Текст книги "День признаний в любви"

08.20. Фил

Филипп Доронин, получив четвертак за работу у доски, уже решал примеры небольшой самостоятельной работы, сидя на своем месте у окна, когда в класс вернулась Кира Мухина. Она была до того бледной, что Фил решил: он случайно попал в точку. Похоже, у девчонки действительно что-то разболелось. Да, он обманул учительницу на предмет похода совместно с Мухой в медкабинет, хотя сегодня назначен день без вранья, за который он сам же и голосовал. А чего было не проголосовать? Одноклассничкам захотелось поиграть? Что же, он готов, но при этом вовсе не собирается придерживаться их правил. Он будет играть по своим, то есть: говорить правду, когда захочет, и ложь, когда это необходимо. А кто желает его на этой лжи поймать – на здоровье! Ловите! Пытайтесь! Только кишка у них всех против него тонка! Вот, например, пожалел он Муху и соврал математичке, что они в медкабинет заходили. Разве кто-нибудь догадался? Никто!

Доронин еще раз бросил взгляд на Киру. Она уже что-то писала в тетрадке, так низко склонив голову, что тощенькие плечики, обтянутые темной блестящей тканью водолазки, некрасиво торчали. Ну настоящая мушка со сложенными за спиной шевелящимися крылышками! И чего Кира сегодня полезла к нему с дурацким вопросом? Зачем ей знать, кто ему нравится? Может, какая-нибудь девчонка подослала? Но кто именно? Хорошо бы Соня… Нет, Чеботарева никогда не стала бы кого-то подсылать. Уж очень она правильная, честная и даже какая-то суровая… С ней непросто… зато… она красивая… У нее высокий чистый лоб… И волос много… Прямые, густые, блестят… Целый русый водопад… Рядом с ней за партой сидит Ирка Разуваева, вся в каких-то кудельках, локонах, завиточках, заколочках… Без слез не взглянешь! И что в ней парням нравится, уму непостижимо? Блондинка – в самом худшем смысле этого слова!

А что, если поступить сегодня как Мушка: подловить где-нибудь в коридорах школы Соню и спросить напрямую, кто из парней ей нравится? Уж она-то не станет увиливать. Она же сама организовала это мероприятие под названием «День без вранья», поэтому ни врать, ни уклоняться от ответа не станет. Да, а вдруг она скажет, что ей нравится Кудрявцев? По Федьке сохнут девчонки всей их параллели девятых. Ну… скажет, так скажет… Это лучше, чем неизвестность…

Решив для себя этот вопрос, Фил опять углубился в примеры. Не успел он решить второй, как раздался голос Любови Георгиевны:

– Разуваева! Ты опять списываешь у Чеботаревой!

– Я не списываю, – автоматически откликнулась Ира, хотя все знали, что она всегда списывает у Сони математику.

– Вот и первая нарушительница! – тут же отметил Кудрявцев и рассмеялся. Смешок прокатился по всему классу.

– Я не нарушаю!! – некрасиво взвизгнула Разуваева и опять добавила свое: – Я не списываю!!

Учительница математики тут же пожалела, что коснулась того, что изменить все равно невозможно. У нее даже лицо приобрело потерянное выражение. Все знали, что на разуваевское списывание она давно закрывала глаза, поскольку у красотки Ирочки не было никаких способностей ни к алгебре, ни к геометрии. И зачем зря тратить слова? Пусть она спокойно списывает. Все равно больше чем на трояк не сумеет.

Любовь Георгиевна тяжко вздохнула и призвала класс к порядку:

– Прекратите смех! У вас осталось всего пятнадцать минут! Работайте!

Но девятиклассников будто подменили. Всем вдруг разом захотелось поговорить.

– Вот! Что и требовалось доказать! – подал голос Руслан Савченко. – Абсолютно все врут через каждые пять минут, а я вечно в дураках, будто самый лживый!

– А у Разуваевой списывание – образ жизни! Она даже не замечает, что списывает, поэтому можно считать, что она не врет! – проговорил Доронин.

– Ничего я не списываю!! – уже сквозь настоящие слезы прокричала Ирочка.

– Ира! Уймись! Мы это не будем считать! – вступила в разговор Соня.

– Вот интересно, почему вдруг Иркино вранье не считается? – спросил Федор.

– Сам все знаешь, – огрызнулась Чеботарева.

– Допустим, она сказала, что не списывает, машинально, не подумав, что это может быть приравнено ко лжи, – продолжил Кудрявцев, – но ведь она, списывая, обманывает учителя. Разве это не так, Любовь Георгиевна?

Любовь Георгиевна с удивлением посмотрела на Федора. Она никак не могла понять, к чему он клонит. Всю жизнь школьники покрывали списывание друг друга, а тут вдруг у Кудрявцева случился такой странный приступ обличения одноклассницы. И зачем бы парню закапывать Ирочку Разуваеву? Что она ему сделала? Неужели не ответила на ухаживания? Не может быть… Вниманию такого красавца, как Федор, была бы рада каждая девочка.

Учительница взглянула на часы и, громко охнув, вместо ответа сказала:

– Прекратить посторонние разговоры! Через несколько минут будет звонок!

Но класс почему-то потерял к самостоятельной всякий интерес.

– Предлагаю проголосовать: считать ли разуваевское списывание враньем? – заявил Савченко.

– Ты бы лучше за собой смотрел! – отозвалась Соня.

– А что я? Я один сижу, и списывать мне не у кого! Если уж четвертак – так мой законный!

– Да откуда у тебя четвертаки-то? – усмехнулся Фил.

– Даже если и не четвертаки, так любые другие отметочки – тоже мои собственные! – крикнул Руслан. Последние его слова совпали со звонком с урока.

– Сдавайте работы! – потребовала учительница после того, как его трели затихли.

Девятиклассники начали подниматься со своих мест и класть тетради на учительский стол.

Фил вздрогнул, когда возле него раздался сочный шлепок. Это упала на пол сумка Киры Мухиной. Из нее в беспорядке высыпались школьные принадлежности. Некоторые вещицы, проскользнув по линолеуму, улетели довольно далеко от Кириного стола.

Доронин нехотя нагнулся, чтобы помочь однокласснице собрать вещи. Один учебник, тетрадь и что-то вроде косметички выгреб из-под своего стола Кудрявцев. Передавая вещи Кире, он сказал:

– Ну до чего ты, Муха, нескладная! Вечно с тобой что-нибудь случается! Не девчонка, а тридцать три несчастья!

– Вот именно! – согласился с ним Доронин. – Шла бы ты домой, Кирюха, если у тебя и впрямь голова болит! – добавил он, сунул в сумку девочки дневник в яркой обложке и пошел к выходу из класса, размышляя о мухинской нескладности. Вот ведь что ни начнет делать, все не так. И внешне собой абсолютно ничего не представляет. Прямо не за что взгляду зацепиться. То ли дело Соня! Эх, Соня… И как к ней подкатиться? Да очень просто! Так же, как к нему сегодня зачем-то подкатывалась Мухина! Он же еще до математики решил, что надо застать Соню врасплох прямым вопросом, подобным Кирюхиному! Та-а-а-ак! И где сейчас может быть Чеботарева? По расписанию у них английский… Открытый урок… Фу-у-у… И к чему эти открытые уроки? В маленьком кабинетике и так нечем дышать, так еще посторонние набьются, будто в автобус в час пик… А Соня, конечно, что-нибудь повторяет. Манюня непременно спросит Соню или Валю, чтобы похвалиться перед присутствующими, как она хорошо выучила английскому Софью Чеботареву и Валентину Андрееву. А вокруг Сони с Валей, конечно же, скучковались девчонки. Тоже зубрят. Наверняка к Чеботаревой сейчас и не подойти. Ну и ладно. Это даже неплохо. Можно все обставить совершенно по-другому.

Фил оглянулся по сторонам, не заметил рядом ни одного одноклассника и открыл дверь в кабинет английского. Учительница сидела за своим столом и порывистыми движениями листала учебник. Похоже, она здорово нервничала перед открытым уроком.

– Мария Ростиславовна, можно рюкзак положить? – спросил он.

– Да, конечно, – даже не взглянув на него, отозвалась учительница, продолжая терзать страницы учебника.

Доронин бросил рюкзак на стул и опять спросил:

– Может, доску помыть? Что-то она какая-то грязная…

– Да… – ответила Манюня с непонятной интонацией. То ли она удивилась, что доска грязная, то ли согласилась с тем, что ее стоит вымыть перед открытым уроком. Фил решил не уточнять, подошел к доске и взялся за тряпку. В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и показалась кудрявая головка Ирочки Разуваевой. Она, как только что Филипп, спросила у англичанки:

– Можно я сумку положу?

– Иди отсюда, Разуваева! – гаркнул на нее Доронин. – Не видишь, человек к уроку готовится!

Бедная Ирочка покраснела, и ее белокурые кудряшки тут же исчезли за закрытой дверью кабинета. Фил намочил тряпку под краном маленькой раковины и протер доску, потом сел на свое место и принялся писать в конце тетради по английскому то, что пришло ему в голову после того, как он раздумал на этой перемене искать Соню.

08.50. Ирочка

После звонка на урок, как и предполагал Доронин, в маленький кабинетик английского помимо учащихся 9-го «А» набилась тьма народу: учителя гуманитарных предметов, все завучи школы, директор и три незнакомые женщины, очевидно, представляющие районный отдел образования. Воздух в помещении как-то сразу сгустился, накалился, всем присутствующим стало одинаково беспокойно и неуютно. Ирочка Разуваева, которая очень не хотела, чтобы ее спросили при таком количестве чужих людей, подумала, что эти открытые уроки – форменное издевательство и над учениками, и над учителями.

Тем не менее раскрасневшаяся от волнения Манюня сумела взять себя в руки, и урок шел своим чередом. Неплохо выступил с домашним заданием Филипп Доронин, за что получил от учительницы благодарный взгляд. Потом о Лондоне с большим пафосом и уверенностью рассказала Валя Андреева. А дальше все разладилось. Ирочку все-таки спросили, и она запуталась в глагольных временах, а потом вызванный к доске Юра Пятковский не смог написать на ней ни одного слова. Мел проскальзывал и только царапал по доске. Учительница тут же выдала Юре другой кусок из специально припасенной на такой случай коробочки, но и им Пятковский не смог ничего написать, каким бы боком ни поворачивал. Как-то вмиг скукожившаяся от расстройства Мария Ростиславовна, вырвав резким движением мел из Юриных рук, попыталась расписать его сама, но с тем же плачевным результатом. На доске не оставалось ни одной буквы, не говоря уже о целых предложениях.

– Что же это… как же… зачем же… – бормотала учительница, ощупывая доску и с ужасом понимая, что написать на ней ничего нельзя.

Обернувшись к присутствующим с изменившимся лицом и дрожащими губами, она все же попыталась спасти положение:

– Ну ничего… – жалко пролепетала она. – Мы можем и устно… Сейчас я прикреплю к доске иллюстрации из «Ромео и Джульетты», и мы покажем гостям, как легко строим диалоги по заданной теме…

Мария Ростиславовна покопалась в бумагах на своем столе и вынула иллюстрацию к эпизоду, в котором Ромео и Джульетта впервые встречаются на балу. Плохо слушающимися пальцами она отрезала кусочек скотча и попыталась с его помощью прикрепить яркую картинку к доске, но у нее опять ничего не получилось. Скотч упрямо не хотел клеиться. Бедная учительница извинилась перед всеми тихим шепотом, который тем не менее все расслышали, поскольку в кабинете повисло тягостное молчание. Со скрежетом, особенно неприятно прозвучавшим в создавшейся тишине, Мария Ростиславовна выдвинула один из ящиков своего стола и достала новую упаковку скотча, но и с его помощью не смогла прикрепить к доске ни одной иллюстрации. Она застыла над изображением легендарных влюбленных, которое лежало у ее ног, с выражением почти животного страха на лице. Видимо, она решила, что с этого момента абсолютно все предметы по неизвестной причине вышли из ее повиновения. Ноги учительницу держали плохо. Она оперлась было на спинку стула, но тут же отдернула руку: кто знает, как в сложившихся обстоятельствах поведет себя стул? Лучше надеяться только на себя.

Мария Ростиславовна перевела взгляд на присутствующих в кабинете и жалко пожала плечами. В следующий момент все вздрогнули от резкого звука отодвигаемого стула – со своего места поднялась директриса и громогласно заявила:

– Ну… пожалуй, на этом есть смысл закончить сегодняшний урок. Мария Ростиславовна, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет в конце рабочего дня. – После этих слов она широко повела рукой в сторону гостей 9-го «А» и предложила им покинуть весьма негостеприимный кабинет английского языка.

Когда все приглашенные на открытый урок вышли, бедная англичанка, закусив сухонький кулачок, выбежала из класса.

– Ну и что это было? – спросил в пространство Кудрявцев.

Поскольку никто ему не ответил, Федор, резко отодвинув стул, встал со своего места и подошел к доске. Он внимательно вгляделся в нее, потом провел по стеклянной поверхности рукой, посмотрел на свои растопыренные пальцы, зачем-то поднес их к носу и изрек:

– Масло… что ли… Или… Не может быть…

– Что «не может быть»? – испуганно спросила Валя Андреева.

– Да так… я хотел сказать, что… В общем, это, конечно же, масло…

– Какое? – зачем-то решила уточнить Валя.

– Откуда я знаю… – раздраженно ответил Федор. – Растительное, наверно… Доска жирная, вот мел и не пишет, и скотч не прилепить…

В классе опять повисла тишина, тяжелая и неприятная. Кудрявцев вытер пальцы о тряпку у доски и сел на место, а к одноклассникам обратился Юра Пятковский:

– И какая сволочь это сделала? Да еще на открытом уроке! Манюня сейчас, наверно, с инфарктом валяется! – Не дождавшись ответа, Юра гаркнул во всю мощь своих легких: – Чего молчите-то?! У нас сегодня, между прочим, день без вранья! Колитесь! Правду! Правду! И ничего, кроме правды!

– Ага! Так прямо и расколятся! – отозвался Доронин и усмехнулся. – Держи карман шире! Меня, например, сразу рассмешили эти детские игры в правду.

– А зачем ты голосовал за день без вранья?

– А я как все! Чего выпендриваться-то? Надо вам – играйте!

– А ты, стало быть, только вид делаешь, что играешь? – выкрикнул Пятковский.

– Ну… вроде того…

– Так, может, это ты доску-то маслицем смазал? Не пойму только зачем?

– Потому и не понимаешь, что мне это делать ни к чему! У меня с английским все в порядке! И Манюня мне не враг!

– Если бы Руслик Савченко не учился в другой группе, я бы решила, что это сделал он, – тихо сказала Валя Андреева.

– Руслик не стал бы так надрываться! – не согласился Юра. – Он же сегодня сказал на русском: «Одной двойкой больше, одной меньше…» Да Савченко и не сообразил бы, как можно училке навредить. – Он еще раз оглядел класс, усмехнулся почти так же, как Доронин, и сказал: – А я бы решил, что доску намазала Разуваева…

– Почему вдруг? – выкрикнула Ирочка и вскочила со стула.

– Да потому, что ты сейчас красней помидорины! К тому же я видел, как на перемене перед уроком ты выходила из кабинета.

– Я не была в кабинете! И доску не трогала!!

– Вообще-то я в этом не сомневаюсь… – Пятковский поморщился. – Ты же не дала мне договорить. Глядя на твои излишне румяненькие щечки, я бы тебя заподозрил, если бы…

Он запнулся, и Ирочка, задыхаясь от волнения, продолжила сама:

– Если бы, с твоей точки зрения, я не была бы такая же тупая, как Савченко, да?!

Юра посмотрел на нее с изумлением и ответил:

– Ну… в твоей тупости с этой минуты я уже начинаю сомневаться…

– Да пошел ты! – выкрикнула Разуваева и плюхнулась на свое место.

В кабинете опять стало тихо. Когда раздался звонок, все вздрогнули и начали убирать в сумки и рюкзаки тетради и учебники. Выходили из кабинета одноклассники все в том же тяжелом молчании.

Ирочка крутила в руках тетрадку, выжидая момент, чтобы остаться один на один с Дорониным, у которого как раз в этот момент заклинило на рюкзаке «молнию». Когда кабинет покинул последний одноклассник, Ирочка громко и четко произнесла:

– Я знаю, что это сделал ты!

Фил вздрогнул и обернулся.

– Фу-ты, ну-ты! Напугала! – сказал он и даже помотал головой. – Однако голос у тебя, оказывается, иногда может быть весьма неслабым!

– Повторяю: я знаю, что это сделал ты!

Доронин оставил свою «молнию» и спросил с усмешкой:

– И какие же у тебя, Ирина Разуваева, есть доказательства моей вины?

– Такие! Ты же был в кабинете до урока! Еще меня выгнал! Разве нет?!

– Выгнал, да! Но это вовсе не означает, что я намазал какой-то дрянью доску!

Ирочка на минуту задержалась с ответной репликой, а потом тихо произнесла:

– Я все равно никому не скажу…

– А вот это еще интереснее! Зачем же?! – изумился Доронин и картинно выбросил руку по направлению к выходу из кабинета. – Иди! Доноси! Героиней будешь! У нас же сегодня день без вранья!

– А мне все равно… Я могу обманывать сегодня сколько хочу…

– Почему?!

– Потому что я за день без вранья не голосовала.

– Как это?

– Так это… Я не поднимала руки…

– Все же поднимали…

– А я нет… Я у стены сижу, за Соней меня вообще не видно…

– Ну ты, Разуваева, сегодня просто не устаешь меня удивлять! – Фил машинально дернул язычок заклинившей «молнии» и неожиданно застегнул рюкзак. Он радостно присвистнул и опять обратился к Ирочке:

– Может, расскажешь, почему ты не голосовала?

– Могу… – Ира присела на краешек стола, так и сжимая в руках тетрадку по английскому языку. – Просто я знаю, что обязательно совру…

– Да ну? Что, прямо-таки не можешь удержаться?

– Я не то имела в виду… Не совсем то… Понимаешь, не всегда нужно говорить правду… Мне так кажется…

– И когда же не надо?

– Ты разве не знаешь, что бывает ложь во спасение? Еще бывает такая ложь, которую говоришь, чтобы не огорчать человека… Да много всяких вариантов…

– Погоди, погоди… То есть ты решила меня спасти от позора своей ложью, да? – догадался Филипп и опять присвистнул.

– Ну… можно и так сказать…

– А зачем тебе это, госпожа Разуваева?

– Вот, например, сейчас стоило бы соврать, чтобы не было так… неловко… Но я скажу правду… Ты мне очень нравишься, Фил. Может быть, я даже тебя люблю… тут сразу не разберешься… Но я знаю, что тебе нравится Соня…

– Откуда? – только и смог выдавить вконец растерявшийся Доронин.

– Просто вижу… Так вот: я никому не скажу про доску… А Соня… Соне Кудрявцев нравится… Так что у тебя нет шансов…

– Нет шансов? По крайней мере один шанс у человека всегда есть! – зло ответил Филипп, повесил на одно плечо рюкзак и вышел из кабинета.

Разуваева тяжело вздохнула, положила тетрадку в сумку и только хотела выйти из кабинета, как в него влетела классная руководительница 9-го «А» Раиса Ивановна.

– Что?! Все уже ушли?! – взревела она. – Напакостили и ушли! Подлецы!! Еще день без вранья устроили! Лицемеры! Негодяи! – Потом, обратившись к Ирочке, Раиса Ивановна скомандовала: – Живо беги в слесарную мастерскую! Там тебе дадут обезжиривающий раствор и кусок ветоши! И чтобы доска была вылизана!!

Ирочка, часто кивая, попятилась к двери и облегченно вздохнула, когда оказалась в коридоре.

Трудовик Игорь Борисович, видимо, был уже в курсе происшедшего, поэтому без всяких просьб со стороны девочки тут же выдал ей пластиковую бутылку, наполненную какой-то голубоватой жидкостью, и тряпку. Когда Ира вернулась в кабинет английского, их классная дама сидела за столом Марии Ростиславовны, подперев голову рукой, с печальным выражением лица. Она что-то хотела сказать вошедшей Ирочке, но ей помешал звонок на урок. Разуваева замерла посреди кабинета, так и не дойдя до доски.

– Ну вот что, Ира, – начала Раиса Ивановна, – займись все же доской! Я предупрежу, что ты задержишься… Какой у вас сейчас урок по расписанию?

– География… – пролепетала девочка.

– География… да… Я предупрежу… – Учительница разжала кулак, положила на стол ключ и добавила: – Вот. Потом закроешь кабинет на ключ, отдашь его мне на русском. Он ведь у вас после географии?

– Нет… – пролепетала Ирочка. – После физкультуры…

– Тогда лучше занеси ключ мне в кабинет. А то потеряешь еще…

Разуваева согласно кивнула.

Раиса Ивановна подошла к доске, провела по ней рукой и, как это недавно сделал Кудрявцев, поднесла пальцы к носу.

– Черт знает что такое!! – вырвалось у нее. Учительница с виноватым видом посмотрела на Разуваеву, знакомым Ирочке безнадежным жестом махнула рукой и вышла из класса.

Ирочка пожала плечами, отвинтила крышку бутылки, намочила голубой жидкостью тряпку и принялась тереть доску. Жидкость неприятно пахла, но девочку это не смущало. Она готова была заниматься этим хоть целый урок. Географию она не любила, запомнить расположение полезных ископаемых никак не могла, путалась в картах, особенно сильно ненавидя контурные. Сегодня ее вполне могли вызвать отвечать у доски, чего ей очень не хотелось бы делать, особенно после позора на английском. От доски в кабинете географии ее спасала доска в кабинете Марии Ростиславовны Ковязиной.

Ира как раз собралась протереть доску второй раз, когда в кабинет ворвался Савченко.

– О! Ирка! – крикнул он. – Ну-ка расскажи в подробностях, что тут у вас на английском произошло? Я, понимаешь, всю перемену в столовке просидел, прихожу на географию, а народ шепчется, записками перекидывается. Спрашиваю, что случилось… В общем, толком так и не понял. А тут на урок заявляется Раиса и говорит, что у тебя какое-то спецзадание в кабинете английского. Ну… я сразу к тебе! Колись! Я прямо сгораю от любопытства!

– Интересно, а как ты с географии ушел? – удивилась Ирочка, вжавшаяся в доску под напором Руслана.

– Легко! Попросился выйти, да и все! Так что тут у вас стряслось-то?

– Вот… – Ирочка показала рукой на доску. – Ее чем-то жирным намазали… Мел не писал, скотч не прилеплялся… В общем, открытый урок у Манюни сорвали…

– Ну вы дали! – восхитился Савченко. – А что, она вас так сильно достала? Вроде беззлобная тетка! Вы же на нее никогда не жаловались!

– Не жаловались… Мария Ростиславовна… она смешная немного, но хорошая…

– Чего же вы ее тогда так подставили?

– Не знаю… – тихо ответила Ирочка и снова принялась тереть доску.

– А кто это сделал, знаешь?! – не отставал Руслан.

– Нет…

– Вот ведь врешь, Разуваева! А сегодня, между прочим, день без вранья! Ты не забыла часом?!

Ирочка повернулась к однокласснику и сказала:

– Отстал бы ты от меня, Савченко! Сам ведь только что географиню обманул!

– Это как?

– Ты же не сказал ей: «Разрешите мне сходить в кабинет английского, чтобы узнать, что там произошло!»

– Не сказал, да! Но я же вообще ничего не сказал, кроме «Разрешите выйти». А умолчание – не есть вранье!

– Вот и я промолчу о своих соображениях, понял! И вообще… иди-ка ты, Руслик, обратно на географию!

– Ага! Значит, ты все знаешь, но молчишь! Может, это ты сама и сделала? – заподозрил Ирочку Савченко, но тут же отмел свое предположение: – Впрочем, нет… Ты не можешь… Значит, кого-то покрываешь! А кого может покрывать Ирина Разуваева?

– Кого?! – Испуганная Ирочка повернулась от доски к Руслану.

– Дык догадаться – это же проще пареной репы!

– Ну?!

– Вот смотри сама! Конечно же, девчонка станет защищать только парня, в которого втрескалась! В вашей группе английского всего трое ребят: Фил, Федька и Юрка Пятковский. Пятковский отпадает сразу, поскольку девчонок эта математическая зануда вообще не интересует. Остаются Фил и Федька. Ежели сравнивать эти два «Ф», то мой выбор падает на Кудрявцева, ибо он красив, как древнегреческий бог! Это нам еще в пятом классе историчка сказала, помнишь? Все девчонки от Федьки торчат! И ты, Разуваева, конечно, не исключение. Поэтому я делаю вывод, что доску намазал Федор!

Ирочка рассмеялась:

– А вот и не угадал! Кудрявцев на английском первым выскочил проверять, чем доска испачкана. Если бы он сам мазал, чего проверять-то?

– Так это он сделал специально для того, чтобы отвести от себя подозрение! – сразу нашелся Савченко. – Давно известно, что лучший способ защиты – нападение!

– Думай как хочешь! – Ирочка опять отвернулась от Савченко и принялась тереть доску.

– Эх, вот бы кто-нибудь меня так выгораживал! – сказал Руслан, обращаясь к Ирочкиной спине. – Может, мне тоже доску кому-нибудь испортить, а? Например, химичке, которая Федьку обожает! Что скажешь, Ирка?

– Скажу, что ты идиот!

– Возможно… Кстати, Разуваева, а если оставить в покое историчкину доску… Скажи, я и впрямь кажусь таким идиотом, что даже никому понравиться не могу?

Ирочка повернулась к нему лицом и, несколько помедлив с ответом, все же сказала:

– Ну почему не можешь? Конечно, можешь…

– Ирка!! Сегодня день без вранья! Мне твоя жалость не нужна! Говори правду! Быстро отвечай: могу ли я, Руслан Савченко, понравится хоть какой-нибудь девчонке из нашего класса?

Ирочка улыбнулась и ответила:

– А ты, Руслик, сначала тоже скажи чистую правду: тебя все девочки интересуют или какая-то одна?

Савченко смутился, поправил чуть задравшуюся толстовку и, посмотрев на Разуваеву, тихо сказал:

– Ну… если честно, то меня, конечно, интересует одна… В общем… Мушка… Кира…

Ира с сожалением покачала головой.

– И что это значит? – взвился Савченко. – Чего ты головой-то качаешь?

– Просто… В общем, я знаю, кто Мушке нравится.

– И кто же?

– Я не могу чужие тайны выдавать. Но это не ты, Руслан…

– Вот так и знал! – Савченко от огорчения настолько сильно стукнул рукой по ближайшему столу, что он слегка качнулся, и из его ящика на пол выпал сложенный в несколько раз листок. Руслан, не обратив на него внимания, сказал: – Пойду я на географию, раз такое дело… – и исчез за дверью кабинета.

Ирочка подняла листок, развернула его, прочитала написанный на нем текст и подумала, что лучше бы ей этого не знать.