Текст книги "Тринадцатый"

Отпуск

Отпуск Тринадцатого заканчивался. Со дня на день он ждал вызова в школу.

Ожидание повестки портило ему последние дни. Сама школа, как таковая, его не страшила. Он сумел выстоять, отстоять чистоту нимба на отдыхе. Угнетал другой факт – если он получит человеческий поток информации, о возвращение в чистое поле под голубое небо, следует забыть. Дружба с Меченым закончиться раз и навсегда. А, дружба была не только отдушиной, но и своеобразной школой.

Вызов пришёл на два дня раньше отпущенного срока. Небесной канцелярии было виднее, кто и сколько должен отдыхать. Вызов доставил один из мелких клерков канцелярии. Грубо ткнув повестку на мантию Тринадцатого, он развернулся, и ни слова не говоря улетел.

На повестке была чётко проставлена дата, время, корпус школы и номер качели. Пришло время собираться в школу. Тринадцатый сложил свои вещи в маленькую колбу, полученную в подарок от администрации санатория. На административной башне недремлющее Время отбило начало полдника. Заряжаться Тринадцатому не хотелось, но уклониться от установленного порядка он не мог. Каждый раз ответственные служащие дома отдыха, доносили по номерам в вышестоящие инстанции о неиспользованной Небесной Благодати. Наказанием служил карцер – тройная мера Благодати. Наказуемая душа вылетала из карцера блаженной душой. Её отправляли в Отстой садовником, спиливать рогоносцам рога.

Вспомнив это, Тринадцатый тяжело вздохнул и нехотя полетел на полдник. Впитав в себя четыре оды и два восхваления, отпускники разлетелись по интересам. Тринадцатый незаметно юркнул в любимый закоулок. Здесь, как всегда, его уже поджидал Меченый. У Меченого была ещё одна привилегия, он не посещал общие кормёжки.

– Вот, смотри, прислали.

Тринадцатый показал повестку.

– Пора, брат, пора! Хватит лентяйничать. Смотри, как на казённых харчах отъелся.

От ехидной шутки друга Тринадцатый покрылся серым цветом. Меченый выпустил из под мантии крупную гроздь хохота.

– Не обижайся, мантия лопнет. На обиженных – черти воду возят. И козьих морд не строй, а то, как у чёрта рога вырастут.

– Это у тебя вырастут, если ржать, как козёл будешь. – Тринадцатый от обиды вскочил с места. Он ни как не мог привыкнуть к шуткам друга, чем доставлял Меченому огромное удовольствие.

– Дурачок. Сколько тебе объяснять? Запомни: ржут – кони, у них рога отсутствуют. А козлы блеют, так же, как ты сейчас. Козла от коня отличить не можешь? А ещё хвастался, что всю жизнь в поле на воле, – среди своих и наших.

Меченый замолчал и сердито стукнул по гроздям хохота. От хохота остался только дымок. Тринадцатый понял, что своей обидой рассердил друга. В любую минуту Меченый мог улететь, и прощание превратилось бы в ссору.

– Не сердись. – Тринадцатый слегка дотронулся мантией до нимба Меченого. – Смотри, к нам уже просочились маленькие капельки ссоры.

– Да, как же на тебя не сердиться, если ты шуток не понимаешь. Хотел тебя развеселить, поднять тебе окрас, а ты не захотел понять. Ладно, тогда попробую поднять твоё настроение по-другому. Смотри. – Он протянул повестку.

– Тебе тоже? Почему?

– Видно, кто – то из здешних угодников узнал о наших задушевных беседах и донёс. А распорядок дома отдыха это запрещает. Тебе ведь тоже на три дня раньше вызов принесли?

– Да. У меня ещё три дня отдыха.

– Отдохнули, хватит. Думать надо было нимбом. Ой, прости, ты ведь у нас не грамотный. В распорядке что написано? Больше одного или меньше десяти – не собираться. Понял?

– Я понимаю, почему нельзя больше одного. А почему нельзя меньше десяти? Этого я понять не могу.

– Очень просто, из десяти всегда найдется один честный. Вовремя доложит в нужную инстанцию о неблагонадежных.

– Получается, что, не желая этого, я тебя сдал, как самый последний стукач. – От сознания своей вины Тринадцатый снова посерел.

– Слушай, дружок, если ты всегда, так на всё будешь реагировать, то быстро в карцер попадёшь. Посерел весь. Разве так можно? Надо сдерживать свои эмоции, что бы никто ни когда не видел что у тебя внутри. Можно кричать, волнения гроздями из-под мантии выпускать, для большей важности нимб погрызть или цветами переливаться – всё можно. А правильно и нужно всё это внутри себя держать, наружу не выпускать и оставаться таким, как будто ничего не происходит.

– А как этого добиться?

– Тренировками. Начни с простой ситуации: вспомни что – ни будь неприятное и пережуй это спокойно в себе. Главное, в это время следить за своим цветом. Не выпускать на волю эмоции. Они вещи капризные – сразу вылезают и на мантию садятся. Если ты это в себе сможешь сейчас наработать, то и человеком это не потеряешь. У людской плоти забот много, ох как много. Без эмоций проблем хватает.

Тринадцатый испугано взглянул на Меченого.

– Первая и главная задача – пища. Плоть питать нужно. Чтобы вкусно поесть и сладко поспать, люди войны начинают и бьются не на кровь, а насмерть. Бывают войны крупно масштабные – от Самого Создателя. – Меченый поднял концы мантии вверх.

– Неужели, войны тоже от Самого? – Не поверил Тринадцатый другу.

– А, как же. Только тут вот какая загвоздка: люди, как бы сами просят разрешение на кровопролитие.

– Зачем?

– Очень просто. Накопилось у них много оружия – девать не куда. Не выбрасывать же? Вот, у кого его побольше и высматривает себе противника поменьше. А, потом, у Создателя выпрашивает разрешение.

– И – и – и, Он, разрешает? Не верю.

– А, что не разрешить – то? Люди за свои грехи должны сами расплачиваться.

– Но ведь, и невинные люди страдают?

– А, ты, что про невинность людскую знаешь?

– Таких людей не встречал. – Категорично заявил Тринадцатый. Потом помолчал, и тихо добавил. – Считай, что я вообще с людьми не встречался.

Разговор зашёл в тупик. Гроздья Недоверия начали скапливаться в узком проходе.

– Хорошо, ты, мне не веришь. Я, на тебя не обижаюсь за это. Сколько до отбоя?

– Два часа. – Тринадцатый посмотрел на главную башню с часами. Башня была возведена странным образом, – где бы ни находилась душа – отпускник, – она всегда могла узнать время по часам.

– У нас с тобой есть два часа на экскурсию. – Меченый достал из под мантии две бесцветные грозди. – Держи. – Протянул он одну гроздь другу. – Спрячь под нимб.

– Зачем?

– Что бы нас ни увидели санаторские шпионы. – Пояснил Меченый. Затем, ни слова не говоря, спрятал свою гроздь под нимб. Тринадцатый испугано огляделся вокруг. Меченый исчез.

– Ты, где? – Сам не зная почему, вдруг, прошептал он.

– Да, здесь, я, здесь. Делай, как я тебе велел.

– А, как же я за тобой полечу, если я тебя не вижу? – Не унимался Тринадцатый. Он не верил в чудеса, потому что ещё ни разу в жизни с ними не сталкивался.

– Когда станешь невидимым – меня увидишь.

Стоило Тринадцатому положить гроздь под нимб, как он сразу же, увидел друга.

– Вот теперь можем лететь. Сколько времени из-за твоего недоверия потеряли.

Первым в полёт пустился Меченый. Сил у него было больше, чем у Тринадцатого. Ему частенько приходилось тормозить, что бы дождаться друга.

Тринадцатый не мог понять, зачем и куда они летят. Все силы у него уходили на стремительный полёт. Напрягая силы, и достигнув нужной скорости, он так разогнался, что чуть не врезался в Меченого.

– Подожди. Прилетели. Вон видишь дымка?

– Да.

– Нам надо туда. Только осторожно. Без разговоров.

Стараясь не шелестеть мантиями, и не создавать воздушного потока, они подлетели к дымке, на которую указал Меченый. Они подлетели ближе. Тринадцатый, рассмотрев, что это целое облако душ, очень удивился.

– Что это такое? Зачем? – Нечаянно вырвалось у него вопрос.

Меченый сразу же схватил Тринадцатого за край мантии, и потащил в обратную сторону от облака. Только оказавшись на почтительном расстояние, Меченый отпустил мантию Тринадцатого.

– Я, же, тебе сказал молчать. Ты, что хочешь, что бы нас в Отстой сослали?

– Нет.

– Тогда молчи, когда тебе велят. Потому как такое видеть нельзя.

– Ты, вот кричишь, а ничего не объясняешь. – Обиделся Тринадцатый. И, крупные капли Обиды сразу же окружили его со всех сторон.

– Прогони это нечисть. Или она тебя задушит. А, ну лети вон отсюда. – Не удержался Меченый, и сам начал прогонять Обиду. Справившись с каплями, он медленно полетел в сторону пансионата, на лету объясняя положение дел. – Понимаешь, там внизу, на земле сейчас бойня идёт. По-другому – война, значит. Убивают люди друг друга, не задумываются. Умирают на поле боя десятками, а то и сотнями. А, души в такой суматохе могут покинуть тело только по распоряжению Ангела – Хранителя. Представь, на десять человек с одним именем – один Ангел – Хранитель. Пока всех найдёшь в этой круговерти с ума сойти можно. Вот они и выбирают ночное время суток, легче работать. Ночью люди в основном спят, не воюют.

– А, если воюют?

– Тогда ночью работают. Души-то всё равно надо отправлять.

– Ясно. Но, мне от их количества страшно стало. Неужели возможно сразу столько тел загубить?

Меченый ухмыльнулся. Его поражала наивность Тринадцатого. Он ни раз за свою миссию общался с душами. Дружил с ними, вёл долгие беседы. Попадались и новички. Но не разу не приходилось Меченому встречать в душе столько наивности.

– Когда Земля – матушка от людских ног трещать начинает, – то можно и загубить. Война или мор, какая разница, если плоти слишком много. Выживут сильнейшие из сильнейших. Продолжат род людской новой, сильной плотью.

У Тринадцатого от удивления нимб съехал с мантии. Из-под него чуть не выскочила гроздь – невидимка. Он ели успел её поймать, и поправить нимб. Меченый подождал, пока друг поправит одеяние, и продолжил.

– Вообще, всё не так просто, как ты себе представляешь. Войны чаще всего происходят по воле плоти человеческой. Не умеет душа сама себя контролировать, стареет, особенно после сорокалетнего отбывания на Земле. Ей и заветы, и указы написаны в виде шпаргалок и болезни посланы, а она всё равно себя губит и губит. Иногда, плоть такую верхушку над душой берёт, что душу за плотью уже и не видно. А потому, что плоть только и делает, что вкусно ест и сладко спит. Душе бедной становится тяжело плоть носить. Но это ты узнаешь сразу в первые дни жизни в человеке, когда любящая мамочка начнёт в твоё тело всякую гадость килограммами вливать. Ты в угоду ей будешь всё это заглатывать и толстеть, потихоньку жиром заплывать. Толстеть и лениться, жиреть и болеть. Правда, худым людям тоже не сладко в жизни. Судьбу несёшь в худосочном теле, и всё боишься за себя – как бы ненароком не выскочить. Здесь правило одно, даже не правило, а закон. Знай меру. На этот счёт в школе тебе целый реестр дадут.

Тринадцатый взволновано перебил друга.

– А ты что в школе изучать будешь? Ты и так всё знаешь.

– Я не изучать полечу, а лишнее откачивать.

– Как так откачивать?

– Смоют с нимба ненужную информацию, что бы, таких безграмотных душ как ты, не баламутил. На земле себя прилично вёл. Я столько всего знаю, что самому страшно бывает. Для меня, с моим умом на земле, в человеке, запретов не существует. Захочу – мировое пожарище устрою, захочу людям законы открою, или всё человечество нищими сделаю. А это ни как нельзя, без разрешения сверху. Всё должно быть по плану. Нарушать небесное планирование запрещено. Знаешь, сколько архангелов над планами в канцеляриях мантии просиживают?

– Нет, не знаю.

– Много. Очень много. У них работа важная, нужная. А я со своим умом им всё нарушить могу.

– А, было уже такое?

– Да. Я там люблю всякие технологии изобрести. Они пока разбираются что к чему, я полностью материализуюсь. Так что полечу я завтра на нужное дело.

– Ты что, дурачком станешь?

– Да, глупее не увидишь, не повстречаешь. Так что, пока меня не стерилизовали – учись. Потом от меня проку будет, как от петуха: своё прокукарекал, а там хоть не расцветай.

– А имя своё помнить будешь? Или всё под чистую сотрут? Хотел бы я на тебя нового посмотреть.

– Всё я помнить буду, всё. – Вдруг, весело заверил Тринадцатого Меченый, и прибавил скорость.

За разговорами, Тринадцатый не заметил, как они вернулись в пансионат. Меченый снял нимб. Гроздь – невидимка плавно выскользнула вверх, и незаметно растаяла. Тринадцатому ничего не оставалось делать, как тоже стать видимым. И, тут только Тринадцатый понял, как задел друга разговор. Мантия Меченого окрасилась всеми цветами небес.

– Это в первый раз им удалось из меня болвана сделать. Теперь у них ничего не получиться. У меня на их хитрости свои премудрости придуманы.

Злость, Раздражение, Ненависть – пузырьками крутились вокруг мантии Меченого. Потерпев их присутствие некоторое время, Меченый смёл гадкие пузырьки одним взмахом мантии.

– Тебя тоже должны были почистить после кота, но ты в картотеку не занесён. Пробел в работе клерков канцелярии.

– Я ни в чём не виноват.

– Тебя никто ни в чём не винит. Но без смыва нельзя. Всё кто здесь сейчас отдыхаю, обязательно пройдут смыв памяти. У них сначала направление в дезкабину, а затем в школу, как у меня. А у тебя повестка чистая.

На башне, недремлющее Время отбило «Спокойной ночи» – Меченый поднялся с качели.

– Ладно, пора разлетаться. Не грусти, я тебя в школе обязательно найду. Время стерилизации отсижу и найду.

Махнув на прощание краем мантии, Меченый улетел. Настроение Тринадцатого ухудшилось до грязно – коричневого цвета. Вспомнив добрые советы, усилием воли он стёр с себя неприятный цвет. Пусть все его переживания для окружающих останутся в тайне. Напустив на себя бледно – синий оттенок, Тринадцатый отправился на последний ночлег в доме отдыха.

Неведомое существование впереди очень пугало его. Всю ночь он не сомкнул глаз. Воспоминания подкрадывались со всех сторон и будоражили нимб. Зеленое поле расстилалось мягкой шелковистой травой. Жаркое летнее солнышко дарило ласковые лучи. Свежий ветерок разносил ароматные запахи. Тринадцатый купался в приятных воспоминаниях, ощущая всей мантией нежную истому.. Даже надоедливые мотыльки и мухи, слетевшие на поток воспоминаний, не портили ему блаженство. Только перед рассветом воспоминания, испуганные первыми лучами настоящего солнца, покинули нимб Тринадцатого. Он успокоился и забылся в коротком предутреннем сне.

Ваня

Будущий отец семейства Иван Борисович Иванов, или просто Ванечка, со скрипом закрыл за собой дверь приёмного отделения родильного дома. Привычным движением обшарил карманы – пачка сигарет лежала во внутреннем кармане куртки. В голове мелькали мысли, но он ни как не мог сосредоточиться на одной – стоящей. Выкурив две сигареты подряд, Иван ощутил внутри себя вместо пустоты – тошноту. И тут его пронзил страх. Мысли страха замелькали в голове одна за другой.

– А вдруг.. а если что.. всё может случиться. – Он попробовал себя успокоить угрозами.

– Разнесу тогда весь роддом. Кирпича на кирпиче не оставлю.

Руки задрожали. Шарф сдавил горло. Ваня машинально шагнул обратно на обледенелое крыльцо и дернул за дверную ручку. Дверь кто – то предусмотрительно запер извне. Он снова с силой дёрнул за ручку три раза. Не добившись желаемого результата, с досады пнул дверь ногой. За дверью, на хулиганские действия, ответили шаркающими шагами. Через минуту, в окошечке, вделанном в массивной двери, появилась симпатичная мордочка нянечки.

– А, это ты, милок. Чего буянишь? За жёнку испугался? Не бойся, ничего плохого с твоей жёнкой не случится. Богатыря родит, и спать поедет. У нас тут врачи умные, никого без присмотра не оставят. Ступай, милок, спать, ступай с Богом. Утром придёшь.

Окошечко закрылось так же бесшумно, как открылось.

– Веселые дела – ступай. А куда ступать – то?

– Домой. Куда ещё? – Донеслось из-за двери.

Ваня взглянул на светящиеся окна второго этажа, присвистнул и побрёл домой. На выходе из больничного дворика стояла будка телефона автомата. В памяти всплыл заученный номер телефона родильного отделения. Он остановился, поискал карту, не найдя побрёл дальше. Путь до дома ему показался не преодолимой снежной вершиной. Через час, длинного изнуряющего пути через спящий город, Ваня дошёл до квартиры. Пошарив по карманам, еле отыскал ключи. Когда, наконец, ему удалось попасть в квартиру, он со злостью стянул с себя куртку, шарф и ботинки. Ваню качнуло, перед глазами возникло не бритое лицо. Он даже сразу не понял, что это его отражение, смотревшее на него из зеркала.

– Господи, неужели это я? – Он поближе наклонился к зеркальной глади. – Больно смотреть. Считай без пяти минут отец семейства.

Он попробовал скорчить подобающее выражение. Из зеркала выглянуло, что – то очень похожее на надутого хомяка.

– Права, Лёлька, есть стал много. Не лицо, а морда борова. Надо сесть на диету.

Слово – диета – вызвало у Ванечки дрожь.

– Спокойно, друг, скоро похудеешь. Там, в Приёмном отделении роддома, как написано? Стирка, уборка, мытьё полов, глаженье белья – дело рук отца.

Вдруг, безотчётная жалость и обида за самоё себя подкатила к горлу будущего отца семейства. Что бы прогладить появившийся в горле комок, он уткнулся лбом в зеркало.

– Что, братан, попался? Ещё как! Любишь кататься, люби и саночки возить.

Чувство горечи отступило так же внезапно, как появилось. Снова взглянув на своё отражение, он принял надменный вид.

– Иди, ложись спать. Шагом марш! Отдохни напоследок.

Подчиняясь приказу, он медленно побрёл в спальню. Раздеваться не стал. Гладить брюки всё равно надо будет самому. Укрывшись покрывалом, он не теряя ни минуты, провалился в сладостную негу.

– Рожать дело женское, я своё уже сделал. – Только-то и пронеслось у него в голове.

Школа

– Тело бренно – душа вечна! Этот лозунг вы должны помнить всегда, в какой ипостаси вам не придется работать. Да, да, я не оговорился достопочтенные души. Начиная от самых избранных, так сказать выбранных Самим, до последней живой души в теле. Отсюда следует – жизнь Борьба. Борьба души за чистое, светлое, вечное существование. Борьба души с грязным, порочным, ленивым телом. Следует бороться за место Добра под голубыми небесами и ласковым солнышком.

Это главное назначение души. Из этого следует вопрос. Я ждал его и с удовольствием на него отвечу. – Излагатель Небесных Правил широким жестом поправил свой учёный нимб.

Дремавшая на нимбе Наука, с большим неудовольствием зевнула. От зевка нимб снова съехал на бок. Излагатель оставил нимб в покое.

– Так на чём же мы остановились? Была такая умная мысль и вдруг улетела, покинула нас. Тринадцатый, напомните ради него Самого.

– Вы, говорили о голубых небесах и ласковом солнце. – С места отчеканил Тринадцатый.

За умение ловить умные чужие мысли его сразу полюбили в школе. Он умел слушать, а это нравилось и душам – школярам и Излагателям.

Независимо от стажа судеб и отработанных лет в теле, каждая душа была обязана пройти курс душевного образования. Вновь и вновь, прежде чем вселиться в человеческую плоть душа познавала правила и истины пребывания на земле. Только всё самое светлое, самое святое вкачивалось под нимб каждой душе за время обучения. Отбыв судьбу, отработав срок, души откачивали с себя, в отстойники ада, всё плохое, что набиралась от человеческого тела за пребывания на земле. Насосы работали круглосуточно, и всё равно мощности не хватало. Души излечивались не полностью. Неизлечимое зло переходило в новую плоть и расцветало с новой силой. Тринадцатый пока не ведал обо всех премудростях незаконного обучения душ в школе, и не стремился узнать. Как всякий новичок дела он жаждал знаний. Не пропускал ни одного слова, ни одной мысли вылетающей из нимбов Излагателей школы.

В группе, проходящей в данный момент обучения, насчитывалось семьсот душ. Души, после получения определенной порции знаний, получали направления по всему земному шару. Сейчас же они не имели различий пола и нации.

Каждая душа не отличалась от другой величенной мантии и формой нимба. Главным опознавательным признаком для души являлся номер. Его берегли, как зеницу нимба. Им гордились.

Тринадцатому было очень трудно переносить такое большое общество. Он привык к одиночеству и размеренному течению жизни. В школе то же был установлен определенный порядок, но часы для отдыха – режим школы в себя не включал. Души, отработавшие не первый срок, спокойно переносили нагрузки обучения. Тринадцатый проходил это первый раз. Поэтому, первые дни всех сторонился, а по окончанию занятий валился на качели и засыпал без сновидений до следующего школьного дня.

Сначала, его посадили на одну скамью вместе с душой Семьдесят Пять. Душа Семьдесят Пятого, Тринадцатому не понравилась. Для себя он прозвал её – Несимпатичной. Старался с ней не заводить дружеские отношения: не реагировал на её замечания, не летел по приглашению вместе на обед, не обсуждал происходящее. Несимпатичному очень быстро надоел сосед – молчун и он договорился с куратором группы об обмене скамейки с другой душой.

Через неделю занятий Тринадцатый сидел уже с новой душой под номером Сорок. Сороковой так же проходил обучение впервые. Они нашли общие интересы и остались довольны своим знакомством. Тринадцатый называл Сорокового – Новичком. Сороковой не обижался. Их объединяло одно желание – желание влить себе под нимб побольше знаний. Они нашли общую цель.

Лекция продолжилась. Излагатель остался доволен вниманием Тринадцатого.

– Да, конечно, мы говорили о ласковом солнышке. Я вспомнил, ты можешь сесть. Так вот: есть день, есть ночь. Там внизу, очень точно определенно время суток. Так постановил Он, и от этого факта нам всем радостно. А из этого следует, что если есть день и ночь, есть вечер и есть утро. Значит, есть добро, и есть зло. Существует грех, но существует и раскаяние. Возьмём утро – пробуждение, которое в себя включает веру, надежду, любовь. Но приходит вечер – усталость, злость, ложь, недоверие.

Душа всегда должна нести в себе утро, пробуждение. Вам, дорогие мои, доверена огромная миссия любви, добра, веры, надежды. А во что вы себя превращаете, позвольте вас спросить? Это же стыдно сказать. Как вы там себя ведёте!

На настенном табло открылось окошечко и из него выпорхнуло Время. Объявив об окончание занятий, Время снова исчезло в окошечке.

– Всех благодарю за внимание, до следующих встреч.

Излагатель закрыл талмуд и покинул аудиторию. Тринадцатый покорно постоял несколько секунд, и устало опустился на скрипучую скамью. Мебель в школе давно было пора заменить, но средств не хватало.

Сосед по скамье – Новичок – улыбнулся Тринадцатому.

– Полетели, перекусим. Там сегодня на полдник райские соловьи.

– Спаси Сам, не хочу. Ты слетай один, я здесь побуду. Хорошо?

Сороковой не умел обижаться. В прошлой жизни он отработал судьбу собаки лайки.

– Хорошо. Не скучай.

Махнув ободряюще мантией, Сороковой улетел. Тринадцатый даже не посмотрел ему в след. Каждый день он надеялся на обещанную встречу с Меченым. Тринадцатый испытывал по другу чувство, которое называлось скука. За первые недели обучения он многое узнал о мире, куда он должен был отправиться по окончанию учёбы. После лекций ему хотелось с кем ни будь побеседовать, обсудить услышанное. Такое себе Тринадцатый мог позволить только с Меченым.

– Что – то с ним произошло не ладное. Во всём виноват я, со своими пустыми разговорами. Он добрый, не смог мне отказать, а теперь терпит наказание.

Тринадцатый посмотрел на свою мантию, она оставалась приятного бледно – зеленого оттенка.

– Этим я тоже обязан только ему. Такой выдержки здесь в школе нет ни у кого. Сразу видно по цвету кто, о чём думает. Сколько он для меня сделал, а я ему такую пакость…

От испуга мысль зацепилась за верхний ободок нимба и замерла, посылая под мантию неприятные пузырьки страха. Тринадцатый заставил себя обернуться назад. За спиной стоял Излагатель. Как сумел Тринадцатый его не заметить?

– Раскаиваетесь, друг мой? Правильно, тренировки очень полезны в нашем деле. Какой номер?

– 13, 13, 13, 13 дробь Тринадцать.

– Запомню. При сдаче познаний учту вашу трудоспособность. Молодец! Тренируйтесь дальше!

Дружески похлопав мантией по мантии Тринадцатого, Излагатель полетел к ораторской трибуне. Послышался перезвон, неприятно давя на слух.

– Прошу всех встать. Прошу всех сесть! Попрошу включить своё внимание. – Громко отрапортовав, дежурный по аудитории отлетел к своей скамейке. Души включили внимание и погрузились в течение информации.