Текст книги "Шансов выжить нет"

Светлана Алешина
Шансов выжить нет

Глава первая

Терпеть не могу летать в одиночестве.

Не так много я прожила на свете, чтобы иметь склонность к уединенным, сосредоточенным размышлениям. Хотя подумать-то мне было над чем… Во-первых, только что закончился важный период моей жизни – две недели назад я защитила диссертацию по психологии поведения в экстремальных условиях и уже неделю работаю в нашем тарасовском территориальном управлении МЧС.

То есть профессию я себе выбрала. Или она меня выбрала? Какая, собственно говоря, разница… Дороги, которые мы выбираем – это те дороги, которые выбирают нас. Те, по которым мы можем пройти… Во-вторых… Во-вторых или во-первых? Сергей… Стоп! Сейчас же прекрати, Оленька, ведь ты же запретила себе об этом думать…

Что же до профессии, то она, надо сказать, у меня редкая – психолог-консультант оперативной федеральной спецгруппы спасателей. Таких групп в России всего-то раз-два и обчелся, и разбросаны они по самым крупным городам – с тем расчетом, чтобы максимально сократить скорость реакции спасателей на чрезвычайное событие. Специалисты в группах классные, каждый владеет несколькими специальностями. Первая, ближайшая группа, прибывает на место максимум через час после сигнала бедствия, чуть позже – еще несколько, если это необходимо. И только психологи всегда появляются с опозданием. Если вообще появляются. Потому что нас в подразделениях МЧС еще слишком мало.

В последнее время наше ведомство открыто причисляют к силовым. Да оно, собственно, и справедливо. Подготовка наших спецотрядов ничуть не хуже, чем, скажем, в милицейских группах особого назначения или с спецвойсках службы безопасности. А то и получше. Просто те специализируются на стандартных ситуациях – захваты заложников, террористы, бомбы, покушения на лидеров, шпионаж и все такое прочее.

А мы всякий раз импровизируем. Потому что действуем именно в ситуациях непредвиденных. В любых – от какого-нибудь цунами до массовых волнений из-за невыдачи зарплаты… И решения принимаем сами на месте, сразу же в момент получения информации. В экстремальных условиях выживает тот, кто принимает правильное решение прежде, чем успевает об этом подумать, интуитивно… А правильное решение может быть только одно – то, которое спасает жизнь.

По правде говоря, первое время я недоумевала – зачем психолог в войсках МЧС? Но очень быстро поняла: это природные катаклизмы возникают и развиваются без всякой, по крайней мере, видимой, логики. А поведение человека во время этих катаклизмов… Оно целиком зависит от его психологических особенностей. И моя помощь попавшему в беду человеку может стать решающей…

Выдергивают меня из Тарасова постоянно, практически каждый месяц. Где я только не побывала за семь лет, пока училась в университете и аспирантуре! Крупнейшая авиакатастрофа в Орли… После той командировки я, раздосадованная языковой немотой в обществе молодых симпатичных французов-спасателей из национального легиона, твердо решила выучить наконец французский. И теперь могу вполне сносно объясняться… Извержение вулкана Кракатау на маленьком островке в Зондском проливе между Явой и Суматрой. Там я впервые поняла, увидела собственными глазами, как человека может парализовать один только вид потока раскаленной лавы. И он идет ей навстречу, не замечая жара, пока волосы не вспыхнут на голове… Захват заложников в одном из магаданских лагерей… Там, между прочим, от МЧС я была практически одна. До сих пор вспоминаю об этом своем подвиге с содроганием: мне тогда пришлось проникнуться мыслями и чувствами приговоренного к пятнадцати годам убийцы, чтобы уверенно смоделировать его поведение…

Самое обидное, что переполняющими тебя впечатлениями и наблюдениями ни с кем нельзя поделиться. Так хотелось иногда рассказать подругам, что вернулась только что с другой стороны земного шара и вообще чудом осталась жива. Но даже упоминать об этих операциях мне было строго запрещено – давала подписку о неразглашении. Нарушишь – и будешь автоматически уволена, без права когда-либо служить в этой структуре… А я, честно скажу, крепко держалась за свою работу и за зарплату, которую мне платили с первого дня вербовки. Участие в международных спасательных операциях оплачивалось очень высоко, из специального фонда ООН. Потерять такое место из-за болтливости… Это, знаете ли!.. Вот я и молчала… Хотя однажды мне это дорого стоило. Нет, не хочу сейчас вспоминать об этом…

Завербовали меня уже на третьем курсе университета, едва только мой научный руководитель, сам, кстати, бывший эфэсбэшник, как я потом выяснила, выбрал мне чудненькую тему для дипломной работы: «Особенности поведения человека в экстремальных условиях». И вот я уже старший лейтенант, один из немногих в России специалистов по экстремальной психологии.

Не думаю, что единственный, но остальные, похоже, – чистые теоретики…

Иначе стали бы посылать за мной лично наш ведомственный самолет! Лишь для того, чтобы доставить меня из Тарасова на границу Таджикистана с Афганистаном, в район, где только что, два часа назад, произошло сильнейшее землетрясение. Как сообщила наша спецсвязь, в Афганистане почти полностью разрушено несколько городов. А в одном, который находился прямо над эпицентром, вообще не осталось ни одного целого здания – сплошные завалы. Там работала группа врачей из России, вот их-то мы и должны вывезти из района бедствия…

Конечно, тот факт, что за мной прислали целый авиалайнер, несколько смущает. Слишком уж много чести. Или я и впрямь такой уж незаменимый специалист… Короче, лечу вот на юго-восток с весьма туманным представлением о ситуации в районе стихийного бедствия и о том, что мне предстоит делать.

Впрочем, так обычно и бывает.

Только вот в одиночестве я лечу впервые.

Мерзкое, надо сказать, чувство.

Как будто на свидание с Господом Богом летишь. А мне вовсе не хочется с ним встречаться. Мне пока и на земле, в этой жизни, хорошо.

Да и смерти я боюсь ужасно. Мне всего-то двадцать пять. Хочу жить и получать от жизни удовольствие. А для этого, как минимум, вокруг меня должно быть много разных людей. Потому, что любое удовольствие начинается с общения с…

В данный момент пустой салон «Як-42», на борту которого были только я и экипаж, действовал на меня угнетающе. Во мне бродили какие-то смутные подозрения, что спасением врачей дело не ограничится…

И вообще, то, что никого из нашей региональной тарасовской группы больше не вызвали, только меня одну, весьма настораживало.

Ни Александра Васильевича Маслюкова, классного альпиниста, оперативника с десятилетним стажем, клавшего девять выстрелов из десяти в десятку, а ударом кулака способного пробить дверь стандартной квартиры в новостройке, – видела своими глазами. После взрыва в квартире директора крупнейшего в Тарасове супермаркета дядя Саша (его, правда, чаще называли Кавээном, как полного тезку известного телеведущего КВН), отодвинул нас с Игорьком от двери соседней квартиры, из-за которой слышались детские голоса, пробил кулаком дыру в закрытой двери и открыл замок изнутри. Двух мальчишек тогда еле откачали – взрывом снесло перегородку между квартирами, и они задыхались в дыму…

Ни того же Игорька, неразлучного с дядей Сашей-Кавээном, аналитика от Бога, в доли секунды умеющего просчитывать любую ситуацию и найти единственно возможный выход из безвыходных положений. Если идти за Игорьком след в след, никогда не попадешь ни в какую ловушку…

Но они почему-то остались, а я сижу в пустом салоне, поглядываю в иллюминатор на бесформенные облака под нами и остро чувствую, как мне не хватает сейчас дяди Сашиной иронии и интеллектуальных рассуждений Игорька, который всегда неопровержимыми аргументами обосновывает свой постоянный вывод: как бы сейчас ни было плохо, закончится все обязательно хорошо…

А мне сейчас было плохо и очень не хватало его аргументов. В душе шевелилась неясная и необъяснимая тревога. Может быть, потому что это мое первое самостоятельное задание? И никто не будет меня страховать?

Ровное гудение турбин усыпляло не хуже хорошей колыбельной. И я, как всегда, нашла самый простой выход – заснула, чтобы спрятаться от неприятностей…

Я не всегда запоминаю свои сны, наверное, мне часто снятся не совсем приятные для меня вещи. Ведь, анализируя сон, можно многое понять о себе – и часто такое, от чего проще и легче отвернуться, чем осознать. Вот мое сознание и не разрешает мне помнить некоторые сны. Слишком уж откровенные.

Но этот я помнила очень хорошо. Потому что приснились мне Кавээн с Игорьком, которые явно хотели меня о чем-то предупредить. Только они не говорили об этом прямо, а лишь подталкивали меня к тому, чтобы я сама догадалась. Намекали. Но я не могла понять их туманных намеков и только злилась. Они сидели напротив меня, лицом ко мне, хотя я точно знала, что кресла в салоне расположены по-другому, в затылок друг другу.

Но это мне не казалось странным, это было как-то несущественно.

Важнее было то, что у них были серьезные лица и обиженно поджатые губы. Но обижались они не на меня, а друг на друга.

Оба хотели на мне жениться, и ни один не хотел уступить. Выбирать должна была я, а я выбрать не могла. Я хотела выйти замуж сразу за обоих.

И когда я им это сказала, они сразу же перестали дуться, жутко обрадовались и принялись совершенно по-мальчишески прыгать по салону и раскачивать самолет. Пока не вышел сам командир экипажа, который оказался совершенно седым стариком с большой окладистой бородой, смешными залысинами и очень умными глазами. Он был одет не в летную форму, а в какой-то белый балахон с длинными широкими рукавами, похожий на монашескую рясу. Спереди у него было что-то вроде огромного фартука с одним карманом.

Командир объявил нам, что никакой свадьбы не будет, потому что женихам нужно срочно улетать в командировку. Я, кажется, забилась в истерике, а Кавээн с Игорьком покивали головами и покорно вышли из самолета через дверь салона. В иллюминатор я увидела, как они полетели в обратную сторону, дядя Саша впереди, а Игорек за ним.

«И два-а гу-у-ся…» – с чувством пропела я во сне им вслед, а на глазах у меня выступили слезы.

Командир подошел ко мне, вытер слезы своей бородищей и достал из фартука мятую телеграмму, адресованную лично мне. В телеграмме было то самое сообщение, которое сегодня утром прислали на мой компьютер из Москвы по электронной почте:

«Николаевой. Борт 003. Рейс 10.30. Готовность – первая. Экипировка – полная. Эвакуация медгруппы из района землетрясения. Кайдабад. Степень разрушения – 98 %. Старший группы – генерал-майор Васильев».

Во сне я взглянула на часы и с ужасом заметила, что на них уже 13.30. Я опоздала на три часа! Но странный командир экипажа вдруг стянул с себя дурацкий балахон, снял парик и превратился в моложавого пятидесятилетнего красавца, генерал-майора Васильева.

Я принялась ему что-то объяснять, но он жестом остановил меня и вручил какой-то запечатанный конверт. Я хотела тут же его вскрыть, но генерал сказал, что сделать это я должна только после приземления. А потом схватил меня за голову и стал очень сильно сжимать мою голову руками…

Проснулась я от того, что тон гудения турбин изменился и уши начало закладывать.

«Заходим на посадку», – сообразила я. Сон с меня разом слетел. Начиналась работа…

Глава вторая

…Едва я вышла из самолета, как сразу же поняла, что к месту назначения мы еще не прибыли. Никаких гор вокруг не было. Лишь на горизонте невысоким забором темнела какая-то сплошная масса. Командир экипажа перехватил мой вопросительный взгляд:

– В Кайдабаде не осталось ни одной целой полосы. Садиться некуда. С парашютом тебя выбрасывать приказа не было. Здесь аэродром уцелел. Правда, полосы короткие, но ничего, как-нибудь взлетим… А ты отсюда на машине. Всего-то часа полтора…

– А где мы?

– Нижний Пяндж. Таджикистан… Не знаю только, удастся ли тебе здесь найти машину…

– А ты, командир, из-за меня не расстраивайся. Машину не найду, так верблюда какого-нибудь достану… Без транспорта не останусь…

Очень довольный своей шуткой насчет машины и тем, что я ее поняла и поддержала, командир от души рассмеялся. Он наверняка уже сообщил генералу Васильеву, где меня высадил, и вопрос с машиной тоже скорее всего решен. Было командиру всего лет тридцать пять, лицо чисто выбритое, никакой бороды. И черная как смоль шевелюра густая, даже намека нет на залысины. Ну явно не он мне приснился…

Пока мы с ним посмеивались, вдали на взлетно-посадочную полосу вырулил джип и на полной скорости помчался прямо к нашему самолету. Ошибиться было невозможно, поскольку наш «Як» стоял на территории аэродрома в полном одиночестве. Метров за десять от нас джип резко затормозил, еще метров пять проскрипел, стирая о бетон полосы шины, и остановился почти рядом с нами. Из джипа выскочил человек с погонами капитана войск МЧС и направился ко мне.

– Старший лейтенант Николаева? – закричал он на ходу.

– Так точно, капитан, – ответила я. – А в чем, собственно…

– Приказ генерала Васильева – срочно доставить вас в Кайдабад. Прошу в машину. Нас ждут на границе…

– Эй, капитан, – вмешался командир экипажа. – А может быть, через реку лучше не здесь, а в Кулябе? Там гораздо ближе к Кайдабаду…

– Все мосты на Пяндже разрушены землетрясением. Единственная уцелевшая переправа – здесь… Мы теряем время. Нас ждут, – скороговоркой отрапортовал капитан.

Подхватив свой компактный рюкзак со спецснаряжением, я прыгнула в джип, и тот рванул с места, не дожидаясь, пока я приземлюсь на сиденье. Я даже не успела заметить, как капитан оказался за рулем.

«Этот человек действует быстрее, чем я поворачиваю голову», – отметила я не без восхищения и скосила глаза на капитана.

На вид ему было лет двадцать пять, как и мне, но скорее всего он решил, что я моложе. Я знаю, что мой вид часто вводит мужчин в заблуждение относительно моего возраста. На меня капитан не посмотрел ни разу после того, как выскочил из джипа. Смотрел он куда-то выше моей головы. Если бы ниже – это еще было бы понятно. Даже когда я в этом комбинезоне, я знала, там, ниже, есть на чем остановить взгляд мужчине. А вот надо мной что он разглядывал?..

Мы пролетели через селение с унылыми постройками без окон, низкими и длинными. Улица была настолько узкой, что, казалось, едешь по какому-то тоннелю между двумя заборами, а не между домами… Неожиданно мелькнуло ну совершенно российское здание, типичное сельпо, на котором я, к своему удовлетворению, успела заметить надпись «Магазин». Машина резко затормозила, и я вписалась лбом в стекло.

– Держаться надо, барышня, – ухмыльнулся капитан, по-прежнему не глядя в мою сторону. – Ты мне все стекла побьешь…

«Наглец! – возмутилась я, обидевшись на стремительного капитана сразу и сильно. – Он еще смеяться надо мной будет!»

– А ты, капитан, не скалься, – вслух отрезала я, потирая ушибленный лоб. – Твои глубокомысленные замечания и неуставное обращение ко мне ясно говорят о том, что я тебе нравлюсь. И нравлюсь сильно. Ты меня хочешь, но боишься, и поэтому защищаешься, хотя на тебя пока еще никто не нападал… Так что оставь свою иронию для жены. Ведь у тебя с нею, кажется…

Я внимательно посмотрела на него. Он заметил и поежился.

– …проблемы? Особенно в постели…

Это был нокаут.

Мне даже жаль его стало. Он густо покраснел, лицо покрылось мелкими капельками пота, а нижняя челюсть едва заметно задрожала. То ли от злости, то ли расплакаться собирался…

Я была уверена, что попала в «десятку», но это было не так уж и сложно. Такая высокая скорость движений… Это он давал выход избыточной психической энергии, не имея возможности расходовать ее обычным способом – в общении с женщиной.

В чем именно была суть его проблем с женой, я, конечно, вряд ли скажу, какая-либо информация об этом отсутствует. Да и к чему мне это знать? Был бы он моим пациентом, тогда мне пришлось бы ставить диагноз. Пока же достаточно уверенности в том, что это – типичный случай. Просто я знаю, что психическая энергия всегда ищет обходные пути. Это как вода перед плотиной – растекается вширь и в конце концов находит низинку, чтобы двигаться дальше, не стоять на месте. А то ее может накопиться столько, что она в конце концов прорвет плотину, и это будет уже нарушением психики. Такой человек может даже представлять серьезную опасность – и для самого себя, и для тех, кто вокруг…

Но это же хорошо известно любому начинающему психологу. Так что, Оленька, нечего гордиться, что тебе удалось так запросто «расквасить нос» неграмотному в этом отношении капитану.

В чем он, собственно говоря, перед тобой так уж провинился, что ты «кулаками» принялась махать? У тебя тоже, что ли, проблемы с мужиками?..

«Запомни, Оленька, что я тебе сейчас скажу, и больше никогда не забывай! – сказала я самой себе как можно внушительнее. – Оскорбленное самолюбие – это синоним женской неудовлетворенности собой… И явный признак неуверенности в себе. Ты-то что озлобилась? Сомневаешься в своей привлекательности?.. Хороша, нечего сказать!..» У капитана между тем в глазах прорезалась какая-то мысль, а растерянность во взгляде сменилась подозрительностью. Теперь он смотрел мне прямо в глаза, причем с таким внутренним напряжением, будто собирался меня сейчас изнасиловать.

– Ты знаешь мою жену?

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. Сам он в это уже поверил, ему нужно было только, чтобы я сей факт подтвердила.

– Ничего я о тебе не знаю, капитан. И знать не хочу… – я устало вздохнула. – У тебя на лбу все написано… А я читать умею.

Он смотрел на меня все еще подозрительно.

– И вообще! – я несколько пренебрежительно взмахнула рукой, словно отмахиваясь от него. – Не надо нагружать меня своими проблемами… С женой сам разбирайся…

Я даже засомневалась – не слишком ли театральным вышел у меня этот жест. Для меня всегда важна была психологическая правдоподобность. Наверное, это что-то вроде заботы о чести мундира…

– Впрочем, могу сказать, раз уж мне пришлось влезть в твои дела, – добавила я несколько даже неожиданно для себя, – тебе с ней нужно расстаться, пока вы друг друга не уничтожили…

Я посмотрела на него сочувственно.

– Пойми одну вещь: женщин много, и все они разные. Очень разные. Ни одна из них не похожа на твою жену. И каждая может тебя полюбить… Да дело даже не в любви.

Я произносила все это и одновременно, с удивлением прислушивалась к собственным словам.

«Кому я это все говорю? Ему? Или себе?..»

– С любой другой женщиной ты сможешь чувствовать себя уверенно. И тебе не придется так суматошно двигаться по жизни…

При этих словах капитан вздрогнул.

– Только сначала разберись с самим собой. У меня сейчас для тебя просто времени нет. Это же так быстро не делается… Это же часами нужно говорить, изо дня в день… У меня приказ, да и у тебя тоже. У нас с тобой есть задание. Люди ждут нашей помощи, а мы тут мозги друг другу крутим, проблемы свои решаем…

Я сознательно не смотрела на него во время этого монолога. У меня не было никакого желания устанавливать с ним особо доверительные отношения, вроде тех, что всегда возникают между психоаналитиком и пациентом.

Поэтому я и старалась по возможности отстраниться от того, что говорю, словно это и не я, а просто он сам понимает…

Но в этот момент я неожиданно разозлилась. Не на капитана, на саму себя. Почему я-то на мужчин постоянно нападаю? Отомстить кому-то хочу?..

«Все, подружка! Стоп! Ни шагу больше в эту сторону, – мысленно дернула я себя за рукав форменного комбинезона, почувствовав, что стою на краю пропасти, дна которой не видно. – А то будешь опять карабкаться вверх по обрыву и снова сдерешь коленки и ногти пообломаешь. А тебе работать нужно. Тебя люди ждут…»

Я пару раз глубоко вздохнула и выдохнула, а затем произнесла медленно, как магическое заклинание, следующую фразу:

«Никакого Сережи никогда не было, нет и больше никогда не будет…»

Я замерла, прислушиваясь к себе. Но ничего толком в себе не поняла и добавила на всякий случай, просто надеясь, что удастся себя убедить:

«Забудь это имя, радость моя… Искренне тебе советую…»

Глава третья

Но забыть я сумела пока что только про капитана. Он тем временем обратил внимание, что я погрузилась в свои, не касающиеся его мысли, сумел успокоиться, взять себя в руки. Минут десять мы ехали молча. Потом джип затормозил, и капитан выпрыгнул из машины.

Через переднее стекло я смотрела, как он бежит к группе пограничников, суетившихся у въезда на узкий мост через реку, проносящуюся по неглубокому ущелью с головокружительной скоростью. Пограничники проверяли документы у таджиков – водителей большегрузных «КамАЗов», выборочно потрошили какие-то коробки и тюки. Таджики все как на подбор были высокие, худые, с усами и в разноцветных круглых тюбетейках.

«Помощь пострадавшим от землетрясения везут…» – констатировала я, заостряя внимание на очевидном факте, чтобы отвлечься от своих проблем…

На наш джип никто не обращал внимания. Издалека я видела, как офицер-пограничник отмахнулся от моего капитана, едва взглянув на его документы.

Капитан тут же побежал обратно, запрыгнул в машину, и через минуту мы уже съезжали с каменного моста на афганскую сторону.

– Как тебя зовут, капитан? – успела спросить я, пока мы ехали по мосту.

– Строганов. Андрей, – доложил мне капитан, словно отвечал старшему по званию.

Я мысленно усмехнулась. Похоже, перемирие между нами было заключено. Причем я получила право на некоторую контрибуцию.

С афганскими пограничниками Андрей Строганов не церемонился, лишь махнул рукой какому-то бородачу, поглядывавшему на остальных свысока. Видно было, что капитана здесь видели не впервые и не считали необходимым каждый раз досматривать его машину.

Знали, наверное, что ничего у него не найдут. Другое дело – грузовики с гуманитарной помощью, которые должны были вот-вот переправиться через Пяндж и заодно через границу. Это – лакомый кусочек для местных пограничников…

Я уже начала привыкать к скорости, с которой двигался сам Строганов и, естественно, его машина. Не успела и глазом моргнуть, как мы уже пронеслись по афганской деревушке. Хотя, может быть, у них это называлось городом… не берусь судить.

Сходство афганского селения с таджикским поражало. Словно мы развернулись у моста и поехали обратно. Те же узкие улочки, зажатые низкими, бесконечными то ли заборами, то ли стенами домов, переходящих один в другой. Только вот никакого сельпо на площади перед мостом. Архитектурный стиль на афганской стороне был более выдержанным.

– Слушай, Строганов, – спросила я, – мы границу переехали? Что-то не вижу разницы… Мне кажется, они одинаковые – что Нижний Пяндж, что это вот…

Я кивнула головой за окно машины.

– …райское местечко.

– А разницы и нет, – усмехнулся Строганов. – Ты права… Что Нижний Пяндж, что Шерхан. Никакой разницы. У каждого второго на этой стороне – родственник на другой стороне реки. По ночам здешние парни на ту сторону к девкам ходят… Да и пуштунов тут раз-два и обчелся. Одни таджики и с той стороны, и с этой…

Он разговорился, и я почувствовала к нему искреннюю симпатию. Нормальный парень, когда не комплексует. Стоило ему забыть, что я – женщина, как и комплексы все куда-то исчезли. Ну что ж, постараюсь не напоминать…

Скажу сразу: больше я его не трогала. Впрочем, и он меня тоже. Теперь капитан болтал без умолку, джип его мчался по извилистой горной дороге с ужасающей иной раз скоростью. Я старалась не смотреть вниз, когда мы на виражах пролетали над обрывом. Но сердце, честно говорю, замирало от страха…

Нам навстречу не попалось ни одной души. Никто не ехал из Кайдабада. Мы обогнали за час с десяток грузовиков, затянутых брезентом, и я так и не поняла, что они везут.

В одном месте Андрей неожиданно тормознул, и мы потихоньку перебрались по дощатому настилу через свежую трещину шириной метров пять, расколовшую карниз, по которому вилась дорога. Потом мы долго спускались в небольшую долину и вброд переезжали какую-то мелкую, но очень стремительную речушку.

У каждого колеса с правой стороны вздыбились буруны, меня обдало брызгами, и я завизжала совсем как девчонка. Андрей дико заорал и выжал педаль газа на полную. Джип запрыгал на камнях, как горный козел, поднимая тучи брызг, а мы смеялись и что-то кричали во все горло, совершенно счастливые. Я чувствовала себя десятиклассницей, у которой вся жизнь впереди и нет пока еще никаких особенно болезненных душевных ран…

Джип выскочил на противоположный берег и сразу же заглох. Причем, клянусь, Андрей нарочно мотор не глушил. Двигатель действительно заглох самостоятельно, без его помощи.

Затихли и мы, только поглядывали друг на друга и продолжали улыбаться глазами, оба мокрые от брызг. По его щеке стекали капли воды, словно слезы, и это было смешно, потому что глаза у него были веселые. Смеющиеся, уверенные глаза. Такие глаза были у моих школьных друзей, когда мы вместе убегали с уроков…

Мы оба молчали.

– Ольга… – произнес он мое имя хриплым почему-то голосом.

– Андрей?.. – эхом отозвалась я, все еще приятно плавая в своих ретроспективных эмоциях.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я поняла, что наше перемирие нарушено. Причем не мною…

Если он сейчас поднимет руку и дотронется до моей шеи, я просто сломаю эту руку и поведу дальше машину сама. Слава Богу, руки ломать нас на спецзанятиях научили. И машину водить…

Неужели он так и не понял, что со мной ему лучше не связываться? И решил взять реванш? Нельзя же быть таким тупым, в конце концов!

Андрей поднял руку и…

И я его пожалела. Не стала заниматься рукоприкладством. Я была уверена, что справлюсь с ним, поскольку он не ожидал нападения. А мужчина, с которым женщина справилась физически, надолго оказывается выведенным из строя… Стоит ли ломать его и без того слабую психику?.. Мне ведь нужно-то всего, чтобы он оставил меня в покое и знал свое место… А по морде – это я и словами могу.

– Андрюша! – сказала я. – Сейчас для тебя самое лучшее – немного помастурбировать… Это поможет снять излишнее психологическое напряжение. Ты же иногда этим занимаешься, правда?.. Я минут пять погуляю, чтобы тебя не смущать… Управишься?

Не подозревала, что человек может краснеть так стремительно. Со скоростью взрыва. Я оставила его цепенеть в кабине, а сама выбралась из машины, чтобы немного размять ноги.

Бедняга, он боялся повернуть голову в мою сторону.

«Ну что, мальчик, – подумала я, вполне удовлетворенная его реакцией, – понял теперь, с кем связался?»

Несколько минут я побродила по обочине дороги, поглядывая по сторонам. На душе было наконец-то спокойно. Давно заметила, что в горах гораздо легче найти душевное равновесие, по крайней мере, нам, жителям равнин…

Андрей все-таки догадался вылезти из машины, хотя давно уже надо было заниматься мотором, а не своими сексуально-психологическими проблемами.

– Нас люди ждут… – буркнул он, поднимая капот.

Капитанская стремительность куда-то пропала, он двигался теперь очень, как мне показалось, медленно, и было даже странно смотреть, как он не торопясь поднимает крышку капота, заходит с другой стороны, чтобы взглянуть на двигатель. Словно пленку в замедленном темпе прокручивали. Так же медленно он вынырнул из-под капота, захлопнул его и сел за руль. Долгую минуту сидел молча.

Я тоже сидела молча, отвернувшись от него, потому что на лице у меня была написана брезгливость, я это просто чувствовала. А мне не очень хотелось ему это показывать… Пусть поскорее приходит в себя, нам ведь и правда пора ехать.

– Помчались дальше! – скомандовал наконец себе капитан Строганов и с места рванул машину.

Перед глазами у меня опять замелькали обрывы и пропасти. То горизонт зрения сужался до нескольких сантиметров, когда вплотную к окну пролетала мимо какая-нибудь скала, то рывком расширялся до необъятного простора, ограниченного только горным хребтом в нескольких десятках километров от меня, когда джип выскакивал из-за очередной скалы и входил, а вернее, влетал в противоположный поворот на изгибе дороги.

Я не видела нигде следов землетрясения. Трещин на дороге больше не попадалось, только иногда я успевала заметить довольно большие камни, валявшиеся прямо посередине нашего горного «шоссе». Андрей перед ними слегка притормаживал, но, объехав, продолжал гнать с той же скоростью…

Когда мы выскочили из-за очередного крутого поворота, он, подпрыгивая вместе со мной на засыпанной мелкими камнями дороге, крикнул, показав рукой вперед через лобовое стекло:

– Смотри! Это Кайдабад…