Текст книги "Рубин для мастодонта"

Глава шестая
Антарктида была хорошая

– А что было дальше? – спросила Мегги, от нетерпения ёрзая на маленькой скамеечке почти у ног Джека.

– Не прыгайте, мисс Магдален, вы собьете весь чехол, – сделала замечание мисс Хикс, гувернантка. Старенький «обюссон» – французский ковёр с вытканными гирляндами цветов и лент – на полу был покрыт холщовым полотнищем – для сохранности, и на всех креслах и стульях были надеты ситцевые чехлы в синих незабудках. Их снимали, когда приходили гости. Ради Джека их не сняли, он свой, он вырос в доме. Мегги, гарцуя на своей табуреточке, сбила всю холстину в мелкие складки.

– Из-за урагана наш корабль далеко отнесло к югу, – продолжил рассказ Джек. – И неожиданно перед нами открылись берега Антарктиды*. Это было невыразимо отрадно: несколько недель вокруг только вода и вода, и вдруг на горизонте засияли снежные вершины гор, а потом показались низкие зеленые холмы, заросшие пальмами, мамонтовым деревом и древовидным папоротником. Свежая зелень, свежие фрукты, свежая дичь взамен надоевших корабельных запасов! Да еще возможность размять ноги и поохотиться – ах, как это было прекрасно! Пока матросы чинили сломаную рею*, мы, офицеры, устроили роскошную охоту.

Я раньше и не видывал такой добычи! На мелководье резвились талласокнусы* или водяные ленивцы, крупные мохнатые животные с огромными когтями – больше, чем у махайрода! Но они не хищные, они цеплялись этими когтями за дно и паслись на дне, как наши быки и самотерии, ели водоросли. В прибрежных водах стаями вились семанторы*, похожие на наших куниц, но лапы у них сплющены, чтобы удобнее плавать. Такие лапы называются ласты. Матросы, которые ходили на судах к северу, рассказывали, что там живут другие удивительные звери с ластами – что-то вроде длинного блестящего туго набитого мешка с усатой мордочкой и этими же ластами, они называются тюлени* и питанотарии*. А еще там же обитают «мешки» большего размера, тоже с ластами и огромными бивнями, как у мастодонтов. Они называются проросмарусы*.

– Почему? – спросила Мегги.

– Ну-у… ага, понятно. Потому что «маре» – это море на древнем языке, а «пророс» – потому что такой зверь рос-рос на море и «пророс» до жуткого размера.

А по берегам Антарктиды, кроме обычных антилоп и бегемотов, ходили огромные звери, выше динотериев – футов двадцать! Они вставали на задние лапы и объедали ветки и листья с верхушек деревьев. Матросы называли их гигантскими ленивцами* и говорили, что такие звери живут в Южной Америке. Значит, между Антарктидой и Америкой есть проход, по которому эти сухопутные звери пришли сюда. Из нашей армейской винтовки Энфилда* до них дострелишь, но армейским патроном не свалишь. Но я захватил свой любимый штуцер. Вот это была добыча! Одного зверя хватило на супчик и жаркое для всей команды. Жаль, что нельзя было обработать шкуру, впрочем, она была не очень красива. Я хотел довезти хоть череп, но капитан запретил вонять тухлятиной по всему кораблю, прошу прощения у дам за подробности. Да и хорош бы я был, явившись на место боевых действий с черепом под мышкой!

– Говорят, на пароходах очень плохо кормят? – спросила София, стараясь перевести разговор, принявший на ее взгляд, неприличный характер.

– Вовсе нет, – возразил Джек. – Это же регулярный рейс в Бомбей, пристойная пароходная компания «Джон Бибби, сыновья и компания»*. Их розовые трубы с черным верхом мелькают по всему Индийскому океану. И наш корабль «Дануба»* был вполне неплох – он вообще-то пароход, но с парусным оборудованием на всякий случай. Кормежка нормальная, нужно просто знать, что не надо заказывать*. Не стоит брать ветчину, она подозрительно пахнет. Капитан говорит, что она не тухлая, а просто висит в железной кладовой и пропахла железом. Котлеты обычно пересушены, но есть можно, а мясо, приготовленное большим куском, вообще отличное. Бисквиты пекутся на плохом жире и отдают свечным салом. Рыба вкусная, когда свежая. Я предпочитал жареную каталуфу* – хрустящая корочка, просто пальчики оближешь. Мерлуза* недурна, морской карась* под белым соусом, сингнатусы*, тушеные с овощами… Пудинги просто замечательные. Сыры отличные, только надо срезать корочку, потому что иногда её подкрашивают*, если сыр покрывается плесенью, а в красках – ядовитый свинец и что-то еще, я забыл.

– Сурьма, – подсказала Мегги.

– Мисс Магдален! – ужаснулась мисс Хикс. – Приличная юная леди не должна даже слова такого знать – сурьма. Вы слишком склонны к естественным наукам, это неприлично для леди.

– Кошшшшмар, – подтвердил Кеша.

– Тарелки там хотя бы моют, как следует? – брезгливо спросила София.

Джек замялся. Выручила Мегги:

– Лучше расскажи дальше про путешествия. Что ты про котлеты да тарелки. Ты видел настоящих китов?

– Мисс Магдален, приличная юная леди не перебивает старших, – заметила мисс Хикс.

Джек с удовольствием продолжил:

– Китов я, конечно, видел, милая кузина Мегги. Не самых больших, зато много. Эти киты цетотерии* длиной всего футов тридцать*, но такие шустрые, длинноносые! Еще в морях мы встречали лептодельфов* и сахалиноцетов*. Они вроде маленьких китов, но гораздо быстрее их. Они так и вились вокруг корабля, высовывая длинные морды с удивительными тонкими рылами. Но это было потом, когда мы отчалили от гостеприимных берегов Антарктиды и вновь устремились в океанские просторы.

– А акул? Страшных акул ты встречал? – не отставала Мегги.

– О-о, как же я забыл! – воодушевился Джек, которому начало казаться, что его рассказ слишком скучен и смахивает на учебник естественных наук. – Какая ужасная встреча! Однажды я гулял по палубе. Стояла прекрасная погода. Лёгкий зюйд-зюйд-вест надувал брамсель… или бом-брамсель… или надувал бы, если бы паруса были подняты, но наш пароход шел на всех парах без парусов. Я стоял на корме, смотрел на след корабля в кильватере и думал о Софии, она рисовалась мне в пенистых тёмных волнах и укоризненно качала головой.

– И правильно делала, – вполголоса заметила София.

– Вдруг вахтенный кричит: «В кильватере акула!», или как-то так. Я присмотрелся и в ужасе обнаружил, что вместо Софии с кормы к кораблю подбирается огромная акула высотой с дом! С два дома! Нет, с три! Она внимательно смотрит на меня и уже открывает рот с зубами – а каждый зуб длиной с мою ладонь! А зубы расположены в пять рядов!*

– Вылитая София, не мудрено спутать, – пробормотала Мегги. – Джек, а как ты измерил длину зуба акулы?

– Я же охотник, у меня отличный глазомер, – объяснил Джек. – Это была акула мегалодон, самая большая в мире. Мне потом рассказали бывалые моряки, что ее длина достигает 60 футов*. И такая милая рыбка приближается к кораблю, а я стою в самой близости, на корме! Я не стал раздумывать и удалился по левому борту летящей походкой настоящего джентльмена. Но акула обогнула пароход и последовала за мной! Она уже поднялась над водой так высоко, что я прекрасно видел ее зубы и маленькие злобные глазки, которыми она рассматривала меня, боюсь, с нечестивыми намерениями…

– У акулы рот на брюхе, я читала, – перебила Мегги. – А глаза вверху. Ты не мог с палубы видеть и рот, и глаза.

– Не придирайся, кузина, просто акула изогнулась, чтобы на меня полюбоваться. Я бегу по палубе – акула движется параллельно курсу и глаз с меня не сводит. Вахтенный снова кричит: «Акула по левому борту!» Пассажиры в панике разбегаются. Матросы тоже. Я проскочил по поперечному коридорчику на противоположную сторону корабля, а вахтенный опять: «Акула по правому борту!» она обогнула корабль, чтоб не упустить меня из виду. Зверюга разинула пасть, но пока меня не глотает. И тут я сообразил: акула раскрыла рот… от удивления! Было прохладно, и я гулял по палубе, накинув сверху красный плед с ярко-зелеными клетками и жёлтыми полосками, который выдавали пассажирам парохода. Акула в своих глубинах никогда не видела такого дикого сочетания цветов и, естественно, приблизилась, чтобы разглядеть всё как следует. А разглядев, открыла рот от изумления, что приличный с виду джентльмен так безвкусно окрашен. Я сбросил плед, занёс его в свою каюту и вернулся на палубу. Акула металась вдоль борта и искала красно-зеленое чудо. Пассажиры в ужасе кричали, дамы падали в обморок. «Не бойтесь! – воскликнул я. – Сейчас она удалится! Я сделал для этого всё!». И действительно, через пару минут разочарованная акула отвернулась от парохода и резко пошла вниз. Опечалилась акула и от горя утонула. Я даже хотела броситься ее спасать, но мой благородный порыв сдержал старший помощник.

– Невероятная ложь, – тихо вздохнула София.

– Но это уже было после Антарктиды, – продолжил Джек. – Ах, Антарктида! Что за земля! Чудный климат! Не так жарко, как во Франции, и нет этих толп отдыхающих. Право, надо бы там устроить морской курорт, если бы это не было так далеко. И когда матросы починили…

– Починили! Починили! – вдруг ворвалась в разговор тётушка Маргарет. – Его починили! Я никому не скажу! Он – тот самый капитан Кук, которого съели туземцы. Но его починили! Вот он!

И тётушка торжествующе указала на Джека. Разговор как-то застопорился (что случалось почти всегда после высказываний тётушки Маргарет), но Джек не растерялся:

– Тише, дорогая тётушка, умоляю, никому об этом не говорите! Если все узнают, что я – съеденный и починенный капитан Кук, то меня не будут приглашать на званые обеды и выгонят из клуба.

– Да-да, мой мальчик, – заулыбалась тётушка и перешла на оглушительный шёпот. – Я никому не скажу, что ты – съеденный мертвец. Это будет наша с тобой маленькая милая тайна.

И тётушка замотала себе рот шалью, чтобы не проговориться.

– Уже совсем стемнело, – сказала София, откладывая вязанье. – Мери, задёрните шторы и зажгите свечи.

Горничная проделала необходимые манипуляции со шторами – а это было непросто. Парадные бархатные, расшитые фазанами зимние шторы заменили на муслиновые летние, а на них было столько оборочек, складочек, искусственных розочек и бантиков, что они постоянно застревали в позолоченных карнизах.

– Нам пора менять ламбрекены, – сказала София, глядя на порядком потрёпанную оборку под карнизом. – Эти уже невозможны.

– Да, дорогая, – кротко согласилась миссис Беннинг. – Как хочешь.

– А ты привёз нам подарки из Индии? – спросила Мегги.

– Мисс Магдален, приличной юной леди недопустимо выпрашивать что-то у джентльмена! – ужаснулась мисс Хикс. Вообще она будет ужасаться на протяжении всей книжки, так что пусть читатель привыкает.

– Конечно, привёз! – воскликнул Джек. – Но я не знаю, что прилично дарить приличным юным леди от почти приличного юного джентльмена. Поэтому давайте завтра все дамы поедут ко мне и сами выберут себе подарки из десяти ящиков того хлама, который достался мне от брата.

И посмотрел на Софию. Конечно, он приглашал главным образом её, а не младших девочек. Но София сразу отказалась:

– Завтра я очень занята. Завтра стирка, и я должна присмотреть за прислугой. А Седжерс привезёт с фермы сыры, и надо проследить, чтобы он не подсунул несвежие.

– Я не могу поехать, мне станет плохо в этом ужасном экипаже, – простонала Луиза, откидываясь в кресле. – Я такая чувствительная.

Кеша из своей клетки глянул на Луизу и сказал непристойное новозеландское слово. Хорошо, что никто из англичан его не понял.

– А мы поедем! А мы поедем! – обрадовалась Мегги.

Алиса тоже обрадовалась, но тихо: она весь вечер просидела, как мышка, потому что у нее на языке вскочил типун, и она боялась об этом проговориться. Потому что няня говорила: волдыри на языке образуются от вранья*. Кто врет, у того и типун. Нет, лучше помолчать и потерпеть, чем слушать нотации о том, что всегда надо говорить правду.

– Тётушка Каролина, а вы поедете ко мне? – спросил Джек.

Миссис Беннинг отвела тёмные, такие же красивые, как у Софии и Луизы, глаза от рыбного Авраама и сказала:

– Нет, мой мальчик, я слишком занята. Спасибо за приглашение. Ты всегда был добрым мальчиком. Хорошо бы вам скорее пожениться с Софией, а то она уже засиделась. В ее возрасте у меня было уже двое детей.

София негодующе посмотрела на мать и вышла из комнаты.

– Я сказала что-то неприличное? – кротко поинтересовалась миссис Беннинг. – Мне так жаль. Может, Софию шокировало упоминание о детях? Но дети – это не самое неприличное, что случается в жизни. Кстати, о детях: Мегги, дитя моё, подай мне красный клубок, он укатился под твою скамеечку. Я так устала.

Мегги подала клубок, налетев с размаху на столик для рукоделия. Столик зашатался, но устоял. Он был привычен к нападениям Мегги.

– Мисс Магдален, приличные юные леди не швыряются мебелью! – ужаснулась мисс Хикс. – Если вы будете так неловки, вас никто не возьмёт замуж.

– Ну, вот ещё, – возразила миссис Беннинг, сматывая нитки. – Возьмёт, конечно. Когда я была в возрасте Мегги, я на званом обеде опрокинула буфет с посудой и закусками. Что не помешало мне выйти замуж.

Все недоумённо посмотрели на хрупкую, худенькую миссис Беннинг, после рождения семи детей имевшую весьма изнурённый вид.

– Ножка буфета была сломана, и вместо нее подставили чурбачок – всё равно ножки задрапированы кисеёй, не видно, что это чурбачок, а не настоящая ножка, – невозмутимо пояснила миссис Беннинг. – А я нечаянно пнула его носком туфли. Чурбачок вылетел, буфет завалился набок, и вся еда с него посыпалась. И гости остались без обеда. Потому что на кухне обнаружили только гренки и сыр. Гостям пришлось удовольствоваться гренками, сыром и портвейном. Они выпили весь портвейн, развеселились и сказали, что вечер очень удался. И несмотря на это я вышла замуж. Так что не огорчайся, Мегги.

Мегги и не огорчалась, она пришла в восторг от выступления матери.

– Мамочка, а я сегодня разбила супницу, – сказала она. – Я варила в ней ведьмино зелье, а зелье почему-то взорвалось. И мисс Хикс меня наказала. Это неправильно?

– Наверное, правильно, – неуверенно сказала миссис Беннинг, с нежностью глядя на дочь. – Но ты не огорчайся, я никогда не любила эту супницу. У голубей на её крышке слишком глупый вид. Я понимаю, что они голуби, а не деканы Кембриджа, но всему же должен быть предел, даже глупости.

– Мама, ты вконец разбалуешь Мегги, она и так совершенно необузданна, – упрекнула мать Луиза со своего кресла.

– Не думаю, что я успею ее разбаловать, – возразила миссис Беннинг. – Я редко её вижу и всегда так устаю, а Мегги носится где-то. Так что не огорчайся, дорогая Луиза, я ее не разбалую.

Миссис Беннинг и сама редко огорчалась, и другим не позволяла это делать. После хлопот, связанных с многолетними попытками родить сына, она очень устала и теперь наслаждалась заслуженным отдыхом: цель жизни достигнута, наследник есть, значит, имение не уйдёт из семьи, все четыре дочери получат приличное приданое или, если не выйдут замуж, то будут доживать век в родном доме. И можно вышивать подушки рыбьей чешуёй и шёлком, украшать ракушками шкатулочки и коллекционировать папоротники. Миссис Беннинг была творческой натурой.

– А рубин? – спросила Мегги. – Джек, ты покажешь нам рубин, который твой брат Роберт спёр у раджи?

– Мисс Магдален, приличные юные леди не употребляют таких грубых слов! – ужаснулась мисс Хикс. – Надо сказать «позаимствовал без спроса».

– Мой брат ничего не «заимствовал без спроса», – возразил Джек. – Я не знаю о рубине совершенно ничего, только слухи. Я даже сам их распространял, каюсь. Например, в Лондоне я встретил старинного знакомца, мистера Коллинза*, сочинителя романов. И рассказал, что рубин был вставлен в виде третьего глаза на лоб статуи индусского бога Вишну, сидящего на священном мастодонте. Я не большой знаток индийских богов, но имя этого я запомнил, потому что похоже на вишню. Впрочем, возможно, рубин был третьим глазом мастодонта, а не бога – я не помню точно, что наврал. Статуя стояла в священном храме в джунглях. Во время войны храм был разграблен, рубин выковыряли из бога (или мастодонта) и спрятали в сокровищнице махараджи. Махараджа подружился с Робертом и подарил рубин ему. И теперь главный жрец того храма тайно охотится за священным рубином и даже приехал в Англию, так что мне, наследнику, угрожает смертельная опасность. Господин сочинитель пришел в восторг от сюжета и сказал, что создаст роман. Только с моего позволения заменит рубин на алмаз. Читающая публика предпочитает алмазы. Еще мистер Коллинз умножил число жрецов на три для пущего шика.

– Джек, ты всё-таки очень легкомысленный, – попенял мистер Беннинг. – Разве разумно распускать такие слухи? Все будут думать, что рубин у тебя. А потом тебе припишут охрану из десяти убийц и гарем из десяти индусских барышень. Это повредит твоей репутации.

– А, да ладно! – отмахнулся Джек. – Пусть развлекаются. Вот завтра разберём ящики и поищем рубин.

– Я чувствую, что мне завтра станет легче, – томно сказала Луиза, прослушав историю о рубине. – Возможно, я смогу поехать с вами. Если не будет ветра и слишком яркого солнца, я не выношу яркий свет. Дорогой кузен, ты уложишь меня в шезлонг, закроешь индийской шалью, поставишь ширму от сквозняков и еще…

– Ни в коем случае! – перебил Джек, которому вовсе не улыбалось возиться с Луизой. – В моем доме нет ширм и сплошные сквозняки! И пыль от индийских ящиков – ой, сколько пыли! Твоим слабым лёгким, дорогая кузина, эта пыль – просто яд. А рубин сверкает так ярко, а ведь ты не выносишь яркого света.

Луиза задумалась. Поехать хотелось, но трудно было выйти из образа больной, о которой все должны заботиться – это такая интересная роль.

– Да-да, – поддержала брата Мегги. – Мы с Алисой поедем и будем самоотверженно глотать пыль и слепить глаза рубинами, алмазами и что там у тебя еще есть в ящиках, Джек?

– Мисс, вам давно уже пора спать, – поднялась со стула гувернантка. – Соблаговолите попрощаться с родителями и выйти из гостиной.

Мегги и Алиса послушно пожелали всем «спокойной ночи» и поднялись в свою спальню. Без Мегги разговор как-то завял, миссис Беннинг зевала над своим Авраамом, тётушка Маргарет заснула в кресле и улыбалась во сне.

Скучный семейный вечер подходил к концу.

* * *

А в это время…

В это время в купе второго класса лондонского поезда приятный молодой брюнет смотрел в тёмное окно. В окне уже ничего не было видно, но он уставился туда с упорством, достойным лучшего применения, и думал: «Что сказать сначала? Представиться настоящим именем и званием? Или выдать себя за знакомого этого… как его… Или нет, лучше я спас жизнь покойному мсье Роберу Стенхоупу на войне? Какие неблагозвучные имена у этих англичан. Хотя поезда у них хорошие. Нет, спасать жизнь – жалкая мелодрама. Лучше просто знакомый. Как там зовут эту пресловутую мадемуазель, прописанную в завещании? Софи? Вполне пристойное французское имя. Наверное, жутко уродлива, иначе зачем обязывать на ней жениться. Надо всё-таки постараться заснуть. Завтра я должен быть неотразим».

* * *

И в это же самое время…

В это же время в зарослях рододендронов затаился другой приятный молодой брюнет и смотрел в тёмные окна усадьбы Стенхоупхилл. Свет не горел, в окнах тоже ничего не было видно, но он уставился туда с упорством, достойным лучшего применения, и думал: «Что сказать сначала? Выдать себя за знакомого… нет, у нас разное положение, он заподозрит неладное. Поговорить со слугами… наняться слугой? Дом охраняют хорошо. Да где же этот нечестивый, брат нечестивого? Почему он не ночует в собственном доме? И где рубин?»

Глава седьмая
Пейзажи родного миоцена

Алиса с утра любила поспать, но сегодня Мегги растолкала её ни свет ни заря. Мать и Луиза ещё не спускались, тётушка Маргарет с миссис Хаммонд обычно завтракали у себя в комнате. За столом сидели мужчины и София, рано поднявшаяся из-за стирки. На заднем дворе уже рассортировали грязную одежду, были расставлены лохани, приготовлены вальки и мешалки для белья, в кухне кипела вода в чане, вделанном в новую плиту, Джок Симонс срочно чинил пресс для отжима белья, который, как назло, заело, и комментировал, что бы он сделал с этим прессом, если бы на то была его, Джока, воля.

Мистер Беннинг наслаждался почками с беконом, Джек озабоченно поглядывал на Софию, та сидела с поджатыми губами и допивала кофе.

– Девчонки молодцы, – похвалил сестричек Джек. – Чем раньше выедем, тем больше времени останется на осмотр сокровищ.

– Алиса и Мегги, ешьте овсянку*, – сказала София.

– Я не хочу овсянку, я буду почки с беконом и омлет, как папа, – отказалась Мегги.

– Джек, мальчик мой, возьми ветчины там, на буфете*, она не пахнет железом, как на корабле, – пошутил мистер Беннинг.

– Спасибо, дядюшка, после того рейса я совсем разлюбил ветчину. Я возьму язык. Это язык дикого палеотрагуса?

– Нет, это наши домашние самотерии, у нас неплохая местная порода. Они пасутся на дальнем выгоне, там же, где и быки. По-моему, в Стенхоупхилле такая же порода.

– Я так давно не жил в Стенхоупхилле… собственно, я там никогда подолгу не жил и в хозяйство не вникал, – вздохнул Джек. – А теперь придётся. Превосходный омлет.

– Страусы* этим летом хуже несутся, чем обычно, – нахмурилась София. – Надо проверить, чем их кормят.

– Разве они не пасутся сами, как жирафы и быки? – спросил Джек, пытаясь хоть о чем-то поговорить с Софией.

София не удостоила его ответом.

– Я хочу гренки с джемом, – сказала Алиса. Типун у неё уже прошёл.

– Не мажь столько джема, ты слипнешься, – сказала София. – И выпрямись. Леди не сидят за столом скорчившись, как прачки и подёнщицы.

– Кошшшмар! – закричал Кеша в гостиной так громко, что его услышали даже в столовой. Кешу всегда возмущало, что его не брали в столовую – там столько интересного.

– Луи, накормите и прямо с утра выгуляйте Кешу, – приказала Луиза. – Я вчера не проверяла, так бедная птичка весь день в клетке просидела.

– А вдруг улетит, – безнадежно возразил камердинер Луи, который Кешу побаивался и выгуливать его не хотел.

Летать Кеша не умел и не стремился, да и к прогулкам был равнодушен. Но каждый день его отпускали погулять для моциона, только не по ковру (ковер было жалко), а обычно на площадку перед парадным входом или в сад. Иногда Луи относил его к страусам – пусть пообщается с родственниками. Но страусов Кеша с первого раза не одобрил и обругал по-новозеландски. А вот верблюды ему приглянулись. Он бродил между стойлами и тихо урчал, а породистые скакуны смотрели на него сверху вниз и тоже, видимо, не возражали против его общества.

– Я уже приказал заложить коляску, – сказал мистер Беннинг. – Мери, положите в коляску пару накидок, будет дождь.

– Не будет.

– Будет.

– Не будет.

Словом, разговор за завтраком шёл обычный и неинтересный, разве что София была более сердита, чем всегда. Наверное, это объяснялось стиркой – в день стирки хозяйки почему-то не предаются безудержному восторгу. Да тут еще заявилась Лиззи с сообщением, что садовник сказал, что ему верблюдник сказал, что ночью в страусятник забрался амфицион, только она, Лиззи, хоть и не профессор в Оксфорде, но понимает, что амфицион бы съел хоть одного страуса, а страусы все на месте, только яиц мало, так она, Лиззи, хоть и не профессор в Оксфорде, но понимает, когда её дурят, и на ее взгляд, в роли амфициона выступил верблюдник, и у него в семье сегодня роскошный омлет. Мистер Беннинг сделал вид, что не слышит. София помрачнела ещё больше, понимая, что с лже-амфиционом придётся разбираться тоже ей.

Наконец покончили с овсянкой, почками, ветчиной и кофе, Мегги сцапала с буфета несколько удлиненных тонких бисквитов «дамские пальчики»* – на дорожку.

У порога уже стояла потрепанная коляска, запряженная парой молодых породистых паракамелосов, в просторечии верблюдов. Джек потрепал по морде одного из них и сказал верблюднику:

– Не надо, Джим, я сам буду править. Нет, я не беру камердинера – зачем? В Стенхоупхилле я не собираюсь три раза переодеваться к обеду, а к вечеру мы вернёмся. К тому же там мой денщик Смит. Девочки, залезайте. Мисс Хикс, прошу вас.

Конечно, нельзя же было двум приличным юным леди ехать без гувернантки, хотя Джек был их родственником. Джек грустно взглянул на Софию, шагавшую в сторону страусятника, и взял поводья:

– Ну, поехали! Нас ждут сокровища Индии!

До Стенхоупхилла было неблизко, но отдохнувшие верблюды бежали бодро. Джек с удовольствием оглядывал знакомые с детства окрестности: вот ближний выгон перед деревней, там пасутся мощные быки с тёмной полосой по хребту – у Беннингов хорошее стадо. Вот деревня Смоллфорд с опрятными домиками, с черепичными крышами – не с тростниковыми, нет-нет, всё прилично! Вот на холме кудрявая рощица каменных дубов, вот озерцо, заросшее по берегам тростником и таксодиями – болотными кипарисами. Ого, да там платибеладон, он роется мощными бивнями в иле, выискивая вкусняшки. Не очень большой, да и сезон охоты еще не открыт, да и охотиться на него скучно.

Слева начался лес Редфок, дорога огибает его по краю, а он уходит дальше к востоку. В старину там шалили разбойники, а сейчас обитает семья махайродов. В глубине лес довольно густой, в нем много веерных и прочих пальм, саговников, он заплетён лианами и вьющимися папоротниками лигодиями. Говорят, этот лес очень древний, раньше такие дебри с мамонтовыми деревьями, саговниками и гинкго покрывали всю Англию, а теперь остались только клочки былого великолепия на юге страны. По краю леса обильно растёт вполне современная бузина, буки и камфорное дерево. В этот лес девочкам ходить запрещалось – кроме возможных саблезубых тигров, гигантских куниц* размером с пол-тигра и прочих хищников там обитали бесспорные фейри, местная нечистая сила, которые утащат барышень и подменят их собственными уродливыми детьми. Но Мегги всё равно туда бегала рано утром, когда все спали – поздороваться с дикобразом Гисти*, у неё там был знакомый дикобраз, устроивший себе домик под старым буком. Так что вполне возможно, что её уже подменили, и поэтому она такая некрасивая, непослушная и невоспитанная.

За лесом Редфок местность стала более плоской, там и тут в степи (или по-местному, в саванне) виднелись табуны гиппарионов. На них не охотились – это добыча для простонародья. Попадались дикие жирафы и шустрые длинноногие носороги ацератерии – без рога, зато с хоботом, хоть и маленьким. А вот динотериев не было видно – их почти всех выбили из-за бивней. Может, придут во время осенней миграции. И мастодонтов гомфотериев тоже не было, а ведь они обычны для саванны.

– Теперь до Стенхоупхилла так и пойдёт всё плоско, – сказал Джек. – И дальше до Лондона тянется саванна со стадами гиппарионов. У вас в Блэксвомпе природа красивее – холмы, лесочки, озера, болота.

– А в Индии? – спросила Алиса (у нее как раз рот освободился, она доела последний «дамский пальчик», захваченный Мегги в дорогу).

– Вам бы там понравилось, милая кузина, – сказал Джек. – Везде цветы размером с вашу очаровательную головку, а фрукты размером с головы наших верблюдов. На завтрак – кастрюля джема и никакой овсянки! Каждый день балы, и даже маленькие девочки танцуют на этих балах, потому что в гарнизонах мало женщин, партнёрш для танцев не хватает, и никто не ждёт, чтобы барышню представили на Сезоне в Лондоне и свозили в Аскот. Когда мир, мы дружим с местными правителями-махараджами, бываем у них во дворцах, сделанных из рубинов и сапфиров, а крыши алмазные, но крытые пальмовыми листьями, чтобы блеск алмазов не слепил глаза пролетающим птицам.

– А когда война? – спросила Мегги. – Это весело? Все стреляют?

Джек вспомнил рассказы старших офицеров про резню в Канпуре*, когда погибло много английских женщин – жен офицеров и детей.

– Все стреляют, – вздохнул он. – Это очень весело. Вроде самого большого в мире фейерверка. Э-э, да мы почти приехали.