщин, даже вечно недовольную всем жену, даже гулящую дочь. Учил и сына с уважением относиться к слабому полу.

– У вас хорошие отношения с сыном?

– Ни у кого не было лучшего отца, – неожиданно высокопарно ответил Дмитрий Федорович.

«А вот это весьма сомнительно», – подумала про себя Лариса. Исходя из показаний матери, папаша, погрязший в сластолюбивых утехах, не мог удовлетворительно выполнять отцовские обязанности. То же самое, собственно, можно сказать и о матери, которая, не найдя счастья в супружеской жизни, воркует и пускает слюни над сыном, который, в свою очередь, вынужден разрываться между восхищением перед родителями и отвращением к ним.