Текст книги "Джентльмены и снеговики (сборник)"

– Готов? Пиши. – Варвара Гурьевна подложила под поясницу думочку, а голову с клубком седой кички угомонила на ромбике кружевной салфетки, пришпиленной к высокой диванной спинке.

– Дорогой Никита Сергеевич! Восклицательный знак. Довожу до Вашего сведения… «Вашего» – с большой буквы… Запятая. …Что вчера, пятого ноль четвертого пятьдесят пятого гэ… После «гэ» точка. В семнадцать двадцать две около дома номер восемь по Шестой Красноармейской мною был замечен неизвестный мужчина. Точка. На мужчине был коричневый плащ и полосатый шарф…

– Я не успеваю! – взмолился Алеша. – И перо царапает.

– Двоечник! Пиши давай аккуратно, Президиум читать будет.

Алеша вздохнул. Спорить с Варварой Гурьевной выходило всегда себе дороже, да и мама как-то взяла с него слово, что бабушке-соседке он будет помогать по мелочам. Ведь жалко ее: старенькая, одинокая, родне не нужная. Алеша дал маме честное слово и если бы его нарушил, то случилось бы сразу две катастрофы. Во-первых, его самого загрызла бы совесть, а во-вторых, услышь соседка слово «нет» из уст мальчишки, то это ох как обернулось бы всем соседям! Террорист номер один всего квартала Варвара Гурьевна не дала бы житья никому, выела бы всех без остатка, прощай тогда сливы Арарата Суреновича, родственники Зайцевых и спокойная жизнь Иванниковых.

– Написал?

– Угу.

– Пиши дальше…

А еще сосед мой сверху, Фуфайкин Дмитрий Игоревич, льет воду на кухне по ночам. А чего, спрашивается, льет? Тут вопросительный, Алеша, поставь. С новой строки. У них там ванна чугунная прямо в кухне стоит, за занавеской, он снимки проявляет. А снимки ясно какие: у него же жена Нинка на фабрике «Веретено» в столовой на раздаче работает. Это схемы разные…

Алешин класс однажды водили на экскурсию на фабрику «Веретено», прямо в мотальный цех. Там шумели станки, работницы в халатах и косынках ставили тяжелые бобины на металлические стержни и бегали от одного конца машины к другому, завязывая узелки постоянно рвущейся нити и меняя использованные початки пряжи на новые. Он с трудом мог представить, что в этом процессе представляет интерес для врага, но с Варварой Гурьевной не спорил. А вдруг? Ведь взрослые не станут врать. Может, и в самом деле, злостным диверсантам для разжигания войны надо обязательно выведать скорость наматывания пряжи с початка на бобину и хитрость при завязывании узелка, какую знали только советские пальцы?

– Написал?

– Угу.

– Ошибки проверь. Так. Подпиши внизу: С бдительным приветом Птах Вэ. Гэ. Точку поставь. Промокни. Подуй. Сюда дай.

Она взяла с этажерки очки и, не отгибая дужек от стекол, поводила ими по строчкам.

– Молодец! Возьми ириску из вазочки.

Алеша послушно засунул ириску за щеку.

– Опусти в ящик на почте. Только смотри, чтоб никто не наблюдал за тобой. Походи сначала взад-вперед, покрути незаметно головой. Увидишь слежку, сделай вид, что играешь будто, и беги к другому ящику – тому, который на булочной висит, на Седьмой Красноармейской. Оглянись, подожди немного и только потом опускай конверт. Все понял?

Алеша кивнул.

– Ну ступай.

Бабушка Валя сурово посмотрела на внука.

– Что это ты жуешь перед обедом?

– Варвара Гурьевна ириской угостила.

– С чего бы это нашей душегубице-чучельнице тебя подкармливать? Ведь отродясь за ней гостеприимства не водилось.

Алешу соседка заставила поклясться на пионерском галстуке, что содержание письма он не раскроет никому. Даже бабушке. Потому как это есть великая военная тайна.

– Да я так. Помог ей… нитку в иголку вдеть, – промямлил Алеша.

Врать он категорически не умел, но про иголку с ниткой была чистая правда: заполучив хорошо видящего мальчика, Варвара Гурьевна нагрузила его не только письмо писать, но и пуговицу под кушеткой найти, и мелкий шрифт в газете прочесть, и эту самую нитку вдеть. Так что никакого вранья, и ириску он заработал честно.

– Ить нитку! Видно, нитка та шибко толстой была, раз ириску за нее не пожалела.

Бабушка Валя терпеть не могла соседку. Зайцевы шептались на кухне, что еще до войны, перед тем как в квартиру въехал Арарат Суренович, в его комнате жил фельдшер Горин, импозантный и усатый. Так вот из-за этого фельдшера соседки и невзлюбили друг дружку – каждая норовила отвоевать кусочек его внимания.

Выбежав на улицу и направившись к почте, Алеша четко следовал соседкиной инструкции: проследить, чтобы не было «хвоста», а если он заметит слежку – немедленно съесть конверт. Алеша шел, посекундно озираясь по сторонам.

– Ты куда? – выскочил откуда ни возьмись одноклассник Митя Смирнов.

– Будь другом, Митька, не ходи за мной!

– Это еще почему?

– Я не могу тебе рассказать – это тайна, – прошептал Алеша.

– Какая тайна?

– Ну до чего же ты непонятливый, Митька! Беги за мячом, я через пять минут буду.

Митька пожал плечами и поскакал прочь. И даже не подумал обидеться: тайна – дело обычное.

Когда синий пузатый ящик проглотил конверт, Алеша вздохнул с облегчением. Сейчас он сделал очень полезное для страны дело. Теперь шпиона поймают, и все будут спать спокойно.

* * *

Алеша мечтал поймать шпиона. Это же так классно: никто не заметил, а он догадался по какой-нибудь маленькой детали, что перед ним не простой прохожий, а враг и в портфеле у него план советского завода. Да хоть и «Веретено», мало ли… Хотя про «Веретено» верилось с трудом. И вот он, пионер Алеша Иванников, выслеживает негодяя, а потом сообщает в милицию. И милиция по горячим следам ловит диверсанта – в тот самый миг, когда он передает иностранному агенту важные документы, завернутые для маскировки в газету «Ленинградская правда». А после на торжественной линейке в школе милиционер жмет Алешину руку и вручает ему грамоту. Как бы здо́рово было!..

А потом утром приходит газета, разворачиваешь – а там портрет и подпись: «Советская страна гордится пионером Алешей Иванниковым!»

– Алеша… – Скрипучая дверь приоткрылась, и показалась голова Варвары Гурьевны. – Поди.

И тут же голова перешла на шепот:

– Что-то у Араратки подозрительный гость. Кепку не снял, прямо в кепке к нему в комнату – шасть! И часы с кукушкой под мышкой держал.

– Да это, наверное, дяденька починить принес Арарату Суреновичу, – попытался успокоить соседку Алеша.

– А кепку чего не снял? Понято дельце: в кепке что-то припрятал. И тишина в комнате, я ухо приложила – гробовая тишина. Видно, шепчутся там. Из кепки-то гость достал – следишь за мыслью? – достал, грю, чего, и читают они. А часы с кукушкой – это ж скворечник целый! Зачем, спроси, не в мастерскую, а на дом принес? А? Тебя спрашиваю!

– Так мастерская закрыта, сегодня же воскресенье. А ему, наверное, срочно надо… – попробовал найти ответ на головоломку Алеша.

– В скворечнике бомба с часовым механизмом, истинно тебе говорю! Вот напросись к Араратке в комнату, найди предлог, он тебя привечает. И ухо прислони к скворечнику – голову на отсечение даю, что тикает!

– Так ведь часы же! Потому и тикают.

– Глупый ты мальчишка, а еще пионэр!

Раздался виноватый стук, и в двери блеснула лысина Арарата Суреновича.

– Варварочка Гурьевна, сливочек отведайте, мытые. Из Баку, армянские, первый сорт. Земляк вот зашел…

– Ах, Арарат Суренович, балуете вы меня, старую! Ох, здоровьица вам, сосед, и землякам вашим тоже!

Дверь закрылась. Ириски из вазочки были тут же выдворены прочь, их место заняли фиолетовые продолговатые сливы.

– Вишь, Алеша, подлизывается, паразит! Ладно, пусть думает пока, что мы не догадались.

Варвара Гурьевна откусила одну из слив и поморщилась.

– Кислятина!

Глаза ее метнули молнии, а негодующий кулак поднялся в праведном гневе в сторону двери, где только что торчал мясистый нос Арарата Суреновича: погоди, мол, доберусь как-нибудь до тебя!

– Ты, кстати, точно в ящик-то мое письмо бросил? А то вон сколько времени прошло, а ответа нет.

– Так, наверное, у Президиума много дел, не успели еще…

– «Не успели»! – передразнила соседка. – Бери листок, перо, пиши. Про подозрительные бочки за помойкой.

Перо скрипнуло и посадило кляксу на третьем абзаце. Варвара Гурьевна не заметила этого, вдохновленная диктовкой. Алеша аккуратно накрыл кляксу розовой промокашкой.

– …И последнее. Мужчина в коричневом плаще и полосатом шарфе околачивался возле нашего подъезда. С пристрастием смотрел на окна верхних этажей… «Пристрастие» пишется через «и». Кажется. Или нет. Ты, Алеша, напиши хитро, чтобы не понять было, «и» или «е». В Президиуме читать будут.

– Правда? Вы снова видели его?

– Кого?

– Шпиона в полосатом шарфе?

– А я про что тебе! Пиши, не отвлекайся.

Алеша покосился в сторону окна. А вдруг «он» снова там?

– Варвара Гурьевна, а зачем ему возле нашего дома шпионить? Мы же не фабрика. И не завод. И ракет не делаем.

– Глупышонок! – фыркнула соседка. – Может, комнату он твою отнять хочет. Следишь за мыслью? Потому что из нее вид на проектное бюро. Антенну в колонну вделают, и…

– Так бюро-то не секретное!

Алеша прекрасно помнил, как однажды с ребятами он даже забегал в это бюро – там работал отец Мити Смирнова. Запомнилась тесная длинная комната, где сидело человек десять, ворох ватманов, квадратные чертежные доски и рейсшины – все большое (и инструменты, и люди), манящее тайной и типографскими запахами.

– Они там проектируют упаковку!

– Какую упаковку? – сощурилась Варвара Гурьевна.

– Коробки разные для крупы и для конфет. Нам показывали. Да и пустили нас запросто. В секретное бюро вахтер бы не пустил.

– Вот-вот! Как ты не понимаешь? Это все маскировка. Для отвода глаз. А проектируют они, может быть, ядерные ракеты!

Алеша привык верить взрослым. Но что-то уж больно неправдоподобное было в словах соседки.

– Дописал? Подпиши: С бдительным приветом Птах Вэ. Гэ. Промокни. Подуй. Положи в конверт.

Алеша забрался на подоконник и пристально вглядывался в угловое окно низенького флигеля напротив своего дома. Форточка была приоткрыта, за стеклом виднелось что-то большое – вероятно, чертежная доска, освещаемая крохотным огоньком прикрепленной к раме лампы. Не разглядеть!

– Что ты там высматриваешь? – Из-за колонны выглянула бабушка Валя.

– Бабуль… – задумчиво произнес Алеша. – А ты не видала подозрительного типа возле нашего дома? У него полосатый шарф на шее.

– Не видала. И чем же он для тебя подозрительный?

– Ну вот зачем человек ходит, высматривает все? Может, он диверсию замышляет?

– Кино, что ль, какое с Митькой своим посмотрел? Или… – Бабушка сощурилась. – Или накрутила тебе мозги чучельница, как веревку на катушку? Я видела, как ты от нее вышел. Опять нитку вдевал?

Алеша кивнул, держа за спиной пальцы крестиком.

– Смотри, Алешка, ты всему, что она тебе говорит, не верь. Больной это человек. И червивый внутри.

– Разве человек может быть червивый? – поднял брови Алеша.

– Может. Как раз такой человек, как Гурьевна, чтоб щи у ей скисли! Сколько душ в былые годы пасквилями своими сгубила, не сосчитать! Если она тебе про того прохожего рассказала – забудь, бред это нездоровой ее головы.

– Бабушка, а вдруг он и правда шпион?

– А сам как думаешь?

Впрочем, бабушка Валя наперед знала Алешин ответ.

– А я думаю, – хмурил брови Алеша, – надо быть бдительным. Пусть милиция лишний раз проверит, разберется.

– Ну да, ну да. – Она махнула кухонным полотенцем и раздраженно плюнула в горшок с бегонией. – Разберутся!

Когда-то так же вот «разобрались» с соседом Гориным. А у того сердце больное было, даже протокол не успел подписать – закрыл глаза, и всё… Разбирайтесь теперь как хотите.

С улицы раздался заливистый свист, какой мог быть только у Мити Смирнова. Алеша встрепенулся, спрыгнул с подоконника и, по пути погладив колонну по глянцевому боку, побежал играть в футбол.

– Нос-то, нос весь в чернилах!

Бабушка Валя покачала вслед ему головой, тяжело вздохнула и поплелась на кухню чистить картошку.

* * *

Сосед Зайцев осторожно постучал в дверь к Арарату Суреновичу.

– Можно?

– Заходи! – Арарат Суренович обрадовался ему, как родному, но тут же напрягся: – Надо ли чего?

– Я вот думаю, что с Гурьевной делать? Участковый остановил меня сегодня и говорит: мол, все понимаю, но сигналец поступил, будто супруга ваша по ночам что-то сжигает втихаря.

– Сжигает?

– Ну да. Мол, архив сжигаем, от компромата избавляемся…

– Архив? А-ха-ха! – загоготал Арарат Суренович. – Смотри-ка, Василь Кондратьич! То-то я чую: гарью из-под вашей двери каждую ночь тянет!

– Смейтесь-смейтесь, Арарат Суренович! Сигналец тот и по вашу душу. Мол, травник вы, ядовитые листья собираете, сушите и отраву из них делаете. И обнаглели, мол, никого не боитесь, на кухне их в банке держите.

– Отраву? В банке? Да это ж виноградные листья, земляки привезли. Для долмы… голубцов по-вашему. А в банке у меня хмели-сунели.

– Вот-вот, сунели… – тяжело вздохнул Зайцев. – Говорю же, у бабулечки нашей совсем крыша отъехала, как грицца, с комсомольским приветом… Не ровён час, посадят нас с вами за ерунду. За голубцы ваши.

– Времена не те… – густо пробасил Арарат Суренович, достал из горки вазочку с засахаренными орешками и поставил перед соседом на стол. – Но решать все-таки надо, Василь Кондратьич. Есть у меня земляк – отличный психиатр…

* * *

«Вот шпионов взять, – думал Алеша. – Откуда ж они берутся в таком количестве? Говорят, что они везде, надо только внимательно смотреть. Этот тип в полосатом шарфе зачем-то ходит возле нашего дома. Навредить хочет стране. А вдруг и правда в проектном бюро напротив делают секретное оружие, вот и враг тут как тут! Вынюхивает!»

– Ты что, Алеша, сам с собой разговариваешь? Стишок в школу учишь?

Бабушка Валя штопала носок, натянув его на лампочку, низко склонялась близорукими глазами к иголке, подставляла руку в кружок света от абажура.

– Бабуль, я все про шпиона думаю. Того, в шарфе.

Бабушка Валя оторвалась от штопки, долго смотрела на внука.

– Ты сам, что ли, видел его?

– Нет… – замялся Алеша. – Другие видели.

– Если «другие» – это Гурьевна, ты, Алеша, не верь ей. Старая она, из ума выжила. Никакого шпиона нет. Выдумала, окаянная. Чтоб суп у ей скис!

– Но она два раза… – начал было Алеша, но вовремя замолчал. Так недолго и про письма проболтаться.

Бабушка сурово посмотрела на него поверх очков.

– Померещилось, говорю. Ну сам посуди: какой шпион? Получается, наша доблестная милиция баклуши бьет, допускает, чтобы шпионы так вот запросто разгуливали среди бела дня и всяким чучельницам попадались на глаза? Ты хочешь сказать, милиция плохо работает?

– Не-ет, – оторопел Алеша.

– Правильно. Забудь о шпионах. А то так же мозгой тронешься, как Гурьевна. Да и откуда шарф-то ей привиделся? Май на дворе, теплынь.

Алеша задумался. С одной стороны, это хорошо, если шпион привиделся, – стране спокойней. А с другой – даже жалко, потому что так хочется поймать настоящего диверсанта.

– Ладно. Не думай так напряженно. Вредно. – Бабушка достала матерчатую сумку, кошелек и пересчитала рубли. – Сходи-ка в магазин. Масла сливочного возьми двести грамм, сыра «Степного» тоже двести и сто пятьдесят «Отдельной». Да смотри, чтобы кусочком, без доплаты, пусть продавщица кромсает до точного веса.

Если чучельница Варвара Гурьевна видела в каждом встречном и поперечном шпиона, то бабушка Валя готова была каждую продавщицу записать в воровки. Внуку она строго-настрого наказывала либо просить нарезать сыр-колбасу и тут же пересчитать кусочки, либо требовать обтесать продукт до нужного веса. Потому что уверена была: как только продавщица попросит доплатить за лишние десять – пятнадцать граммов и покупатель пойдет к кассе, то с его сыром-колбасой произойдут неприятные метаморфозы. Проще говоря, отрежет себе вороватая торговка кусок, а то и кусочище, и поди проверь ее. А ты, как болван, получишь свой недовесок уже завернутым в толстый слой бумаги и кукуй себе.

…Алеша встал в хвост длиннющей очереди в гастрономе. Очередь шевелилась, перетаптывалась, обсуждала в основном кто что где купил и почем. Если какая-нибудь женщина, к примеру, хвасталась, что отхватила в магазине за углом говяжьи мостолыжки для студня, очередь непременно спрашивала, нажористые ли они. И, получив утвердительный ответ, вздыхала единым организмом.

Алеша не особо вслушивался в журчащую речь очереди, а все думал и думал о шпионе, который хотел украсть секреты проектного бюро, а для этого завладеть его комнатой – его маленькой Родиной (с большой буквы), где живет лучшая на свете колонна. И мысли его были невеселые. Он представлял себя Мальчишем-Кибальчишем – таким, каким тот был нарисован в книжке, – но привязанным не к столбу, а к колонне. И диверсанты пытают его, непременно пытают, требуют назвать пароль. А он молчит, гордо подняв голову, и смотрит на врага с ненавистью…

Тут из подсобки принесли ящик сливочного масла, и Алеша оторвался от своих тяжелых мыслей, потому что началось действо, которое он обожал. Да и все в очереди стояли, благоговейно открыв рты, – до того красив был этот ритуал. Продавщица сначала вытаскивала из фанеры и провощенной бумаги огромный куб и большим ножом соскабливала с него желтый налет, высвобождая бледно-лимонное тело. Затем подзывала всегда невзрачную угрюмую помощницу из подсобки, и та держала куб, чтобы он не соскользнул, а продавщица брала кусок стальной проволоки за две прикрученные деревянные ручки, набрасывала на масляного страдальца и тянула проволоку на себя. Куб сопротивлялся, выдавливая прозрачные капельки влаги, точно скупые слезы, продавщица с крехом упиралась ногой в прилавок и так, скособочившись, нареза́ла масло слоями сантиметров по восемь – десять. Красота, а не зрелище!

Что-то звякнуло совсем рядом. Алеша обернулся и увидел двух теток, охающих над разбитой банкой. Драгоценная развесная сметана растекалась по каменному полу, облагораживая уличную грязь, занесенную сотнями ног покупателей. Появилась старенькая уборщица в мятом сером халате, обозвала всю очередь нехристями безрукими, принялась водить огромной шваброй с тряпкой по полу, загоняя жижу куда-то в одно место, неподвластное логическому вычислению.

И тут как-то случайно Алеша повернул голову к огромному, залитому майским солнцем витринному окну и увидел…

Да, это был он! Человек в коричневом плаще и полосатом шарфе! Шпион! А бабушка Валя все талдычила, что померещилось Варваре Гурьевне!

Человек стоял лицом к витрине, разглядывал выстроенные в ряд стеклянные молочные бутылки, куда были вложены трубочкой белые бумажки, притворявшиеся молоком. Несколько раз он посмотрел на наручные часы, потряс рукой, как если бы они были неисправны, недовольно покачал головой и, по всей видимости, спросил время у прохожего. Алеша из-за солнца плохо разглядел черты лица человека в шарфе, но почему-то подумал, что черты эти должны быть обязательно острые, хищные. А как же иначе? Ведь это шпик!

– Мальчик, чего тебе? – прогнусавила продавщица.

Алеша вздрогнул, повернулся к прилавку.

– Очередь задерживаешь. Что покупать будешь?

– Масла двести, «Степного» двести и сто пятьдесят «Отдельной».

Продавщица достала розовое в мелкий жирок поленце и прицелилась к нему ножом.

Человек в шарфе покрутил колесико часов, приложился ухом к циферблату.

«Явку шпионскую назначил, – мелькнуло в голове у Алеши. – Все правильно. У магазина. В людном месте, чтоб легче было затеряться. А агент его опаздывает…»

– Мальчик, ты оглох?! – рявкнула продавщица. – Доплатить надо в кассу рупь восемьдесят. Здесь больше получилось.

– Не-ет! – вспомнил Алеша кошмар бабушки Вали. – Режьте! Нету денег.

Продавщица фыркнула и, как опытный скульптор-каменотес, ножом ловко обкорнала с боков отрезанный кусок.

Алеша снова повернул голову к окну – шпиона не было.

«Скорее!» – мысленно молил он продавщицу, но вслух это высказать не решился.

Получив три свертка в грубой серой бумаге, он бросил их в авоську и со всех ног кинулся к выходу, чуть не сбив кого-то из покупателей. На улице было много народу, как и всегда в субботу после короткого рабочего дня. Алеша побежал сперва направо, потом передумал, развернулся на ходу, не снижая скорости, помчался в противоположную сторону и не прогадал: за углом мелькнул полосатый шарф.

«Только тихо! Только бы не выдать себя!»

Алеша подлетел к углу дома, глубоко вздохнул от избытка переживаний и осторожно выглянул из-за водосточной трубы. Человек в шарфе открыл скрипучую дверь телефонной будки и долго рылся в кармане плаща в поисках монетки. Алеша подошел чуть ближе. Была бы просто удача, если бы он смог услышать, о чем тот говорит! Хотя какое там! «Они» наверняка общаются при помощи хитрого кода.

Мужчина обернулся и пристально посмотрел на Алешу. «Пристально» еще мягко сказано! Алеша кожей почувствовал этот взгляд, даже сквозь очки незнакомца, которые тот постоянно поправлял на носу.

«Нервничает», – подумал Алеша. Пришлось шмыгнуть в соседнюю прачечную.

– Кбидадция есть? – произнесла молодая девушка за стойкой, зажав в кулаке клетчатый носовой платок. – Без кбидадции белье де быдаем.

Он помотал головой. Несчастная девушка чихнула и словно выдула Алешу обратно на улицу. И снова этот пытливый взгляд незнакомца из будки! Алеша поежился и тут только понял, что мужчина что-то ему говорит.

– Пятнадцатикопеечной нет?

– Нате. – Алеша вынул из кармана монетку.

Мужчина поблагодарил и протянул ему полтинник.

– У меня размена нет. – Алеша старался, чтобы голос звучал спокойно.

– Не надо размена. Так бери. Спасибо, что выручил пятнашкой.

Он принялся быстро крутить телефонный диск. Алеша сначала хотел возразить, что пятьдесят копеек – слишком много, но вдруг сообразил, что на монетке могли остаться отпечатки пальцев шпиона. И осторожно, держа полтинник ногтями за ребро, он положил его в карман брюк и беззаботно пошел дальше по улице, чтобы человек ничего не заподозрил.

«Интересно, кому он звонит? Тому агенту, что не пришел на встречу возле магазина?»

Алеша не удержался и пару раз обернулся.

Мужчина вышел из будки, подышал на очки, протер их концом полосатого шарфа и двинулся в подворотню напротив. Алеша мышью прошмыгнул за ним следом.

Сеть дворов-колодцев плутала, соединяя соседние улицы, но Алеша знал все ходы и выходы еще с малолетства, а вот незнакомец, оказалось, не знал. Он недолго постоял в последнем тупиковом дворе, шаря глазами по обшарпанным карнизам и убаюканным солнцем голубям, и пошел назад, не догадавшись войти в крайнюю парадную. Там, на первом этаже, жил Митя Смирнов, и Алеша знал, что через эту дверь был сквозной проход на другую улицу. Там-то он и подождал незнакомца.

Мужчина еще поплутал и вскоре вышел к Алешиному дому, постоял минут десять, глядя (Алеша мог бы поклясться) на окна его комнаты, долго мусолил сигарету, выкурив ее до самого основания. Притаившись за сложенными пирамидой ящиками, Алеша пытался сообразить, как поступить: бежать ли сразу в милицию или сначала обсудить увиденное с Варварой Гурьевной. Ведь это она первая заподозрила в мужчине с шарфом шпиона, и медаль за его поимку было бы честно разделить с ней напополам. Или рассказать сначала бабушке Вале? Та хоть и журила его по любому поводу, но все же в таких делах могла дать дельный совет.

Пока Алеша размышлял, подъехало такси, и ватага веснушчатых рыжих племянников Зайцевых с толстой зайцевской тетей из Омска вывалила изо всех дверей. Мужчина вздрогнул и зашагал прочь.

«Спугнули!» – с досадой подумал Алеша и намерился было проследить за ним дальше, но грозный оклик бабушки Вали, заметившей внука из окна, сбил все его планы. Он лишь издали увидел, как незнакомец садится в автобус, и, сгорая от распиравших его новостей, побежал домой, перепрыгивая через две ступени.

* * *

На коммунальной кухне царили запахи и легкий душок будничных сплетен. Рита Зайцева месила тесто для пирогов, используя вместо скалки бутылку из-под выпитого еще на Восьмое марта «Агдама». Рядом в мисочке стояла уже приготовленная начинка – рис вперемешку с яйцом, и Василь Кондратьич, то и дело прибегая на кухню за какой-нибудь никчемной надобностью, хватал длинными пальцами щепотку из миски и заглатывал на лету, словно чайка, за что получал от супруги по спине полотенцем. Варвара Гурьевна жарила яичницу, убедительно комментируя, что куриц всех поголовно в птичниках подменили враги – еще лет пять назад, дескать, те несли крупные яйца с «честным» желтком, а нынче яйцо маленькое, а внутри одна сопля. Арарат Суренович толок в латунной ступке что-то необыкновенно пахучее, от чего всем соседям хотелось не то чихнуть, не то прослезиться. Но вскоре на кухне появилась бабушка Валя со своей стряпней, и ни с чем не сравнимый запах макарон по-флотски перебил все прочие ароматы.

Алеша сидел на подоконнике в комнате и в бинокль, оставшийся от отца-моряка, смотрел на улицу. Отца он плохо помнил: в семье о нем почти не рассказывали, и лишь бабушка Валя на вопросы внука отвечала, раздраженно поджимая тонкие губы в одну прямую линию: «Усвистал, соколик!» Может быть, поэтому Алеша лет до пяти представлял его кем-то похожим на сказочного Соловья-разбойника: и птица, и свистит. Ведь то, что взрослые всегда говорят правду, было самой крепкой его верой.

Сейчас-то он, конечно, понимал, что отец не улетел, а просто-напросто бросил их, а почему – да какая разница? Алеша не шибко ломал голову. У многих в классе так. А если бы не уехал, как бы они в одной комнате поместились? Бабушка сказала, что тогда пришлось бы колонну спилить, а этого допускать никак нельзя! Без колонны Алеша не согласен! Ни за что не согласен!

А еще шпион этот. Высматривает, вынюхивает. Права соседка Варвара Гурьевна: хочет он комнату с колонной себе забрать, чтобы наблюдать из нее за проектным бюро!

Алеша оторвал глаза от бинокля и потер лоб. Вот уже неделя прошла с того самого дня, как он заметил шпиона, а тот и не думает появляться вновь. Алеша и на остановке дежурил, и у магазина – хорошо, что летние каникулы уже начались, – а его все нет! Бабушка Валя ругается: мол, шел бы гулять, а какое тут гулять, когда шпион!

– Лё-о-ох! – послышалось со двора. – Дуй с нами на египетские чердаки!

«Египетские чердаки» находились в полуразвалившихся домах на Фонтанке, у вечно перестраивающегося Египетского моста, и слыли любимым местом для игр окрестной детворы. Дома эти были расселены, но мальчишки знали все лазейки. Там, на чердаках, хранилось много всякой всячины, и, если покопаться в пыльном хламе, можно было обнаружить настоящую ценность. Например, дореволюционную консервную банку из-под французских сардин, круглую неработающую вспышку от фотоаппарата или старый беззубый аккордеон. А если повезет, то и сломанную удочку. Пацаны же вполне серьезно хотели найти настоящую забинтованную мумию, недаром же чердаки звались «египетскими». Участковый гонял мальчишек, но не всегда поспевал за ними, а ощущение погони рождало восхитительный дух приключений и пьянящее чувство настоящего счастья.

Алеша уже спрыгнул с подоконника, но мысль о шпионе остановила его: «Нет. Я все-таки должен дождаться его и выследить. Должен!»

Он с сожалением махнул ребятам, качая понурой головой, и уже было задумался о неправильном выборе наблюдательного поста, как вдруг был с лихвой вознагражден: из подворотни показался полосатый шарф.

Алеша мгновенно нырнул за занавеску.

Мужчина постоял немного, глядя на окна его комнаты, походил взад-вперед, вынул сигарету из пачки, закурил. Что-то явно лежало у него за пазухой – один лацкан пиджака немного оттопыривался.

«Там пистолет!» – подумал Алеша, и сердце его забилось сильнее.

Мимо шныряли прохожие, не обращая на диверсанта никакого внимания. Он, напротив, вглядывался в каждого из тех, кто появлялся из дворовой арки или же из-за поворота.

«Ждет кого-то!» – Алеша сглотнул и вцепился ногтями в подоконник.

Несколько раз мужчина кидал взгляд на окно – и каждый раз дыхание Алеши перехватывало, он вытягивался по струнке, боясь, что занавеска колыхнется и выдаст его.

Мужчина курил, обхватив сигарету двумя пальцами, как делали иногда хулиганы, и Алеша понял: тот обдумывает коварный план. Точно! Ведь даже в кино отрицательные герои курят именно так – как шпана или уголовники, – а иначе как же зрители поймут, что они плохие?

И вдруг из подворотни вышла мама с авоськой в руках.

«Уходи, мама!» – шептал Алеша, кусая костяшки пальцев.

Но мама уходить и не думала. Она ответно улыбнулась незнакомцу, качнула рукой, и темно-коричневые кирпичики хозяйственного мыла, лежавшие в авоське безо всякой обертки, стукнули ее по икрам. Мужчина подмигнул маме и вытащил из-за пазухи… Тут Алеша не выдержал, резко отодвинул занавеску, прильнул к окну и уже готов был закричать… Но мужчина вытащил не пистолет, а букетик ландышей.

От сердца отлегло, и тут же снова напала тревога:

«Зубы заговаривает! В доверие втирается!»

Алеша хотел было открыть окно и крикнуть маме, чтобы бежала прочь, но вовремя одумался: ведь так он точно спугнет шпиона.

Незнакомец что-то настойчиво говорил маме, она сначала пожимала плечами, потом кивнула и быстро пошла – почти побежала – к входной двери их дома.

Влетев в комнату, возбужденная мама бросила авоську прямо на пол, кинулась к шкафу и достала единственное выходное платье – желтое, в мелкий горошек, купленное на скудную премию. Это платье она надевала только раз в жизни – на какое-то торжественное мероприятие в НИИ, где проработала восемь лет. Повесив его на низенькую ширму, мама схватила шкатулку с комода, высыпала на скатерть шпильки и булавки, выудила маленькую перламутровую брошку-раковинку. Глаза ее горели.

– Алешенька, поставь, пожалуйста, ландыши в вазочку. Вон в ту, маленькую.

Она суетилась, собирая какие-то предметы в черную лакированную сумочку.

– Мама, ты уходишь? – недоуменно спросил Алеша. – Кто это там, на улице, с кем ты разговаривала?

– Это коллега из Ивангорода. Он в Ленинграде до вечера, приехал на выходной.

– Мама! Это никакой не коллега! Это диверсант! Шпион!

– Ну что ты такое говоришь, сынок! – засмеялась мама. – Его зовут Константин Захарович. Дядя Костя. Помнишь, я тебе как-то рассказывала, он инженер.

Она выпорхнула из-за ширмы, поправляя платье, взбила у зеркала волосы.

На пороге появилась бабушка Валя с дымящейся сковородкой.

– Маринка, куда собралась?

– Я обедать не буду. Вы с Алешей поешьте, а мне надо поговорить с человеком!

Не успела бабушка Валя опомниться, как мама выскочила за дверь.

– Готовишь тут, корячишься на кухне… – Она громыхнула сковородкой о железную подставку. – Руки мыть – и за стол.

Но Алеши уже и след простыл.

Он долго крался за ними дворами, прячась за водосточные трубы и газетные киоски. Мама держала шпиона под руку, заливисто смеялась, когда он что-то говорил ей, и даже со спины казалась счастливой. Они дошли до кинотеатра «Москва» и, постояв в кассу минут пятнадцать, зашли в зал. На большой афише было выведено черной краской: «Возраст любви». Мама смотрела этот фильм раз пять, наверное. А вот Алеша ни разу. Даже если бы у него хватило денег на билет, билетерша все равно не впустила бы: уже по названию ясно, что фильм для взрослых.