Текст книги "Черная птица ревности"

– Ну… и как?

– Что как?

– Как… сам процесс? Тебе понравилось?

Майя смутилась, поскольку поняла: придется врать дальше. Сказать, что ей не понравилось, значило бы уронить в глазах подруги Константина Эдуардовича, и потому она ответила:

– Это… это было волшебно…

– Да? – с сомнением произнесла Ольга. – А вот Лариска Кузнецова из параллельной группы говорила, что все это противно и больно!

– С кем попало, наверно, действительно, противно, а у нас… чувства… – сразу нашлась Майя, посмотрела на настенные часы и выдохнула: – Мы же сейчас опоздаем, Олька! Еще ж на четвертый этаж пилить!

– И когда они только лифт установят! – выкрикнула Макеева, устремляясь вслед за подругой к лестнице.

– А никогда! Здание ж старое! Для лифта просто нет места! И потом – лестницы – это вертикальный стадион! Слыхала?

Тяжело пыхтящая Ольга отвечать не стала.

Уже на лекции Макеева подвинула к подруге блокнот, где было написано:

«А как же Измайлов?»

Майя написала под этим вопросом:

«Никак. Я же говорила, что можешь забирать его себе.»

«Я помню. Просто уточнила. А то Глеб все время спрашивает о тебе.»

«А ты скажи, что я уже занята!»

«Я, пожалуй, погожу говорить. Твой Иващенко – не вариант, и ты скоро это сама поймешь.»

«Почему вдруг не вариант?!»

«Да потому что на нем взгляду не за что зацепиться! Серый, как мышь!»

На это возмущенная Майя особенно размашисто написала:

«Если ты еще хоть раз скажешь или напишешь про него одно дурное слово, то я перестану считать тебя подругой!»

«Что, все так далеко зашло?» – не отставала Ольга.

«Да!»

«Слушай, а может, ты уже беременная?»

Майя ничего на это отвечать не стала, только покрутила пальцем у виска, но Макеева угомониться никак не могла и опять написала в своем блокноте:

«А что такого ужасного я спросила? Если между вами уже все происходит, то беременность вполне может случиться!»

«Мы предохраняемся! Отстань!» – вынуждена была написать Майя, а ее щеки аж пощипывало от того жара, который к ним прилил.

После занятий Майя ждала Иващенко в скверике, недалеко от института.

– Майя, может, ты все же сходишь домой? – спросил Константин Эдуардович, подойдя к ней. – Твои родители не могу не волноваться.

Девушке было очень приятно, что он теперь называет ее на «ты». Ко всем остальным студенткам он всегда обращался исключительно на «вы».

– Родители сейчас все равно на работе, только после шести будут дома, – ответила она.

– Но ты хоть позвонила?

– Я послала сообщение. Написала, что нахожусь в институте в полном здравии.

Иващенко улыбнулся, обнял ее за плечи, и они пошли в направлении к его дому.

– Все же как-то не очень хорошо получается с твоими родителями, – сказал преподаватель. – Я неловко себя чувствую.

– Я все объясню им, – охотно пообещала Майя, – но попозже, ладно?

– Ладно, – согласился он и поцеловал ее в висок. По всему телу девушки от этого его поцелуя разлилась сладкая истома. Она решила, что сегодня разрешит ему все. И не потому, что надо оправдывать слова, сказанные подруге. Просто она его любит, и хочет, чтобы он был с ней счастлив. А раз уж мужчины без этого не могут, она стерпит все, даже если ей будет неприятно и больно, так же как Лариске Кузнецовой из параллельной группы.

Квартира Иващенко, в которую они вошли, уже казалась Майе родной. Она сразу побежала на кухню, чтобы включить чайник.

– Ты хочешь есть? – спросил преподаватель.

– Ну… так… Мы же попьем чаю? С той травой! Можно? Она такая душистая!

– Нет, с той травой не будем, она, и правда, лечебная. Вдруг снова голова заболит! Но у меня есть замечательный зеленый чай? Ты любишь зеленый чай?

– Не знаю. – Майя пожала плечами. – Я никогда не пила. У нас в семье все пьют только черный.

– Ну, раз тебе понравился травяной чай, значит, и этот понравится. Сейчас заварю!

Майя уже была не рада, что завелась с этим чаем. Она ведь на все решилась, и не хотела откладывать, поскольку очень не любила нервничать в ожидании. Когда они всем школьным классом ходили к зубному врачу, она всегда заходила в кабинет одной из первых, потому что гораздо больше боялась представлять ужасы и ждать боль, чем ее испытывать.

– Я подожду в комнате, – сказала она, вышла из кухни, прикрыв дверь, и сразу нырнула в ванную. Она не могла себе позволить принять душ, но кое-какие гигиенические процедуры все же провела. Из ванной она быстро прошла в комнату и принялась лихорадочно раздеваться.

Когда Константин Эдуардович вкатил в комнату сервировочный столик с чайником, двумя чашками и блюдом с пряниками, обнаженная Майя, сжавшись в комок, сидела на диване, несколько прикрывшись все тем же джемперком с кошкой, и смотрела на него с испугом и надеждой. Преподаватель от неожиданности остановился в дверях, потом потер рукой подбородок, оставил столик, подошел к дивану, опять опустился перед Майей на корточки и так долго смотрел ей в глаза, что девушка не выдержала и, чуть не плача, проговорила:

– Ну что же вы… медлите… Я же все… для вас…

– Майечка, ты уверена, что к этому готова? – спросил он.

– Я… да… я давно готова… для вас… только для вас… Никому и никогда раньше…

– Да я это сразу понял, что никому и никогда… И я боюсь причинить тебе боль… Боюсь, что для тебя это слишком рано, что ненужно еще…

– Нет! Не рано! – вскрикнула она. – Я хочу! Для вас! Я люблю вас! И вы не можете отказаться! Нельзя! Это будет подло! Низко! Вы не такой! Я знаю!

– Да откуда тебе меня знать… – Иващенко вздохнул и окинул ото лба волосы таким нервным жестом, что девушка поняла: он тоже волнуется. Это придало ей силы. Так и прижимая к груди кошку на джемпере, она потянулась другой рукой к своему преподавателю, как уже делала в прошлый раз, провела ладонью по его щеке и сказала:

– Я все про вас знаю… Ну… то есть… чувствую… Вы не волнуйтесь так… Все будет хорошо, вот увидите…

– Ты меня еще и успокаиваешь… – проговорил он и забрал у нее серый джемперок.

Прикосновения Константина Эдуардовича были бережны и ласковы. Майя хвалила себя за то, что сказала подруге правду: происходящее сейчас между ней и мужчиной, было волшебно. В лексиконе девушки не было слов, чтобы описать полнее и подробнее свои ощущения. Все было ново, остро, сладостно и прекрасно. И когда она уже решила, что находится на пике счастья, ее вдруг пронзила такая боль, что она, не удержавшись, вскрикнула.

– Ну вот… – огорченно произнес ее мужчина глухим голосом. – Я ведь говорил…

– Это ничего… ничего… – тут же принялась утешать его Майя. – Это ведь просто плата за радость и счастье! И пусть всегда будет боль! Я готова платить, только чтобы вы… чтобы со мной… Чтобы вам было хорошо…

– Глупенькая моя девочка! – Константин Эдуардович крепко прижал ее к себе. – Все заживет, и тебе больше никогда не будет больно. Я не знаю, насколько будет хорошо, но больно уже не будет – это точно!

– Мне все равно, все равно, – продолжала твердить она. – Лишь бы вы… лишь бы с вами…

– Майя! – Иващенко отстранил ее от себя и, глядя в глаза, с улыбкой сказал: – Ты теперь должна говорить мне «ты»!

– Да? – удивилась она, хотя кинематограф давно уже всем объяснил, что после интимной близости люди переходят на «ты». – Константин Эдуардович, я не смогу… сразу не смогу…

– И теперь я для тебя вовсе не Константин Эдуардович, а просто… Костя… Ну-ка повтори: Ко-стя!

– Нет! Я не могу! – заупрямилась Майя, смущенно улыбаясь.

– Ничего не поделаешь, девушка! Таковы условия! Повторяй за мной: Ко-стя…

Майя набрала в грудь побольше воздуха и очень тихо повторила, так же, как он, по слогам, будто впервые училась говорить:

– Ко-стя… – И от звуков этого простого имени, которое она заставила себя произнести, у нее опять кругом пошла голова. Это было так необыкновенно, так волнующе, что хотелось плакать и смеяться одновременно.

– Гляди-ка, получается! – Иващенко расхохотался и потребовал: – А теперь сама! Давай! Скажи-ка что-нибудь на «ты» и назови по имени!

Майя улыбнулась. Потом улыбка погасла. Она очень серьезно посмотрела в глаза своему преподавателю и произнесла слова, от которых вся ее кожа покрылась мурашками:

– Я люблю… тебя… Костя…

Иващенко тоже стал серьезен. Он чуть помедлил, но все же ответил:

– Я постараюсь любить тебя так же сильно.

Майя не смогла больше сдерживать нахлынувшие эмоции и расплакалась.

– Где ты была? – сурово спросила мама, как только переступила порог квартиры. По заведенной у них традиции Майя всегда выходила из своей комнаты навстречу родителям, приходящим с работы, и потому мамин вопрос сразу достиг ушей дочери.

– Я же тебе написала, – ответила Майя.

– Почему не перезвонила?!

– Потому что мы были заняты!

– Чем таким можно было заниматься, что даже не позвонить матери, которая волнуется?!

– Может быть, ты все же войдешь в квартиру! – предложила ей Майя, и сама втащила маму в коридор.

– Трудно себя сдерживать, когда дочь так себя ведет! – сказала Мария Максимовна.

– Можно подумать, что я безобразно себя веду! Вечером я написала тебе сообщение, где нахожусь, утром написала, что все в порядке! Что тебе еще нужно?!

– Мне нужно слышать твой голос!! Мало ли кто может взять твой телефон и написать родителям сообщение, чтобы усыпить их бдительность!!

– Мама!! Ну что ты городишь!! – возмутилась Майя. – Ты лучше раздевайся! Все же в порядке! Давай сумку!

Мария Максимовна хотела еще что-то сказать, но только безнадежно махнула рукой, сунула сумку дочери и рухнула на ящик для обуви, чтобы в относительном комфорте расстегнуть сапоги.

Майя выгружала на кухонный стол продукты из маминой сумки и думала о том, что она с большим удовольствием призналась бы всему свету о том, как счастлива. При этом она понимала, что делать этого сейчас еще нельзя, а маму вообще незачем пугать. Она же непременно все поймет неправильно. А все ли правильно в ее жизни? Не совершила ли она ошибку? Конечно, нет! Разве может быть ошибкой, что она преподнесла себя в дар любимому человеку и сказала: «Владей. Распоряжайся. Я твоя.» Конкретно эти слова она ему, конечно, не говорила, но все было ясно и без них. Константин Эдуардович во всем разобрался. Впрочем, почему она по-прежнему называет его Константином Эдуардовичем? Он же для нее теперь просто Костя… Ко-стя… Майе никогда не нравилось это имя. Почему-то оно вульгарно-буквально ассоциировалась в ее мозгу с чем-то неприятно костлявым. Но Иващенко не был чрезмерно худым. Он был… нормальным… Майя вспомнила ощущение тяжести от его тела, и у нее перехватило дыхание. Надо же, как странно! Мир вокруг совершенно не изменился, а она стала другая! С ней сегодня произошло нечто очень серьезное. Она теперь… окончательно взрослая. У нее есть мужчина. Не сопливый мальчишка и даже не стильный Глеб Измайлов. Мужчина. Константин… Костя… Самый важный, самый любимый…

Весь вечер Майя была сама не своя. Она не могла ничем заниматься. Она пыталась читать книгу, но поймала себя на том, что точно так же не может вникнуть в ее содержание, как вчера в суть спектакля. Отложив книгу, девушка открыла ноутбук и зашла на свою страницу в социальной сети «Мы вместе». Она намеривалась послушать музыку, но сегодня и эта страница, и загруженные музыкальные записи, и видео, и фотографии, и приколы друзей показались ей детскими и глупыми. Выключив комп, Майя прошла в большую комнату и включила телевизор. Ни на одном канале она не смогла найти ничего стоящего, ничего такого, что могло бы удовлетворить ее, обновленную и взрослую. Люди на экране суетились, чего-то добивались, против чего-то протестовали, обменивались кулинарными рецептами, пели дурацкие песни, не понимая, что все есть суета сует и сущая ерунда по сравнению с любовью, которая заполнила ее всю и одна лишь была важна. Больше всего Майе хотелось бежать к нему, к Косте, пить с ним чай, обнимать его, целовать, но она понимала, что не стоит так уж навязываться. Это она может слоняться по квартире и ничего не делать. А ему надо готовиться к лекциям и лабораторным, проверять студенческие работы, да и вообще – мало ли чем может заниматься дома серьезный мужчина, доцент Политехнического института. Вспомнив про то, что Иващенко доцент, Майя опять бросилась в свою комнату и включила ноутбук. Ей хотелось уточнить, кто такой доцент. Оказалось, что преподаватель высшего учебного заведения, занимающий должность доцента, как правило, должен иметь ученую степень кандидата наук. Вот как! Ее Костя не какой-нибудь там завалящий преподаватель! Он кандидат наук! Это наполнило ее гордостью и опять щемящей нежностью.

Майе захотелось очередной раз всплакнуть без особой причины, когда раздалось пиликанье мобильника, который таким образом сообщал, что пришло сообщение. Девушка нехотя взяла телефон, открыла сообщение и прочитала: «Как ты там, моя девочка?». Подписано оно было просто: «Костя.» Майя аж вскочила со стула. Надо же! От Иващенко! Но как он узнал ее номер? Она же ему его не называла! Впрочем, все просто. В личных делах студентов, конечно же, есть номера мобильных телефонов. Майя вспомнила, как при поступлении в институт заполняла анкету, где была графа: «Телефон для связи».

Сначала Майя хотела позвонить Константину Эдуардовичу, но вовремя раздумала – вдруг мама услышит. Объясняться с ней желания не было. Она плюхнулась в кресло, поудобнее в нем устроилась и ответила:

«Я скучаю».

Через пару минут был получен ответ:

«Я тоже».

У Майи загорелись щеки. Неужели все это происходит на самом деле? Костя, Константин Эдуардович Иващенко, кандидат химических наук и доцент Политехнического института пишет ей смс-ки, как какой-нибудь студент первого курса! До чего же это странно… И как же это здорово!

«Я могу приехать», – написала она, отослала и тут же испугалась того, что сделала. Ну как она сейчас уйдет из дома? Что сказать маме? Но ей не пришлось ничего сочинять, поскольку Константин Эдуардович ответил:

«Давай лучше встретимся завтра. Может быть, ты сможешь опять «заночевать» у Риты?»

«Конечно!», – особо не раздумывая, написала она.

«Целую мою девочку».

«И я целую», – отстукала Майя, подумала немного и добавила еще два слова. У нее получилось: «И я целую тебя, Костя».

На следующий день на лекциях Майя, видимо, сидела с таким потусторонним лицом, что в перерыве Ольга ее спросила:

– У тебя сегодня опять свиданка, что ли?

Майя кивнула.

– С Иващенко?

– Разумеется.

– И что, ночевать у него будешь?

– Буду.

– Слушай, Маха! Расскажи-ка поподробней, как ты дома-то устраиваешься. Что родителям говоришь?

– Говорю, что ночую в общаге, у Ритки Селивановой.

– А Ритка знает, что ты у нее… как бы… ночуешь?

– Нет, не знает. Да и зачем ей знать?

– А вдруг выдаст?

– Раз ничего не знает, так ей и выдавать нечего.

– Логично, – согласилась Ольга, а потом сказала: – А вот моя маман ни за что не удовлетворилась бы таким объяснением, потребовала бы номер Риткиного мобильника и звонила бы через каждые полчаса.

– Честно говоря, моя тоже может потребовать. – Майя тяжело вздохнула. – Думаю, она пока еще просто не сообразила.

– И что ты тогда скажешь?

– Не знаю… Не хочу даже думать об этом. Когда спросит, тогда и буду выкручиваться. Как говорится, решайте проблемы по мере их поступления.

– А если ей рассказать?

– О чем? – удивилась Майя.

– О том, что ты встречаешься с преподавателем. Это ж не какой-нибудь бедный студент, а солидный человек.

– Что-то мне не кажется, что она обрадуется.

– Ну… вообще-то может и не обрадоваться, – согласилась Макеева. – Эти родители – такие странные люди… А вот ты мне скажи, Маха… – Ольга отвела подругу к окну, где не толпились студенты. – …он… ну в смысле… Иващенко тебя замуж звал?

– Не звал… Но… я думаю, еще рано…

– Ага, рано! Как в койку укладывать, так не рано, а как жениться – так в кусты! Хорош гусь!

– Оля! Я же просила! – возмутилась Майя.

– Знаешь что, подруга, у тебя глаза любовью замазаны, и ты не можешь смотреть на вещи трезво. А мне со стороны видней! Вот скажи, ты ему говорила о любви?

– Да, говорила, и не считаю, что это как-то меня унижает. А если ты…

– Погоди! – перебила ее Макеева и даже досадливо поморщилась. – Про тебя я поняла. А он-то тебе говорил, что любит и все такое…

Майя задумалась. Константин Эдуардович, которого она все же пока не могла называть Костей даже в мыслях, сказал только, что постарается ее любить, но он ведь уже весь дышал ею, этой любовью.

– Видишь ли, Оля, – наставительно начала Майя, – совсем не обязательно все называть словами.

– Ну конечно! Ты, значит, поешь ему про любовь, отдаешься, а он только пользуется, ничего не возвращая взамен! Это, знаешь, как называется?!

– Ольга! – рассвирепела Майя. – Лучше замолчи! Все между нами происходит так, как хочу я, можешь ты это понять? Это я хочу любить его, говорить о любви, целовать его и отдаваться ему, а он…

– Ну что он?! Что?!

– А он не сможет не откликнуться на такую любовь! Он все мне скажет, только позже. Понимаешь, по-зже! И хватит об этом! Прошу!

– Ну, гляди! – Ольга явно обиделась. – Только не говори потом, что я тебя не предупреждала!

– О чем?! – Майя встала перед ней, уперев руки в бока.

– О том, что эти преподы любят полакомиться дурами-студенточками, а потом выбрасывают их на помойку, как использованную разовую посуду!

– А ты-то откуда знаешь?!

– Да это все знают! Книги надо читать! Фильмы смотреть! Банальный сюжет развивается! Противно смотреть!

– Константин Эдуардович… Он не такой! – взвыла Майя.

– Он такой же, как все!

– Ты просто мне завидуешь!

– Я? Завидую? – Макеева расхохоталась. – Вот если бы ты закадрила, например физика Завьялова, я бы тебе завидовала! Такой брутальный мужчина! Настоящий мачо! А у твоего Иващенко даже фамилия какая-то… несерьезная, не говоря уже о мышином костюмчике!

Майя еще ловила ртом воздух, соображая, как лучше отбрить, а Ольга уже пошла в сторону аудитории, поскольку как раз в это время раздался звонок на следующую пару. Майя вынуждена была отправиться вслед за ней, но за один стол не села. Она не могла простить ей неприятно-унизительного отзыва о Константине Эдуардовиче. Макеева ведь его совсем не знала. Он, Костя, ничего от Майи не требовал, не просил, она сама на все пошла: сама к нему привязалась, сама разделась, сама просила побыстрей начать. А он был терпелив, добр, нежен…

Майя посмотрела на физика Завьялова, которого только что хвалила Макеева и ужаснулась. Да, Александр Петрович был ярок и красив, с буйной шевелюрой, с гордой посадкой головы, орлиным носом и будто фломастером обведенными губами, но Майя, пожалуй, не смогла бы к такому мужчине испытывать чувство нежности. Она трепетала бы перед ним и боялась его, а ей хотелось любить.

Как только они переступили порог квартиры Иващенко, сразу в коридоре начали целоваться и целовались до тех пор, пока обоим не сделалось жарко в тяжелой верхней одежде. Повесив в шкаф свою куртку и Майину дубленку, Константин Эдуардович сказал:

– Я в душ! Подожди, пожалуйста, в комнате.

Майя согласно кивнула, села на диван, но долго высидеть не смогла. Она подошла к ванной комнате, поскреблась ноготками в дверь и жалобно попросила:

– А можно и мне… к тебе?

И он разрешил. И они вместе стояли под теплыми водяными струями, как в каком-нибудь кинофильме, и целовались, и целовались, и целовались… Но ничего не было между ними ни в тот день, ни в другой, ни в следующий. Одни объятия и поцелуи. Майю берег ее Костя. Он сказал, что в ее организме все должно, как следует зажить, чтобы ей уже никогда не было больно.

Майя и Константин Эдуардович встречались в его квартире чуть ли не каждый день. Девушка больше не оставалась на ночь, поскольку ей не хотелось обманывать родителей, ей и днем хватало поцелуев. Она уже без запинки и смущения называла своего преподавателя Костей, а потом Костиком и иногда – Косточкой. Они ходили вместе в театры, на концерты, гуляли в парках. Однажды, уже ближе к вечеру, когда ей надо было идти домой, Майя спросила:

– Костя, а ты меня любишь?

– Тебе обязательно надо услышать это слово? – задал встречный вопрос он.

– Ну… хотелось бы… Ты как-то сказал, что постараешься меня любить так же, сильно, как я. Ну и… как? Помогли тебе твои старания?

Костя ответил не сразу. Он покусал губы, смешно поморщил нос и все же вынужден был начать говорить, так как Майя очень красноречиво молчала:

– Понимаешь, я однажды уже поторопился с этим словом… и боюсь его…

– Как можно бояться любви? – удивилась девушка.

– Я не любви боюсь… Неоправданного слова! Боюсь, что за любовь можно принять просто увлечение, страсть, восхищение…

– Ты в меня не веришь, Косточка?

– Не то, чтобы не верю… – Костя опять немного помолчал. – Ты могла просто увлечься мужчиной, намного старше тебя. Девушкам это бывает лестно. А потом может наступить прозрение…

– Не наступит! Как ты можешь?! – возмутилась Майя и потянулась к нему с поцелуями, но он задержал ее и сказал:

– Знаешь, Майечка, я же вижу, как на тебя смотрит Глеб Измайлов. Меня-то он откровенно ненавидит. Ты настолько не умеешь скрывать свои чувства, что о наших отношениях, по-моему, весь институт уже знает.

– Но я никому не говорила! Кроме Ольги… Макеевой…

– Да у тебя все на лбу написано, милая моя! Макеевой даже не надо трудиться – кому-то рассказывать…

– Меня не интересует Глеб Измайлов! Запомни это! – отчеканила Майя.

– Я знаю. Сейчас не интересует, да. Но когда пройдет первый угар, ты вдруг посмотришь на меня трезвым взглядом и поймешь, насколько Измайлов интереснее!

– Но он всего лишь… мальчишка!

– Пока мальчишка, да! Но ты погоди, он возмужает, заматереет, и ты пожалеешь, что отказалась от него. И потому мне не хотелось бы спешить со словами… Пусть они будут позже, ладно Майечка?

– Ладно! Пусть! – согласилась она. – Вот ты увидишь, что я всегда буду с тобой! Я никогда тебя не предам и не сменю на какого-то Измайлова! И тогда ты все скажешь мне, правда, Косточка!

– Конечно, моя девочка!

– А пока поцелуй меня, крепко-крепко!

– Да с удовольствием!

– Ну, и на что тебе нужен этот дядя? – однажды спросил Майю Измайлов. Она сразу поняла, кого он имеет в виду. Глеб так презрительно интонировал, что слово «дядя» прозвучало отвратительней самого грязного ругательства. Девушка приблизила к нему дышащее ненавистью лицо и очень тихо сказала:

– Не смей.

Это «Не смей» прозвучало настолько угрожающе, что Измайлов как-то сразу сдулся, и его красивое лицо потускнело. Чтобы он уж совсем ни в чем не сомневался, Майя добавила:

– Я его люблю, – и пошла прочь по коридору. Она шла, а в горле у нее стоял ком. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать. Что они все понимают? Они ведь даже не догадываются, каким он может быть, ее Косточка. Разве дело в яркой внешности? Важно ведь срастись с человеком душой, и тогда он кажется самым красивым на свете. У Кости такие прекрасные глаза, такие чудесные ямочки на щеках, такие ласковые руки, такие теплые губы… Она вся в его власти, а он – в ее. Пусть он отодвинул свое признание на время. Она не в обиде, потому что и без красивых слов чувствует всем своим естеством, как он любит ее. А она кто? Какая-то пигалица, студентка, которая и попала-то в Политех случайно, вместе с классом, без которого не мыслила своего существования. А на что он ей теперь, ее класс? Майе даже с Ольгой не хочется встречаться, потому что надо будет разговаривать о чем-то, отвлеченным от собственной любви. Это неинтересно и скучно. Для нее весь мир заслонил один человек. И как же это прекрасно! Как же это замечательно! И ей нет дела до того, что об этом думают все остальные!

Однажды днем в воскресенье, когда она возвратилась домой после ночи, проведенной с Костей, в коридор навстречу ей не вышли ни мама, ни отец. Поскольку по квартире была разлита тишина, девушка решила, что родителей нет дома. Она спокойно разделась, вымыла руки ванной, заново перевязала хвост на затылке, прошла в большую комнату и остановилась на ее пороге, поскольку неожиданно увидела родителей. Они застыли, как на старинных фотографиях: отец сидел на стуле у стола, а мама стояла за его спиной, положив одну руку мужу на плечо. Лица их были мрачны и суровы.

– У вас что-то случилось? – осторожно спросила Майя.

– Она еще спрашивает! – возмутился отец. – Да! У нас случилось! У нас дочь где-то шляется по ночам!

– Папа! Что за выражения! Я не шляюсь! Я объясняла, что иногда остаюсь у Риты Селивановой в общежитии, когда… когда нам предстоит зачет. С ней очень хорошо готовиться. Мы друг друга проверяем, спрашиваем по вопросам, будто мы…

– Замолчи! – выкрикнула мама, резко отодвинула второй стул от стола, плюхнулась на него и, неприятно подергивая головой, зачастила: – Я вчера видела твою Риту Селиванову! Она мне сказала, что ты у нее вообще никогда не оставалась! А если не у нее, то я представляю, у кого ты могла оставаться в общежитии! Как я могла тебе позволить не приходить домой, не понимаю! Какое-то общежитие! Да там наверняка сплошной свальный грех! И там моя дочь! А я-то тебе верила! Думала, что моя Майечка не может! Она с Ритой Селивановой к зачетам готовится! А оказалось, что наша родная дочь все может! Такой позор! Так безбожно обманывать родителей? Я не могла даже представить, что наша Майя может так поступать!!

После маминого монолога в комнате повисла тишина. Майя поняла, что оправдываться бесполезно, но ей хотелось знать, откуда родители почерпнули сведения.

– Это Ольга меня продала? – спросила она.

– Все не так!!! – опять заголосила мама. – Я вчера вечером встретила в магазине твою Макееву вместе с незнакомой мне девочкой. Я просто из вежливости стала Олю расспрашивать, как у нее дела, как учеба в институте и все такое. Ну… и твоя подруга представила мне свою спутницу. Она сказала: «Вот, познакомьтесь, это Рита Селиванова, мы теперь в одной группе учимся!» Представь, я принялась оглядываться в поисках тебя, потом спросила: «А где Майя?» Ну и все прояснилось. А твоя Ольга все время дергала Риту за рукав, но та не понимала ее дерганья, чистая девочка! Мне стало ясно, что Макеева все про тебя знает! Я отчитала ее прямо в магазине! Конечно, мы с папой тебе сто раз звонили, но ты же принципиально не отвечаешь! И я понимаю, почему! Тебе нечего ответить, потому что ты вся изовралась!!

Майя молчала, собираясь с мыслями. Ритка, конечно, подлая тварь! Она, Майя, все же оставалась у нее в общежитии два раза перед зимней сессией. Селиванова не могла этого не помнить, но почему-то ее подставила. Может, она обиделась, что ее ни о чем не предупредили? Ну да… Тогда, пожалуй, Майя сама виновата, раз этого не сделала. А Макеева, конечно, хороша: «Познакомьтесь, это Рита Селиванова»! Такой политес развела, будто специально навредить хотела! С другой стороны, Ольга не знала, что Майя собиралась именно эту ночь провести у Иващенко…

– Ну и что молчишь? – прогремел отец. – Давай! Объясняйся!

– Мне нечего сказать, папа, – проронила Майя.

– Как это нечего?! – взорвался он, вскочил со стула и заходил по комнате. – Ты где-то шляешься… – Он остановился, повернулся к дочери и с еще большим усилением голоса продолжил: – Да! Именно шляешься! И мне хотелось бы знать, где! И что ты там делаешь? Хотя, догадаться нетрудно! Ты с кем-то спишь!! С кем?!! Ты же еще совсем ребенок!!

– Папа! Я не ребенок! Если ты забыл, то я напомню, что в январе мне уже исполнилось восемнадцать лет! Во-сем-над-цать!! Я уже совершеннолетняя! И могу спать, как ты выражаешься, с кем хочу, и перед вами не отчитываться!

– Ах так!! – взревел отец. – Не отчитываться! А кто… – Он подлетел к ней и дернул за рукав нового бадлона глубокого вишневого цвета. – …покупает тебе все эти шмотки, в которых ты красуешься перед тем, с кем спишь?! Кто тебя кормит, поит, обслуживает?! Да ты ж тарелки за собой не вымоешь, а мама… – Виктор Васильевич выставил в сторону жены подрагивающий палец. – …твердит только одно: «Майечке некогда, у нее очень большая нагрузка в институте!» А наша Майечка черт знает что вытворяет! Да ты же яичницы приготовить не можешь! Ты же не знаешь, как стиральная машина включается и где и сколько платят за квартиру!

– Папа! – возмущенно выкрикнула в ответ Майя. – Может, не надо все в кучу валить?!

– Надо! Во мне давно все это зрело, но твоя мать мне запретила разговаривать с тобой на эту тему. Дескать, пусть Майечка сначала выучится, а потом всему научится, когда время придет! А у тебя, я гляжу, другое время пришло! Отвечай, где ты бываешь? С кем ночи проводишь? Кто он! Где он? Я ему… – и отец, неожиданно замолчав на очень высокой ноте, опять рухнул на стул в полном изнеможении.

Майя еще раздумывала, что сказать, но тут вступила в разговор мама:

– Майя, если вы хотите пожениться, это, конечно, другой вопрос. Конечно, очень рано, но… понять это можно…

– Нет, – только и могла сказать Майя. – Они с Костей никогда не говорили о женитьбе, но она нутром чувствовала, что это невозможно, по крайней мере, сейчас. Она вдруг ужаснулась тому, что ничего о нем не знает, ни о чем никогда не расспрашивала, будто он наложил на подобные расспросы вето. Но Костя ничего не запрещал ей. Не означает ли это, что она бездушная эгоистка. Или просто глупая и наивная. А вдруг он женат? Конечно, присутствие другой женщины в его квартире не ощущается, но, может быть, они поссорились, она в запале съехала, а потом пожелает возвратиться. И что тогда делать Майе?

– Ах, нет!! – опять рыкнул отец. – То есть, вы собираетесь и дальше жить в блуде?!

– Витя!! – жалобно пискнула мама. – Что ты такое говоришь?!

– А что такого я говорю?! Я просто называю вещи своими именами! Еще я могу употребить их… – Теперь отец выставил свой палец в сторону Майи. – … словечки! Скажи-ка мне, дочь моя, ты и дальше собираешься трахаться по общагам с кем попало?!

– Витя!! – взвизгнула Мария Максимовна закрыла лицо руками.

– Папа… и мама… Я хочу вам сказать, что я вовсе ни с кем попало… – медленно подбирая слова, начала Майя. – …и не… трахаюсь… Я люблю этого человека. И если ты, папа, еще раз скажешь мне что-нибудь подобное…

– Нет! Вы посмотрите на эту блудную дочь!! – еще громче выкрикнул отец. – Она мне еще и угрожает!! Милочка моя, я нахожусь в своем собственном доме!! И своей собственной дочери я буду говорить то, что считаю нужным!! А если дочери не нравится, пусть катится отсюда ко всем чертям!! В любую общагу!! В любой притон!! Куда хочет!! Только, чтобы и носу больше сюда не показывала!!!

– Витя!! Опомнись!! – жалобно проговорила мама. – Ну что ты такое говоришь!! Какой еще притон?! Зачем ты посылаешь ее в притон?!!

– Я посылаю?!! Вот только не надо извращать мои слова!!

Майя посмотрела на родителей, которые временно забыли о ней, начав браниться между собой, и проскользнула в свою комнату. Она вытащила из шкафа объемистую спортивную сумку и принялась складывать туда свои вещи. Конечно, она была возмущена словами отца, которые вульгаризировали ее любовь, но особой обиды не чувствовала. Она его понимала. Люди не любят, когда их водят за нос. Не только родители. Никто не любит. Майя ставила себя на место то мамы, то отца, и каждый раз выходило, что она вообще самым жестоким образом выдрала бы такую дочь ремнем и обозвала словами, куда похуже тех, что употребил папа. Но эти его неосторожные выражения давали ей возможность уйти из дома. Она понимала, что поступит жестоко по отношению к родителям, которые вовсе не желали выставить ее вон, но это было ей сейчас на руку. Майя хотела быть только с Костей, только рядом с ним, и у нее сейчас появился шанс хоть какое-то время пожить в его квартире. Он не сможет отказать ей, когда узнает, что ее выставили из родительского дома. Разумеется, она не станет говорить ему, что отец выкрикнул ей жестокие слова просто в гневе, в запале, а на самом деле вовсе не хочет, чтобы она уходила. Пусть Костя считает, что ее, Майю, на самом деле выгнали. Кстати говоря, ее приход к нему с вещами будет своеобразным тестом на то, как он на самом деле к ней относится, и что у него в планах по части дальнейшего развития их отношений.