Текст книги "Сказки ПРО…"

Мама еще раз вздохнула и присела перед Лушей на корточки.

– Горе ты мое Луковое, ты не находишь, что нам с тобой нужно срочно снять стресс?

Луша опять промолчала, боясь открыть рот, чтобы не напортачить в колдовстве.

– Врачи говорят, что для снятия стресса полезно ходить пешком и кушать сладкое. Как ты смотришь на то, чтобы купить мороженого и прогуляться до дома? Погода хоро…

– Ура-а-а!!! – завопила Луша во все горло. Мама пошатнулась и чуть не упала.

– Луша, – строго сказала мама, выпрямляясь, – если ты не прекратишь кричать, я отменю все мороженое на месяц!

– Сработало! – крикнула Луша чуточку потише.

– Что сработало? – переспросила мама, копаясь в сумочке в поисках кошелька.

– Колдунство сработало!

– Колдовство… – машинально поправила мама, доставая кошелек.

– Постой-ка.

Она с подозрением, даже с опаской посмотрела на Лушу.

– Какое колдовство, Луша, не морочь мне голову.

– Меня колдунья в парке научила, – Луша перевела дух и принялась торопливо объяснять, – если хочешь что-нибудь наколдовать, надо сначала закрыть глаза, вот так, потом быстро-быстро сказать, что хочешь, пото-ом ка-ак хлопнуть! И все!

– А-а-а! Значит, хлопнуть, и все? Ну-ну, – мама отвернулась и начала отсчитывать мелочь.

Луша поняла, что мама ей не поверила.

– Мама, – она скрестила руки на груди и упрямо выпятила нижнюю губу. – Ты, что, не веришь, что я тоже могу колдовать? У тебя есть волшебный глаз, а мне, что, нельзя?

– Да, конечно, можно, господи, я, что, запрещаю? – мама пожала плечами, разглядывая картинки с мороженым. – Ты какое будешь, эскимо или стаканчик?

– Мама, я серьезно, – Луша даже ногой топнула. – Вот скажи, чего ты больше всего хочешь? Больше-больше всего на свете? Скажи мне, я тебе обязательно-обязательно наколдую!

– Будьте добры, два вафельных стаканчика, один пломбир и один крем-брюле, – сказала мама в окошечко, забрала сдачу и мороженое, спрятала кошелек в сумку и повернулась к Луше. – Ты какое будешь, пломбир или…

– Мама! – Луша опять топнула ногой. Проходившая мимо старушка в очках, со строгим пучком на голове и маленькой пушистой собачкой на поводке неодобрительно поджала губы. Мама порозовела.

– Я не буду никакое мороженое, пока ты мне не скажешь свое самое заветное желание!

– Самое заветное? – мама, кажется, рассердилась. Когда мама сердится, глаза у нее становятся узенькие-узенькие, и губы сжимаются в тонюсенькую ниточку. – Самое-рассамое, да? Принц на белом Мерседесе! Ну? Чего молчишь? Сложновато для начинающих колдуний, правда, Лукерья? Бери свой пломбир и пошли.

Луша молчала растерянно. Ну и мама. Взрослая вроде бы женщина, а заветное желание, как у маленькой глупой девочки.

Как Луша придумывала Правдивую Историю

Луша очень любит, когда мама сама ее укладывает спать. Хотя чаще бывает так.

Мама с Лушей приходят с работы, снимают куртки и ботинки, моют руки, переодеваются в домашнюю одежду, Луша идет здороваться с игрушками, а мама на кухню. На кухне мама сразу включает плиту, микроволновку и компьютер. Потом они ужинают, втроем с компьютером или даже вчетвером, с компьютером и Зоей. Потом мама говорит: «Лушенька, солнышко, мне нужно еще немножко поработать, ты иди, поиграй или посмотри мультики, или почитай, хорошо?» Луша спрашивает: «Ты ко мне скоро придешь?» Мама отвечает: «Конечно, скоро, мне вот только две странички посмотреть, кое-что поправить, и все». Луша уходит в свою комнату, там она немножко учит Зою читать и писать, потом они решают, что вместо «Спокойной ночи, малыши» можно посмотреть две любимые серии «Тома и Джерри», и зовут маму тоже посмотреть. Мама кивает, продолжая стучать по клавиатуре: «Да-да, я сейчас, начинайте без меня, я скоро приду…» Потом Зоя начинает зевать, Луша укладывает ее в кроватку, поет колыбельную и, когда Зоя засыпает, идет чистить зубы и мыться. Потом Луша долго стоит в коридоре и смотрит в мамину спину. Ей нравится слушать, как мама стучит ноготками по кнопочкам, кажется, будто дождик барабанит по карнизу, или маленькие камешки катятся под горку. Иногда мама перестает стучать и над чем-то задумывается, смешно почесывая себя за ухом, или дергая прядку на затылке. В одну из таких пауз Луша тихонько подходит к маме, обнимает ее сзади за плечи и шепчет: «Маму-у-ус-с-с-ечка-а-а…» Мама гладит ее по рукам и говорит: «Чисти зубы, я сейчас приду, помогу тебе помыться». Луша отвечает: «Я уже почистила зубы. И даже помылась». Мама радостно всплескивает руками и говорит: «Какая ты у меня уже большая! Ты просто умница! Иди, ложись, открывай книжку там, где мы закончили читать, я сейчас приду». Луша аккуратно складывает покрывало, ложится, берет любимую книжку про зверят, читает историю о том, как собака Латка спасла двух девочек, заблудившихся зимой в лесу, и засыпает на предпоследнем абзаце. Ей снится, как дождик барабанит по карнизу, и как с горы катятся маленькие камушки, и как собака Латка ведет ее по узкой тропинке между заснеженными деревьями. Сквозь сон Луша чувствует, как мамины руки потихоньку забирают от нее книжку, поправляют одеяло, потом мамины мягкие губы нежно целуют ее в кончик носа и мамин ласковый голос шепчет: «Я тебя люблю, Лукошко счастья, все у нас будет хорошо».

По рабочим дням так бывает почти всегда. Больше всего Луша не любит, если так бывает по субботам или воскресеньям.

Но сегодня было не так. Сегодня мама сама научила Зою писать уж-жасно слож-жную букву Ж, похож-жую на большого черного ж-жука. Потом они вместе с Лушей громко смеялись над той серией, в которой Джерри спасал от Тома вечно голодного мышонка-подкидыша, но все равно в конце им стало жалко несчастного Тома. Потом мама напустила целую ванну земляничной пены и соорудила у Луши на голове корону, как у Снежной Королевы. Потом мама завернула Лушу в огромное пушистое полотенце, отнесла в кровать, помогла надеть пижамку, расчесала деревянным гребешком Лушины волосы и уютно подоткнула со всех сторон одеяло.

А потом у Луши случилось настоящее Счастье.

Мама не стала сразу целовать ее в нос и желать спокойной ночи, а погасила верхний свет, включила ночник и прилегла рядом. Это означало, что они сейчас будут сочинять Самую Правдивую Историю На Свете Номер Пятнадцать. Сказки они не сочиняли из принципа. Луша считала, что сказок и так много напридумано, а вот правдивые истории почему-то никто никогда не сочиняет. Они с мамой уже выдумали Историю Про Сбежавшую Кашу, Историю Про Заблудившийся Дождик, Историю Про Высокую Температуру, Историю Про Капризный Троллейбус, всего четырнадцать самых что ни на есть правдивых историй.

– Ну-с, юная барышня, – сказала мама тихонько, – про что же будет наша Правдивая История Номер Пятнадцать?

– Про маленькую волшебницу, – не моргнув глазом, ответила Луша.

– Ага, – мама поерзала, устраиваясь поудобнее. – Тогда ты первая начинай, я ведь уже не маленькая. Совсем даже не маленькая, ноги вон не знаю, куда деть…

– Все колдуньи рождаются волшебницами, – начала Луша, пока мама искала, куда пристроить ноги, – это они уже потом становятся колдуньями, когда вырастают.

– Да-а? – с интересом переспросила мама, перестав, наконец, ворочаться. – Забавно… Значит, они прямо с рождения умеют колдовать?

– Конечно, умеют, – уверенно заявила Луша, – только немножечко, по-простому.

– Как это, «по-простому»? – опять спросила мама. Иногда мама становилась ну совсем непонятливой, хуже, чем Зоя, честное слово.

– То есть они умеют колдовать только простые вещи, – терпеливо объяснила Луша, – например, мороженое.

– А-а, – поняла мама. – Так что же наша маленькая волшебница? Где она живет? Кто ее родители?

– Она живет в замке на вершине самой высокой горы, мама у нее королева, а папа рыцарь, – не колеблясь ни минуты, выпалила Луша. Мама хихикнула.

– Так уж прямо и в замке? А волшебницы не рождаются у простых мам и пап? Только у королев и рыцарей?

Луша помолчала озадаченно. Можно, конечно, волшебнице родиться и у обычных родителей, но ведь тогда это будет настоящая сказка, а не правдивая история. По правде маленькая волшебница может родиться только у королевы и рыцаря.

– Нет, – решительно помотала головой Луша, – не рождаются. А если ты, мама, знаешь лучше меня, тогда сама рассказывай.

– Пожалуйста, – мама откашлялась, – однажды, когда папа маленькой волшебницы уехал на очередной рыцарский турнир и все никак не возвращался, мама маленькой волшебницы решила развеять грусть-тоску и пройтись по магазинам…

– Мама, – укоризненно перебила Луша, – ты думаешь, что говоришь? Как может королева ходить по магазинам?! Сама?! У нее для этого прислуга есть!

– Все, я молчу, – мама сложила руки на груди и надулась, уставившись в потолок, – тебе, разумеется, куда лучше меня известно о жизни настоящих маленьких волшебниц. Рассказывай, я слушаю.

– Слушай, – Луша наставительно потрясла пальцем перед маминым носом, прямо как воспитательница Елена Игоревна, – папа маленькой волшебницы никогда не ездил на рыцарские турниры, потому что он очень любил королеву и маленькую волшебницу тоже любил и ни на минуточку не хотел оставлять их одних.

Мама как-то странно вздохнула и крепче стиснула руки.

– И еще недалеко от их замка жил ужасный великан, который хотел утащить маленькую волшебницу к себе в пещеру и заставить ее с утра до вечера колдовать ему мороженое. Рыцарь и королева ни капельки не боялись этого великана, но все-таки решили на всякий случай купить в замок дракончика, чтобы он охранял волшебницу, пока они на работе.

– Стоп, – сказала мама, – разве королевы и рыцари работают?

– А как же, – серьезно кивнула Луша, – ты, мама, даже не представляешь, какая у королев и рыцарей тяжелая работа. Королеве нужно всеми руководить, а рыцарю – всех спасать… Ну, слушай дальше.

И Луша еще долго-долго рассказывала маме о том, как королева, рыцарь и маленькая волшебница выбирали в магазине дракончика, как тот рос-рос и превратился в настоящего сторожевого дракона, и съел ужасного великана. И о том, как папа волшебницы устроил тогда пир на весь мир и пригласил всех-всех друзей маленькой волшебницы, а королева испекла семиэтажный пирог с вишневым вареньем. И о том, как в разгар праздника прилетела бабушка маленькой волшебницы – настоящая ведьма, и обиделась, что ее не пригласили, и превратила рыцаря в жабу и приказала ему жить в болоте до тех пор, пока королева и маленькая волшебница не найдут его среди тысячи таких же жаб и не поцелуют…

Сначала мама хихикала, потом она стала говорить только «угу», «ага» и «м-м-м?», а потом вообще перестала говорить и смешно засопела носом. Луша прервала правдивую историю на самом интересном месте, оперлась щекой на кулачок и принялась рассматривать маму.

Луша очень любила смотреть, как мама спит. Во сне мама была совсем не похожа на взрослую тетеньку, она будто бы превращалась в Лушину сестренку. Лицо у мамы становилось спокойным и чуточку беззащитным, со лба и от глаз убегали все морщинки. Иногда мама даже улыбалась во сне, и тогда Луше казалось, что это и не мама вовсе, а настоящая Спящая Красавица, и хотелось, чтобы мама спала вот так долго-долго и улыбалась, а Луша смотрела бы на нее, смотрела… А потом ладно, так уж и быть, пусть приезжает этот принц на белом Мерседесе. Он поцеловал бы маму, мама бы проснулась, познакомила бы принца с Лушей, и они жили бы втроем долго и счастливо… Как жили Одуванчик, Незабудка и Божья Коровка в их с мамой Самой Правдивой Истории Номер Восемь.

Вдруг мама нахмурилась во сне, беспокойно заворочалась и тихонечко застонала. Из уголка ее левого глаза выползла слезинка и медленно поползла по щеке. Луша вытерла слезинку и почему-то вспомнила, как мама сказала сегодня в парке: «Ты сведешь меня в могилу».

Луша попыталась представить, как это должно быть.

Вот – вырытая огромная, глубокая черная яма, и вокруг тоже черным-черно, потому что ночь, днем ведь в могилу никого не сведешь, и дует сильный холодный ветер, и страшные корявые деревья качаются, скрипят, тянут ветки, похожие на скрюченные пальцы… И Луша тащит маму за руку к этой огромной яме, а мама упирается, плачет и кричит: «Луша, не надо, не своди меня в могилу, я не хочу, пожалуйста…»

Луша так отчетливо увидела все это – и яму, и ночь, и деревья, и плачущую маму, что тут же разрыдалась в полный голос.

Мама резко села, чуть не упала с кровати, вскрикнула, спросонок вертя головой во все стороны:

– А?! Что?! Луша! Ты что?

Мамины руки лихорадочно ощупали Лушу с головы до ног.

– Что? Что ты плачешь? Где-то болит? Где болит? Что такое?

А Луша плакала и плакала, и слезы все лились и лились, и никак не хотели останавливаться, Луша даже не думала, что в ней скопилось столько слез.

– Ма-м-ма!.. – срывающимся от плача голосом проговорила она.

– Я не… не хочу… Я ни-когда… не буду сво… дить… тебя… в… в м-мо-ги-и-лу-у!..

Мама побежала на кухню, уронила там что-то, примчалась обратно со стаканом воды, дала Луше напиться, бережно придерживая за голову и бормоча что-то успокаивающее. Потом укутала ее в одеяло, сама легла рядышком, обняла и принялась баюкать, совсем как маленькую лялечку. Луша потихоньку успокоилась, перестала плакать и только глубоко вздыхала иногда.

– Мама, – пробормотала она, уже почти совсем засыпая, – ты не волнуйся, я обязательно наколдую тебе принца… на белом Мерседесе…

Про детский сад

Ровно через неделю пошел дождь. Казалось, что злой великан взял огромный молоток и намертво прибил мрачные серые тучи над Лушиным городом.

Удивительно, но дождь не прекращался ни на минуточку вот уже пятый день. Он то лил, как из ведра, то едва-едва моросил, то падал отдельными крупными каплями. То есть, это, конечно, для всех было удивительно, но только не для Луши.

В пятницу вечером Луша сидела на кухне у окна и смотрела на грустную мокрую улицу. За ее спиной мама быстро-быстро тарабанила по клавиатуре, а снаружи дождик наперегонки с мамой тарабанил по карнизу. Через полчаса упорного соревнования дождик выиграл. Мама потянулась, сладко зевнула и выключила компьютер.

– Ну, надо же, – вздохнула мама, взглянув в окно поверх Лушиной макушки, – ни единого просвета. Вот это погодка…

– Ага, – отозвалась Луша, расплющивая нос о стекло, – и так еще будет почти неделю.

– В смысле? – не поняла мама. – Ты, что, слышала прогноз?

– Не-а, – Луша пыталась рассмотреть, что происходит около соседнего подъезда, кажется, туда только что побежала какая-то собака бездомного вида, – колдунья сказала, что ее дождь будет идти двенадцать дней. Давай посчитаем.

Луша отлипла от окна и принялась загибать пальцы.

– Воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница – это шесть. Шесть плюс шесть – двенадцать. Значит, еще шесть дней дождя осталось.

Луша опять прижалась к стеклу.

– Вы, что, в садике уже дальше десяти считаете? – невпопад спросила мама.

– Ага, – устало вздохнула Луша.

Воспоминания о садике испортили ей все удовольствие от созерцания дождливой улицы.

– Мама, а может быть, мне в выходные босиком по лужам побегать? – произнесла Луша, задумчиво водя пальцем по подоконнику.

– Вдруг удастся заболеть и взять больничный?

– Луша, ну, что ты такое говоришь?! – возмутилась мама. – Тебе очень сильно хочется заболеть?

– Не-а, – ответила Луша и, вздохнув, слезла с табуретки. – Мне просто очень сильно не хочется в садик.

Мама села на Лушину табуретку, а Лушу усадила к себе на колени и крепко-крепко обняла.

– У нас впереди еще целая суббота и целое воскресенье, по крайней мере, на два дня о садике можно забыть. Это во-первых. А во-вторых, неужели тебе в садике плохо? У вас такие хорошие воспитательницы…

– Да, – покорно кивнула Луша, – хорошие… Но, во-первых, Елена Игоревна ни минуты нам не дает посидеть спокойно. То рисовать заставляет, то считать, то лепить, то хороводы водить… Что я, маленькая, хороводы водить? А лепить я вообще не люблю: пластилин везде липнет и от платья не оттирается… А во-вторых, Дарья Васильевна на нас все время орет. Так орет, что Миша даже один раз описался, когда она орала, а он уже взрослый мальчик, почти мужчина, так его папа говорит, я сама слышала. Но Дарью Васильевну-то как раз понять можно. У нее возраст. И климат…

– Что?! – переспросила мама, отстраняя от себя Лушу. – Что у нее?!

Луша опять вздохнула и серьезно объяснила:

– Виталик слышал, что Елена Игоревна жаловалась Юлии Петровне, что Дарья Васильевна на нее, то есть Елену Игоревну, понимаешь, да? – тоже орет. И на нас орет, а мы, говорит Елена Игоревна, самая хорошая группа во всем детском саду. А Юлия Петровна утешала Елену Игоревну и говорила, чтобы она терпела, ничего не поделаешь, у Дарьи Васильевны возраст и климат…

Мама молча затряслась, сдерживая смех. Луша этого не заметила, потому что опять смотрела в окно.

– Как ты думаешь, мама, может быть, Дарье Васильевне нужно уехать жить в Африку? Там климат лучше…

Мама сдавленно хрюкнула в ответ, ссадила Лушу с колен и взялась мыть посуду, хотя в мойке было-то всего две тарелки и блюдце.

– А мне все равно, какой климат, – сказала Луша, следя за явно бездомной собакой, которая медленно трусила по тропинке мимо их подъезда, – я и дождик люблю. Но в садике в дождик неинтересно. Гулять можно только на террасе, лужи трогать нельзя, в песок играть нельзя, бегать нельзя, мячиком стучать нельзя… Когда все в жизни нельзя, это же очень скучно, мама, правда?

– Правда, – кивнула мама, вытирая тарелку, – но представь на минуточку, что стало бы с вашим садиком, если бы всем сразу все разрешили?

Луша пожала плечами и промолчала печально. Как это мама не понимает, что если всем сразу все разрешить, то всем сразу станет уж-жасно весело.

Про Лушину бабушку

Иногда на выходные к ним приезжала бабушка Люся. То есть Люсей мама и Луша называли бабушку, когда ее не было рядом. А когда бабушка приезжала, обращаться к ней можно было только «Люсьена» и никак иначе.

Луше совсем не нравилось имя Люсьена, ей казалось, что так лучше было бы назвать собачку, а не бабушку. И еще Луше не нравилось, что мама почти всегда уходила куда-то, когда бабушка приезжала. Конечно, мама возвращалась часа через два, иногда через три, но выдержать три часа с бабушкой, это было как… почти как… как если бы Лушу заставляли бы три часа подряд полоскать горло самым горьким лекарством. Знаешь ведь, что надо, но все равно противно. Перед бабушкиным приездом полагалось навести Порядок. На весь пятничный вечер и субботнее утро мама и Луша облачались в тренировочные костюмы, передники, косынки и резиновые перчатки и терли, вытирали, оттирали, натирали до блеска все, до чего могли дотянуться. Тарелки в сушке нужно было непременно выстроить по размеру, шторы на окнах отдернуть симметрично, покрывала на кроватях расправить гладко, игрушки рассортировать по ящичкам. Потом можно было, тяжело дыша, повалиться на диван, взглянуть на часы, ойкнуть и броситься надевать парадную домашнюю одежду, подготовленную специально к бабушкиному визиту.

– Н-ну-с, – сказала бабушка, пальчик за пальчиком стягивая ажурные дымчато-серые перчатки, – как вы тут живете-можете, холостячки? Мама помогла бабушке снять коротенькую кожаную курточку с меховым воротником и осторожно повесила ее на плечики в шкаф.

– Хорошо живем, – бодро отрапортовала Луша, заглядываясь на ажурные перчатки, – а что такое «холостячки»?

– А вот замуж выйдешь, поймешь, – бабушка открыла шкаф, спрятала перчатки в карман курточки, сняла лакированные сапожки на высоком изящном каблучке и влезла в овчинные тапочки.

– Люсьена, – укоризненно сказала мама.

– А что такое? – бабушка удивленно вздернула четко очерченные брови. – Чем раньше девочка начнет думать о семье, – бабушка сделала ударение на слове «семье», – тем лучше. Одну секундочку. Мне надо позвонить.

Бабушка достала из крохотной сумочки ярко-красный мобильный телефон и прошествовала на кухню. Мама и Луша обменялись понимающими взглядами и тихонько вздохнули.

– Але, Вовик? – уже несся с кухни бабушкин уверенный голос. – Вовик, ты принял таблетку? Да? Молодец. Через полчаса после таблетки нужно покушать. Покушал? Молодец. Что ты покушал? Котлету с хлебом? Вовик, сколько раз я тебе говорила, мясо можно есть только с овощами, я же оставила тебе на столе томаты! Мало ли, что ты не любишь, томаты необходимы мужчинам в твоем возрасте! Обязательно съешь томат, ты меня понял? Все, молодец, отдыхай, еще позвоню.

– Н-ну-с, – бабушка выглянула в коридор, – давайте-ка попьем чайку, поболтаем, а потом ты, доченька, можешь катиться на все четыре стороны. Лишь бы толк от этого был.

Мама покраснела и пошла накрывать на стол. Бабушка села на Лушино любимое место у окна, расправила длиннющую юбку и с заговорщицким видом поманила к себе Лушу.

– А принеси-ка мне мою сумочку, там для тебя есть гостинчик от зайчика!

– Бабу… ой, то есть, Люсьена, – сказала Луша, – не разговаривай со мной как с маленькой, я уже не маленькая, мне почти шесть лет, я уже скоро в школу пойду, ты забыла?

– Во-первых, шесть тебе будет еще только в ноябре, во-вторых, не нужно мне лишний раз напоминать о моем возрасте, а в-третьих, иди за моей сумочкой, – отрезала бабушка.

Луша поплелась обратно в коридор.

– Вся в отца, – фыркнула бабушка, думая, что Луша не слышит, – ты ей слово, она тебе десять.

– Люсьена, не надо, – мягко попросила мама, расставляя чашки.

– Ну конечно, это же у нас табу, молчу, молчу, – ехидно сказала бабушка и опять засюсюкала. – Ой, принесла, Лушенька, молодец, девочка моя хорошая, а ну-ка, посмотрим, что тут у нас…

Бабушка торжественно извлекла из сумочки плитку шоколада и повертела ее перед Лушиным носом.

– Вот какой вкусный гостинчик зайчик Луше передал!

Луша тяжело вздохнула, скрестила руки на груди и медленно, почти по слогам произнесла:

– Люсьена, передай, пожалуйста, зайчику, что я не люблю шоколад.

Мама рассмеялась.

Бабушка бросила плитку на стол и сказала недовольно:

– Что за глупости! Все дети любят шоколад! Отнеси-ка сумочку на место, привереда.

– Давайте пить чай, – сказала мама, все еще улыбаясь, и достала из холодильника специально купленный к бабушкиному приезду торт.

Луша запрыгала и захлопала в ладоши.

– Подожди-ка, – бабушка не дала сразу открыть коробку, а повернула ее к себе этикеткой, – н-ну-с, что вы тут едите? А, йогуртовый, правильно, молодцы. Секундочку, мне надо позвонить.

Бабушка снова взялась за свой телефон, а мама с Лушей стали резать торт. Луша от нетерпения утащила из серединки виноградинку. Бабушка укоризненно покачала головой, не прерывая разговора.

– …давление измерял? Нет? Почему? Я же попросила тебя через полчаса после таблетки измерить давление! Вовик, это безответственно с твоей стороны! Измерь немедленно, я тебе через пять минут позвоню.

– Как поживает Владимир… э-э-э… извини, я забыла как его по отчеству, – сказала мама, наливая в бабушкину чашку заварку.

– Это абсолютно не имеет значения, – небрежно отмахнулась бабушка.

– Может быть, ты нас как-нибудь познакомишь? – поинтересовалась мама.

– Ой, не забивай себе голову подробностями моей личной жизни, – бабушка отправила в рот внушительный кусок торта. – Займись лучше своей.

«Разговаривать с набитым ртом некультурно», – подумала Луша, но промолчала предусмотрительно.

Про папины волосы

Когда попили чай, мама быстро переоделась, чмокнула Лушу, шепнула на ушко: «Постарайся слушаться бабушку, я скоро!» и ушла.

Бабушка прошлась по квартире, открыла шкаф в маминой комнате, несколько минут придирчиво разглядывала полки и вешалки, процедила сквозь зубы: «Н-ну-с…», закрыла шкаф и принялась так и эдак вертеться перед большим маминым зеркалом. Луша молча наблюдала за ней, сидя на маминой кровати. Бабушка подмигнула ей в зеркале и пропела:

– Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?

– Ты красивая, – признала Луша.

– А то, – бабушка гордо подбоченилась, – я же не старая кошелка какая-нибудь, с сумками по рынкам бегать, я жен-щи-на.

Бабушка присела рядом с Лушей, аккуратно расправив юбку.

– И ты тоже женщина, – она легонько тюкнула Лушу в нос пальчиком с французским маникюром, – и при том хорошенькая. Вся в маму. Мама у нас красавица, да? Только пользоваться своей красотой не умеет.

– Ты говорила, я вся в отца, – сказала Луша.

– Э-э-э, – бабушка замялась, покраснела, отвела взгляд и сделала вид, что занята своей юбкой. – Нет, тебе послышалось, ничего такого я не говорила. Ты посмотри на себя, – бабушка вскочила и потянула Лушу к зеркалу, – ну-ка!

Она присела рядом с Лушей на корточки, разметав юбку почти по всему полу, и приветливо улыбнулась Лушиному отражению. Лушино отражение исподлобья взглянуло на бабушку, промолчав мрачно.

– Смотри, какая красивая девочка! Глазки, как у мамы? Как у мамы, карие-карие, выразительные-выразительные. Мальчишки от твоих глазок будут падать направо и налево, вот увидишь.

– Виталик уже один раз упал, зимой с горки, когда я на него посмотрела. Попу отбил, – нехотя сообщила Луша.

– Вот! – радостно подхватила бабушка. – А я тебе о чем?! Дальше смотри. Ушки, как у мамы? Как у мамы, маленькие, аккуратненькие, пойдешь в школу, мы тебе их проколем, я тебе золотые сережки с камушком подарю, все девчонки обзавидуются! Ротик тоже, как у мамы, и носик, и бровки ду-угой.

Бабушка провела пальчиком по Лушиной левой брови, потрепала Лушу по голове и добавила:

– Вот только волосы у тебя папины. Ну и что, подумаешь, у мамы темные и кудрявые, а у тебя вон какие беленькие и прямые, так это даже лучше, блондинка с карими глазами – это же редкость! Порода!

Где-то весело запел бабушкин телефон, бабушка обеими руками подхватила юбку и убежала. Через минуту с кухни послышался ее звонкий голос:

– Але, кто это? Марина Сергеевна? Мариночка, дорогая, ты где? Дома? Я сейчас наберу тебе с городского, я у дочки, с внучкой сижу!.. Да-да, помню, конечно, сейчас!

Луша все стояла у зеркала.

«Как это – порода? – думала Луша. – Разве у людей бывают породы, как у собак? И как же, интересно, моя порода называется? Надо спросить у бабушки, если она сказала „порода“, значит, знает, какая».

– Люсьена! – крикнула Луша.

Но бабушка ее не услышала. На кухне уже вовсю звенело:

– Мариночка? Привет! Как давно тебя не слышала! Где ты была? В Египте? Ну надо же…

Луша так и эдак повернулась перед зеркалом, совсем как недавно бабушка.

«Одно можно сказать точно, – подумала она, – моя порода бесхвостая. Интересно, а есть хвостатые люди… А может быть, на свете есть только одна человеческая порода, называется „блондинка с карими глазами“? А все остальные беспородные?»

– Да, я у Ярославы, – тарахтела бабушка, ну прямо как сорока, – да, с Лушенькой… Лукерья, ты что, забыла? Конечно, оригинально, оригинальные женские имена – это наша семейная традиция. О, да, отчество у нее еще более оригинальное, но я не могу… – бабушка почему-то перешла на шепот, хотя ее все равно было прекрасно слышно, – нет, Ярослава ей не рассказывает ничего… Вообще ничего… Ой, Мариночка, не сыпь мне соль на рану… Он ведь приезжал с год назад, контракт какой-то с их фирмой перезаключать, нашел ее, в ресторан сводил, а она, представляешь, даже про Лушу ему не рассказала! Я до сих пор уверена, если бы она сказала ему, что родила от него, он бы ни за что обратно не уехал, здесь бы с ними остался или, наоборот, к себе забрал… Нет! Ничего вообще, представляешь?! Сидит там в своей Прибалтике и ни сном, ни духом!.. Не знаю, кажется, нет, по крайней мере, год назад был не женат…

Луша пристально рассматривала в зеркале свои волосы.

«Может быть, – думала она, – когда папа уехал, он свои волосы специально мне оставил? Подарил на память? А если он когда-нибудь за своими волосами приедет? И что же, мне их отдавать надо будет? А может быть, если я отдам папе его волосы, у меня свои вырастут, как у мамы, черные и кудрявые?»

– … да я ей все время твержу, – шепотом трещала бабушка, – позвони ему, напиши, что у него дочка есть, не женится, так хоть алименты платить будет… А что она, она говорит, нет, если бы он меня любил, он сам бы остался или с собой позвал, а шантажировать ребенком – это низко. Нет, ну ты представляешь? Гордая она, видите ли… Ну да, гонору на десятерых хватит, вся в отца покойного, царствие ему небесное… Дурочка она, молодая еще. Вот пойдет Лукерья в школу, покрутится Яська, побегает, тогда поймет…

– Моя мама не дурочка! – громко сказала Луша.

– Что? – крикнула бабушка с кухни. – Ты что-то мне говоришь, Луша?

Луша в ответ промолчала зловеще.

Она сходила в свою комнату, взяла из ящичка любимые ножницы с зелеными ручками и вернулась к зеркалу.

«Я хочу, чтобы у меня были мамины волосы», – Луша сжала губы так сильно, что они превратились в тонюсенькую ниточку, как бывает у мамы, когда она сердится, и принялась состригать белоснежные пряди одну за другой.

Она старалась, чтобы ножницы были близко-близко к голове, чтобы папиных волос совсем не осталось. На затылке было стричь неудобно, то и дело ножницы соскакивали куда-то на шею, а один раз даже отхватили кусок от воротника парадной домашней кофточки.

– Ну, пока, дорогая, звони, – раздался бабушкин голос из коридора. Луша отрезала последнюю прядь как раз в ту секунду, когда бабушка заглянула в комнату.

– Тебе нужно показать ее специалистам! – кричала бабушка, не попадая в рукав коротенькой кожаной курточки.

– Это ненормально, когда ребенок понимает все так буквально! – кричала бабушка, дергая молнию лакированного сапожка.

– Для правильного развития у девочки должен быть отец! – кричала бабушка, натягивая на дрожащие холеные руки ажурные перчатки.

Мама стояла, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди. Ее губы сжались в тонюсенькую ниточку, а глаза превратились в узкие щелочки.

– Спасибо, мама, – медленно, почти по слогам, проговорила она, – я учту твое мнение. До свидания. Я тебе как-нибудь позвоню.

Бабушка фыркнула, вылетела на лестничную площадку и громко хлопнула за собой дверью.

Мама постояла еще несколько минут в коридоре. В квартиру постепенно возвращалась привычная уютная тишина. Из Лушиной комнаты доносилось угрюмое сопение.

Луша лежала на кровати, отвернувшись от всего мира и уткнувшись обстриженной головой в Зою. Мама присела рядышком и тихонько погладила ее по плечу.

– Пойдем, торт доедим, – предложила мама.

Луша что-то неразборчиво буркнула и положила Зою себе на голову.

– Завтра с утра сходим к Оксане, – сказала мама, – она подправит тебе прическу. Сейчас девушки часто стригутся… э-э-э… очень коротко. Это модно. Не знаю только, нравится ли такая стрижка принцам…

– Я, мама, в отличие от тебя, за принцами не гоняюсь, – глухо ответила Луша откуда-то из-под Зоиного живота. – Меня вполне устраивает Виталик.

– Я за ними тоже не гоняюсь, – обиделась мама и убрала руку с Лушиного плеча.