Текст книги "Сказки Гамаюн"

Вскочила, умылась и пошла проверять силки. Людей-то кормить надо. Зайцев развелось множество. В силки аж три штуки попалось, неплохо. Если так будет всегда, голодными не останемся. Потом уборка, какая-то суета. Чуть-чуть помогла парням перетаскивать. В доме было тепло и уютно. Не страшно, если прилетит ледяной северный ветер – не в поле, не замёрзнем.

Хи и Ха работали справно, попилили и порубили имеющиеся стволы, потом поехали в лес за сухостоем, потом опять пилили и рубили, немного поупражнялись с мечами, а для разрядки устроили игру в снежки, снег еще лепится. Я тут вышла во двор – и меня забросали. Прямо в лоб попали. Больно. Но я тоже ловкая, отбивалась. Ко мне присоединилась Клевенс, против этих двоих недорослей одной не справиться. Как мы играли, все постояльцы смотреть выбежали, но растормошить их не удалось. Просто стояли и смотрели, не сдвинулись, руки не подняли, ну правда – замороженные. Но я попробую их растормошить, чего бездельничают, хоть и за постой заплатили.

Есения. История Предназначенной

Работа не кончается, если ее не остановить, а я уже подустала, поэтому пошла в зал поесть и отдохнуть.

Сказителя в зале ещё не было, и я обратила своё внимание и захотела познакомиться с миловидной девушкой, которая сидела и явно скучала. Она, наверное, ненамного меня старше. Грустная тоже, как многие тут.

– Здравствуйте. Я не помешаю вашим размышлениям? – спокойно сказала я.

– Что Вы, это возможность отвлечься от моих навязчивых мыслей, я со своим нытьем всем уже надоела. А тут новые люди. Меня тут зовут Предназначенная, а раньше была просто Есения – ясная значит. Знаете, как тут с именами странно. Вас, слышала, Ловелией зовут?

– Да, здешние имена меня напрягают, а моё просто на издевательство похоже. Так и хочется Клевенс мелкую пакость за это сделать. Вообще-то я Лотта, и можно на ты. Мы путешествуем с парнями по их делам. Так уж получилось, что мы едем вместе.

– Но они же мужчины, они к тебе не пристают, хоть ты и не истинная красавица? Вы же всё время вместе. Неужели и мысли не проскочило?

«Ну, если и проскочила, – подумала я, – то, наверное, только у меня, они свой мужской опыт у Марьи Искусницы повысили и надолго, думаю, зареклись от шалостей. На подвиги их теперь явно не тянет, и не думают они об этом. А мне бы, как любой девушке, хотелось чего-то эдакого – мягкого внимания хотя бы».

– Нет, что ты, кто они и кто я? У нас просто дружеские отношения, никакой дури. Я на работе у них по найму.

– Да, у тебя всё ясно и определенно, а вот я сама не знаю, что тут делаю, может, меня с таким именем вообще в жертву кому-то принести хотят.

– Ну, не придумывай лишнего, люди здесь хотя и странные, но явно не злодеи. Расскажи, как ты сюда попала?

– Сама не понимаю, как всё произошло. Понимаешь, я обычная, про таких говорят – ни то– ни се, ни себе – ни людям. Никаких особых способностей ни к чему нет. За меня все решали родители – что надеть, что поесть, чему учиться, кукла их любимая. А я послушная, тихая, спокойная, что скажут, то и делаю. Родители любят, учат, одевают, мечтают хорошо выдать замуж. Чтобы счастливо жила – детки, муж, дом. А вот как к этому пошло, поняла – мне этого не хочется. Не хочу замуж за какого-то толстобрюха старого и облезлого. Богатых, молодых, красивых, чтобы в мою сторону засматривались, не наблюдается, да и не хочу пока ни дома своего, ни ухажеров – ни красивых, ни богатых. Когда об этом думаю, в душе пустота, в ушах звон – не твоё, подожди. Будто обещают что-то непонятное, манят неведомым. А я обычная, ничего не умею, никого не люблю, и себя в первую очередь. Наверно, не все девушки такие, наверно, некоторым приходится становиться самостоятельными. А мне зачем? Ведь, как говорит мама, всё должен обеспечить муж. Он защитит, решит проблемы, расскажет, как жить дальше, будет любить. Вот так и жить по указке, жить жизнью, которую тебе выбрали? А главное, как «Это», то есть меня такую, кто-то будет любить? Расскажи мне? Или как я такая кого-то смогу любить? Вот сижу тут и всех спрашиваю, особенно Клевенс, зачем меня сюда привело. У всех свои проблемы, и серьезные, а я не пришей кобыле хвост. Я слабая девушка – прекрасный цветок без колючек, который погибнет, если за ним не ухаживать. Ненужная и никчемная. А что ждать, кого ждать? Неясно. Принца на белом коне – так для таких, как я, принцев не напасешься.

– Ой, да придумывают разное про принцев, вот со мной двое едут, и оба на белых конях, а присмотреться, так обыкновенные парни, только красивые и поумнее многих.

– Что, правда, принцы?

– Принцев не бывает.

– Повезло тебе, Лотта.

– Да в чём? Вот то, что спутники они мои – да, повезло, а то, что принцы, так в дороге что принц, что нищий одинаково мокнут и мёрзнут. Как люди они интересны, да вот, наверно, Сказитель тутошний как человек поинтересней будет. Помогаю им, хорошие парни, а дорога интереснее. Мы едем уже больше двух месяцев и за это время научились понимать друг друга с полуслова, знаем слабости и особенности каждого, умеем прощать, не обижаемся на шутки, иначе в дороге нельзя, не перебрасываем обязанности на другого, не ноем. Особенно мне нравится, что они понимают – приказывать им некому, мы на равных в пути, иначе бы рассорились. Все-таки расскажи, как ты тут оказалась, ведь сюда просто так не попадают, как говорит Клевенс.

– Ох, – вздохнула нареченная Предназначенной, – это довольно загадочная история. Мне с конца лета стали сниться сны, вернее, один сон. Будто скачу я в санях, рядом сидит кто-то страшный, лохматый, закутанный в шубу, а вокруг вьюга метёт, ночь тёмная, а конями управляет парень с развевающимися волосами. Мы несёмся не по земле, а по воздуху, навстречу вихри снежные летят, и слышится жуткий собачий лай. Странный сон, и так почти каждую ночь. Потом появилась навязчивая идея уехать из дому, узнать, где этот сон реализуется. Я отродясь далеко никуда не ездила, а тут ехать неизвестно куда. Только так меня мысли замучили, что стала говорить родителям, что хочу попутешествовать, мир посмотреть. Тут меня как подхлестнуло что-то – должна уехать, и всё. Даже настойчивость какая-то появилась. Мать рыдает: какое путешествие? Говорит, что я умом повредилась, а я не отступаю. Родители, видимо, решили, что на всё воля богов, для чего-то и я пригожусь. Снарядили небольшую коляску, няньку мою ко мне приставила. Ехали месяц, измучились на постоялых дворах, я как сюда добралась, няньку домой отправила, поняла, что здесь долго ждать надобно. Вот и сижу, жду у моря погоды. Но внутри поспокойнее стало, сон этот уже не мучает, только вот скучно, да и страшновато от неизвестности.

Вижу, мается девка, как неприкаянная сидит, а чем поможешь, когда непонятно, к чему она предназначенная. А вот интересно, многие бы – и уверенные, и опытные – решились бы всё бросить и ехать искать своё предназначение в полной неизвестности? Ещё раз посмотрела ей в глаза, а там било ключом, горело и лилось через край желание жить необычно, ярко, насыщенно.

– А что ты вообще умеешь делать и что любишь?

– Да как все – читать, писать. Вот рисовать люблю, меня даже учили малость. Однако жить без этого могу спокойно. Да и видела я, как мастера рисуют, мне до этого уровня не дойти, ради чего бумагу марать.

– Есения, вот возьми и порисуй, время быстрее пройдет и не так переживаниям предаваться будешь. Пойдем, у Клевенс бумагу да карандаш попросим. Я тебя с ребятами моими познакомлю, приходи, вместе поужинаем, поговорим, только не жалуйся, мужики этого не любят.

Взяла несколько листов бумаги и карандаш, и мы с ней направились к столику, где уже сидели принцы и Сказитель. Вскоре к нам присоединилась Клевенс, а за ней прилетел Фантом. Этот странный призрак всё время оказывался рядом с хозяйкой, как только она присаживалась вечером за столик и брала в руки вышивание. Он как телохранитель устраивался у неё за спиной, застывал и с немым обожанием, если это можно было сказать про призрака, смотрел на Клевенс. Первый раз, когда я увидела, как они кивают друг другу головами, как будто ведут беседу, я очень удивилась и, когда была потом на кухне, спросила об этом Клевенс.

– Да, так и есть, мы беседуем с Фантомом, с ним интересно общаться, только наши беседы неслышны. Здесь никто, кроме меня, не может слышать его, просто моя душа нашла общий язык с его душой. Он не может произносить слова, тела-то нет, но мы слышим друг друга каким-то образом, и он очень интересный собеседник.

Сказитель о Дикой Охоте

Увидев, что за большим столом стал собираться народ, все, кроме Собирателя грехов, стали подсаживаться поближе.

Мужчины приветственно закивали головами, заулыбались, предвкушая рассказ Сказителя.

– Приятного аппетита, присоединяйтесь, – произнес Сказитель. – Ваши зайцы, Ловелия, невероятно украшают наш стол. Все очень вкусно.

Мы жевали, обменивались ничего не значащими словами и ждали рассказа Сказителя. Любопытство меня так и распирало. Таинственность происходящего в приюте бередила душу и воспаляла фантазию. Почему здесь все эти люди, и мы в том числе?

– Таинственность происходящего, – как почувствовав мое неуёмное любопытства, вдруг начал Сказитель, – объясняется тем, что всё ожидаемое тут действительно сложно и неоднозначно. По установившейся традиции где-то перед Новым годом, в который день, неведомо, над этими краями на черном скакуне проносится Велес – скотский бог – в сопровождении стаи огненных гончих. Они гонят небесных оленей. Страшен бог в своём азарте поймать добычу. Его сопровождают призрачные рыцари, умершие великие воины на таких же черных конях. Воют огненные гончие, сверкают красными глазами призраки, страх и ужас разливается вокруг этой погони. Души умерших несутся вмести с ним в Навь. Ничто не может остановить Охоту, никто не должен появляться у них на пути, иначе смерть. Поняв, что Охота приближается, смертные должны закрыть глаза, чтобы они не остекленели от ужаса, и пасть на землю. Не все переживают, встретив охотников на своем пути. Но многое дается в минуты, когда Велес проносится над путником.

– Неужели люди рискуют искать возможность пересечься с такой Охотой? Это же невероятно опасно, как Вы сказали. А можно как-то уменьшить риск?

– Рискуют, Ловелия, рискуют, так как у каждого своего обстоятельства. Иногда их изменения настолько важны, что люди идут на любой риск, чтобы уйти от прошлого и поймать хоть тень надежды на будущее. Или у них просто нет выбора, и продолжать жизнь такой уже не имеет смысла. Вот, например, наш Собиратель грехов, если он не сможет в течение ближайшего времени смыть накопленные чужие грехи, он умрет. Стоит рисковать ему или нет? Думаю, стоит, и он будет это делать. Или Фрости. Как ей жить с замороженным сердцем? Она будет рисковать, за этим и приехала. Или Кающийся, что проделал долгий путь ради того, чтобы очистить боль сердца? Или Бездушный, Борислав – как он будет жить без души?

– А я, – спросила Предназначенная, – я сама добровольно пойду на эту страшную Охоту, буду рисковать непонятно ради чего?

– Ты уже приехала сюда, значит, шаг навстречу судьбе сделан, трудно остановиться на переправе, может снести.

Я моргала глазами: мы что, все здесь потенциальные жертвы дикой охоты? А я и принцы для чего?

– Не удивляйся, Ловелия, твое присутствие необходимо. Я догадываюсь, что без твоей помощи не обойтись. Так же как нет пути назад у принцев. Вас привело сюда, и остался путь только вперед. Роль принцев еще определяется в руках Макоши, она сучит нить их судьбы, и там видно будет, что она соткет. Видишь ли, существует шанс – возможность выжить в это время. Для того чтобы выдержать и не пропасть в вихре Дикой Охоты, надо находиться возле великого Дерева Мироздания. Только держась за него, за его ствол, можно пережить неистовство Охоты. Сказывают, что если в такую ночь смертные стоят возле Дерева Мироздания, то в момент, когда пролетает бог со своей свитой и собаками, открывается на небе Перекресток миров; боги Прави снисходят к смельчакам и страждущим, и многие чудеса могут произойти с ними. И Леля, Лада и Сива своей всеобъемлющей силой любви касаются храбрецов, изменяя их судьбы. Много удивительного происходит в эту ночь. Мне лично ничего не надо изменять в своей жизни, но я Сказитель, и без событий моя жизнь не имеет смысла.

Потом он продолжил.

– Святое Дерево Мироздания имеет вид могучего дуба, что корнями уходит в Навь, ствол и ветви его в Яви качаются, а макушка упирается в Правь. Но не просто найти Дерево Мироздания. Оно становится видимым только в ночь охоты, а в обычные дни путь к нему закрыт семью печатями, покрыт завесой невидимости. До этой ночи искать его бесполезно. Но и в эту ночь только сама богиня Макошь, или видящая пути, может проводить к нему. Судя по тому, что рассказали про ваши путешествия принцы, ты, скорей всего, призванная стать видящей пути, Ловелия. Это удивительный дар, редко кому даётся, я таких ещё не встречал. Но так ли это или нет, будет известно только в ночь Дикой Охоты. Так что от тебя многое зависит.

Я вздохнула. Без меня меня женили. Ведь не собиралась я ни на какую охоту, хотя интересно посмотреть на этот летящий ужас, да и людей, что тут томятся в ожидании чуда, жалко. Только страшно очень.

– А скоро Охота эта произойдет?

– Этого никто не знает, сначала будет предзнаменование. Что это или кто это – никто не знает, но сказывают, когда придёт, не ошибётесь, узнаете, не перепутаете.

Принцы, которые сидели до этого молча и, насупившись, слушали историю, переглянулись, и Хи сказал:

– Мы проделали большой путь вместе и не бросим Лотту одну в этом ужасе, если она решится идти. В ответе мы за неё. Значит, пойдем с ней. Это не обсуждается.

– Да погодите, спасибо за поддержку, но идти пока некуда. Чего забегать вперед, ничего же ещё не ясно.

И все, перебивая друг друга, начали обсуждать услышанное. Особенно переживала Предназначенная. Она считала себя обычной девушкой, не способной ни на какие подвиги, но я видела, как в глубине глаз ее загорается желание участвовать в этом странном и опасном мероприятии. «А она молодец – пронеслось в голове – не впадает в панику и явно способна к неожиданным поступкам».

– Ловелия, все, кто прибыл сюда, уже вступили в игру с судьбой. Её нельзя остановить. Пути назад для них уже нет. Если начавший путь сейчас отступится, разуверится, предаст свою мечту, его ждет горькое разочарование. Богиня Макошь отвернет свой лик. И тогда возьмёт в свои руки его судьбу Недоля, будет управлять жизнью старуха Лихо Одноглазое, доведя его до того, что душа отправится в Навь, а оплакивать его могилу будут Карна с Жалею.

Вечером долго вспоминала и раздумывала над рассказом Сказителя. Как всё сложно, опасно, неоднозначно. Смогу ли помочь, не погибнем ли все? Правильно ли это? Что я должна сделать?

Вопросы, вопросы, вопросы. Кто бы помог в них разобраться? Боги не стремятся вмешиваться в мою жизнь, но, может, это и к лучшему – их забота может дорого стоить. Ещё пришла мысль: если все идем, то надо познакомиться и с другими постояльцами.

Утром, убирая тарелки, я как бы невзначай пригласила сопровождать меня в лес парня, которого Клевенс назвала Кающимся.

– Ты не сможешь мне сегодня помочь в лесу? А то надо поставить побольше силков, да кабаны что-то совсем близко к дому подходить стали, страшновато.

Хотя я, конечно, врала. Уж чего-чего, а леса я не боялась. Лес мне дом родной. Я его отцом своим считала.

Парень с легкостью согласился, ему интересно. Чем в доме кукситься, прогуляемся. Разговор, конечно, зашел об ожидаемой Дикой Охоте. Как он представляет событие, и что ему поможет.

– Меня тут Ловелией зовут, а так я Лотта, ты знаешь.

– А меня мать Чеславом нарекла, вот такой и получился, а здесь меня Кающимся обзывают. Если бы это так было, то боги давно бы меня простили, а так, видимо, не то что-то.

– Мы зашли далеко в лес, дорога не близкая, время есть. Расскажешь, как ты здесь оказался, если тебе не слишком тяжело об этом думать?

– Да рассказать-то можно, только ты после этого на меня и смотреть не захочешь, не то, что в лес ходить. Плохой я человек.

– Да мало ли у кого какие грехи, я не сужу, не дело это – человеку человека судить.

Он явно собирался с мыслями.

– Не знаю, с чего начать.

Я промолчала.

История Кающегося

Всё началось, когда мать померла. Сижу, плачу крокодиловыми слезами. Она хорошая была, мудрая, заботливая. Всё для меня и сестры старалась. На похороны, как водится, Карна с Жалею залетели. Только Карна посмотрела на меня и сказала:

– Не вижу в сердце твоем, Чеслав, должной грусти и печали по матери. Одна корысть заполнила разум твой, и ею только и жил, себя помыслами тщеславными тешил и тешишь сейчас. Забудешь об этом отныне, и поселится в сердце твоем ныне жестоковыйном скорбь по матери, и судить себя будешь судом не человеческим, а таким, как я тебе пошлю, в Нави взращённом. Будешь отныне каяться до тех пор, пока не простит тебя матушка, а как уж ты это сделаешь, не моя печаль.

И всё, начался с того дня для меня самосуд такой, о котором и не думал, что бывает. По дому иду – её вижу, слова её слышу и ответы свои мерзкие. Обиды, что ей причинял день за днем, в памяти всплывают. Как посмеивался, как мимо печалей ее проходил и не замечал, а только отмахивался да серчал, что жить замечаниями мешает. Грубил, чтобы не задевала совесть словами своими да взглядами печальными. Хотя она и сказывала, что и она все время сама вспоминала свою мать и постоянно просила у нее прощения, что не почитала её так, как она заслуживала. Но это её кара была.

Так вот, после этого по улице иду – кажется, каждый человек видит во мне всю мерзость, мною совершённую. Что, когда болела матушка, не помог, когда о сестре просила, не сделал, как сердце её на части рвал делами своими. Умом понимаю, что и другие не лучше меня частенько были, да только то умом, а то сердцем в надрыв. Уже и старухам на нашей улице помогать стал, они благодарят да время от времени обязательно скажут:

– Если бы так матери своей помогал, как чужим людям, жива бы была по сей день, да радовалась, на тебя глядючи.

От этих слов мне невмоготу вскоре стало в доме жить, всё бросил и стал искать знания, как в Навь попасть, с матушкой свидеться да броситься ей в ноги, прощение вымолить. Не жизнь мне на земле стала, а мука.

Дела оставил, пошел в путь, да кого ни спрашиваю куда идти, никто не знает. Останавливаюсь на постоялом дворе и каждый раз слышу – ты только что разминулся со сказителем, он тут неделю гостил, говорил, что знает, куда идти, чтобы прощение получить. К богам обращаюсь во всех храмах, свечки ставлю да пожертвования делаю, а ответа нет. Понял, что не принимает мои жертвы Карна. Не очистил еще сердце свое. Скитаюсь по путям, от голода не погибаю, а жар скорби внутри не остывает.

Руки у меня мастеровые, в какое село и поселок ни прихожу, на кусок хлеба себе на обед и дальнейшую дорогу заработаю. Вот так два года бродил. По мере сил помогал, кому помощь нужна была, да каждый день жизни вспоминал и каялся. Месяц назад встретил-таки человека, что присоветовал идти на восток и поведал, что во время Дикой Охоты открывается Перекрёсток миров, Явь с Навьим мостом радужным соединяются. Если у кого душа очистилась, тот сможет по Радуге на тот берег реки Смородины перебежать, с умершими повидаться, тайные знания получить, а кто тяжелый от грехов, падает и тонет в реке, из неё и праведному-то не выплыть. Да мне уже все равно. Утону так утону, только с таким судом в сердце жить больше не могу. А получится увидеть матушку, брошусь в ноги, может, простит меня и почувствует, что я стараюсь измениться. Может, делаю не всё и не так, как Карна хочет, но стал я понемногу чувствовать боль человеческую, скребу каждый день сердце, чтобы от корысти избавиться, хочется верить, что получается понемногу. Вот так-то, Лотта, не противно тебе рядом с человеком идти, которого богиня печали судом скорби за грехи наградила?

– Да кто я такая, Чеслав, чтобы судить. Ты и так наказан. Давай надеяться, что получится тебе с матерью встретиться. Нам бы еще до этого Дерева Мироздания как-то добраться.

И я стала смотреть по сторонам, желая развеять тяжесть впечатления от рассказанного. Вот действительно – один украл, обманул ребенка, а еще пуще – убил, и совестью не мучается, а другой? Как, интересно, боги тяжесть греха определяют? Кому больше дано, с того сильнее и спрашивают?

История Бездушного, что звался Бориславом

Домой добрались довольно быстро, все-таки вдвоем как-то веселей, хотя и рассказ не очень весёлый слушала.

После обеда я решила познакомиться поближе с мужчиной, который души лишился. Странный он был, хотя кто тут не странный. Если Фрости с замороженным сердцем просто себя не чувствовала – ни боли, ни радости, как будто жизнь мимо неё проходит, то Борислав (борющийся за славу) смотрел на жизнь как человек, не отличающий добро от зла. Умом понимал, что хорошо, что плохо, а в действительности бездушным был, не проглядывало в нем ни сочувствия другим, ни сопереживания, ни сопричастности к тому, что тут происходит, ни к тем, что тут жили. Вспомнился разговор с Микулишной, она как-то говорила: если человек теряет свою душу, он становится либо безразличным ко всему, пустым изнутри, либо в нем поселяется зло. Такой человек хочет жить дальше, но вот как идти к заветной цели – ему совершенно всё равно, хоть по головам, хоть через трупы. Мне стало немного не по себе от этой мысли. Если все остальные обитатели приюта явно были безвредными или такими, как Собиратель грехов – не подходи, и всё будет хорошо, то этот мог быть опасным.

Но раз уж начала, и раз мы все тут в одной лодке, всё-таки продолжила его расспрашивать:

– Борислав, а ты не расскажешь, как произошло, что ты лишился души? Или тебе тяжело об этом рассказывать?

– Да нет, не тяжело, все одно эти события как будто и не со мной происходили. Ощущаю, как будто я это в книжке прочитал. Я родился в столице, в довольно обеспеченной дворянской семье. Всё для меня – няньки, мамки, вкусности, одежда хорошая. Любили меня и брата родители. Стукнуло мне восемнадцать лет, стал я серьёзно на девушек заглядываться. Одни меньше нравились, другие больше, но и та не такая, и эта не такая. Пока не появились в городе купец с дочерью молодой, дивной красавицей. Стан тонкий, брови дугой, волосы волной, а когда идет – просто царица. Многие к ней свататься хотели. Только отец сказал – молода ещё, да и неволить я её не буду, отдам за того, кто ей люб будет. Тут во мне страсть и разгорелась. Приворожила она меня. Под её домом пропадать начал, лишь бы в окне мельком увидеть. Если выезжала куда, хвостом за ней. Когда отец празднества устраивал, от неё не отходил. Только холодна моя красавица была, и на слова красивые, на подарки богатые не только от меня, но и от других, внимания не обращала. Как-то набрался я храбрости и спрашиваю: «Берислава (значит избранная славой), что мне сделать, чтобы глянула на меня ласково, чтобы люб я тебе стал?» А она и говорит: «Ты парень молодой, жизни не видавший, в роскоши рос, слаб ты духом и телом, а мне немощные не нужны. Соверши ради меня подвиг. Тогда и поговорим». На следующий день я записался в полк, что отправлялся на границу с кочевниками. Два года служил, сил набрался, опыта, не одно сраженье прошёл, много в военном деле преуспел, талант у меня оказался – чувствовал замыслы врага, да и сила во мне молодая заиграла. Награды от государя получил за храбрость. Вернулся домой и, как был с мечом да в шеломе, к Бериславе бросился. Встретила она меня, пошли мы с ней по саду прогуливаться. Я стал подвигами своими хвастать – сколько врагов положил, и как меч у меня в руке играет, показывать. Слушала она меня, слушала, да и говорит: «Красиво рассказываешь. Но не люблю я тебя, герой». «А что же мне ещё сделать, чтобы полюбила ты меня, краса ненаглядная?» «Вот вижу – храбрый ты, сильный, а вот на что мы жить будем? Не хочу, чтобы мы за чужой счет жили. Заработай, тогда и подумаю». Сказала, я и послушался, мне к трудностям не привыкать. Все деньги, что во время службы заработал, вложил в товары, корабль снарядил и отправился торговать в дальние края. Плавал два года, все дела мои успешно складывались, чувствовал, что сам Велес мне помогает, мудрости даёт. Велес, сказывают, учил людей: если невозможно сделать сразу, то не теряй надежды, добивайся своей цели упорно, настойчиво, шаг за шагом. Я так и делал. Ветер Удачи мне паруса надувал. Вернулся в город с товарами заморскими, подарками богатыми – и опять к Бериславе. Сам в кафтане золотом шитом, сапоги с носами загнутыми, ароматами восточными благоухаю. Ей подарки богатые дарю и говорю: «Краса моя ненаглядная, богат я и опыта странствий набрался. Нравятся ли тебе мои подарки, и согласна ли ты за меня замуж выйти?» А она взглянула свысока на товары дорогие и говорит: «Спасибо за подарки. Хороши подарки, глаз радуют. Вот только не люблю я тебя, богач». Помню, кровь мне в голову ударила, хотел всё бросить и уехать, куда глаза глядят и больше её не вспоминать, так нет, дух нечистый в плечо толкает. Что ты за мужик, что своего не добьешься? Собрал все силы, чтобы спокойным быть, и говорю: «Что же тебе, красавица, теперь надобно?» «Хочу, чтобы ты во дворец вхож был, и я там со своей красотой при короле была. Пойди на службу и добейся положения при дворе. Тогда и поговорим». Это для меня не таким уж и сложным заданием было. Я во время войны отличился. Сейчас богатство мое чуть ли самое большое в столице, а я молодой, умный. Чем не придворный? Стал я на этом поприще себе карьеру делать. Быстро в гору пошел. Через год меня на совет приглашать стали, дальше больше. Берислава со мной во дворец появляется как невеста. На балах красуется, улыбается, только чувствую – не люб я ей. Так, выгодный жених, да хорош, но не более. Ещё время проскакало, все думал – добьюсь любви своей ненаглядной, да как-то выпил на приёме лишнего и опять её спрашиваю: «Вижу, красавица, что все ещё не люб я тебе, как хотелось бы. Пойдешь ли замуж за первого советника короля?» «Пойду, – отвечает, – только вот душу хочу твою получить в придачу». Я возьми и ляпни: «Моя душа давно тебе принадлежит, так что бери – не жалко». Только протянула она руку, а душа моя, как птичка маленькая, выпорхнула из груди, клюнула её в нос и улетела. И тут вся «любовь» прошла, как и не было. Бездушные ведь не могут любить. Внутри поселилась пронизывающая пустота, пожирающая сознание, как чёрная дыра поглощает звезды. Посмотрел я на Бериславу. Дура капризная, красавица холодная да жадная. За что её любить? Говорю: «Уходи от меня на все четыре стороны, не нужна ты мне больше, и никто не нужен». И пошёл домой. На всё смотрю – мир серый, небо серое, люди серые, жизнь серая, всё без радости. Пришел домой, а там брат сидит. Увидел меня, испугался и спрашивает: «Борислав, что случилось?» Я и рассказал. Испугался он ещё сильнее. «Ты знаешь, что в нашем мире человек без души может не более двух месяцев прожить, а потом… потом умирает. Завтра уезжаем». «Куда?», – спрашиваю. А самому всё безразлично. «На восток, искать место, близкое к Перехлестью миров. Ну и рассказал всю историю, что вам Сказитель вчера поведал. Брат у меня мудрый человек, любит он меня и всегда говорил, что не ту девушку я люблю. Собрались и поехали. За месяц добрались. Вот привёз меня сюда. Так что, если не верну душу, так и домой уже не вернусь. Да и зачем жизнь бездушному?

Сказать, что меня впечатляла его история – ничего не сказать. Человек может умереть. И ради чего тщеславие, страсть его и её? Теперь, если не удастся добраться до Перекрестка и получить искомое, уже два человека, что тут живут, погибнут. Жалко обоих – и Борислава, и Собирателя грехов. Только если Собиратель грехов много чужих проблем на себя взял, то Борислав просто заигрался в свои и чужие игры. Примет ли их Перекресток? Дойду ли я до него или все-таки кто-то более опытный дорогу укажет? Сложно ведь ответственность за чужие жизни брать. Кто я? Девчонка без роду, без племени, молодая и неопытная. За что на меня падает такая ответственность?

Встреча с Ветром

Мы уже больше недели провели в приюте. Работа по дому ладилась. Наш приют еще не занесло глубокими снегами, и принцы с большим усердием заготавливали дрова, становясь, как они шутили, день от то дня все здоровее. Я занималась охотой, немного уборкой и так, по мелочам. Уже обзнакомилась со всеми постояльцами и нормально, в меру их особенностей, общалась со всеми, только к Собирателю грехов как-то боялась подойти, да он как бы и не жаждал общения, всё также обреченно сидел в своем углу и пил. Мы с Клевенс потихоньку приобщали всех к работе. Фрости стала появляться на кухне, и когда она первый раз напекла всем блинов, радости нашей не было предела. Пусть сердце её не растаяло, но себе и нам душу этими блинами она согрела. Бездушный оказался совсем даже не ленивым, как мне показалась раньше, даже помогал принцам то с рубкой дров, то с поездкой в лес. А у парня, что каяться приехал, оказалась склонность к охоте, он помогал мне с охотой и часто ходил со мной в лес, говорил, что я чем-то напоминаю ему сестрёнку, которую он тоже обидел. Особенно радовала Предназначенная. Она рисовала. Рисовала нас, когда мы работаем, едим, просто сидим вечером. Рисовала коней и птиц, и они у неё выходили просто замечательно. А как она пела! Ни один вечер не проходил, чтобы мы не пели. У Сказителя была бандура, и он пел какие-то грустные баллады, где девушки, не дождавшись любимого, бросались с обрыва в море-океан и гибли в пучинах вод или ещё что-нибудь слезоточивое. Умная Клевенс старалась разрядить обстановку и всё время напевала что-то весёлое и жизнеутверждающее, а мы подпевали и рады были отвлечься от гнетущего ожидания.

Этот вечер начинался как обычно. Дневные работы закончились, и мы, уже притершиеся друг к другу, собирались предаться еде и разговорам. Как открывались ворота, мы не слышали. Он просто распахнул дверь в столовую и, казалось, влетел. Быстрый, гибкий, с развевающимися черными волосами, он появился не только неожиданно, но и как бы ниоткуда. Занавески на окнах запрыгали, и огонь в камине заполыхал сильнее.

– Наконец-то я тебя нашёл, – сказал еще у порога незнакомец и направился прямо ко мне. – Я ищу тебя давно, Ловелия, ты мне предназначена судьбой.

– Что, прямо-таки я, Вы не ошиблись? – не растерявшись, довольно насмешливо сказала я.

Как ни странно, мои слова заставили его задуматься.

– Думаю, что да, просто пророчество никак не совершится, и я не могу встретить свою нареченную, единственную.