Текст книги "Бесплатный сыр – в мышеловке"

Глава 2

Людмила Ивановна жила довольно далеко от телецентра, так что Павлику удалось реализовать свои планы насчет покемарить. Мы с пониманием отнеслись к его естественному желанию, переговариваясь в машине вполголоса. Все-таки ничто человеческое нам не чуждо, в том числе и милосердие к ближнему.

Оказавшись в квартире нашей героини, мы словно провалились в дыру во времени, примерно лет на сорок назад как минимум. Пузатый комод, венские стулья, бархатная скатерть на круглом столе, кружевные салфеточки, фотографии в рамочках на стенах, море комнатных цветов… И запах свежеиспеченной сдобы. Хозяйка квартиры оказалась под стать этой обстановке: невысокая пухленькая старушка в круглых очочках, в старомодной белой блузке с брошкой и темно-синем шерстяном сарафане. Она буквально с порога начала изливать на наши головы потоки гостеприимства и радушия, раздала всем самодельные тапочки и потащила к столу, на котором громоздились блюда с пирогами, пирожками и плюшками. Особенно старушка хлопотала вокруг Павлика и Леры, сокрушаясь об их худобе.

Оператор искренне обрадовался угощению, а наша помощница страдальчески закатила глаза, когда Людмила Ивановна не могла ее видеть. В общем, к делу мы приступили только через полчаса.

– Людмила Ивановна, – обратилась я к хозяйке, – а где же ваши знаменитые растения? Что-то я их не вижу. Фикус, герань, лимон, традесканция – это все не удивительно.

– Ирочка! – всплеснула руками старушка. – Разве же можно держать бонсай в такой атмосфере? Эти деревца очень деликатные, им нужен особый температурный режим. Пойдемте, я вам все покажу.

Женщина подвела нас к двери на лоджию и распахнула ее.

– Вот, – она гордо посмотрела на меня, – это мое царство.

– Боже! – только и смогла я выдохнуть.

Лоджия была превращена в маленький сад, где каждое растение находилось на своем, строго отведенном ему месте и подсвечивалось умело спрятанными светильниками. Все это было настолько красиво и так сильно отличалось от того, что было в самой квартире, что я на некоторое время онемела и могла только молча любоваться. Хозяйка же в это время вооружилась пульверизатором и принялась бережно обрызгивать крохотные деревца. Мне она казалась какой-то древнеславянской богиней, когда склонялась над карликовым дубом, росшим на холме. Вообще, все было устроено так, что возникало ощущение изменения реальности, словно это не деревья были карликовыми, а Людмила Ивановна была великаншей.

– Как же вам удалось все это сделать? – наконец смогла заговорить я.

– Это довольно долгая история, – улыбнулась старушка. – Я родилась на Сахалине, Японские острова были совсем рядом, а в соседнем доме жил замечательный человек, преподаватель биологии Капитон Евграфович Болдин, еще из бывших. Он-то и привил мне любовь к растениям. Сначала я выращивала дома все, что только под руку подворачивалось, отец и мать сначала ругались, потом решили, что я стану агрономом, да не сложилось… Папа погиб во время войны, маму парализовало, я должна была очень рано начать зарабатывать на жизнь, какая уж тут учеба…

У Людмилы Ивановны навернулись слезы на глаза, но она достаточно быстро справилась с собой.

– Пошла на завод, но цветы свои не бросила, хоть и уставала страшно. Придешь, бывало, со смены домой, ноги гудят, руки отваливаются, а посмотришь на кустики, поговоришь с листочками, и легче становится. Так и жила, пока не встретила своего Васеньку. – Старушка показала рукой на стену, где висел большой портрет бравого морячка с залихватскими усами в сбитой на затылок бескозырке. – Он здешний, тарасовский, Васенька-то мой. Вот и увез меня сюда с Сахалина. Мама-то моя к тому времени уже померла… А с Дарьей Петровной, свекровью моей, царствие ей небесное и земля пухом, мы сразу поладили. Она меня как дочку родную приняла и готовить научила. Всегда, покойница, приговаривала: «Люсенька, чтоб в семье мир был, мужа в первую голову кормить надо хорошо. Тогда тебе никакие соперницы не страшны будут. Ежели мужик от доброй еды отяжелеет, куда ж он пойдет? А во вторую голову, никогда не плачь: слезы, они семью изнутри разъедают почище ржавчины…» Мудрая женщина была.

С этим утверждением я не могла не согласиться, хотя насчет кормления и сытого мужика могла бы поспорить, но не стала, а постаралась вернуть хозяйку к теме растений.

– Людмила Ивановна, а ваше увлечение в новой семье прижилось?

– А как же! Дарья Петровна мне даже ко всякому празднику не обновки дарила, а всякие редкие цветы: сразу поняла, что невестке милее. Да и так то отросточек какой от подруги принесет, то семена. Уговаривала поступать учиться, да только я уже тогда своего первенького ждала, потому и не пошла. А бонсай я начала выращивать уже после того, как дочку родила. Я ведь с учителем моим бывшим, Капитоном Евграфовичем, переписывалась. И вот как-то приходит мне извещение на посылку. Иду на почту, удивляюсь, потому что обратный адрес сахалинский, но не Болдина, а какой-то организации. Оказалось, умер мой учитель и завещал мне часть своих книг. В этой-то посылке я и нашла книжку о том, как выращивать бонсай. Это был последний труд Капитона Евграфовича. Он перевод сделал, да и сам кое-что добавил. Я как посмотрела на фотографии, так и загорелась. Да и память учителя захотелось почтить. Сначала трудно было, два деревца даже погибли, а потом научилась, дети стали помогать. А когда Васенька на пенсию вышел, так и он в стороне не остался. Как нам квартиру новую дали в семьдесят седьмом, так он сразу сказал, что лоджия вся моя будет, и помогать стал: освещение сделал, водяные устройства, чтобы влажность поддерживать, калорифер приспособил, у него руки просто золотые. А Машенька, дочка моя младшая, пейзажики рисовала, говорила, пусть все выглядит словно на самом деле, она ведь художница, сейчас в театре работает, декорации к спектаклям делает.

История нашей героини мне понравилась, съемочного материала было хоть отбавляй, вопросов честно прожившая жизнь Людмила Ивановна не боялась никаких и отвечала легко и раскованно. А когда вернулся с первой дачной вылазки ее муж, Василий Федорович, я чуть не прослезилась от умиления, так трогательно они смотрелись вместе: крепкий, кряжистый седой усач, называвший жену Людшей, и маленькая кругленькая бабулька, умилительно семенившая следом. Словом, ехидный Гурьев мог бы с полным правом назвать нашу передачу розовыми соплями.

Договорившись с хозяевами о дополнительных съемках с чадами и домочадцами, мы сердечно попрощались и отбыли. Я краем глаза успела заметить, как Людмила Ивановна сунула Павлику объемистый сверток. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться о содержимом этого свертка, так как наш оператор поглощал старушкину выпечку с завидным аппетитом и искренним восхищением.

Как только мы уселись в машину, Павлик обратился к водителю:

– Костя, у меня к тебя две большие просьбы…

– Ну? – лаконично поинтересовался тот.

– Наши дамы милостиво отпустили меня сегодня с работы, пообещав все уладить с шефом, поэтому я тебя прошу проехаться быстренько по хозтоварам и помочь мне привезти домой батарею.

– Это можно, – согласился Костя. – Я даже знаю, где купить подешевле. А вторая просьба?

– А вторая, – Павлик вздохнул, – вторая заключается в том, что я собираюсь набиться к тебе на ночлег, так как у меня дома адская холодина. – Заметив, что наш водитель немного поморщился, оператор поспешил добавить: – Ты не думай, я не с пустыми руками! – Тут Павлик принародно потряс дареным свертком, чем вызвал наш ехидный женский смех.

– Ничего не получится, Павел, – сокрушенно покачал головой Шилов.

– Почему? – Лицо оператора огорченно вытянулось.

– А ты разве не в курсе? Ко мне сегодня приехал армейский друг.

– Ну и что? – попытался настаивать Павлик. – Втроем посидим, а спать я могу и на полу.

– Не можешь, на полу я сам спать буду. А третьей постели у меня просто нет.

– Костя, – не отставал Павлик, – у тебя же диван раскладывается, разве ты не можешь со своим другом вдвоем улечься?

– Павел, – не выдержала Галина Сергеевна, – нельзя же быть таким неделикатным! Тебе уже отказали дважды, поэтому должен же ты понять, что будешь лишним. Может быть, Костику хочется с армейским другом вдвоем посидеть, повспоминать старое, а ты будешь мешать.

– Да-да, – ехидно ввернула Лера, – скрипач не нужен.

– Не в этом дело, – досадливо поморщился Костя. – Пашка нам не помешал бы. Дело исключительно в спальных местах, так как я со своим другом в одной постели спать не могу, не те у нас отношения.

– Ой, – выдохнула я, воззрившись на водителя.

– К-костя, – слегка заикаясь от удивления, спросила Галина Сергеевна, – к-как это понимать?..

Дальше развивать свою мысль она не стала, так как представить Шилова в голубой ипостаси просто не могла.

– Да ну вас! – рассердился Костя. – Просто мой друг – женщина.

– О господи, – с облегчением вздохнула я. – Так бы и говорил – подруга. А то заладил: друг, друг! Тут поневоле всякие мысли в голову лезть начнут про не те отношения.

– Ирина Анатольевна, – дернулся Костя, – уж от вас-то я таких намеков не ожидал.

– Ну извини, – смутилась я. – В следующий раз выражайся яснее.

– Простите, – теперь пришла очередь смущаться Шилову. – Просто Катю у нас в части никто как женщину не воспринимал, а кто пытался, тот очень быстро раскаивался. Поэтому я и привык относиться к ней как к другу и называть так же.

– И куда же мне теперь деваться? – спросил Павлик в пространство. – Неужели мерзнуть всю ночь? Я ведь, между прочим, на тебя, Костя, надеялся и запасным вариантом не озаботился.

– Какой ты непредусмотрительный, Паша, – укорила его Галина Сергеевна. – Ладно, не ной: переночуешь у нас, если тебя устроит раскладушка.

– Галина Сергеевна! – возопил воспрявший духом оператор, перед внутренним взором которого больше не маячила перспектива холодной ночевки. – Вы лучшая из представительниц женского пола, а я ваш вечный раб.

– Ну-ну, – саркастически хмыкнула режиссер. – Ты насчет вечности не поторопился? Она ведь ой какая длинная…

– Ну, – протянул Павлик, – по крайней мере, я готов исполнить ваше любое желание.

– Тоже неплохо, – согласилась Галина Сергеевна. – Исполняй. Повелеваю: немедленно помирись с Лерой, так как сил моих больше нет смотреть на ее кислую физиономию.

При этих словах Лера гордо вскинула подбородок и поджала губы, всем своим видом показывая, что в Павликовых извинениях не нуждается. Однако тот явно обрадовался возможности одним махом уладить два дела: помириться с Лерой, как было приказано, и дешево расплатиться за ночлег.

– Лерочка! – театрально взвыл оператор, вывернувшись назад, как только смог, и молитвенно сложив руки. – Прости недостойного, посмевшего вызвать на твоем лилейном челе морщинку и лишившего окружающих твоей лучезарной улыбки. Не заставляй меня горестно биться головой о стену и пугать своими стенаниями наших коллег!

– Интересно было бы на это посмотреть, – ехидно процедила Лера – это были ее последние капли обиды, перед тем чтобы оттаять окончательно. – Ладно, считай уж, что ты прощен.

– Все, господа, – подвела я черту ко всеобщей радости, так как мы уже подъезжали к телецентру. – Прекращаем этот показательный балаган и разбегаемся по своим делам. Павлик и Костя – за батареей, а дамы за мной в кабинет.

– Ирина, а вы ничего не забыли? – окликнула меня вышедшая из машины Лера.

– А что я могла забыть? – Я замерла на полдороге.

– К Косте приехал армейский друг, – со значением протянула наша помощница, упирая на слово «армейский».

– А я здесь при чем? – До меня все еще не доходило.

– О господи! – закатила глаза Галина Сергеевна. – И это я должна напоминать тебе о твоей затее! Ирина, напряги извилины: армейский друг, который подруга, ну?

– О, извините, – смутилась я. – Это пироги Людмилы Ивановны так плохо повлияли на мои умственные способности.

– Ты еще скажи, что любой творческий человек должен быть злым и голодным, а не только поэты, – съехидничала наш главный режиссер.

– Нет, наверное, только телеведущие, вроде меня, – я буркнула последнюю отговорку и обратилась заговорщицки к Косте: – Скажи, а твоя армейская подруга надолго приехала?

– Да, у нее в Тарасове довольно много дел, так что две-три недели она здесь пробудет.

– Замечательно, – мурлыкнула я с выражением хищной кошки, заметившей дичь. – А ты мог бы привести ее завтра к нам в студию?

– Могу, – пожал плечами Костя, – а зачем?

– Хочу пригласить ее поучаствовать в нашей передаче. Как ты думаешь, она согласится?

– Понятия не имею. Вообще-то Катя не очень любит публичность…

– Это поправимо, – махнула я рукой. – Ты только приведи, а уж я постараюсь ее уговорить.

– Хорошо, Ирина Анатольевна, до завтра.

– До завтра, Костя.

Я наконец-то выбралась из машины вместе с Галиной Сергеевной, которая всю дорогу до нашего кабинета рассматривала меня как редкий музейный экспонат и не бросила своего занятия даже после того, как мы расселись каждая за свой стол.

– Галина Сергеевна, – не выдержала я, – у меня что, прическа не в порядке?

– Все у тебя в порядке, – вздохнула она. – И даже более чем… Я вот смотрю на тебя и думаю: ведь не хотела я связываться с твоей военной передачей, как бог свят не хотела, а не выдержала. Веревки ты из людей вьешь, Ирочка.

– Разве? – немного рисуясь, переспросила я. – Ничего такого я за собой не замечала.

– А тебе и не надо замечать, само собой все получается. Ладненько, я так понимаю, что теперь, когда героиню ты практически нашла, передача с Людмилой Ивановной тебя больше не занимает, а потому ложится целиком и полностью на наши с Лерой хрупкие плечи?

– Ну почему же? – возмутилась я. – Про старушку мы все доделаем вместе, а с Костиной подругой я встречусь завтра, пока Павлика не будет, и постараюсь договориться на следующую неделю. Все пойдет по графику.

– Да? – скептически осведомилась Галина Сергеевна. – Ну-ну, твоими устами да мед бы пить, а вот мое сердце чует, что все пойдет кувырком.

– Перестаньте, – отмахнулась я, – зачем вам лавры Кассандры? Что будет, то и будет.

– Фатализм, знаешь ли, тоже не всегда к добру приводит, – парировала Галина Сергеевна.

– Но и плохое тоже видеть не обязательно во всем, когда можно найти что-то и хорошее. Например, до конца рабочего дня осталось всего два часа.

– И что из этого следует? – поинтересовалась до сих пор молчавшая Лера.

– Только то, – ответила я, – что можно успеть уже сегодня довести до ума сценарный план передачи с Перовой, чтобы завтрашнее утро было целиком и полностью свободным.

– Вот об этом я и говорила, – ехидно отметила Галина Сергеевна. – Начинается гонка, хотя сегодня всего-навсего понедельник.

– Лично у меня, – снова вмешалась Лера, – он начался еще в субботу. Так что я не против поработать в темпе.

– Вот и отлично, – резюмировала я.

Таким образом, за оставшееся от рабочего дня время мы успели сделать все намеченное мною и даже более того: бесценной Галине Сергеевне удалось изловить шефа и этот план утвердить. Теперь можно было с чистой совестью отправляться по домам, что мы и сделали. Я снова пошла пешком, полной грудью вдыхая влажный, почти весенний воздух. Даже как-то не верилось, что зима еще может вспомнить о том, что февраль по праву принадлежит ей, и отыграться на жителях Тарасова морозами и снегопадами. Понедельник прошел для меня настолько удачно, что я готова была любить весь мир, а особенно одного человека – своего милого Володю. Домой я сегодня возвращалась без опозданий, поэтому вполне могла побаловать мужа собственноручно приготовленным ужином, например, его любимыми блинчиками. А что? Вот приду и приготовлю.

– Володенька! – позвала я, открывая дверь и входя в прихожую. – Я дома!

Полная тишина была мне ответом. Странно, в это время муж должен был возвратиться с работы. Более того – на кухне, в ожидании любимой жены ему полагалось старательно изводить продукты питания в попытке приготовить что-нибудь более-менее съедобное. Где же его, интересно, носит?

Я сняла пальто и сапоги и прошла в комнату. На журнальном столике обнаружила записку, прислоненную к коробочке с моей орхидеей. Текст был следующим: «Ириша, меня припрягли принимать пересдачу у вечерников, поэтому буду поздно. Целую, Володя».

Вот так-то! Целует он меня, видите ли. А мне с этих виртуальных поцелуев, между прочим, не холодно и не жарко, я предпочитаю целоваться в реальном мире.

Раздражение мутной волной толкалось в затылок. В кои-то веки я пришла домой вовремя с мыслями о вкусном ужине для мужа, а его нет. Я плюхнулась в кресло и взяла в руки коробочку с цветком, надеясь, что раздражение угомонится от созерцания этого ботанического чуда. Умом-то я понимала, что не права, но сознание собственной неправоты вовсе не способствовало улучшению настроения. Где-то на краю сознания уже начинался злобный внутренний монолог на тему вечной неправоты женщин, несчастных, угнетенных и обиженных. С этим безобразием нужно было срочно что-то делать, иначе по возвращении уставший муж рисковал обнаружить в квартире не любимую жену, а кошмарную фурию, мечтающую не накормить главу семьи, а разбить о его голову пару-тройку тарелок.

Я решительно вернула на столик коробку с цветком, гордым своей в данный момент бесполезной красотой, нашарила пульт от музыкального центра и нажала клавишу «плей», памятуя о том, что с утра в дископриемнике остался сборник моих любимых классических произведений. Вместо ожидаемых скрипок или органа в уши мне ударил рев электронной какофонии и истеричный голос, надрывно вопящий с интонациями жертвенного козла.

Боже мой, что это? Не помню, чтобы у нас в фонотеке было хоть что-то подобное, откуда это взялось? Неужели Володя купил? Никогда не подозревала, что ему может нравиться такое. Неужели я так плохо знаю своего мужа? Нелепые мысли метались в моей бедной голове, а уши разрывала кошмарная музыка. Я сидела, не в силах шевельнуться, пока композиция не закончилась, а с первым мгновением тишины судорожно принялась давить кнопку «стоп», словно боялась не успеть. Потом какими-то крадущимися шагами подошла к музыкальному центру и оглядела его окрестности в поисках упаковки от злосчастного диска.

Ее я обнаружила сразу же: стандартная коробочка для компактов, на аляповатом вкладыше которой змеилась дарственная надпись: «Любимому преподавателю от преданной студентки ко Дню святого Валентина». Ох! Меня так потрясла мысль о том, что мы все на студии с этим мужским днем совсем забыли о недавно прижившемся в России празднике всех влюбленных, что я сначала даже не обратила внимания на смысл дарственной надписи.

Я понеслась в прихожую, выудила из своей рабочей сумки блокнот и ручку и принялась строчить дополнения и изменения к сценарному плану. Так как наша программа выйдет сразу после Дня святого Валентина, то будет просто замечательно несколько потеснить бонсай, уделив внимание семейному счастью всех поколений Перовых, начиная с патриархов и заканчивая достигшими возраста первой любви внуками. Красота! Надеюсь, Галина Сергеевна все это одобрит. Все равно материалов мы пока отсняли немного.

Я удовлетворенно поставила жирную точку в конце своих заметок, радуясь тому, что озарение настигло меня вовремя. Настроение исправилось, с таким не грех и за стряпню приниматься. Вот только переоденусь…

Когда я застегивала последнюю пуговку халатика, на глаза снова попалась злосчастная упаковка. «Любимому преподавателю…» Так-так-так… «…от преданной студентки…» Интересно, а где происходило вручение этого подарка? Прямо в нашей квартире? А потом совместное прослушивание оного подарка? И где сейчас мой муж на самом деле? Так-таки экзамены принимает? У кого? У той самой преданной студентки?

Не помня себя от ярости, я, как была в халате, кинулась в прихожую, впрыгнула в сапоги и напялила пальто, не очень соображая, что собираюсь делать, и рванулась к двери. Неожиданно подвернувшийся каблук помешал мне выскочить из квартиры, так как я упала и больно ударилась коленом. Боль способствовала отрезвлению. Ну и куда я собралась и на кого буду похожа, когда влечу в университет в таком виде? Да уж, конечно, не на звезду местного телевидения.

Я поднялась с пола, сняла пальто с сапогами и вернулась в комнату. Нет, так нельзя, я все сама выдумываю, Володя любит меня больше всех на свете и ничего подобного никогда не совершит. Но, один раз подняв голову, змея ревности не собиралась легко успокаиваться. Она продолжала пялиться на меня своими холодными глазами и ехидно дразнить раздвоенным языком. Я поняла, что успокоиться не смогу, пока не увижу мужа, а дожидаться его, сидя дома, у меня нет сил.

Я снова переоделась в рабочий костюм, спрятала халатик в шкаф, записку вернула на прежнее место: словом, сделала вид, что меня дома не было. В прихожей я достала свои ключи и аккуратненько засунула их в свою комнатную тапочку, создавая для себя повод для столь позднего визита в университет.

До корпуса химического факультета я добралась довольно быстро, так как меня увидел наш сосед, автолюбитель.

– Добрый вечер, Ирина Анатольевна, – вежливо приветствовал он меня. – Вас подбросить?

– Да, если вам по пути, – улыбнулась я ему. – Ключи забыла, а муж еще в университете.

– Садитесь, я как раз на вокзал, тещу встречать.

Разговорчивый сосед всю дорогу пытался выведать у меня, о чем будет следующая передача, чтобы порадовать свою половину, но мне не хотелось разговаривать, поэтому я отделывалась стандартными фразочками типа: «Женское счастье» всегда о женском счастье во всех его проявлениях», «Никогда ничего не говорю заранее, так как боюсь сглазить». По-моему, сосед обиделся, но довез и пожелал успехов. Ладно, потом как-нибудь извинюсь.

Вахтерша меня сразу узнала и заулыбалась, начав выкладывать всю информацию, не дожидаясь вопросов с моей стороны:

– Ирина Анатольевна, здрасте! А Владимир Николаевич в сто седьмой аудитории, экзамен принимает вместе с Виталием Сергеевичем, они уже скоро освободятся. Виталий Сергеевич курить выходил, так я его спросила, скоро ли закончат, а он сказал, что еще три балбеса осталось. – Вахтерша хихикнула и пояснила: – Это он так студентов называет. Так вы станете ждать или пройдете?

– Спасибо вам, я пройду, – вежливо поблагодарила я словоохотливую женщину, чувствуя, как отлегло от сердца.

Пока я шла по полутемному коридору, навстречу попались два здоровенных парня, которые радостно скакали горными козлами, шепотом выкрикивая благодарности:

– Слава богу, что у нас Лебедев принимал! Пойдем обмоем это дело!

Памятуя о сведениях вахтерши, я сообразила, что «балбес» остался всего один, значит, мой муж и в самом деле скоро освободится. Однако сердце требовало увидеть «балбеса» собственными глазами и убедиться, что это именно балбес, а не балбеска. Я заглянула в аудиторию. На звук заскрипевшей двери трое присутствующих лиц мужского пола дружно повернулись к двери.

– Ирочка, – заулыбался Володя. – Ты как здесь?

– Ключи забыла, – буркнула я.

– Бедная моя, – посетовал супруг. – Подожди чуть-чуть, ладно?

– А чего ждать? – улыбнулся мне Виталька, а потом повернулся к великовозрастному студенту с густыми усами: – Считайте, господин Соколов, что вам сказочно повезло: явление Ирины Анатольевны сделало меня мягким и покладистым, поэтому я ставлю вам тройку и отпускаю с миром до следующей сессии.

Усач залился краской, неверящими глазами уставился в зачетку, где рука Белоусова уже выводила заветную тройку, потом цапнул свой замызганный документ, словно боялся, что тот исчезнет, и выскочил из аудитории, прокричав напоследок «спасибо» и «до свидания». Наверное, побежал догонять тех двоих, попавшихся мне навстречу.

– А что, – поинтересовалась я, – у вас сегодня только парни экзаменовались?

– Ага, – с хрустом потянулся Белоусов. – С девчонками я днем разобрался и так устал, что уговорил нашего декана позволить мне принимать пересдачу у парней вместе с Володькой.

– А ты, естественно, согласился? – уточнила я у мужа.

– Как же я мог отказать другу, если он за мной домой приехал? – изумился Володя. – Ты извини, Ирочка, я же не знал, что ты ключи забудешь.

– Да ладно, – отмахнулась я, – сама виновата. Вот только есть хочется страшно!

– Господа, – предложил Виталька, – а пойдемте-ка с вами в кафе? Я угощаю.

– С чего столь широкий жест? – подозрительно спросила я.

– Так я ж у девчонок сегодня пересдачу принимал, – пояснил Белоусов. – Они субсидировали. Любят они меня. Одна даже диск подарила какой-то металюжный с дарственной надписью, кретинка. Я у вас его слушать пытался, так Володька на первых тактах центр вырубил. Испортила ты ему вкус, Ирина, своей классикой.

– Но-но! – возмутилась я, хотя на душе стало легко и свободно. – Не трогай святое своими руками грязного панка!

– Почему грязного? – оскорбился Виталька. – Я чистый и даже при галстуке.

– Не спорьте о вкусах, – примиряюще поднял руки Володя. – Раз мы оба при галстуках, а Ирина всегда выглядит прекрасно, то идемте в кафе ужинать.

И мы пошли есть пиццу и запивать ее апельсиновым соком.