Текст книги "Игрушечное сердце"

Светлана Демидова
Игрушечное сердце

Ей опять снился мальчик с серьезным лицом и длинными, как у девочки, темными локонами. Он прижимал к груди удивительной красоты куклу в соломенной шляпке с перьями и цветами. Из-под смятого детской рукой пышного платья торчали кукольные ножки в изящных красных туфельках. На туфельки спускались многоярусные кружева тонких белоснежных панталончиков. Ей очень хотелось иметь эту куклу. В этом часто повторяющемся сне она обязательно отнимала у мальчика его сокровище. Просыпалась обычно от собственного крика «Отдай!» и неприятного, болезненного щемления в груди.

* * *

Ларисе не нравилось слово «любовник». От него несло пошлостью и скукой. Наверное, потому что мужчины, коих принято именовать этим словом, ей очень быстро надоедали. Оно и понятно: все, что становится постоянным, в конце концов делается пресным и скучным. Ни одного мужчину Лариса не удерживала возле себя долее двух месяцев и всегда сама заканчивала отношения. Резко. Хирургически. Отрезала – и все. Некоторые мужчины сразу соглашались с этим решением и больше никогда не звонили. Другие цеплялись за нее, пытались вернуть, но она всегда оставалась непреклонной. Сигналом к тому, что пора отрезать от себя очередной мужской экземпляр, являлось как-то враз наваливающееся ощущение непроходимой скуки. Лариса вдруг понимала, что при следующей встрече все пойдет по давно отработанному сценарию: ужин, поцелуи, объятия, постель и… все. Завтра снова то же самое: ужин, поцелуи, объятия, постель… И послезавтра то же, и послепослезавтра… Всегда одинаково, однообразно и скучно… скучно… скучно…

Конечно, Лариса читала в журналах и на женских сайтах о том, как разнообразить интимные отношения, чтобы они не приедались, но, представив себя в костюме Евы, на шпильках и в лепестках роз, начинала безудержно хохотать, и желание встретиться с поклонником сходило на нет раньше положенного срока.

Но в любовь Лариса верила. Ее собственные родители, всю жизнь относившиеся друг к другу с трогательной нежностью, убедили ее в том, что она все-таки существует. Но, похоже, не всем выдается. А может, Ларисина душа так давно и прочно устремлена к другому, что на мужчин просто не остается сил. Страстью Ларисы были куклы. В свободное от работы время она ездила по кукольным выставкам, читала специальные книги или искала сведения о них в Интернете. Она висла на сайтах любителей кукольных дел, болтала об этом в чатах и даже планировала записаться на мастер-класс к одной из кукольниц, с которой и познакомилась в Интернете. Художница по имени Женя шила тряпичных (или, правильнее сказать, текстильных) кукол. Они выходили у нее до того красивыми и похожими на людей, что Ларисе хотелось самой попробовать сделать что-нибудь подобное.

Конечно, гораздо больше ее интересовали куклы, которых она сама ни при каких условиях и ни на каком мастер-классе сделать не смогла бы, то есть антикварные, старинные. Лариса была уверена, что улавливает особую энергетику, которая исходит от этих изящных игрушек, когда-то принадлежавших другим людям. Более того, казалось, что каждая кукла из ее пока еще маленькой коллекции молчит до поры до времени, а потом обязательно поделится своей сокровенной тайной, и тогда она, Лариса, станет непременно счастлива и спокойна.

Антикварных кукол у нее было мало. Всего четыре. Очень уж они дороги! Самая любимая, конечно же, Лизи, которую Лариса за очень большие деньги купила у соседки по лестничной клетке, зайдя как-то по осени поинтересоваться, греют ли батареи. Это была немецкая кукла фирмы «Хандверк», крупная, шестьдесят восемь сантиметров, одетая, как барышня девятнадцатого века, в длинное бархатное платье цвета какао, отделанное коричневым шелковым кантом. Очень украшали его кремовые кружевные манжеты и пелеринка. На ногах Лизи были чудные кожаные туфельки в тон платью, с коричневыми лентами, которые крест-накрест перевивали ее изящные лодыжки. В ушках сверкали жемчужные серьги, заколки в прическе тоже заканчивались крупными розоватыми жемчужинками. Фарфоровое лицо куклы с огромными карими очами было томным и загадочным. На подбородке имелась трогательная ямочка, а пухлые губки были слегка приоткрыты, чуть обнажая прелестные белые зубки. Лизи стояла на компьютерном столе в специально сделанной для нее нише и задумчиво глядела вдаль. Вечерами, когда комната освещалась лишь ночником над диваном, Ларисе казалось, что по лицу Лизи пробегает легкая дрожь, она силится что-то сказать, но… никак не может…

Лариса находилась в состоянии непроходимой скуки, в которую ее вверг очередной поклонник по имени Артур. Надо сказать, что нестандартное для русского человека имя было одной из причин, которая первоначально Ларису к нему привлекла, а потом она же и стала служить постоянным раздражителем. Называть полным именем того, с кем лежишь в постели, весьма неинтимно. Уменьшительное же придумать оказалось чрезвычайно трудно. Как Лариса ни пыталась, так и не удалось найти единственно верное. Арик… Рики… Как-то все это было не по-русски и отдавало мексиканским сериалом. Сам Артур ни в какую не желал признаваться в том, как его звала мама. Видимо, мамин вариант был еще более слащав и еще менее мужественен. Да, некоторые женщины любят давать своим сыновьям сюсюкающие имена: Стасик, Владик, Алик… Лариса знавала даже одного мальчика по имени Вика… Но вспоминать о Вике она никогда не хотела. И старалась не вспоминать.

Мобильник издал трель. Взглянув на экран, где появилась фотография Артура, Лариса тяжко вздохнула, повертела изящный аппаратик в руках, а потом все же отключила. Сунув его в карман пиджака и наскоро мазнув помадой по губам, она выскочила за дверь квартиры. У подъезда ее уже должно было ждать такси. До открытия выставки оставалось минут двадцать. Если не попадут в пробку, то успеют.

Недавно выстроенный «Кукольный Дом» выглядел инородным телом среди старых зданий в стиле сталинского ампира. Он ломал ровную линию, выпирая вычурным застекленным крыльцом чуть ли не до самой проезжей части. Вместо изящных лепных кариатид или хотя бы пышнотелых советских колхозниц с серпами у входа стояли две стеклянные Коломбины в юбках-колокольчиках. Обе держали перед лицами маски. Когда кто-то приближался к дверям, куклы вспыхивали изнутри, будто фонари. При этом стеклянные юбочки в синие и красные ромбы так прозрачно-сладко светились, что казались сделанными из леденцовой массы. Внутри Коломбин срабатывали механизмы, легкие движения рук отводили от застывших, но прекрасных лиц маски, и мелодичные голоски произносили: «Добро пожаловать!» И всякий, кто заходил в «Кукольный Дом», с самой довольной улыбкой непременно благодарил симпатичных привратниц.

Жители района не благодарили. Они ненавидели этот дом. Они всеми силами протестовали против его возведения, но, конечно же, ничего сделать не смогли. Владелец «Кукольного Дома» Дмитрий Русаков, по слухам, был богат настолько, что смог бы выкупить у города весь этот район, а не только землю под застройку одного здания. Стеклянные юбочки Коломбин несколько раз были разбиты, а маски – вырваны из тонких ручек с переломами изящных пальчиков, но столько же раз в самом лучшем виде и восстановлены. В конце концов жители сдались, поняв всю бесперспективность борьбы, и даже стали водить детей и внуков смотреть на чудо-кукол. Открылся «Кукольный Дом» месяц назад с большой помпой и при большом стечении приглашенных и неприглашенных лиц. Неприглашенные остались глазеть на Коломбин, которые в честь праздника открытия были принаряжены в островерхие шелковые шапочки с колокольчиками и, будто танцуя, с определенной периодичностью поворачивались вокруг своих осей. О том, как развлекали приглашенных, питерское телевидение сделало подробный шикарный отчет, но никто из обывателей даже не завидовал, ибо с таким же успехом можно было завидовать, скажем, празднеству при дворе английской королевы.

Лариса не ходила на открытие дома. Ее, конечно, никто и не приглашал. Может быть, и удалось бы купить входной билет, но она даже не пыталась этого сделать, поскольку шоу не любила. Она любила кукол. Вот выставка – это другое дело. Народу, конечно, тоже будет много, но прийти надо именно на открытие, потому что сразу же начнется продажа, и в другой день можно не увидеть самые интересные экземпляры. Денег у Ларисы было немного, а потому на какие-то серьезные покупки она не рассчитывала, собиралась просто сфотографировать понравившихся кукол. В компьютере у нее уже создано несколько альбомов с изображениями кукол из Интернета. Теперь-то она, наконец, сможет пополнить их собственными снимками.

Привратниц Коломбин сфотографировать не удалось – их все время заслоняли люди, спешащие на выставку. Лариса не слишком огорчилась. В конце концов, этих стеклянных красавиц можно снять в любой другой день.

На первом этаже была развернута экспозиция современных кукол, но не абы каких, а элитных, очень красивых, которые стоили немалых денег. В залах оказалось чрезвычайно шумно из-за огромного количества детей, которые визжали от восторга, смеялись от счастья или, наоборот, рыдали оттого, что родители не имели возможности купить для них какое-нибудь чудо кукольного искусства.

На втором этаже вместе со своими работами расположились мастера-кукольники чуть ли не со всей России. У Ларисы очень скоро начала побаливать голова от обилия впечатлений, от ярких красок и духоты. Как часто бывает при большом скоплении народа, атмосфера в помещениях «Кукольного Дома» неприятно сгустилась. Ароматы самых разнообразных женских духов перемешивались с запахом красок и материалов, из которых сделаны куклы и сшиты их наряды. Гул множества голосов стоял как на вокзале после прибытия поезда, когда на платформу разом высыпает большое количество народа. Лариса даже убрала в сумку фотоаппарат, потому что здорово устала выбирать ракурсы так, чтобы в кадр не попала чья-нибудь голова или рука. После этого сразу поспешила на третий этаж, где, похоже, спокойнее. Оказалось, что там выставлены текстильные куклы и всяческие кукольные аксессуары. Но Ларисе нужно было не это. Она искала антиквариат. Ей посоветовали подняться выше.

На четвертом этаже расположилась самая шикарная экспозиция. Там были представлены куклы из Европы, особенно много немецких красавиц, лучшими из которых Ларисе показались работы Хильдгард Гюнцель. Настоящие златокудрые принцессы, чуть меланхоличные и этим загадочные. Их фарфоровые лица словно светились изнутри. Понравились куклы Аннет Химштадт – неловкие неуклюжие малыши, растрепанные и не очень аккуратно одетые, а потому очень похожие на настоящих детей.

Отдел антиквариата занимал два просторных зала с застекленными витринами. В одном из них были выставлены необыкновенные красавицы в королевских нарядах из золотистой и серебряной парчи, алого и густо-синего бархата, отделанных старинным тускловатым жемчугом и самоцветами. Несмотря на дороговизну этих кукол, народу в зале было тоже достаточно. Впрочем, многие пришли просто посмотреть. Лариса причисляла себя к ним, так как ни одну из таких кукол купить не смогла бы. Зато их можно сфотографировать. Полюбовавшись и сделав массу снимков, она прошла в следующий зал, где на кукольных барышнях наряды были попроще, но все равно очень впечатляли, будучи сшитыми по моде ушедших веков. У одной из витрин Ларису что-то будто толкнуло в грудь, и она начала пробегать глазами стеклянные этажи. Не то… Не то… Нет, опять не то… И это не такая кукла… А вот эта…

Молодая женщина с трудом сдержала вопль, который готов был вырваться у нее из груди. Она нашла такую, какую давно искала. Ну… или почти такую…

Лариса долго разглядывала куклу, которую ей разрешили взять в руки. Она действительно была очень похожа на ту, что навечно осталась в памяти со времен детства. Многоярусные панталончики красавицы, отороченные тонким кружевом, спускались на красные кожаные туфельки с крошечными помпончиками. Ларисе казалось, что у куклы из детства вместо помпонов были серебристые пряжки, но память, конечно, могла и подвести. Все остальное вроде бы в точности такое же: и глубокие синие глаза, и золотистые локоны, и шляпка с цветами и перьями, и даже платье из шелковистой клетчатой ткани с пышными рукавами, буфами и с сильно насборенной у талии длинной юбкой.

– Сколько стоит эта кукла? – дрожащим голосом спросила Лариса. Она была уверена, что купить ее не сможет, но узнать цену своей мечты все ж хотелось.

Женщина за стойкой назвала цену, которая показалась Ларисе заниженной. С собой у нее, конечно, не было и такой суммы, но ее можно будет набрать. И она спросила снова:

– А почему так дешево?

– Потому что это репликант, – ответила женщина, зорко следя за остальными покупателями и посетителями выставки, которые явились только поглазеть, но так и норовили вцепиться руками в кукол, сидящих на прилавке не под стеклом, помять им платья и чем-нибудь испачкать.

– Репликант… – повторила за ней Лариса.

Женщина решила, что для потенциальной покупательницы это новое слово, и поспешила пояснить:

– Да, репликант, то есть эта кукла – всего лишь точная копия антикварной. А цена невелика потому, что она сделана из современных материалов, наряд не из шелка и батиста, а из акрила, а туфельки – из кожзаменителя.

Лариса почувствовала, как к горлу подкатил комок, а глаза защипало. Ее не смущал акриловый наряд мечты своего детства и даже туфли из кожзама. Все-таки она не настоящая коллекционерка. Для нее важно, что кукла внешне очень походит на ту, какую она давно мечтала найти. Если бы женщина согласилась придержать ее, она непременно набрала бы нужную сумму.

– А вы не могли бы… оставить для меня эту куклу? – спросила Лариса. – У меня сейчас с собой столько нет…

– Ну… если вы успеете съездить за деньгами до трех часов дня, то я, конечно, ее для вас отложу. Но не дольше! Она все же из недорогих, ее обязательно купят, а я не хочу терять покупателей.

Лариса прикинула, где можно перехватить денег до трех часов, поняла, что в воскресный день этого сделать не удастся, и совершенно сникла.

– Нет… до трех я не успею… – проговорила она и добавила: – Впрочем, мне такую сумму надо собирать несколько дней. Простите…

Лариса возвратила куклу хозяйке и повернулась, чтобы уйти, но женщина ее остановила:

– Постойте! Я вижу, что с этой куклой у вас что-то связано, да?

Лариса кивнула.

– Тогда вот что… – Женщина вытащила из аккуратной пачки картонный прямоугольник, протянула Ларисе и сказала: – Это моя визитка. Я могу вам сделать точно такую же куклу, если очень надо. Только с предоплатой. Мало ли что… Раздумаете еще потом…

– Да-да, конечно! – Лариса так обрадовалась и взволновалась, что пересохло во рту. Она достала кошелек и вытряхнула на прилавок все, что у нее было. Женщина взяла пару крупных купюр и сказала:

– Позвоните мне недели через две. Договоримся, когда вы придете забрать свою красавицу.

Лариса, совершенно лишившаяся дара речи, могла только кивнуть. Она быстро собрала оставшиеся деньги обратно в кошелек и быстрым шагом пошла прочь от этой стойки. Казалось, что если она задержится еще хотя бы на минуту, женщина расхочет делать куклу, а она уже придумала ей имя. Она будет звать ее Варварой. Да, только так.

…Когда Ларисе исполнилось пять лет, мама подарила ей свою куклу, на которую до этого знаменательного дня можно было только смотреть. Даже тронуть ее пальчиком не позволялось. Именно ее и звали Варварой. В тот день рождения Варвару наконец достали из розовой картонной коробки и торжественно вручили маленькой Ларисе. Кукла была не такой, как все те, большой компанией сидевшие на спинке дивана, сделанные из пластика или резины. Их волосы торчали из дырочек на головах, как щетина на сапожных щетках. Как Лариса ни пыталась прикрыть эти дырочки, причесывая кукол особенным образом и повязывая вокруг их голов ленты, дырочки все равно оголялись, и куклы тут же теряли половину своей привлекательности.

Волосы Варвары были кудрявыми, мягкими, пушистыми и плотно приклеенными к аккуратной головке. Сейчас уже трудно сказать, из чего мастер сделал кукольную голову, ножки и ручки, но сама Варвара была достаточно тяжелой, несмотря на тряпичное тельце. На лице куклы, покрытом глазурью нежно-розового цвета, маленький носик так задорно торчал из яблочно-круглых щечек, что Лариса, получив вожделенную Варвару, сразу решила поцеловать ее именно туда. В экстазе она провела по носику зубами, на которых почему-то сразу остался глазурный слой, и тут же ударилась в рев, когда увидела результаты своего страстного поцелуя. Нос красавицы Варвары сделался облупленным и грязно-серым. Маленькая Лариса не видела ни раскрытых ран, ни обнажившихся человеческих костей, но решила, что прогрызла кукле нос именно до самой настоящей серой кости, от которой по всему игрушечному телу непременно пойдет гниение, как по клубню картофеля на кухне. Родителям пришлось убрать бедную Варвару обратно в розовую коробку, а потом отдать на улице первой попавшейся женщине с ребенком, поскольку оставить дома ее было нельзя: Лариса впадала в истерику каждый раз, когда видела «откушенный» нос.

Потом, став много старше, Лариса очень сожалела о Варваре, поскольку таких кукол в стране уже не делали. Во всяком случае, она больше никогда подобных не видела. Мама рассказывала, что Варвару купили в 1952 году, когда она родилась, хранили как реликвию и собирались передавать по наследству, но Лариса с этим наследством очень быстро расправилась. Несколько позже она увидела немецкую куклу в клетчатом платье, которой буквально заболела, и образ бедной Варвары почти исчез из ее памяти.

И вот сейчас настал такой момент, когда обе куклы ее детства как бы сольются в одну, и красавица Варвара останется наконец у нее жить навсегда. Лариса была так довольна этим, что тут же утратила интерес к выставке и пошла к эскалатору, ведущему вниз. Теперь, пожалуй, можно и позвонить Артуру, и даже с ним встретиться. В последний раз. А может, и не в последний… Может, она даже потерпит его возле себя еще пару недель…

* * *

Виктор Юсупов шел по улице и никого не трогал, хотя ему очень хотелось тронуть. Даже не просто тронуть, а кому-нибудь въехать в рыло так, чтобы челюсть своротило на сторону без всякой возможности восстановления. Да и к чему восстанавливать? Эти кривые, корявые рожи лучше от этого не станут. Вот навстречу идет мужик. Мужичара смердящий. Морда ржавая, пятнистая, как загаженная и облупленная супная кастрюля. Бабьи пухлые плечи засунуты в утлую пацанскую куртенку, до пояса. Под ней хлебной буханкой висит живот, обтянутый рябенькой, в гнусные точечки рубахой. Одной пуговицы на ней нет, и сквозь образовавшуюся щель виден сизый вывернутый пуп. Под пупом – жидкие китайские треники с белыми лампасами. До чего же Виктору ненавистны эти треники. Неужели нельзя надеть брюки, когда идешь с женой по городу? Хотя… для такой жены особо и стараться не стоит. Ишь, как гордо ступает со своим мужиком под крендель. Глаза бы на нее не смотрели! Тупая, как полено! Сразу видно! И еще уродина! На плоскую голову с крошечным лобиком косо нахлобучена пережженная бесцветная пакля волос. Кое-где паклю прочерчивают самопроизвольно образовавшиеся бессистемные проборы. Отросшие и слипшиеся друг с другом пряди у корней – черные и скользкие, как слизни. А на затылке глупо торчит куцый, почти белый клок, перетянутый детской розовой резинкой. Шеи как таковой у тетки нет. Толстое лицо лежит на бесформенном бюсте, спускающемся аж до пояса и плавно переходящем в живот, который такой же буханкой, как у мужа, висит над джинсами. Спасибо, не над трениками!

Мерзкая пара прошла мимо Юсупова, обдав его кислым запахом несвежего белья и застоявшегося дыма дешевых сигарет. Его чуть не вырвало. И ведь куда ни глянь, везде такие же смердящие рыла. Вон тащится старушенция. Ситцевое мятое платье в зеленых огурцах липнет к красным, шелушащимся ногам, и кажется, что старуха идет в зеленых трико, позабыв надеть юбку. Можно представить, как от нее воняет мочой или чем-нибудь еще похуже.

Полчаса назад Юсупов проходил мимо немецких туристов, которые на Невском проспекте горохом высыпали из экскурсионного автобуса. Все пожилые и, как один, поджарые, в светлых брюках, элегантных плащовках. На тетках серьги до плеч, какие-то бусы, перстни. Никаких хвостов с детскими резинками на затылках. Мужики холеные, красиво остриженные, источающие запах хорошего парфюма.

То, что туристы были немцами, Виктор сразу понял, так как и в школе, и в институте изучал немецкий язык. Нет, он не говорил по-немецки. Ну… разве что слегка… исключительно в объеме программы. Мог бы в нескольких фразах рассказать о себе, но не более того. Но немцами восхищался всегда. Их аккуратностью и педантичностью. А что, скажите на милость, плохого в педантичности – в неукоснительном соблюдении установленных правил? Русские обожают нарушать самими же установленные правила и еще хвалятся этим. Загадочная русская душа! Тьфу! Что в ней загадочного?! Хорошим тоном считается умиляться под водочку с селедочкой собственной забубенности. Лучше бы в лифте не плевали, честное слово! У тех же немцев что перед домами? Клумбы и стриженые газоны! А у нас? Открытые зловонные люки, перевернутые урны и окурки, окурки… Всюду окурки! А еще собачье дерьмо! Особенно много дерьма и окурков, когда сходит снег. Хорошо, что сейчас лето и вся дрянь уже убрана даже с питерских окраин.

Виктор вытащил из кармана легкой куртки сигареты. Да, он тоже курит! Но ему никогда в голову не придет бросить окурок себе под ноги. Даже если рядом нет урны. У него в кармане всегда есть карманная пепельница. Именно на такие случаи. Кстати, курить там, где не положено, он тоже ни за что не станет. Например, в том же лифте. Там ездят дети и беременные женщины. Но эти же беременные женщины его и ненавидят – за приверженность к порядку! Например, сегодня утром он, Виктор, попросил соседа по площадке прекратить складывать на окне подъезда ненужные газеты. Так его беременная жена разоралась на весь дом, что им в почтовый ящик суют всякую рекламную дрянь, которую они себе не заказывают, а кто сует, тот пусть и убирает! Виктор напомнил ей, что собственный мусор, который им никто посторонний в помойное ведро не сует, они никогда не могут донести до мусоропровода, чтобы не рассыпать по всей площадке шкурки от бананов и давленные пивные банки. Тут с беременной соседкой сделалась такая истерика, что она вполне могла родить раньше срока прямо на этих самых шкурках от бананов. Ее муж полез с Виктором в драку и даже порвал ему новую черную рубашку. Пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться.

Юсупова передернуло, когда он вспомнил, как крючковатые волосатые пальцы соседа вцепились в его шелковую рубашку. Сам сосед был в заношенной футболке с растянутым воротом и расплывшейся надписью «Зенит – чемпион!». Рви – не жалко. И что за манера ходить дома, как погорельцы?! И ведь не противно! Плебеи! Быдло! Спасибо матери, что она приучила его, Виктора, всегда выглядеть одинаково опрятно и красиво и на людях, и дома. Вообще-то он не любил вспоминать собственное детство и мать, но в такие минуты все же бывал ей благодарен.

У Юсупова сегодня был свободный день, и он собирался провести его в расслабленном ничегонеделании, в неспешных прогулках по родному Питеру, который любил. Он намеренно в такие дни не садился в машину, а ехал на городском транспорте до Невского. Было в подобной прогулке что-то ретроспективное… возвращающее в юность… Вот и сегодня Виктор собирался с большим удовольствием прошвырнуться по Невскому проспекту, выйти на Дворцовую площадь, потом на набережную Невы, а на закуску завернуть в какой-нибудь из музеев. Может, прямо в Эрмитаж, где давно не был. И вот теперь прямо с утра испорчено настроение, а потому раздражает буквально все вокруг. На Невском, конечно, уже не встретишь убогих старух в зеленых «огурцах» – слишком дорогой для них проспект, но зато полно самого кинематографического вида нищих. И как власти их терпят? Стыдно ведь! Перед теми же туристами! Виктор видел этих нищих насквозь. Он очень хорошо представлял, как самые обычные и, возможно, даже уважаемые соседями и собственными детьми граждане переодеваются по утрам в разодранные хламиды, искусно выпачканные чем-то не слишком отвратительным, рисуют на лицах следы «прожитых» жизненных драм и отправляются на службу в строго определенное рабочее место. И он, Виктор Юсупов, должен им всем подавать, как науськивает церковь, чтобы они не скатились до еще более тяжкого греха – воровства? Да никогда! Не дождутся!

Зацепившись взглядом за еще совсем не старую, но как-то по-особенному отвратительную нищенку, привалившуюся к шикарной витрине дорогого ювелирного магазина, Виктор в сердцах чуть не плюнул на красиво выложенную плиткой мостовую. Он совсем уже собрался вскочить в подъезжающий к остановке троллейбус, чтобы ехать домой, раз уж прогулка не задалась, как вдруг услышал:

– Юсуп! Ты, что ли?!

Виктор обернулся. Посреди Невского, мешая прохожим, которые вынуждены были его обходить и потому здорово злились, стоял молодой мужчина с очень знакомым лицом и улыбался. Юсупов хотел пожать плечами, выразив таким образом недоумение, но вдруг в мозгу неожиданно прояснилось. Толкнув стильно одетую женщину и не извинившись, он подошел к стоящему столбом мужику, и они вдвоем окончательно испортили настроение всем, как спешащим по делам, так и бесцельно прогуливающимся.

– Турок? – на всякий случай спросил Юсупов, хотя уже точно знал, что это именно он и есть, его школьный приятель, с которым они не виделись аж с самого выпускного вечера.

– Я! – радостно воскликнул бывший одноклассник.

– И давно в Питере?!

– Давненько! Как только институт закончил, сразу от родителей отпочковался и вернулся сюда, в этот город, как говорится, знакомый до слез! А ты как? Что? Где? Женат?

Обрадовавшийся старому другу, Юсупов начал бы с удовольствием отвечать на вопросы в порядке их поступления, если бы один из прохожих, нелепо зацепившись своим кейсом прямо за ногу Турка, не взвизгнул высоким бабьим голосом:

– В сторону, что ли, не можете отойти, придурки!

В другой ситуации этот хрен с кейсом получил бы в ответ от Юсупова за «придурков» куда более крепко-изысканное выражение, но сейчас он просто потянул приятеля в сторону. Разве посреди Невского поговоришь толком?

– Слушай, может, правда посидим где-нибудь? Пообщаемся… Выпьем за встречу… – предложил он.

– Сейчас никак, честно! – отозвался Турок. – Я на службе… Совещание у нас в фирме через полтора часа… А что, если вечером?

– Ну давай вечером! Где? Во сколько?

Турок вытащил из кармана визитку и ручку, что-то быстро чиркнул на обратной стороне картонки, протянул Виктору и сказал:

– Тут все мои координаты, а на обороте я адрес написал… ну… где сейчас живу… Приезжай часикам к семи вечера. Сможешь?

– Не вопрос! Конечно!

– Только у меня будет… дама… Но ты не смущайся. Похоже, она собралась от меня свалить… При тебе ей будет это удобнее сделать. Без особых объяснений.

– Так… может, мне все ж лучше не сегодня приехать-то? – засомневался Юсупов. – Глядишь, и дама при тебе останется, и мы нормально поговорим…

– Ну… если ты мне все еще друг… – Турок опять улыбнулся, – то приезжай именно сегодня. И все получится, как надо…

– Конечно, друг! – Виктор ответно улыбнулся, легким движением хлопнул его по плечу и закончил: – Ну… до встречи! И непременно сегодня!

Бывший одноклассник кивнул и мгновенно смешался с толпой. Юсупов посмотрел на визитку. На ней было написано: «Самойлов Артур Геннадьевич. Коммерческий директор фирмы «Сатурн». Виктор усмехнулся. Ишь ты – «Сатурн»! Сразу вспомнилось название старого-престарого советского фильма «Сатурн почти не виден». Что-то про разведчиков, кажется… Турок – разведчик! Ха! Впрочем, какой он разведчик. Написано же – коммерческий директор. Кто бы в детстве мог подумать, что Турок станет финансами руководить! В точных науках он никогда не блистал… Контрошки обычно у него, Виктора, списывал. А как имени своего выспреннего стеснялся! Мать звала его Ариком, а сына всегда перекашивало от отвращения, когда на весь двор раздавалось:

– Ари-и-ик! Домо-о-ой!

Именно во дворе Артуру придумали приличное, мужественное прозвище – Турок. От Артурки, естественно, сначала получилась смешная Турка, ну а потом уж – вполне нормальный Турок. Сам Артур из принципа никогда не читал «Овода» Войнич, откуда мамаша вытащила это, по его мнению, куртуазное имя. Юсупов, конечно, с книгой ознакомился и сказал Турку, что вообще-то книжный Артур Риварес – вполне приличный мужик и стесняться его имени не стоит, но приятеля это не убедило, и он всегда представлялся фамилией – Самойлов или прозвищем – Турок. Даже девушкам, которым всякие Артуры и Арчибальды почему-то особенно по нутру. А внешне, надо сказать, Артур Геннадьевич был всегда неплох. Как раз таким, каких девушки любят: высоким, стройным, несколько тонкокостным, а потому очень гибким. Имел темные, чуть волнистые волосы, яркие карие глаза, чувственные пухлые губы и длинные пальцы. Но если в юности он был до боли похож на героев самых романтических поэм, то нынешний коммерческий директор смотрелся вполне мужественно. У него откуда-то взялся твердый волевой подбородок и несколько циничный взгляд. Впрочем, у человека, имеющего дело с деньгами, другого взгляда просто и не могло быть. И подбородка тоже.

Отец Турка, военный, сразу после выпускного вечера увез семью куда-то на Дальний Восток. Все знакомые были обескуражены тем, что папаша не дал сыну возможности выучиться в Северной Пальмире, но тот, наверное, справедливо считал, что из юноши мужчину может сделать отнюдь не столичный вуз, а как раз самый дальний гарнизон, а хорошее образование можно получить везде, коли будет охота учиться. Видать, Турок учился с охотой, коли дослужился до весьма хлебной должности коммерческого директора.

На радостях после встречи с давним другом Юсупов даже поступился принципами и бросил отвратительной, но не старой еще нищенке у ювелирки целый стольник. Пусть бабенция гульнет! Может, свалит с проспекта-то и перестанет оскорблять взгляды прохожих своим нелепым видом.

* * *

Наталья Ильинична состарилась. В какие-то пять лет превратилась в безобразную гротескную ведьму с детских утренников. Это было особенно обидно, поскольку соседка Мария (впрочем, какая там Мария… Машка она, Машка!), бывшая одноклассница, которой, соответственно, лет столько же, сколько и Наталье Ильиничне, выглядела на удивление молодо. У нее даже морщин особо не было. Разве что, когда Машка улыбалась, от глаз во все стороны расходилось множество лакированных лучиков, и тогда казалось, что на лице прищуриваются два веселых сереньких солнышка. А от смешливого рта к ушам сдобно заламывались многочисленные, будто хорошо пропеченные сладкие складки. Когда Машка убирала улыбку, лицо делалось похожим на только что подошедшее тесто: вощано-белым, неровно-бугристым, каким, собственно, выглядело всегда, но отнюдь не страшным.