Текст книги "Рубиновая верность"

Светлана Демидова
Рубиновая верность

Я очнулась на берегу небольшой речушки, огибающей сквер за домами района, где жила школьницей. Опять меня сюда принесло. Ноги сами поворачивают к скверу, когда я глубоко задумываюсь о Ленечке. Обычно я обнаруживаю себя у самой кромки воды, тупо смотрящей на речку. Вот и сегодня пришла в себя только тогда, когда почувствовала, что в туфли набирается вода. Черт! Туфли-то дорогущие! Хотя какая теперь разница… Мне сейчас самое место на дне этой речушки без названия. А что? Вот я лежу на дне, холодная и бесчувственная. Надо мной толща черной осенней воды. Над головой плывет рыжий и разлапистый кленовый лист… Красиво… Местные жители на месте моей безвременной кончины потом, возможно, даже поставят изящную часовенку и будут передавать из уст в уста историю нашей с Ленечкой любви. Маргарита любила Леонида. Леонид любил Маргариту. Кто кого больше? Не знаю… Наша с ним история тянулась без малого двадцать пять лет. Потом Маргарита Леонида… Нет! Это он меня предал! Он!

Он постоянно меня предавал. Кто бы знал, как его женщины меня достали! Они, дурехи, все до одной, надеялись выйти за него замуж. Они не знали, что Ленечка всегда возвращался ко мне. Всегда находил в себе силы вынырнуть из водоворота самой сумасшедшей любви, чтобы снова вплыть в мои распростертые объятия. Я, конечно, тоже без дела не сидела. Сама увлекалась другими, не без этого… Но мы были приговорены друг к другу. Он об этом знал. И я знала. Я всегда помогала ему как можно быстрей и бескровней закончить очередной бессмысленный роман. Он в мои романы не вмешивался. Спокойно ждал, пока они закончатся. И они обязательно заканчивались, потому что… Маргарита любила Леонида, а Леонид любил Маргариту. Любил…

Последний раз он бросил меня… Нет, сначала есть смысл рассказать о предпоследнем его увлечении, после которого я решила, что уж теперь-то мы будем вместе всегда. Помню, как он тогда (в очередной раз) явился ко мне встрепанным, помятым и обезумевшим. И не от любви к той, с которой только что расстался, а от вечной и неутолимой любви ко мне. Ленечка опустился передо мной на колени, обнял за ноги и прижался к ним разгоряченным лицом.

– Видимо, я все-таки не могу без тебя жить, – в тысячный раз сказал он. – Я каждый раз думаю, что вот теперь-то уж все… свободен… что люблю наконец другую… И ничего не получается. Ты прости меня, Рита… Все эти уходы, приходы… Фарс какой-то… Или трагедия…

– Это любовь, Ленечка, – ответила я.

– Это тяжкое испытание, а не любовь.

– Уж такая судьба нам с тобой выпала.

– Да… Мне выпала такая дикая любовь… Я люблю тебя, Рита… А ты? Столько лет прошло, а я так и не уверен в тебе.

– Имей совесть, Ленечка, – притворно рассердилась я. – Ну-ка вспомни, который раз ты валяешься у меня в ногах, и я каждый раз принимаю тебя после… очередной твоей бабы…

– Ты святая, Рита…

– Дурак ты, Ленечка. Просто я люблю тебя…

– Теперь мы всегда будем вместе! Клянусь!

– Я на твоем месте не клялась бы понапрасну.

– А я не понапрасну! Мы поженимся, Ритуля… то есть… нет… – запнулся он.

– Значит, все-таки не поженимся, – расхохоталась я.

– Нет… Я другое хотел сказать… – Ленечка встал с колен, обнял меня за плечи и будто насквозь пронзил взглядом своих светло-серых глаз. – Мы обвенчаемся, Ритуля. Я теперь это очень хорошо понимаю: нам надо обвенчаться! И тогда исчезнут все эти пошлые чужие бабищи… и твои… мужики…

– Неужели ты всерьез думаешь, что церковный брак может защитить от измен с мужиками и бабищами?

– Говорят, может.

– Не стоит, Леня, верить всему, что говорят.

– Но… Риточка… главное, это поверить в себя! Мне кажется, что мы не сможем нарушить обет, данный Богу, потому что… – Он опять задумался, и его светлые глаза подернулись влагой.

– И почему же? – спросила я. – Неужели ты и впрямь думаешь, что, пройдя со мной вкруг аналоя, никогда больше не бросишь ни единого взгляда на других женщин?

– Я и вообще их не бросал бы, если бы… Впрочем, ты и сама все знаешь… Так что же, Рита? Ты выйдешь за меня замуж?

Я, чуть отстранившись, еще раз вгляделась в лицо Ленечки. Оно было таким же родным, как и мое собственное. Я знаю, что под нависшей надо лбом темной челкой скрывается маленький белый шрамик, а за правым ухом прячется темная бархатная родинка. Я знаю не только Ленечкино лицо. Я знаю всего Ленечку наизусть. Я могу выступать с пародиями на него: говорить с его интонациями, шагать, как он, широко и чуть покачиваясь, словно матрос на палубе корабля. Я помню все его характерные жесты, гримасы раздражения, удивления или радости. Кажется, что только по запаху могла бы узнать его с закрытыми глазами из тысячи мужчин. У меня такое впечатление, будто я уже была за ним замужем и неоднократно. Стоит ли выходить еще раз?

– А ты уверен, Ленечка, что нам это нужно? – с большим сомнением в голосе спросила я. – Я убеждена, что ничто: ни печать в паспорте, ни брачный венец не удержат людей друг подле друга, если они сами этого не хотят.

– А разве мы этого не хотим? – едва слышно спросил Ленечка и приник губами к моей шее.

О! Он тоже знал меня всю! Знал мои слабые места, все мои эрогенные зоны… Ничто так расслабляюще не действовало на меня, как его долгие и влажные поцелуи в шею. Когда он целовал меня в ямочку между ключицами, я могла согласиться стать не только его женой, но даже главой самой жуткой террористической организации. Я и в тот раз согласилась на все, что он предлагал. И Ленечка взял с меня слово, что завтра же мы с ним сходим в одну чудную церквушку с пронзительно-синими куполами и договоримся о венчании. А потом Ленечка быстро перешел к делу, вернее, к моему телу, ловко освобождая меня от узких джинсов и вылезшей из них блузки и, главное, моднючего бюстгальтера, который, как я тогда поняла, мне безнадежно жал.

На следующий день мы не пошли в церковь, потому что он оказался воскресным и можно было еще сутки не вылезать из постели. Грех их терять, когда мы с Ленечкой так давно не виделись. Мы оба старались доказать, что предназначены друг для друга. Мы были знакомы уже столько лет, что могли отбросить в сторону все условности и ограничения, ложный стыд и ханжескую застенчивость. Мы точно знали, что любил каждый из нас, от чего испытывал наибольшее наслаждение, и старались друг для друга вовсю.

– Неужели ты когда-нибудь еще раз сможешь уйти к другой? – спрашивала Ленечку я.

– А ты? Неужели тебя после всего опять сможет потянуть к посторонним мужикам? – отзывался он.

В унисон мы шептали: «Нет! Никогда! Ни за что!» – и снова обнимались так неистово, будто собирались навечно врасти друг в друга руками, ногами и всяческими другими выступами и отростками тел.

На следующий день в церковь с пронзительно-синими куполами мы опять не пошли, поскольку понедельник, как известно, день тяжелый. Во вторник Ленечке пришлось срочно уехать на несколько дней в Витебск на похороны какой-то родственницы, а потом нас обоих закрутило в жизненном водовороте с такой силой, что мы уже не заговаривали не только о пронзительных куполах, но даже и об обшарпанных интерьерах районного загса. Да и к чему, в самом деле, условности в виде штампов в паспортах, если мы и без этих штампов с трудом отрываемся по утрам друг от друга, чтобы идти на работу? Мы опять вместе! И теперь уже навсегда! Нам обоим не нужен никто другой! Конечно! Леонид по-настоящему любит только Маргариту! Маргарита любит одного лишь Леонида!

Примерно через полтора месяца после разговора о синих куполах я вновь почувствовала, как дрожат Ленечкины ноздри, будто пытаясь уловить запах новой женщины. Лежа в моей постели, он уже принимал эманации другой особи, находящейся далеко за пределами моей небольшой однокомнатной квартирки. Как же хорошо я знала этот ускользающий взгляд, эту туманящую глаза дымку и загадочную джокондовскую полуулыбку. Ну нет! В этот раз, Ленечка, я тебя не отпущу! Я тебя перехитрю! Переиграю! Волглый туман спадет с твоих глаз быстрее обыкновенного, и я за руку отведу тебя в загс, подкрепив насущную необходимость регистрации справкой от гинеколога. А синие купола подождут – никуда не денутся!

Пока Ленечка в очередной раз еще не выпорхнул из моих объятий, я срочно перестала пить противозачаточные таблетки, результаты чего, разумеется, могут сказаться далеко не сразу. Кроме того, я очень хорошо понимала, что мой возлюбленный не пойдет вслед ни за какой справкой, если будет находиться в эйфорическом состоянии влюбленности в другую женщину. Исходя из этого, следует начать наступление на нескольких фронтах одновременно.

Выпив для успокоения настойки пиона, я хорошенечко пораскинула мозгами. Откуда могут исходить женские эманации и флюиды? Не иначе, как из фирмы «Здрава», куда Ленечка устроился работать месяц назад. Точно! Именно в позапрошлую среду мне показалось, что он чересчур задумчиво рассматривал стынущие на тарелке макароны по-флотски, любимую свою еду.

– Что-нибудь не так? – спросила я, расстроившись, что в фарш по недогляду, видимо, проскочил кусочек косточки.

– Нет-нет. Все очень вкусно, – ответил Ленечка и принялся быстро и бестолково забрасывать в воронку рта макароны. Я даже пожалела, что не скормила ему позавчерашнюю пшенную кашу. Она прошла бы так же хорошо.

Фирма «Здрава», производящая пищевые добавки, переманила к себе Ленечку, который много лет и совершенно без всякого для себя толку подвизался в соседней районной поликлинике гастроэнтерологом. Фирмачи, обосновавшись в новом высотном здании, нагло втиснувшемся между двумя сталинскими пятиэтажками, первым делом совершили набег на соседнюю поликлинику, чтобы навербовать себе сотрудников с медицинскими дипломами. Зарплату обещали немаленькую, а работенку – непыльную: знай пиши себе наукообразные тексты для вкладышей в коробки с добавками да в случае необходимости пошире расправляй над фирмой крылья своего документа о высшем медицинском образовании. Гастроэнтеролог Ленечка, совершенно четко представлявший, что есть хорошо и что есть плохо для человеческого желудка, в недра какового пищевые добавки обычно и отправлялись, с первых же дней проявил себя незаменимым специалистом.

В полном соответствии с новым статусом незаменимого мой Леонид Сергеевич Зацепин купил себе пару темных строгих костюмов, полдюжины белых рубашек и жутко дорогой кейс, обтянутый натуральной кожей. Надо отметить, что все это ему здорово шло. Особенно распахнутый ворот рубашки. Ленечка справедливо ненавидел галстуки. Со стянутым шелковой удавкой горлом он походил на старательного клерка самой средней руки. С расстегнутым воротом снежно-белой рубашки – на очень удачливого бизнесмена, который вполне может позволить себе пикантную вольность в одежде.

Нельзя сказать, что Ленечка выглядел лощеным красавцем с обложки журнала, но смотрелся довольно эффектно. Он был темноволос и очень смугл кожей, и потому ему шли светлые рубашки. На длинных ногах одинаково хорошо сидели любого покроя брюки, а на широких плечах – и джемпера, и куртки, и пиджаки. Лицо Ленечки было обыкновенным и не задерживало бы ничьего взгляда, если бы не светлые серые глаза. Смуглокожие брюнеты обычно имеют темные глаза. Ленечка из нормы выпадал.

Разумеется, женщины липли к нему. Он не был падок на всех подряд, но влюблялся часто. Именно влюблялся. Он никогда не опускался до голого секса ни в служебных помещениях, ни на пленэре, ни в собственной квартире. Ему обязательно надо было расцвечивать момент физиологического совокупления яркими монологами о смертельной любви, никогда еще до этого (!) им не испытанной. Ясно, что на монологи женщины западали сразу точно так же, как и я много лет покупалась на них. Жизнь без конца доказывала мне обратное, но я каждый раз продолжала верить в страстный Ленечкин шепот о том, что лучше, чем со мной, ему ни с кем так и не было.

В фирме «Здрава» наверняка нашлись женщины, которых сразили наповал светлые Ленечкины глаза. А он, Ленечка, конечно, тут же откликнулся на призывные взгляды какой-нибудь из них. Он еще не ушел от меня, но уже был на старте, на взлете… Я чувствовала это всеми фибрами… вернее, нейрофибриллами. Однажды в словаре иностранных слов мне попалось это слово. Оно обозначает тонкие волоконца внутри нервных клеток. Все мои нервные клетки вибрировали этими тонкими волоконцами, нейрофибрировали в пространствах моего насторожившегося организма. Судя по всему, события скоро начнут развиваться по новому кругу, но по старому сценарию. Ленечка, пару раз переспав с новой возлюбленной, как всегда, рванет от меня когти, не утруждая себя объяснениями. Главное, уловить момент и принять меры.

Потусовавшись несколько вечеров подле здания фирмы «Здрава», скрываясь за кадками с карликовыми кипарисами, я довольно быстро выделила в толпе сотрудников, радостно вываливавшихся из входных дверей, ее. Не ту, в которую влюбился Ленечка. Женщин, молодых и красивых, в одну из которых он мог влюбиться, трудилось в фирме немало. Видимо, «Здрава» подкармливала их за свой счет в избытке производимыми пищевыми добавками, и сотрудницы выглядели на редкость здоровыми и жизнерадостными. Мне нужна была женщина совершенно другого типа. Молодая, но несколько заморенная серая мышка, на которую мужчины типа Ленечки никогда не западали. Эта мышка должна страдать комплексом неполноценности и ненавидеть мужчин, которые ею, наверняка эрудированной и начитанной, пренебрегают.

Та, которую я безошибочно выделила из толпы, была одета в черные джинсы и бежевую плащевку с круглым клетчатым воротничком и таким же клетчатым шарфиком. Таких одежонок полно на вещевых рынках. На мой взгляд, сотруднице процветающей фирмы негоже рядиться в подобное рубище, но, с другой стороны, как бы я ее узнала, если бы она разоделась в шмотки из дорогих бутиков.

В общем, я намеревалась сделать эту женщину своими «глазами и ушами». Судя по поведению Ленечки, его роман с новой пассией находился в целомудренной фазе взаимных переглядов, поэтому в фирме «Здрава» все подряд о нем могли еще и не догадываться. Эта Серая Мышка должна проследить за Ленечкой и выявить ту особу, на которую он положил глаз. Серая Мышка по окончании разведывательной операции получит вознаграждение, согласно договоренности, возлюбленная Зацепина – по заслугам, а сам он опять вернется ко мне зализывать раны и убеждать меня в том, что я самая главная любовь его жизни.

Я осторожно шла за Серой Мышкой в бежевой плащевке целый квартал до остановки троллейбуса. Когда она хотела забраться в один из них, я осторожно взяла ее под локоток.

– Девушка, можно вас на одну минутку, – обратилась к ней я.

Серая Мышка вздрогнула, выдернула из моих пальцев свой тощенький локоток и обернулась с испуганным лицом.

– Что вам нужно? – тонким голосом выкрикнула она.

«Еще и истеричка», – удовлетворенно подумала я, улыбнулась как можно обаятельней и сказала:

– Вы ведь работаете в фирме «Здрава», не так ли?

– Да-а-а… – растерянно протянула она.

– Знаете, мне бы хотелось проконсультироваться по поводу некоторых пищевых добавок. Вы не могли бы уделить мне несколько драгоценных минут вашего времени?

– Но… вы могли бы обратиться прямо в фирму, – начала Серая Мышка. – У нас целый отдел занимается рекламой и связями с общественностью…

– Милая девушка, – еще обворожительней улыбнулась я, а троллейбус благополучно ушел, пользуясь тем, что моя улыбка очень растянулась во времени, – кто сейчас верит рекламе? К тому же я – не общественность. Я – частное лицо, которое хочет получить за свои деньги не мыльный пузырь в красивой упаковке, а действительно полезную продукцию. У меня, видите ли, рефлюкс-гастрит в стадии рецидива. Врач посоветовал мне пищевые добавки фирмы «Здрава», и мне нужно непредвзятое мнение о них ее сотрудника. Деньги-то добавки стоят немалые.

– Но… почему вы обратились именно ко мне? – справедливо удивилась Серая Мышка.

Я скромно потупила глазки:

– Понимаете, я уже хотела зайти в здание фирмы… как раз в тот отдел по связям с общественностью, но тут… словом, я увидела ваше лицо… такое открытое, честное и… милое, что тут же решила: «Эта девушка непременно скажет мне правду». Я, конечно, понимала, что могу вас рассердить своими неуместными вопросами, и потому долго не решалась подойти, но когда вы хотели уехать в троллейбусе…

– Ну хорошо… – перебила меня Серая Мышка. – Троллейбус все равно ушел… Что вы хотите от меня узнать?

– Давайте пройдем вон в то заведение, – предложила я, – если вы, конечно, не возражаете…

Чего бы ей было возражать, если я приглашала ее в крошечную уличную пивную забегаловку, отгороженную от тротуара всего лишь несколькими жалкими стойками, соединенными тоненькими цепочками?

Серая Мышка выразительно взглянула на часы и сказала:

– Ну… только если минут на пять, не больше…

– Конечно-конечно, – уверила ее я, и мы направились за цепочки уличного пивбара. Усевшись за чистенький дощатый столик, я спросила: – Пиво будете?

Серая Мышка отрицательно помотала головой. Еще бы! Разве мышки пьют пиво? Они грызут хлебные корочки и заплесневелые ломтики сыра. Я сделала рукой характерный жест отказа официанту, лениво жующему бутерброд с красной рыбой. Парень, довольный тем, что не надо прерывать трапезу, радостно кивнул и куснул свой бутерброд так, что стянул с хлеба в рот сразу всю рыбную пластинку.

– Вообще-то вы совершенно случайно обратились по адресу. Я как раз работаю в отделе, занимающемся добавками, способствующими улучшению работы желудочно-кишечного тракта, поэтому могу дать вам вполне профессиональную консультацию, – пропищала воспитанная Мышка.

Я сама удивилась тому, насколько точно попала в цель, и решила от пищевых добавок поскорее перейти к интересующему меня вопросу.

– Понимаете, девушка… Можно узнать, как вас зовут?

– Дарьей.

– Чудесное имя, Дашенька! Так вот! Все дело в том, что на самом деле меня мало интересуют добавки…

Серая Мышка тут же вскочила со стула с целью бежать от подозрительно навязавшейся ей особы куда глаза глядят. Хорошо, что в тесном уличном баре столики стояли так плотно, что перегородили ей дорогу к отступлению, а то только бы я ее и видела.

– Да не пугайтесь вы так, – почти с натуральной горечью в голосе сказала я. – Когда узнаете, в чем дело, то, скорее всего, даже пожалеете меня. – И, тяжко вздохнув, добавила: – Случившееся со мной куда серьезнее рефлюкс-гастрита.

Чувствовалось, что Серая Мышка хотела крикнуть: «Наплевать мне на то, что с вами случилось!», но ей помешала все та же воспитанность, с младых ногтей культивируемая в ней, очевидно, мамашей, которая, скорее всего, была библиотекарем или учителем младших классов. Я театрально уронила лицо в подставленные ковшиком ладони, но расплакалась уже совершенно натуральным образом. Я действительно сходила с ума от того, что Ленечка опять навострил лыжи в сторону от меня. По характерному звуку я поняла, что Мышка опять плюхнулась на стул. Еще бы! Мама-библиотекарь наверняка учила ее, что нельзя оставлять людей в беде и со слезами на глазах. Я даже догадывалась, что она мне сейчас скажет, и мои догадки оправдались почти тютелька в тютельку:

– Вы считаете, что я могу вам чем-нибудь помочь?

Я несколько раз шумно шмыгнула носом, вытерла потекшую тушь салфеткой пивбара и прогундосила, опять начав с пресловутого «понимаете»:

– Понимаете, меня практически бросил муж…

Поверх салфетки я видела, как победно дрогнули тоненькие ноздри Серой Мышки. Ей, конечно же, хотелось бы, чтобы все на свете мужья бросили своих жен, и не практически, а разом и навсегда, и выстроились в очередь на библиотечный абонемент, дабы выпросить у ее мамаши прозрачную лапку и мышиное сердце дочери. Не дождешься, милая, пока не снимешь свою плащевку и не отстрижешь тощенький хвостик, кое-как замотанный детской резинкой!

Поскольку бледное существо, сидящее на кончике стула напротив меня, не проронило ни слова, мне пришлось продолжить:

– И бросил ради… ради… Впрочем, я не знаю, ради кого… Знаю только, что эта женщина работает в вашей «Здраве»…

– Но… простите… при чем тут я? – пискнула Мышь.

– Вы?! – Я наконец перевела скорбный взгляд на ее личико. – Именно вы и можете мне помочь!

– Я?! Но как?!!

– Я хочу попросить вас… выяснить… с кем роман у моего… мужа (ей совершенно необязательно знать, что Ленечка мне не муж).

– Я?! Выяснить?! То есть… вы предлагаете мне… шпионить? Да за кого вы меня принимаете?! – Мышка в негодовании опять вскочила со стула.

– Я принимаю вас за очень порядочную девушку… – уверила ее я. – У вас такое лицо… Впрочем, я это уже говорила… Понимаете, я долго выбирала, к кому бы мне обратиться в вашей фирме. Передо мной прошло множество тупых и самодовольных красоток, которые и сами запросто разобьют чужую семью. Разве они пожалеют? Да они еще и подтолкнут к пропасти… Вы же… Я сразу поняла, что вы не такая… И потом… я же не прошу вас вливать в кофе этой особе крысиного яду! Я просто хочу, чтобы вы назвали мне ее имя или хотя бы показали… Что в этом такого уж страшного?

– Но… зачем вам ее имя? Не собираетесь же вы жаловаться руководству фирмы? Уверяю, что это ни к чему хорошему не приведет!

– Я и сама все прекрасно понимаю, Дашенька! Я хочу поговорить с этой женщиной… Сказать, что… – Был смысл опять ввернуть спасительно-трогательное слово-паразит «понимаете», и я ввернула: – Понимаете… я жду ребенка…

Я ребенка ждала пока чисто теоретически и без особой уверенности в результате, но всерьез работала над этой проблемой. Сейчас особенно энергично, поскольку Ленечка ускользал и времени у меня оставалось в обрез. Серая Мышка, очевидно, вспомнила всю неоднократно читанную классику и, разжалобившись, пробормотала:

– Ну… вы не расстраивайтесь так…

– Как же мне не расстраиваться? – проговорила я в стиле героев русских народных сказок, изронив из правого глаза почти хрустально-честную слезу. – Не дает мне вся эта история покоя… что, кстати, может негативно отразиться на ребенке… Вы же понимаете…

Не знаю, что там понимала Мышь, но она явно подобрела ко мне.

– Ну хорошо… Я постараюсь что-нибудь для вас сделать… – сказала она.

Вместо того чтобы радостно выкрикнуть: «Ну наконец-то!», я еле выдавила:

– Спасибо, Дашенька… Я сразу узнала в вас родственную душу…

– И… кто же ваш… муж? – спросила Мышка. – Может быть, я его и не знаю вовсе… У нас много сотрудников… Дела фирмы идут в гору…

– Но ведь вы можете и узнать, если вдруг не знаете, – подсказала ей я.

– Ну… вообще-то, конечно, могу…

Чувствовалось, что Дашенька пожалела, что слишком размякла, но ее мышиный хвостик уже серьезно запутался в моих сетях.

– Мой муж работает в «Здраве» около месяца. Его зовут Леонидом Сергеевичем Зацепиным. Он…

Я хотела назвать Серой Мышке кое-какие Ленечкины приметы на тот случай, если она по какому-то странному стечению обстоятельств до сих пор с ним как следует не познакомилась, хотя работает явно в одном отделе, но она в третий раз вскочила со стула с выпученными глазами. Неужели мамаша-учитель начальных классов не втолковала ей, что неэтично без конца вскакивать во время делового разговора? Серьезный пробел в воспитании!

– Леонид Сергеевич?! Не может быть! – вскричала она, хлопая ненакрашенными ресницами.

– Почему же не может? – вкрадчиво поинтересовалась я.

– Потому что… потому что он говорил, что не женат…

– Вам говорил? – удивилась я.

– Нет… Не мне, конечно… Так, в отделе говорил… между прочим… Женщины спрашивали… шутили, в общем… Он и сказал…

– А вы и поверили?! – трагически проронила я.

– Ну… паспорта у него, конечно, никто не спрашивал…

– Да разве в паспорте дело? – сказала я на тот случай, чтобы у меня было оправдание, если ушлые женщины их отдела как-нибудь уже выяснили, что в Ленечкином новехоньком паспорте действительно нет никаких сомнительных печатей.

– Нет, конечно, – согласилась Серая Мышка и опять уселась на стул.

– Ну так что? – спросила ее я.

– Что? – переспросила она.

– Ну… можете ли вы, Дашенька, предположить, с кем у него мог закрутиться роман в вашем отделе?

– В нашем? – испугалась Мышка. (Видимо, у них в отделе сплошной мышарий, взращенный библиотекарями.) – У нас… ни с кем!!

– Ну а с женщинами из других отделов?

– Н-не… знаю…

– Так вы узнаете для меня, Дашенька? Клянусь, я в долгу не останусь!

– В смысле?! – вскинулась Мышка. Чувствовалось, что ей опять хотелось вскочить со стула, но она себя сдержала.

– Ну… я буду всегда готова отплатить вам добром на добро, – быстро сказала я, хотя до этого собиралась предложить ей билеты в первые ряды партера БДТ имени Товстоногова, поскольку в администраторах там у меня служила школьная приятельница.

– Хорошо… я попробую… – сказала Дашенька.

– Сколько времени вам на это нужно?

– Н-не знаю… Я позвоню… – И она собралась пробраться к выходу между столиками, но я, разумеется, не могла позволить ей вот так запросто уйти.

– Как же вы позвоните, если не знаете моего номера? Может быть, вы дадите мне номер своего телефона, и тогда мы действительно сможем созвониться? – в спину ей спросила я.

– В фирме запрещены посторонние разговоры по телефону, – отрезала она, не поворачиваясь.

– Я и так знаю номер телефона, где работает мой… муж. Мне и в голову не могло прийти звонить вам туда. Я прошу номер вашего сотового.

Серая Мышка не могла сказать, что у нее нет мобильника, потому что он болтался у нее на шее на шнурке, унизанном ужасными пластиковыми бусинами. Она медленно обернулась, вытащила из сумки шариковую ручку с покусанным колпачком, записала свой номер на салфетке пивбара и поскорее двинула от меня прочь. Разумеется, я тут же набрала этот номер, пока Дашенька еще была в пределах досягаемости. Мало ли чего она мне тут понаписала.

Мышка испуганно откликнулась. Я сообщила ей, что позвоню дня через два. Она предложила позвонить через неделю. Я сказала, что не могу ждать так долго, а потому мы поговорим через три дня, и отключилась.

Всякая ирония тут же оставила меня, когда девушка покинула пивбар. Конечно, лицезрение этого испуганного заморенного существа развлекло меня, но после ее ухода настроение опять упало до нуля. Я подозвала официанта, оторвав его от неистового истребления пищевых запасов заведения, и заказала темное крепкое пиво и соленых фисташек. После пары-тройки глотков сразу «поплыла». Сказалось напряжение последних дней. Вдруг Ленечка сегодня уже не придет! Он всегда исчезал неожиданно. Никогда не приходил за вещами, каждый раз пытаясь отрезать меня от себя навсегда. Потом, возвратившись, донашивал все те же носки, те же футболки, тренировочные брюки и допивал кофе из той банки, которую сам покупал, проживая со мной под одной крышей.

А может быть, ну его, пиво?! Может, лучше пойти в косметический салон и преобразить себя настолько, насколько это возможно в течение нескольких часов? Или подождать, пока Серая Мышка покажет мне разлучницу, и попытаться закосить под нее? Нет, это слишком примитивно. Надо брать своим, эксклюзивным. Я сделала еще один хороший глоток темного «Портера», забросила в рот горсть фисташек и направила свои стопы в косметический салон «Наяда». Название, согласна, отвратительное, зато мастера уже не один раз мною проверенные.

Наяда из меня вышла хоть куда. Из темной шатенки я превратилась в платиновую блондинку. Парикмахерша долго уговаривала меня не резать волосы, которые доходили до пояса, но под моим напором через полчаса все-таки сдалась и сделала мне потрясную короткую стрижку. Со сменой цвета волос пришлось менять и общий колер макияжа. Никогда в жизни я не употребляла косметику цветов куклы Барби, но оказалось, что именно они идеально подходили для создания нового имиджа. Окруженные голубоватыми тенями, мои серые глаза налились небесной голубизной, а ярко-розовые губы приобрели невиданную по сию пору припухлость и сексапильность. Образ довершили коротюсенькая джинсовая юбочка голубого цвета и облегающая кожаная курточка под цвет губ, в которые я обрядилась прямо в одном из стильных бутиков.

Я специально долго таскалась по магазинам, чтобы Ленечка уже успел вернуться домой, если, конечно, он собирался возвращаться в принципе. Зайдя в квартиру, я сразу с порога смогла бы показаться ему во всей красе новой розовой курточки, потрясающе гармонирующей с губами.

– Ба! – сказал Ленечка, открывая мне дверь. – Ты ли это, Ритулечка? Почто такой маскарад?

Я обиделась, но виду не подала:

– Это не маскарад, чтобы ты знал, а смена имиджа.

– Да ну? – изумился он, принимая у меня из рук тяжелые пакеты с продуктами. Из одного, между прочим, торчала бутылка вина, а в другом, сверху всяческих деликатесов, на самом виду пристроилась прозрачная упаковка с пирожными. – Гульба намечается тоже по поводу смены имиджа?

– Ты против? – нейтрально спросила я.

– Я, признаться, несколько удивлен…

– И это все, что ты мне можешь сказать по поводу того, что видишь?

Ленечка аккуратно поставил на стол бутылку, потом так же старательно, чтобы не попортить, вытащил пирожные и только после этого сказал:

– Мне кажется, что все это… – он одним взмахом руки описал вокруг меня овал, – … как-то не по возрасту… Ты, случаем, не забыла, сколько тебе лет?

– Я точно знаю, что не восемьдесят! – уже довольно зло выпалила я.

– Но ведь и не двадцать, – сказал он тоном, каким говорят с зарвавшимися тинейджерами.

– Пусть тридцать шесть, и что? Мне никто не дает больше двадцати восьми! – еще громче выкрикнула я, чтобы нечаянно не разреветься.

– Не сердись, – примиряюще сказал Ленечка и даже обнял меня за плечи.

Что ж! Стоило рядиться под сопливую девчонку хотя бы только для того, чтобы он вот так нежно обнял меня и притянул к себе. Я прижалась своими пронзительно-розовыми губами к его губам, как всегда пахнущим ментоловыми сигаретами, и он не смог отказаться от моего поцелуя. Он вообще ни от чего не смог отказаться. Мой резко омоложенный вид настроил его на сентиментальную волну, и он принялся вспоминать нашу с ним юность. Я не желала копаться в прошлом. Я желала жить настоящим, а потому сделала все для того, чтобы он забыл и про вино, и про пирожные, которые обожал, и, возможно, даже про ту свою новую зазнобу из «Здравы». И он о ней забыл. На тот вечер уж точно. Но на справку от гинеколога мы с ним тогда так и не наработали.

Следующим утром, которое неизбежно все-таки пришло за нашей очень жаркой ночью, Ленечка попросил меня не краситься душераздирающей (как он сказал) помадой и не надевать хотя бы на работу ясельную юбчонку. Я согласилась. Я готова была соглашаться со всем, только бы он не уходил от меня. Черные, сильно расклешенные шелковые брюки мне тоже здорово шли, а помаду запросто можно чуть-чуть приглушить нанесенным сверху коричневатым тоном.