Текст книги "Люди и птицы"

Глава 6
Положите на все с прибором, или Сокровища флибустьеров

В день рождения жены Саша подарил ей денег. Или что-то из одежды – это как посмотреть. То есть он просто сказал: «Купи себе шмотку, от меня». И чмокнул ее в холодную щеку, даже не надеясь, что ядовитая супруга превратится в принцессу. Вечером им предстоял ритуальный поход в ресторан с ее родственниками, и Саша, вздохнув, отправился стричься.

Влада он застал в мрачном расположении духа. Тот молча кромсал вокруг Сашиных ушей и не поднимал глаз от его затылка. Наконец Саша не выдержал:

– У тебя все нормально?

Парикмахер насупился:

– Да задолбало все.

В эти два с половиной слова он уложил всю сложную проблематику человеческой жизни.

Его смена заканчивалась как раз после Саши. Они вместе вышли на улицу; было холодно и промозгло. Ветер набрасывался на людей, как собака, вцеплялся зубами в полы плащей и остервенело крутил их, пытаясь изорвать в клочья. Тучи над головой набухли темно-синим и загудели. Саша поднял воротник; Влад надел капюшон и стал похож на маленького грустного рэпера откуда-нибудь из Бронкса.

– Ты куда сейчас? – спросил Саша, больше из вежливости, чем из интереса. Внутри у него тоже было промозгло.

– Не знаю… Хотел по магазинам пройтись, да че-то настроения нет. Наверное, в забегаловку какую-нибудь заскочу, перекушу.

Саша обрадовался:

– Я тут кафешку знаю одну. Пошли вместе, выпьем по пиву.

Влад удивился. Но сказал:

– Пошли.

Саша и сам не ожидал от себя такого. Он не умел сближаться с людьми, да и не хотел. Он давно понял, что от людей одни проблемы.

С другой стороны, как было когда-то с Витей? Они оба получили пару по русскому и сели покурить вместе на лестнице. Слово за слово – и стали в итоге партнерами и королями салатов.

Кафешка была настоящей дырой, но там хорошо готовили. Их встретила новая официантка, Саша ее раньше не видел. Молодая, с огромным бюстом. Она склонилась над Владом, помогая ему выбрать второе, и ее грудь едва не вывалилась из декольте прямо на стол.

– Ох блин! Вау! Фффф, фффф… – выдавил из себя Влад, когда она ушла. – Ты прикинь!

– Не говори! Даже настроение поднялось.

– Лично у меня – нет. Мне она все равно не даст, так что лучше бы не дразнила.

Саша не согласился:

– Даст, если приложишь усилия.

– Хочешь сказать, я могу отвести ее в туалет и там отыметь? Сомневаюсь.

– Это, конечно, вряд ли. Но если начнешь заходить почаще, цветы дарить, комплименты делать, потом подстрижешь красиво – все, она твоя.

– Ну и на фиг мне столько времени на нее тратить? Кончается все одинаково. Колготки по всей квартире развесит и будет стонать, что я мало зарабатываю…

Саша сказал:

– Если так рассуждать, вообще без секса остаться можно.

Потом понял, что вообще-то согласен с Владом – от людей ведь одни проблемы, – и добавил примирительно:

– Ладно, забей.

А Влад вдруг сказал:

– Знаешь, о чем я мечтаю? Я в детстве увлекался археологией: ездил в Крым на раскопки, был следопытом. И однажды мой дядя – он умер уже, под машину попал, – привез мне карту. Такую, знаешь, от руки нарисованную. Он был моряком: лет двадцать плавал, где только не побывал… так вот, на этой карте показано, где зарыт клад. Местечко одно в Южной Америке. С тех пор я мечтаю туда поехать и откопать этот клад.

Влад вооружился хлебом и ложкой и принялся за гороховый суп. Саша последовал его примеру – медленно, с застывшим удивлением на лице. Он был поражен. Человек, который выбрал в качестве дела своей жизни стричь чужие нечистые волосы, может, оказывается, хранить в себе такие прекрасные, звеняще-сказочные мечты. Он тут же зауважал парикмахера и стал на него посматривать по-новому, свежим взглядом.

– Думаешь, настоящая карта? Откуда он ее взял? Может, этот клад откопали давным-давно?

Влад невозмутимо вытер тарелку хлебом:

– Дядька рассказывал, что выиграл ее в баре у старого аборигена. Сам он тогда молодой был и не поверил, что настоящая. Но сохранил на память. А потом, когда стал постарше, начал анализировать: как все было, что ему тот старик говорил… Ну и пришел к выводу, что она настоящая. Там типа пираты в восемнадцатом веке зарыли золото. Дядька все хотел туда съездить, но так и не сподобился. В общем, отдал мне карту – говорит, вдруг у тебя получится.

– Ну а ты чего?

– Ничего.

– В каком смысле?

– У меня бабла лишнего нет, я в съемной квартире живу. Один перелет знаешь сколько стоит? А это все не в аэропорту закопали. Может, там еще три дня по джунглям тащиться… Я пытался маршрут построить, но это сто лет назад было. Все заново надо просчитывать.

Саша вдруг стал подозревать нехорошее. Сидел и думал: с какой стати Влад ему все это рассказал? Может, увидел, что у него водятся деньги, и решил попросить материальной помощи? В голове у него начали постукивать клавиши калькулятора. А потом ни с того ни с сего поперли картинки: знойный берег, чистое море, сомбреро, фляги с водой, пистолеты, кактусы. И так захотелось скакать по саванне на мулах, размахивать мачете… Неожиданно для себя Саша выпалил:

– Давай договоримся пятьдесят на пятьдесят? И поедем. Твоя карта, мои билеты.

Влад уставился на него и замер. Видимо, ни о чем таком он даже не помышлял и денег клянчить не собирался.

– Ты серьезно?

Он стал похож теперь не на грустного рэпера, а на грустного маленького эль мариачи. «Ке ора сон ми корасон…»

– Серьезно, поехали! Это ж другое полушарие? У них там как раз весна начинается, классно…

– Надо подумать, – недоверчиво пробубнил Влад.

– Думай. На крайняк просто прокатимся, попутешествуем. Даже если ничего не найдем.

– Получится, что ты бабло просто так потратишь.

– Ну и фиг с ним. Еще заработаю.

Влад погрузился в раздумья, и даже официантка, нагнувшаяся за пустой тарелкой, не смогла его отвлечь. Затем он пожал плечами, сопровождая этим жестом неведомую Саше мысль, отхлебнул пива и сказал:

– Почему нет.

Жена была одета в атласное платье, украшенное кружевными цветами. Оно сидело тесно и подчеркивало недавно обновленную грудь. Ее день рождения совпадал с государственным праздником, и в ресторане все были разодеты в пух и прах и уже немного пьяны. У Саши и так было фиговое настроение, не хватало только теток в перьях и мужиков с багровыми физиономиями.

У стола, как всегда, разыграли пантомиму под названием «кто с кем сядет», с крайней серьезностью, как будто судьба торжества зависела от рассадки. Положение в пространстве было по-настоящему важным только для Саши – в идеале он хотел бы оказаться вообще на другой планете. Но обнаружил себя, как назло, рядом с женой.

Меню принесли не сразу, и все были вынуждены оглядеть интерьер – тяжелые портьеры, лепнину и позолоту. Теща, перезревшая дама с начесом, сделала одухотворенные брови домиком и приложила пухлый пальчик к губам. («Кинокомедия», – злобно подумал Саша.) Брат жены, молодой человек двадцати лет, покосился на свой мобильник и заерзал на стуле; он явно намеревался вскоре куда-то сорваться. Морщинистый тесть в сером костюме покашливал. Оксана изучала поверхность стола. Ей было неловко: она не знала, что делать, куда положить руки, и старалась вообще не дышать. Саше стало ее жалко. Он весело подмигнул ей. Девочка покраснела.

Заказали язык, заливное, салаты, осетрину, паштеты. Оксане достался суп-пюре с креветками и сухариками.

– Мам, а можно мне кока-колу? – спросила она так тихо, что ее голос можно было бы заглушить шорохом страниц.

В ответ жена брякнула:

– Разумеется, нет! Это вредно.

Оксана съежилась.

– Принесите девочке кока-колу, будьте добры, – сладко проговорил Саша в адрес проходящего мимо официанта.

Взгляд, который достался ему от жены, наверное, мог бы превратить его в кучку фекалий, но это подпортило бы вечер. И потому супруга расплылась в улыбке:

– Хорошо, в честь МОЕГО ДНЯ РОЖДЕНИЯ можно…

Семейство сидело, не шелохнувшись. Когда принесли и разлили водку, тесть вопросительно посмотрел на Сашу и сам взялся произносить тост.

– Дорогая Аллочка! – начал он. А Саша в это время задался важными вопросами.

1) Как вышло, что он сидит в этот момент с совершенно чужими ему людьми?

2) Почему эта неприятная женщина обитает в его квартире, роется в его вещах, позволяет себе смеяться над ним?

3) С какой стати она распоряжается не только его имуществом, но и его временем, настроением и даже фамилией?

Саша удивлялся, не находя ответов на эти вопросы. Так бывает во сне: ты попадаешь в предлагаемые обстоятельства и должен волей-неволей существовать в них, хотя вроде бы понимаешь, что все это бред. Вот и Саша залип в какой-то кошмарной жизни и был не в силах проснуться.

Он покосился на жену, на ее злые губы, на дрожащие гипюровые цветы и удивился еще больше. Он помнил, как женился на милой девушке с красивой улыбкой, и тогда его не смутил даже тот факт, что у нее была маленькая дочь – кстати, он так и не узнал от кого.

Сидящие за столом между тем начали чокаться; видимо, окончился тост. Саша протянул рюмку и чокнулся с братом жены Вованом. В глазах Вована читались тоска и смертная скука, и они с Сашей поняли друг друга без слов.

Праздник продолжался. Несмотря на водку, родственники по-прежнему сидели прямо, напряженно жевали и мило рыгали в кулак. «Рыба хорошая, да… Только вот соли маловато. А помнишь, мы у Нинки заливное ели? Она еще туда какую-то зелень такую положила…» Жена тоже что-то рассказывала. Она упорно творила иллюзию, для чего изредка обращалась к Саше с вопросом: «Да, Саша?» Он отвечал «угу», не прислушиваясь.

Когда музыканты во фраках заиграли Puttin’ On the Ritz, а маленькая армянка влажно запела, из-за соседнего столика выскочила плотная женщина в обтягивающих штанах. Она начала танцевать, и ее попа задвигалась, как огромная мармеладина, выписывающая в воздухе букву «о», затем «ф», а еще позже – тире. Но Сашу внезапно толкнули в бок, и он встретил взгляд жены, холодный и электрический.

Еще через полчаса он начал изнемогать. Вован тоже крутился на месте и тыкал вилкой в кусок осетрины, пытаясь сделать из него рыбную марлю. Оксана смотрела сквозь людей и предметы куда-то в космическое пространство, рот ее приоткрылся. Саша дождался, пока она ощутит его взгляд, и скорчил ей рожу. Она едва сдержала улыбку. Они стали веселиться вдвоем, пока остальные что-то бубнили о мягкой мебели, кем-то испорченной. Саша изображал сидящих за столом по очереди. Оксана прыскала в кулак, делая вид, что поперхнулась. Вован тоже начал смотреть на Сашу и улыбаться. Вдруг прозвенел голос жены:

– Немедленно прекрати! Иначе щас выйдешь из-за стола и будешь сидеть в гардеробе, пока мы тут не закончим!

Она обращалась к Оксане. От испуга девочка сделалась меньше в размере и вжалась в кресло. Саша дождался, пока возобновится разговор за столом, и продолжил кривляться. Тут же его больно ущипнули и зашипели в ухо:

– Если я еще раз тебя на этом поймаю, что мне сделать?!

«Обосраться», – подумал Саша. Вместа ответа он зажевал огурец и задумался. Накануне он дал себе слово стойко вынести пытку женой, но сейчас понял, что слово не сдержит. Внутри у него начал закипать какой-то первородный, дообезьяний даже бульон, не восприимчивый к увещеваниям разума. Горло его сдавило, на лбу появились капельки пота. Возможно, он даже затрясся. Тут жена повернулась к нему и сказала:

– Слушай, ты же не дома. Ты можешь хоть пару часов побыть человеком, а не свиньей?

Все за столом затаили дыхание. А Саша встал, отодвинул свой стул и сказал:

– Расплачивайся сама, без моего участия. Всем привет.

В конце он хотел прибавить ругательство, но передумал. Достаточно было того, что он знал: жена не взяла кошелек. В ее блестящую сумочку не влезло ничего, кроме пудреницы.

Саша направился к выходу. Он был чрезвычайно зол, но по мере удаления от жены и ее семейства ему становилось легче. На улице он окончательно пришел в себя. Свежий воздух, огни, запах кофе из открытой двери закусочной… Он прошелся вверх по бульвару, подышал, поулыбался красивым девушкам. Уселся на лавку недалеко от застывшего Есенина и достал телефон.

Впереди был почти целый вечер. Саша начал листать имена в записной книжке. Перелистал все, дошел до «Хитоми», задумался. Потом вернулся опять в начало, к «Анастасии Викторовне».

– Добрый вечер, – смущенно буркнул он в телефон.

– Привет. Ты как?

– Так себе. Отмечаешь?

– Уже нет. Я у подруги была, только вернулась.

– Понятно. С Петром ходили?

– Он… в командировке. Послезавтра вернется.

Возникла пауза. Саша пытался придумать, как бы ему напроситься в гости. Но так, чтобы не напрашиваться.

– Приедешь? – спросила Анастасия Викторовна.

– Ага. Через полчаса буду.

Он вызвал такси. Всю дорогу ему было радостно и спокойно. Но, приближаясь к цели, Саша отчего-то заволновался и попросил высадить его раньше, у магазина. Купил шампанское и торт. Расстроился, потому что пошлятина. Луше бы взял вино и сыр. Или хамон. Или и то, и другое. Но торт был уже куплен, выкинуть жалко.

С момента их разговора прошло больше, чем полчаса, но Саша все равно постоял под деревом у подъезда, ожидая, пока разойдется толпа местных бабушек. Зачем, он не знал. И только после этого стал подниматься по лестнице.

Примерно в это же время жена его обзванивала подруг, упрашивая их подъехать к ресторану и привезти денег. Подруги не хотели никуда ехать, у всех было праздничное застолье. Совокупных средств, имевшихся у родителей и младшего брата, хватало на оплату только выпивки и одного из салатов. К тому же брат своих денег отдавать не хотел и подло сбежал, утверждая, что у него деловая встреча. Было похоже, что он злорадствует. Наконец, одна из подруг приехала на такси, расплатилась, забрала пострадавшую и отвезла домой, всю дорогу ругаясь. Мол, у Ленки «муж покруче твоего будет, и то себе такого ни разу не позволял. Ты сама виновата. Разбаловала мужика, а теперь расхлебывай». И только оказавшись одна в своей спальне, Алла бросилась на кровать и стала рыдать, потеряв где-то, как Золушка, туфлю[14]14
  Алла не была стервой, просто у нее не сложилась жизнь. Ее багаж: пять абортов и французский язык. С детства она мечтала навсегда уехать во Францию, и однажды ей улыбнулась удача: подвернулся настоящий симпатичный француз, готовый жениться. Однако Алла раздумывала, боялась сделать решительный шаг, так как мог подвернуться и кто-то получше. В итоге француза она упустила, как упустила и влюбленного в нее еврейского мальчика из хорошей семьи, который, как ей казалось, всегда будет при ней. Мальчик терпел, но потом плюнул и женился на телеведущей. Алла в итоге залетела и родила, потому что врачи заявили: еще один аборт – и все. Выбирать было уже не из кого, и она вышла замуж за Сашу. До сих пор ей казалось, что она живет чужой и ненастоящей жизнью.


[Закрыть].

Ночью по квартире Анастасии Викторовны разгуливал карлик. Он переваливался как пингвин и бормотал себе под нос. Принюхивался и вертел мордочкой. Совал нос повсюду и вел себя по-хозяйски.

Нашел цепочку и положил в карман.

Маленький зонтик засунул в заплечную котомку.

В коридоре он приметил блестящий предмет, но споткнулся о чей-то тапок и кубарем покатился в угол.

Некоторое время он пролежал в углу, безобразно ругаясь. Потом выполз, не без труда встал на ноги и отправился на кухню. Там он повис на дверце холодильника, как кот, открыл его и начал рыться на полках. Открывал контейнеры и пакеты, все пробовал на вкус. Откусывал от котлет, от брикетов масла и сыра, от яблок и слив, засовывал пальцы в соус и суп, чтобы затем облизать. То, что ему понравилось, он вытащил и разложил на полу. Потом стал отъедаться, так и не закрыв холодильник.

Анастасия Викторовна металась в постели: ей снилось, что она спит, а кто-то бродит в ночи по квартире, шлепает по полу и стучит посудой. Ей было душно и гадко.

Саша лежал на кровати в позе звезды и едва слышно посвистывал носом. Анастасия Викторовна продолжала волноваться во сне, пыталась скинуть его огромную, как бревно, руку. В конце концов она проснулась от жажды. Села в кровати, медленно спустила ноги на пол. И встретилась взглядом со злобным маленьким существом. В ту же секунду Анастасия Викторовна закричала – так, что в соседней квартире алкоголики вышли из спячки. Там, за стеной, обрушилась и покатилась пустая тара.

Когда Саша вскочил и зажег свет, карлика уже не было и в помине.

– Что, что такое? – он тер глаза и зевал.

Анастасия Викторовна сбивчиво объясняла:

– Я видела… черта. Только не подумай, что я сошла с ума. Я его правда видела… Два таких глаза… Два страшных глаза…

Саша осмотрел комнату.

– Где ты его видела? Здесь, что ли?

– Да… Вот тут он сидел. Такой небольшой.

Саша усмехнулся:

– Так. Я сейчас выключу свет и кое-что тебе покажу.

Он щелкнул выключателем. В темноте стали видны два красных огонька: один на DVD-плеере, другой на телевизоре. Две красных точки действительно выглядели зловеще.

– Ну, поняла? – сказал Саша и зевнул. – Я завтра плеер переставлю повыше, чтоб тебе глаза сатаны не мерещились. Спи давай.

Он увлек ее обратно на постель и тут же захрапел. Но Анастасии Викторовне еще долго не удавалось заснуть.

Наконец она задремала и оказалась на детской площадке. На голове у нее была желтая неприятная шапка, колючая и мокрая от снега. Злые дети вокруг почему-то дразнили ее. Тогда она сняла дурацкую шапку и бросила ее в сугроб, подальше. Потом у нее ужасно болела голова, раскалывалась, была полна немыслимого жара… И вдруг Анастасия Викторовна умерла. Она одиноко лежала под простыней в морге детской больницы, в холодном гулком помещении, где иногда раздавалось металлическое бряцанье и странные вздохи. Холод охватывал ее со всех сторон…

А за стеной алкоголики уже начали выяснять отношения: оттуда доносились грозные слова «мудак» и «сучара».[15]15
  Летом застенные алкоголики едва не устроили пожар. Судя по всему, они напились и уснули, а в это время от незатушенной сигареты загорелась мебель. Увидев клубы дыма, вылетающие из соседнего окна, Анастасия Викторовна вызвала пожарных. Алкоголиков ей не было жалко: пускай бы себе умирали. Она боялась, что огонь перекинется на ее лоджию. А теперь эти гнусные люди (двое мужчин и цыганка, насколько она могла понять, прислушиваясь к голосам) затеяли ремонт: они постоянно что-то сверлили и заколачивали, даже иногда среди ночи, и дома находиться было невыносимо. Теперь Анастасия Викторовна трижды подумала бы, прежде чем вызвать пожарных.


[Закрыть]

Глава 7
Жизнь сгущается, как сметанный соус

Таня вела Митю в школу: тянула прочь от самых глубоких луж и следила, чтобы он не запачкал штаны. Митя послушно топал рядом и, против обыкновения, не задавал вопросов о курах. Ребенок как будто чувствовал, что ей не хочется разговаривать. А Таня страдала. Вчера она пятнадцать минут курила под крышей, с которой опасно свисала какая-то балка, надеясь, что на этом окончится ее земной путь. Балка, правда, осталась на месте, Таня замерзла и ретировалась ни с чем. Дома она продолжила мучиться.

А дело было вот в чем. После того злополучного вечера, когда она предложила Вове подарить ей несмотрение-на-нее-по-утрам, Вова будто бы раздвоился. То он приглашал ее выпить кофе, гладил по голове, а потом все оканчивалось грандиозной постельной сценой[16]16
  Таня всегда кричала в постели. Прямо как в порнофильмах, только с той разницей, что она делала это не от страсти, а на нервной почве. Она так переживала, что ее начинало трясти; вопли рождались помимо ее воли. Вова шептал ей в ухо: «Ну хватит, соседи стучать начнут!» Он теперь понимал, откуда ноги растут: из страшных Таниных комплексов. И задавался вопросом, нужно ли ему все это.


[Закрыть], то словно бы забывал, что их связывают какие-то отношения, вел себя холодно и жестоко над ней подшучивал. Время от времени он посылал ей загадочные смс, в которых сообщал, что она – холодная женщина-изверг. Очевидно, он ее с кем-то путал. Влюбленная Таня ничего не могла понять. При этом, вне зависимости от фазы, Вова просил ее то отвести Митю к врачу, то сходить на родительское собрание, то купить детских носков. Таня исполняла все в точности и даже начала полагать, будто участвовать в воспитании ребенка – ее прямая обязанность. Митя такому положению дел был только рад.

Решив, что Таня и его сын похожи, Вова периодически с ней консультировался:

– Слушай-ка, объясни мне, почему Митя моет тарелку только за собой, а за мной не хочет? Он что, обнаглел? То есть когда я его прошу – «помой мою тарелку» – он моет. А если не попрошу – никогда. Так и оставляет грязную в раковине, блин.

Таня на секунду задумывалась и отвечала:

– Просто он очень четко разделяет себя и других людей. Он выстраивает границы между собой и миром. Иначе этот мир так… надвинется, что с ним невозможно будет справляться!

– Понятно, – скептически хмыкал Вова.

Тем не менее, в Тане Митя видел всего лишь Таню и даже не помышлял о том, чтобы превратить ее в маму или хотя бы в мачеху (оба этих слова равно ее пугали). Он просто дружил с ней, держал ее за руку и в целом очень ее одобрял. Позавчера Таня пришла, чтобы покормить Митю ужином и уложить его спать. Пока она варила на кухне гречку, Митя соорудил из конструктора космический лайнер и прилепил ему на борт бумажку, на которой было написано: «МАМА, ПАПА, МИТЯ». Видимо, эти трое должны были улететь вместе в космос, прочь от глупой несчастной Земли.

Провожая Митю до школы, Таня думала о том, что и ей хотелось бы улететь на другую планету, бродить по дивным флюоресцентным джунглям и смотреть на струящиеся перламутровые цветы. И еще там были бы смешные ушастые птицы с зеркальными перьями, и птицы-ежи, и птицы с мягкими клювами, и фиолетовые вафельные баобабы, и деревья, похожие на грибы…

В школьной раздевалке наглый богатый мальчик ткнул Митю в бок и самодовольно сказал:

– Сегодня даже не думай просить у меня айфон поиграть. Не дам.

Его мама с крашеной шевелюрой в виде метлы мило осклабилась. Митя стал смотреть в сторону и молча снимать ботинки, а Таня едва не задохнулась от возмущения и обиды. На прошлой неделе Митя рассказывал, что этот мальчик назвал учительницу по рисованию сукой.

Выходя из школы и дрожа всем телом, Таня у себя в голове выговаривала мамаше с метлой:

– Если у вас есть средства покупать ребенку дорогие гаджеты, это не значит, что он может безнаказанно унижать тех, у кого таких гаджетов нет… Ваш сын полагает, что назвать учителя сукой – в порядке вещей. Видимо, его родители так общаются дома… Вы, наверное, хотите, чтобы ваш сын добился успеха в жизни? Айфон ему в этом не поможет. С таким уровнем культуры можно подъехать на джипе к супермаркету, но на что-то большее его не хватит!

Неистовая, пылкая Таня. Она очень жалела о том, что не могла сказать всего этого вслух. Только внутри головы она могла говорить с кем угодно о чем угодно.

От обиды за Митю на глазах у нее выступили слезы, а в горле стало сухо – как будто вся нужная влага решила в этот момент вытечь наружу. Стараясь убедить себя в том, что от мерзавцев ребенка не убережешь и пускай наращивает толстую кожу или даже панцирь, она стала переходить дорогу. И тут перед светофором случилась авария: черный пассат поцеловался с зеленой альфа ромео. Посыпался пластик разбитой фары; прохожие начали замедлять шаг и смотреть, что будет. Почти против собственной воли Таня тоже затормозила.

Из пассата вышел здоровенный пузатый мужик в синем свитере и черных брюках. Его круглый череп был пострижен коротким ежиком, а бесцветные глаза смотрели недобро. Мужик сунул руки в карманы и стал покачиваться с пятки на носок, дожидаясь, пока из альфа ромео вылезет водитель. Однако тот почему-то медлил и выходить не торопился. Тогда пузатый не вытерпел и крикнул:

– Ну выползай, выползай!

Вскоре дверь альфа ромео открылась и оттуда вынырнул небольшой человек. Он был неопределенной наружности, черноглаз и черноволос. Если он и трусил, то, во всяком случае, старался не подавать виду. Человек поозирался по сторонам с нагленьким выражением лица и плюнул прямо под ноги водителю пассата, как бы говоря: «Я крутой, а ты чмо». Более того, он вдруг начал разговаривать по телефону через висящий на ухе блютус. Из-за этого устройства он походил на тощего кота, которому мальчишки для смеха прилепили на голову железяку:

– Севик, привет. Я задержусь, ага… Да тут на дороге поцеловался с одним, бл… Ага. Да не-е… Не гони, не гони, Севик, все нормально. Не надо разбираться, тут делов-то… Скоро буду, ага.

Все это время водитель пассата играл желваками. Увидев, что разговор окончен, он произнес, по-прежнему держа руки в карманах:

– Ну че, поговорил? Молодец.

Мелкий обернулся, смерил оппонента взглядом и, совершенно не смутившись, заявил:

– Ну.

От подобной дерзости здоровый даже немного оторопел:

– Слышь, ты не нукай. Ты в курсе, что у меня главная дорога?

– В курсе. Я всех пропустил, кто был близко. А ты в курсе, что тут допустимая скорость сорок кэмэ? А ты сколько шел? Восемьдесят?

Мелкий слегка подпрыгнул и заулыбался ехидно.

Пузатый помедлил и выговорил, словно бы удивляясь:

– Ну ты бо-орзый… Тебе че, бль… удостоверение показать?

– Удостоверение? Да я те сам могу показать.

Некоторое время водители пострадавших автомобилей еще угрожали друг другу удостоверениями. Скорее всего, мифическими, так как ни тот, ни другой их в итоге не достали. Кончилось все тем, что оба разошлись по машинам, чтобы дождаться приезда ГИБДД, но продолжали перебранку. И кричали уже из-за полуприкрытых дверей:

– Че?! Че ты сказал?!

У обоих на ветровых стеклах имелись иконки. Видимо, они были не очень уверены в собственных силах и договаривались с небесными покровителями при помощи оберегов. Портреты святых были тоже своего рода удостоверениями: они удостоверяли, что сидящий в автомобиле контролируется некоей вышестоящей инстанцией. Эти люди не были приучены отвечать за себя. Таня пошла домой, и только самые стойкие из зевак остались смотреть спектакль до конца, все еще надеясь на драку.

Авария дочь мента. Авария дочь минтая. Минтай дитя солнца и моря. Amore, ну ладно – sorry. Происшествие сын барабули. Барабуля судьба бабули. Марк Судак – продюсер Мэрайи Кэри. Закрывайте скорее двери. Пора перестать покупать таблоиды. Москву переполнили гуманоиды.

Время, эта трудноосязаемая субстанция, имеет свойство меняться самым причудливым образом. Поскольку, согласно открытому Эйнштейном закону, оно относительно. Но Тане не требовалось перевозить будильник на Марс со скоростью, равной скорости света, чтобы открыть свой собственный очень похожий закон. Время, проведенное ею отдельно от Вовы, не течет и не тянется – оно просто стоит на месте. Или даже откатывается назад, если это вообще возможно. Время между полученной эсэмэской от Вовы и встречей с ним двигается со скоростью, равной недвусмысленности его сообщения. А время во время встречи течет так стремительно, как будто бы проливается в невидимые прорехи в пространстве.

Сейчас, когда свидание с Вовой даже не предвиделось, время застывало на месте, превращалось в желе, и Таня двигалась в нем медленно-медленно, как залипшая муха.

Она ела кабачковую икру, рассматривая разводы краски на оконной раме. Это окно было многократно ошкурено и перекрашено Таней, но так и не приобрело желаемого облика. Оно все равно оставалось жалким. Таня пыталась себя успокоить: мол, это особая эстетика. Некоторые специально не шпаклюют стены, а красят бетонные плиты, сохраняя все неровности и дефекты – таким образом создается интересная поверхность… Но это объяснение ее не утешало. Может быть, разгадка заключалась в слове «специально», означающем сознательный выбор?

Тане хотелось что-нибудь сделать с этой старой квартирой: перекрасить стены, обновить пол. Ее желание оставалось несбыточной мечтой. Теперешнего ее заработка (мизерных гонораров от одной некоммерческой организации за расшифровку интервью с проститутками) ей едва хватало на жизнь. Просить у родителей она бы никогда в жизни не стала, а устроиться на хлебное место не получалось. К тому же недавно она дала себе слово: заниматься только той работой, за которую она сможет себя уважать. В прошлом году Таня трудилась в компании, проводящей конкурсы красоты, и целыми днями брала интервью у девиц подросткового возраста, которые не могли связать и двух слов. Платили ей тринадцать тысяч в месяц, в чем она не призналась бы никому даже под страхом смерти – ведь ее бывшие одноклассники уже занимали руководящие должности, а один вообще оказался хирургом-проктологом с мировым именем. В дни перед зарплатой ей приходилось попросту голодать и часами думать о том, что она купит, когда получит деньги: соленые огурцы, тунец в банке, помидоры, черный хлеб, чеснок, яблоки…

Зазвонил телефон, отчего у Тани из рук выпала ложка. Звонили ей редко, и в каждом звонке она ожидала услышать понятно кого.

На экране высветился неизвестный номер. С замиранием сердца Таня нажала «принять».

– Привет! Я зайду минут через десять, уже подъезжаю. У тебя что в домофоне надо набрать?

Она не сразу узнала Сашу.

– Э-э… Три-пять-девять…

– Ладно, жди.

Господи, что ему нужно?! Таню застали врасплох, и она заметалась по квартире, не зная, что и подумать. К ней в гости собирался заявиться мужчина! Его цели были ей неясны, и, к стыду своему, она обнаружила, что способна подозревать его в худшем. А именно: в том, что его может заинтересовать такая особа, как Таня. Все же он был немного ку-ку.

Она лихорадочно пыталась сообразить, как ей себя повести, чтобы предотвратить развитие ситуации. В конце концов, схватила передник и кинулась жарить рыбу, благо в холодильнике залежалось филе минтая. Таня надеялась, что выскочит к двери со сковородкой, в чаду – это должно было отбить охоту у кого угодно. Поэтому она включила плиту на полную мощность, достала вонючее масло, а на голову для пущего эффекта намотала тюрбан.

Саша был поражен. Он поморщился и помахал рукой перед носом:

– Ну ты даешь. Что у тебя, пожар на рыбозаводе? Федь, заходи, не бойся.

Таня увидела собаку, которая осторожно протискивалась в квартиру вдоль стеночки. Симпатичный коричневый пес вопросительно посмотрел на нее. Она совершенно забыла про свое обещание Зое – ну и кретинка! От стыда Таня стала пунцовой и присела погладить собаку, надеясь, что с высоты своего роста Саша не разглядит ее пылающие щеки.

– Ты не бойся, он хорошо воспитан… У Зои все хорошо воспитаны, хм… Короче, ты ему только воды давай и корм из мешка – вот я привез. Ну и гулять утром и вечером. А можешь даже один раз гулять, он терпеливый. В общем, не напрягайся особо.

Таня гладила пса, перебирала его каштановую шерсть, а он смотрел на нее черными влажными глазами. Взгляд его отчего-то был жалостливым. «Не нужен ты Зое», – подумала Таня, но решила Феде об этом не сообщать.

– Ты бы матери позвонила, – сказал вдруг Саша обиженным тоном, довольно в этой ситуации странным.

– А?

– Болеет она, а ты даже не поинтересуешься. Ты когда у родителей последний раз была?

Таня захлопала глазами. Она знала, что в этот момент у нее было баранье лицо, но ничего не могла с собой поделать. Именно такое лицо оказывалось у нее всякий раз, когда нужно было переварить информацию.

– В смысле… чем болеет?

– Бронхит у нее или что-то в этом роде.

– Эм-м… м-м…

А внутри между тем происходил интенсивный мыслительный процесс. Таня почему-то не задалась вопросом: с каких пор Сашу стали интересовать внутренние дела их семьи? Она думала о другом. О том, что иногда совершенно разные люди по сути повторяют друг друга. Как бюсты Ленина, как буквы «ы», как яблоки сорта «фуджи»… Она вдруг увидела, что у нее, Саши и Мити есть нечто общее. Родители, которым они были не нужны. Слабые люди, не умеющие толком прожить собственную жизнь, не способные дать детям то, что им следует дать. Эти родители преуспели только в одном: в воспитании в своих отпрысках маленьких личных трагедий. Свою трагедию Таня ощущала как небольшой светящийся шар, застрявший в груди – видимо, навсегда.

– Съездишь к ней? – прервал Саша ее размышления. Он топтался в прихожей, помещаясь в ней только наполовину. Часть его туловища находилась под вешалкой, и Танин плащ лежал у него на животе.

– А? Н-да, позвоню и съезжу…

– Подвезти тебя?

– Нет-нет, я сама.

– Ну ладно тогда, я пошел. Если что, я на связи.

Проводив гостя, Таня расположила Федю на коврике в коридоре. Налила ему в миску воды и потрепала за ушами. Пес все так же печально смотрел на нее. Плащ еще колыхался, и Тане почудилось, что недавно на этом месте стоял великан. Такой, какими они обычно бывают в мультфильмах – толстый, с внушительным пузом.